Текст книги "Экономическое учение Карла Маркса"

Автор книги: Карл Каутский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Карл Каутский
Экономическое учение Карла Маркса

Отдел первый
Товар, деньги, капитал

Глава первая
Товар

1. Характерное отличие товарного производства

В своём труде «Капитал» Маркс исследует капиталистический способ производства, господствующий в настоящее время. Он не занимается при этом законами природы, лежащими в основе процесса производства; их исследование представляет собой одну из задач механики, химии и т. д., а не политической экономии. Не ставит он себе также задачей исследование только тех форм производства, которые общи всем народам. Подобное исследование может привести большей частью лишь к общим местам, вроде того, что для производства человеку всегда необходимы орудия, земля и средства к жизни. Наоборот, Маркс исследует законы движения определённой формы общественного производства, свойственной определённой эпохе (последним векам) и определённым народам (европейским или вышедшим из Европы; за последнее время этот способ производства начинает приобретать права гражданства и у других народов, например у японцев и индийцев).

Этот господствующий ныне способ производства – капиталистический. Его особенности мы изучим ближе впоследствии. Он резко отличается от других способов производства, например от феодального, господствовавшего в Европе в средние века, или от первобытно-коммунистического, общего всем народам на пороге их развития.

Рассматривая современное общество, мы находим, что его богатство состоит из товаров. Товар есть продукт труда, произведённый не для собственного потребления производителя или связанных с ним лиц, а с целью обмена его на другие продукты. Следовательно, не природные, а общественные особенности продукта делают его товаром.

Поясним это примером. Пряжа, которую прядёт из льна девушка в патриархальной крестьянской семье, чтобы соткать затем холст, потребляемый самой же семьёй, есть предмет потребления, а не товар. Но когда прядильщик прядёт лён, чтобы обменять у соседнего крестьянина пряжу на пшеницу, или когда фабрикант заставляет рабочих изо дня в день прясть много центнеров льна, чтобы продавать потом получаемый продукт, то этот продукт является уже товаром. Конечно, он является вместе с тем и предметом потребления, но таким предметом потребления, которому предстоит играть особенную общественную роль: он должен быть обменён.

По внешнему виду льняной пряжи нельзя узнать, является ли она товаром или нет. Природа её может быть совершенно одинаковой, приготовлена ли она крестьянской девушкой для своего приданого или же фабричной работницей, которая, вероятно, никогда не воспользуется из неё ни одной ниткой. Только по общественной роли пряжи, по общественной функции, выполняемой ею, можно узнать, является ли она товаром или нет.

В капиталистическом обществе продукты труда всё в большей и большей мере принимают форму товаров. Если в настоящее время ещё не все продукты труда являются у нас товарами, то лишь потому, что рядом с современным способом производства существуют различные остатки прежних способов производства. Если отвлечься от этих остатков, то можно сказать, что в настоящее время все продукты труда принимают форму товаров. Чтобы понять современный способ производства, необходимо уяснить себе сущность товара. Мы должны поэтому начать с исследования товара.

Понимание этого исследования будет, по нашему мнению, очень облегчено, если мы прежде всего изложим характерные особенности товарного производства, отличающие его от других способов производства. Таким путём мы легче всего поймём ту позицию, с которой Маркс исследовал товар.

Как бы далеко мы ни заглянули в прошлое человеческого рода, мы всегда находим, что люди для добывания средств к жизни всегда объединялись в общества бо́льших или меньших размеров, что производство всегда носило общественный характер. Это было разъяснено Марксом уже в его статьях «Наёмный труд и капитал», помещённых в «Новой рейнской газете» в 1849 г. и изданных затем отдельной брошюрой.

«В производстве люди воздействуют не только на природу, но и друг на друга. Они не могут производить, не соединяясь известным образом для совместной деятельности и для взаимного обмена своей деятельностью. Чтобы производить, люди вступают в определённые связи и отношения, в только через посредство этих общественных связей и отношений существует их отношение к природе, имеет место производство.

В зависимости от характера средств производства эти общественные отношения, в которые вступают производители друг к другу, эти условия, при которых они обмениваются своими работами и участвуют в совокупном производстве, будут, конечно, различны. С изобретением нового орудия войны, огнестрельного оружия, неизбежно изменилась вся внутренняя организация армии, преобразовались те отношения, при которых отдельные личности образуют армию и могут действовать как армия, изменилось также отношение различных армий друг к другу.

Итак, общественные отношения, при которых производят индивиды, общественные производственные отношения, изменяются, преобразуются с изменением и развитием материальных средств производства, производительных сил. Производственные отношения в своей совокупности образуют то, что́ называют общественными отношениями, обществом, и притом образуют общество, находящееся на определённой ступени исторического развития, общество с своеобразным отличительным характером» («Наёмный труд и капитал», К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения в двух томах, 1955, т. I, стр. 63).

Иллюстрируем сказанное несколькими примерами. Возьмём какой-нибудь первобытный народ, который стоит на низшей ступени производства и для которого охота составляет главный способ добывания пищи, например индейцев. Додж в своей книге «О современных индейцах Дальнего Запада» сообщает следующее об их способе охоты:

«Так как к голове и сердцу обращаются за помощью лишь изредка, а требования желудка дают о себе знать беспрестанно, то племя находится обыкновенно под господством «третьего сословия». Это сословие составляют все охотники племени, образующие род цеха или гильдии, и их решения в области их специальности безапелляционