355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Карлос Кастанеда » Собрание сочинений [Том 2] » Текст книги (страница 35)
Собрание сочинений [Том 2]
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 23:13

Текст книги "Собрание сочинений [Том 2]"


Автор книги: Карлос Кастанеда



сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 75 страниц)

Дон Хуан моментально заметил эту перемену. Мое замешательство рассмешило его. Он прочел мои мысли, – а может, это были его мысли, и я прочел их.

– Если думать о жизни в терминах часов, а не лет, то она покажется невероятно длинной, – сказал он. – Даже если думать о ней в терминах дней, – жизнь покажется бесконечной.

Это было именно то, о чем я как раз подумал.

Он сказал, что жизнь магов измеряется в часах и что маг может за один час прожить столько, что по интенсивности это вполне может сравниться с целой жизнью обычного человека. Такая интенсивность становится важным преимуществом, когда приводит к накапливанию информации за счет движения точки сборки.

Я потребовал более детальных объяснений. Довольно давно он рекомендовал мне, поскольку было неудобно делать заметки во время бесед, чтобы я сохранял всю полученную мной информацию о мире магов не на бумаге и не в памяти, но при помощи сдвига моей точки сборки.

– Даже самый незначительный сдвиг точки сборки всего на мгновение создает совершенно изолированные островки восприятия, – сказал дон Хуан. – Информация может накапливаться в форме опыта полного осознания.

– Но как может информация накапливаться в чем-то столь неопределенном?

– Ум – это тоже что-то неопределенное, но ты все же доверяешь ему просто потому, что больше знаком с ним, – возразил он. – Движение точки сборки тебе знакомо гораздо меньше, хотя это почти то же самое.

– Я имею в виду – каким образом накапливается информация? – не отступал я.

– Информация накапливается в самом опыте, – объяснил он. – Позже, когда маг сдвигает свою точку сборки именно в то место, где она была в то время, он полностью восстанавливает в памяти накопленный опыт. Это вспоминание магов является способом восстановления всей информации, накопленной при перемещении точки сборки.

Непосредственным результатом движения точки сборки, – продолжал он, – является интенсивность. Например, данный момент ты проживаешь интенсивнее, чем обычно, поэтому, собственно говоря, ты и накапливаешь интенсивность. Когда-нибудь ты восстановишь в памяти этот момент, сместив свою точку сборки в то же место, где она находится сейчас. Таким образом маги и накапливают информацию.

Я сказал дону Хуану, что интенсивное вспоминание, которое пришло ко мне несколько дней назад, не было результатом каких-либо сознательных умственных усилий.

– Как можно сознательно управлять вспоминанием? – спросил я.

– Интенсивность, являясь одним из аспектов намерения, естественным образом связана с сиянием глаз магов, – объяснил он. – Для того, чтобы вспомнить изолированные островки восприятия, магам нужно лишь намеренно вызвать то особое сияние их глаз, которое ассоциируется с тем местом, в которое они хотят попасть. Но я уже объяснял тебе это.

Должно быть, вид у меня был довольно растерянный. Дон Хуан с серьезным выражением лица рассматривал меня. Дважды или трижды я открывал рот, чтобы задать ему вопрос, но никак не мог сформулировать свои мысли.

– Благодаря более высоким, чем у обычных людей, интенсивности и скорости, – сказал дон Хуан, – за несколько часов маг может прожить эквивалент обычной человеческой жизни. Его точка сборки, сдвигаясь в новые положения, вбирает больше энергии, чем обычно. Такой дополнительный поток энергии и называется интенсивностью.

Я необыкновенно ясно понимал то, о чем он говорил, и моя рациональность пошатнулась под ударом огромного замешательства.

Дон Хуан пристально посмотрел на меня и предупредил, чтобы я остерегался реакции, которая нередко причиняет магам страдание, – разрушительного желания последовательно и логично объяснить магический опыт.

– Магический опыт настолько необычен, – продолжал дон Хуан, – что маги считают его интеллектуальным упражнением и используют для выслеживания самих себя. И все-таки их козырной картой как сталкеров является то, что они очень остро осознают себя воспринимающими существами, и то, что восприятие имеет намного больше возможностей, чем это может представить себе наш разум.

Единственное, что я мог сказать в ответ, – это лишь выразить свое понимание невероятных возможностей человеческого осознания.

– Для того, чтобы защитить себя от этой необъятности, – сказал дон Хуан, – маги вырабатывают в себе совершенное сочетание безжалостности, ловкости, терпения и мягкости. Эти четыре основы сталкинга неразрывно связаны друг с другом. Маги культивируют их, намереваясь получить их. Эти основы, естественно, являются положениями точки сборки.

Он продолжал, что любое действие, совершаемое любым магом, неизбежно управляется этими четырьмя принципами. Иными словами, любое действие каждого мага имеет заранее обдуманный замысел и исполнение и синтезирует в себе четыре основы сталкинга.

– Маги используют эти четыре настроения сталкинга как руководство к действию, – продолжал он. – Они представляют собой четыре различных состояния ума, четыре различных вида интенсивности, которыми маги могут пользоваться для того, чтобы заставить свою точку сборки сдвигаться в определенное положение.

Казалось, им внезапно овладело раздражение. Я спросил, не надоели ли ему мои настойчивые расспросы.

– Я сейчас думаю о том, как наша рациональность заводит нас в тупик, – продолжал он. – Мы склонны размышлять, задавать вопросы, выяснять. Но нет никакой возможности делать это относительно магии. Магия является актом достижения места безмолвного знания. А безмолвное знание невозможно охватить умом. Его можно только пережить.

Он улыбался. Глаза его сияли, как два пятна света. Он сказал, что маги, пытаясь защититься от всепоглощающего воздействия безмолвного знания, развили искусство сталкинга. Сталкинг сдвигает точку сборки медленно, непостоянно, таким образом давая магу время и возможность поддерживать самого себя.

– В искусстве сталкинга, – продолжал дон Хуан, – есть особая техника, которую очень широко используют маги – это контролируемая глупость. По мнению магов, контролируемая глупость – единственное средство, которое позволяет им иметь дело с самими собой в состоянии повышенного осознания и восприятия, а также – со всеми людьми и всем на свете в повседневной жизни.

Дон Хуан объяснил, что контролируемая глупость есть искусство контролируемой иллюзии или искусство создания видимости полной увлеченности в данный момент каким-либо действием, – притворство столь совершенное, что его невозможно отличить от реальности. Он сказал, что контролируемая глупость – это не прямой обман, но сложный, артистический способ отстранения от всего, и в то же время сохранения себя неотъемлемой частью всего.

– Контролируемая глупость – это искусство, – продолжал дон Хуан, – Своеобразное искусство, обучиться которому очень нелегко. Многие маги не желают изучать его, и не потому, что оно в основе своей порочно, но потому, что для его практики требуется слишком много усилий.

Дон Хуан признал, что сам он добросовестно практиковал контролируемую глупость, хотя это и не доставляло ему особого удовольствия, – возможно потому, что его бенефактор был ее адептом. А может быть, потому, что особенности его характера, – в сущности, по его словам, мелочного и неискреннего, – не обеспечивали гибкости, необходимой для практики контролируемой глупости.

Я удивлено посмотрел на него. Он умолк и уставился на меня своими озорными глазами.

– К тому времени, когда мы приходим к магии, наш характер уже сформировался, – сказал он, и пожал плечами, изображая беспомощность, – Поэтому нам остается лишь практиковать контролируемую глупость и смеяться над собой.

В порыве чувств я начал уверять дона Хуана, что мне он ни в коем случае не кажется мелочным или неискренним.

– Но это главные черты моего характера, – настаивал он. Но я отказывался согласиться с этим.

– Сталкеры, практикующие контролируемую глупость, полагают, что все многообразие человеческих личностей можно разделить на три категории, – сказал он и улыбнулся, как бывало всякий раз, когда он собирался сообщить мне что-то новое.

– Но это же абсурд, – возразил я. – Поведение человека слишком сложно, чтобы его можно было так просто свести всего лишь к трем категориям.

– Сталкеры говорят, что мы не настолько сложны, как мы порой о самих себе думаем, – ответил он. – Они говорят, что каждый из нас принадлежит к одной из трех групп.

Если бы я находился в обычном состоянии осознания, я принял бы его слова за шутку. Но сейчас, когда мой ум был в высшей степени ясным, а мысли – острыми, я чувствовал, насколько он серьезен.

– Ты это серьезно? – спросил я как можно более вежливо.

– Совершенно серьезно, – ответил он и рассмеялся. Этот смех немного снял мое напряжение. Дальнейшие его объяснения касались классификационной системы сталкеров. По его словам, люди, относящиеся к первой группе, являются идеальными секретарями, помощниками, компаньонами. Их личность отличается большой подвижностью, но такая подвижность неплодотворна. Однако они внимательны, заботливы, в высшей степени привязаны к дому, в меру сообразительны, имеют чувство юмора и приятные манеры, милы, деликатны. Иными словами, лучше людей и не сыщешь. Однако у них имеется один огромный недостаток – они не могут действовать самостоятельно. Им всегда требуется некто, кто бы руководил ими. Под чьим-то руководством, – каким бы жестким и противоречивым ни было это управление, – они изумительны, лишившись его – погибают.

Люди, относящиеся ко второй группе, наоборот – совершенно неприятны. Они мелочны, мстительны, завистливы, ревнивы, эгоистичны. Они говорят исключительно о самих себе и требуют, чтобы окружающие разделяли их взгляды. Они всегда захватывают инициативу, даже если это и не приносит им спокойствия. Им совершенно не по себе в любой ситуации, поэтому они никогда не расслабляются. Они ненадежны и никогда ничем не бывают довольны. И чем ненадежнее они, тем более опасными становятся. Их роковым недостатком является то, что ради лидерства они могут даже совершить убийство.

К третьей категории относятся люди, которые не приятны, но и не отвратительны. Они никому не подчиняются, равно как и не стараются произвести впечатление. Они, скорее всего, безразличны. У них сильно развито самомнение, исключительно на почве мечтательности и размышления о собственных желаниях. В чем они действительно могут преуспеть – так это в ожидании грядущих событий. Они ждут, когда их откроют и завоюют и с необыкновенной легкостью питают иллюзии относительно того, что впереди их ждет множество свершений, которые они обещают претворить в жизнь. Но они не действуют, поскольку на самом деле не располагают необходимыми средствами.

Дон Хуан сказал, что себя он относит ко второй группе. После чего он предложил мне отнести самого себя к какой-нибудь из названных групп, чем невероятно меня смутил. Он смеялся так сильно, что почти катался по земле.

Затем он снова велел мне отнести себя к одной из групп, и тогда я нехотя предположил, что являюсь комбинацией всех трех.

– Не надо подсовывать мне эту комбинационную чепуху, – сказал он все еще смеясь. – Мы простые существа, и каждый из нас относится к одной из трех групп. Я полагаю, что ты относишься ко второй. Сталкеры называют ее представителей «пердунами».

Я было начал протестовать, что предложенная им классификация унизительна, но решил воздержаться от длинной тирады. Я лишь заметил, что если сказанное о трех типах личности истинно, то каждый из нас пожизненно привязан к определенному типу, не имея возможности ни измениться, ни освободиться.

Он признал, что дело именно так и обстоит. Несмотря на это, один шанс на освобождение все-таки остается. Данным давно маги установили, что все мы можем относиться к одной из этих групп лишь вследствие существования нашей саморефлексии.

– Наша беда в том, что мы принимаем себя всерьез, – сказал он. – К какой из трех групп относится наш образ себя, имеет значение лишь вследствие нашего чувства собственной важности. Если мы избавляемся от этого чувства, нам больше нет дела до того, к какой группе мы принадлежим.

Я всегда буду оставаться пердуном, – продолжал он, трясясь от смеха, – и ты тоже. Но сейчас я – пердун, который не принимает себя всерьез, чего нельзя сказать о тебе.

Я был возмущен. Мне хотелось спорить, но для этого потребовалось бы слишком много энергии.

Эхо его смеха, прокатившееся по пустынной площади, показалось мне каким-то сверхъестественным.

Он сменил тему разговора и быстро перечислил основные ядра, о которых мы уже говорили: проявления духа, толчок духа, уловки духа, нисхождение духа, требования намерения, управление намерением. Он вновь назвал их все, как бы давая мне возможность твердо их запомнить. Затем он кратко повторил все, что говорил мне ранее относительно ядер. Похоже, он хотел намеренно вложить в меня все эти сведения, пользуясь интенсивностью момента.

Я заметил, что основные ядра все еще остаются для меня тайной. Я остро чувствовал свою неспособность понять их. Казалось, он вот-вот сменит тему нашего разговора, а я об этом все еще не имел никакого понятия.

Я настаивал на дополнительных вопросах относительно абстрактных ядер. Казалось, он обдумывал – сказанное мной, а потом спокойно кивнул головой, – Эта тема была очень трудной и для меня, – сказал он. – Я, как и ты, задавал много вопросов. Но я, вероятно, был чуть-чуть эгоистичней, чем ты. И я очень злился. Вопросы я мог задавать только сварливым тоном. Да и ты задаешь их довольно воинственно. В конце концов ты и я в равной степени несносны, но только по разным причинам.

Относительно основных ядер дон Хуан добавил, прежде чем сменить тему разговора, всего лишь одну вещь, – что обнаруживают себя они невероятно медленно – то неустойчиво проявляясь, то отступая.

– Я могу без конца повторять, что тот, чья точка сборки сдвинулась, – начал он, – может двигать ее дальше. Учитель нужен нам лишь по одной причине – он должен безжалостно побуждать нас к действию. В противном случае мы обязательно остановимся, чтобы поздравить самих себя с тем, что продвинулись так далеко.

По его словам, мы оба являем собой пример отвратительной тенденции выходить из себя. К счастью, его бенефактор, будучи непревзойденным сталкером, совершенно не щадил его.

Дон Хуан рассказывал, как во время ночных путешествий по пустыне Нагваль Хулиан основательно просветил его относительно природы чувства собственной важности и движения точки сборки. По словам Нагваля Хулиана, чувство собственной важности – это чудовище о трех тысячах голов. Противостоять ему и победить его можно лишь в трех случаях. Во-первых, если отсечь все головы последовательно; во-вторых, – достичь того загадочного состояния, которое называется местом без жалости, постепенно разрушающего чувство собственной важности; и в-третьих – если за мгновенное истребление трехтысячеголового чудовища заплатить своей собственной символической смертью.

Нагваль Хулиан советовал избрать третий путь. При этом он сказал дону Хуану, что тот может считать себя счастливым, если ему будет предоставлена возможность выбора, потому что обычно только дух определяет путь, по которому должен следовать маг, и долг мага – следовать ему.

Дон Хуан сказал, что учил меня так же, как в свое время его учил бенефактор – отсекать все три тысячи голов чувства собственной важности одну за другой, однако результаты оказались весьма различными. Тогда как я поддавался учению очень хорошо – он не поддавался ему вообще.

– Со мной был особый случай, – продолжал он. – С той самой минуты, как мой бенефактор увидел меня, лежащего на дороге с пробитой пулей грудью, он знал, что я – новый Нагваль. Он и вел себя соответственно, сдвинув мою точку сборки после того как здоровье мое немного улучшилось. Вот почему я так легко мог видеть поле энергии в виде чудовищного человека. Однако этот прием вместо предполагаемой помощи стал помехой дальнейшему движению моей точки сборки. И в то время, когда точки сборки других учеников постепенно сдвигались, моя оставалась неподвижной на уровне способности видеть монстра.

– Но почему твой бенефактор не объяснил тебе причину происходящего? – спросил я, озадаченный этими излишними сложностями.

– Мой бенефактор не верил в то, что можно получить знание даром, – сказал дон Хуан. – По его мнению, знание, сообщаемое таким образом, является не столь эффективным. Им невозможно воспользоваться в случае необходимости. С другой стороны, для знания, полученного на практике, всегда найдется способ словесного выражения.

Дон Хуан сказал, что его метод обучения отличается от метода обучения его бенефактора тем, что сам он верит в необходимость свободы выбора, чего тот совершенно не допускал.

– Не пытался ли Нагваль Элиас, учитель твоего бенефактора, рассказывать тебе о том, что происходило на самом деле? – настаивал я.

– Он попытался, – вздохнув, сказал дон Хуан, – но я был тогда просто невыносим. Я считал, что знаю все. Поэтому то, что говорили мне они оба, я попросту пропускал мимо ушей.

В поисках выхода из создавшегося положения Нагваль Хулиан решил вынудить дона Хуана сместить свою точку сборки, но уже таким образом, чтобы тот сделал это самостоятельно.

Я прервал его, спросив, когда это произошло: до или после случая на реке. Рассказы дона Хуана, к сожалению, не следовали так нравившемуся мне хронологическому порядку.

– Это случилось через несколько месяцев, – ответил он. – Но не думаешь ли ты, что из-за того, что у меня тогда произошло расщепление восприятия, я действительно изменился, стал мудрее или уравновешеннее? Ничего подобного.

Можешь судить по себе. Я не только раз за разом прерывал твою непрерывность, но и раздробил ее на мелкие кусочки. Но посмотри на себя: ты все еще действуешь так, как если бы был невредим. И это – высшее достижение магии, намерения.

То же самое было и со мной. Полученный опыт лишь на какое-то время мог всколыхнуть меня, но затем я все забывал, и разорванные концы соединялись вновь так, словно ничего не произошло. Вот потому-то мой бенефактор и был уверен в том, что по-настоящему измениться мы можем лишь в том случае, если умрем.

Возвращаясь к своей истории, дон Хуан сказал, что Нагваль решил при помощи Тулио, самого нелюдимого обитателя поместья, нанести еще один сокрушительный удар по его психологической непрерывности.

По его словам, все ученики, в том числе и он сам, никогда не находились в полном согласии по поводу чего бы то ни было. В одном лишь их мнения совпадали: маленький, щуплый Тулио презирал их общество. Они ненавидели Тулио, так как он или избегал их, или относился к ним с таким пренебрежением, словно все они были кучей грязи. Они уверяли себя, что Тулио не разговаривает с ними потому, что ему нечего сказать, и что главной чертой его характера за этой высокомерной отчужденностью является неуверенность в себе.

Несмотря на такую репутацию среди учеников, Тулио имел большое влияние на обитателей поместья. Особенно – на Нагваля Хулиана, который души в нем не чаял.

Однажды утром Нагваль Хулиан отослал всех учеников на целый день с каким-то поручением в город. Единственным, кто остался в доме кроме старых обитателей поместья, был дон Хуан.

Около полудня Нагваль Хулиан приступил к изучению своих бухгалтерских книг, чем он занимался ежедневно. В процессе работы он время от времени обращался к дону Хуану за помощью в своих подсчетах.

Дон Хуан начал просматривать счета и вскоре обнаружил, что для дальнейшей работы необходимо получить какую-то информацию от бывшего в курсе всех дел поместья Тулио, который забыл сделать какую-то запись. Нагваль Хулиан ужасно рассердился, узнав об оплошности Тулио, чему дон Хуан втайне обрадовался. Нагваль нетерпеливо приказал дону Хуану найти Тулио, который присматривал за работниками в поле, и немедленно привести его. Дон Хуан, предвкушая, как он досадит Тулио, пробежал по полю около полумили в сопровождении одного из батраков, который, как обычно, охранял его от монстра. Он нашел Тулио, наблюдавшего за работниками по своему обычаю с некоторого расстояния. Дон Хуан заметил, что Тулио с явным отвращением избегает людей и предпочитает наблюдать за ними издалека.

Грубым и подчеркнуто повелительным тоном дон Хуан потребовал, чтобы Тулио отправился с ним в дом, поскольку он нужен Нагвалю. Еле слышным голосом Тулио ответил, что сейчас он очень занят, но через час освободится и сможет прийти.

Однако дон Хуан настаивал, зная, что Тулио не собирается с ним спорить и просто забудет о нем, как только отвернется. Поэтому он был обескуражен, когда Тулио вдруг стал выкрикивать непристойности в его адрес. Это было настолько непохоже на Тулио, что батраки даже перестали работать, в недоумении поглядывая Друг на друга. Дон Хуан был уверен, что они никогда не слышали, чтобы Тулио повышал голос, и тем более не слышали его грубой брани. Он сам был настолько удивлен, что стал нервно посмеиваться. Это буквально разъярило Тулио, который даже швырнул в дона Хуана камнем. Тот увернулся.

Дон Хуан со своим телохранителем немедленно бросились домой. У входной двери они налетели на Тулио, тихо беседовавшего и смеявшегося над чем-то с: несколькими женщинами. Тот отвернулся, сделав вид, что как обычно не замечает дона Хуана. Дон Хуан стал гневно отчитывать его за то, что тот уклоняется от немедленного выполнения приказа Нагваля. Тулио и женщины смотрели на дона Хуана как на идиота.

Однако с Тулио в этот день явно творилось что-то неладное. Вдруг он заорал, чтобы дон Хуан закрыл свой проклятый рот, занимался своей собственной проклятой работой и вообще убирался ко всем чертям. Он во всеуслышание обвинил дона Хуана в попытке выставить его в неприглядном свете перед Нагвалем Хулианом.

Женщины разинули рты от изумления, с неодобрением поглядывая на дона Хуана. Они стали успокаивать Тулио, а дон Хуан приказал ему идти в кабинет Нагваля разбираться в счетах. Тулио послал его к черту.

Дона Хуана трясло от гнева. Простая задача спросить Тулио о счетах обратилась в кошмар. Он пытался успокоиться. Женщины пристально рассматривали его, что опять привело его в ярость. Ничего не говоря, он поспешил в кабинет Нагваля, Тулио вновь заговорил с женщинами, продолжая тихо посмеиваться, как бы радуясь удачному розыгрышу.

Дон Хуан был страшно удивлен, когда, войдя в кабинет, застал там Тулио, сидевшего за столом Нагваля и поглощенного счетами. Дону Хуану невероятным усилием воли удалось сдержать свой гнев. Он улыбнулся Тулио. У него больше не было к нему претензий. Вдруг он понял, что Нагваль Хулиан использовал Тулио, чтобы испытать его и проверить, не выйдет ли он из себя. Однако в этом удовольствии он ему откажет.

Не отрываясь от своих подсчетов, Тулио сказал, что если дон Хуан ищет Нагваля, он может найти его в другом конце дома.

Дон Хуан побежал туда, и действительно обнаружил Нагваля, медленно прогуливавшегося с Тулио по внутреннему дворику. Казалось, Нагваль был совершенно поглощен беседой с Тулио. Тулио мягко подтолкнул Нагваля и тихим голосом сообщил ему, что пришел помощник.

Нагваль бесстрастно объяснил дону Хуану все о счетах, над которыми они работали. Объяснение было длинным и обстоятельным. Затем он сказал, что дону Хуану остается лишь принести бухгалтерскую книгу, чтобы они могли сделать запись и Тулио расписался бы в ней.

Дон Хуан не понимал, что происходит. Обстоятельное объяснение и бесстрастный тон Нагваля Хулиана говорили о будничности происходящего. Тулио нетерпеливо приказал дону Хуану поскорее принести книгу, так как он торопится. Его ждут в другом месте.

С этого момента дон Хуан начал чувствовать, что из него делают клоуна. Он знал, что Нагваль явно что-то задумал: его глаза странно блестели – это всегда было для дона Хуана признаком его очередной дьявольской шутки. Кроме того, Тулио за этот день произнес больше слов, чем за предыдущие два года пребывания дона Хуана в этом доме.

Не говоря ни слова, дон Хуан вернулся в кабинет. Как он и ожидал, Тулио уже был там. В ожидании дона Хуана он сидел на краю скамьи и нетерпеливо притоптывал массивным каблуком ботинка. Вручив дону Хуану книгу счетов, за которой тот пришел, Тулио приказал ему убираться.

Несмотря на то, что дон Хуан уже был готов к такому приему, он удивился. Он уставился на этого человека, который вдруг рассердился и стал ругаться. Дон Хуан с трудом подавил приступ гнева, продолжая внушать себе, что это всего лишь испытание его характера. Перед ним живо предстала картина изгнания из дома как провалившего испытание.

Совершенно сбитый с толку, дон Хуан однако не утратил способности изумляться скорости, с которой Тулио успевал везде оказаться на прыжок раньше него.

Дон Хуан предвидел, конечно, что Тулио окажется рядом с Нагвалем, когда он принесет книгу счетов. И все же, увидев, что Тулио снова опередил его, он, хотя и не удивился, но отнесся к его появлению недоверчиво. Ведь только что он промчался сквозь дом кратчайшим путем, и Тулио никак не мог бежать быстрее. К тому же в этом случае Тулио пришлось бы бежать рядом с доном Хуаном.

Нагваль Хулиан принял бухгалтерскую книгу из рук дона Хуана с безразличным видом. Он что-то в ней записал, а Тулио расписался. Затем они снова заговорили о счетах, не обращая на дона Хуана никакого внимания, а тот стал пристально рассматривать Тулио. Дон Хуан пытался понять, что же за испытание они для него придумали. Наверное, думал он, проверяется его способность к выдержке. В конце концов, в этом доме она всегда была предметом недовольства.

Нагваль отпустил дона Хуана, сказав, что хочет обсудить дела наедине с Тулио. Дон Хуан тут же бросился искать женщин, желая узнать их мнение по поводу этих странных событий. Однако сделав несколько шагов, он наткнулся на двух из них в сопровождении Тулио. Все трое оживленно беседовали. Дон Хуан заметил их раньше, чем они его, и бросился назад к Нагвалю. Тулио был на прежнем месте и разговаривал с Нагвалем.

Невероятная мысль закралась в голову дона Хуана. Он бросился в кабинет – Тулио был там, погруженный в свои счета, и даже не поднял голову при появлении дона Хуана. Тот спросил, что все это значит. Тулио на этот раз был таким как обычно и не удостоил дона Хуана ни ответом, ни даже взглядом.

И тут его пронзила еще одна невероятная мысль. Он побежал в конюшню, оседлал двух лошадей и попросил человека, бывшего этим утром его телохранителем, сопровождать его снова. Они прискакали туда, где не так давно видели Тулио, и застали его на прежнем месте. Он не стал говорить с доном Хуаном, только пожал плечами и отвернулся, когда тот обратился к нему с вопросом.

Тогда дон Хуан и его телохранитель поскакали назад, в поместье. Дон Хуан быстро спешился и, оставив лошадей под присмотром этого человека, ворвался в дом. Тулио завтракал в обществе женщин. Он также беседовал с Нагвалем и работал над своими книгами.

У дона Хуана подкосились ноги. Его прошиб холодный пот страха. Он знал, что Нагваль испытывает его при помощи одной из своих ужасных шуток. Обдумав свое положение, он решил, что действовать можно в трех направлениях. Во-первых, сделать вид, что не происходит ничего из ряда вон выходящего, во-вторых, попытаться самому понять смысл испытания: и третьим вариантом, – поскольку Нагваль всегда внушал ему, что он может объяснить все, что дон Хуан захочет спросить, – было обратиться к нему самому за разъяснениями.

Дон Хуан решил спросить. Он пошел к Нагвалю и попросил его объяснить, что с ним происходит. На этот раз Нагваль был один и все еще работал над своими счетами. Он отложил их в сторону и улыбнулся дону Хуану. По его словам, неделание, которому он обучал дона Хуана, могло бы стать средством для отсечения трех тысяч голов чувства собственной важности, но в отношении дона Хуана такие средства оказались совершенно неэффективными. Поэтому он применил второй метод разрушения чувства собственной важности, предполагавший введение дона Хуана в такое состояние, которое называется местом без жалости.

Дон Хуан был убежден, что Нагваль Хулиан совсем рехнулся. Слушая его рассказ о неделании или о чудище с тремя тысячами голов и местах без жалости, дон Хуан почти проникся жалостью к нему самому.

Нагваль Хулиан очень спокойно попросил дона Хуана сходить в сарай, находившийся под навесом во дворе, и привести Тулио.

Дон Хуан вздохнул, едва удержавшись, чтобы не рассмеяться. Действия Нагваля были слишком очевидны. Дон Хуан знал, что Нагваль хочет с помощью Тулио продолжить испытание.

Тут дон Хуан прервал свой рассказ и спросил меня, что я думаю о поведении Тулио. Я ответил, что, исходя из своих знаний о мире Нагваля, я считаю Тулио магом, который, весьма искусно сдвигая свою точку сборки, создавал у дона Хуана впечатление о своем пребывании сразу в четырех местах одновременно.

– Ну и как ты думаешь, что я обнаружил в сарае? – спросил дон Хуан, широко улыбаясь.

– Очевидно, там был Тулио или не было никого, – ответил я.

– Но если бы случилось одно из двух, то моя непрерывность не пострадала бы, – сказал дон Хуан.

Я попытался представить самое невероятное и сказал, что возможно, в сарае было тело сновидения Тулио, напомнив при этом дону Хуану, что он и сам делал нечто подобное со мной при помощи одного из членов его партии магов. Дон Хуан решительно отверг мое предположение.

– То, что я обнаружил, было шуткой, не укладывающейся в рамки реальности, и все же это не было чем-то странным, противоречащим законам мира, в котором мы живем. Как по-твоему, что это было?

Я сказал, что терпеть не могу, когда он говорит загадками. Принимая во внимание все те странные вещи, которые он когда-то проделывал со мной, я мог бы ожидать еще больших странностей, но, поскольку это было не по правилам, я отказался гадать.

– Когда я вошел в сарай, я полагал, что Тулио прячется где-то поблизости, – сказал дон Хуан. – Я был уверен, что следующим этапом испытания станет бешеная игра в прятки. Тулио собирался свести меня с ума, скрываясь в этом сарае.

Но ничего похожего на то, к чему я мысленно приготовился, не произошло. Я вошел в сарай и увидел там сразу четверых Тулио.

– Что значит «четверых Тулио?» – спросил я.

– В сарае было четверо мужчин, и все они были Тулио. Можешь представить себе мое изумление. Все они сидели в одинаковых позах со скрещенными ногами, плотно прижавшись друг к другу. Они ожидали меня. Я взглянул на них и с диким воплем выскочил из сарая.

Мой бенефактор повалил меня на землю у самой двери. И тогда, уже по-настоящему испуганный, я увидел, как четверо Тулио вышли из сарая и направились ко мне. Я вопил и вопил, пока все четверо щипали меня своими твердыми пальцами, словно стая огромных птиц. Я вопил до тех пор, пока не почувствовал, как что-то во мне поддалось, и я вошел в состояние предельного безразличия.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю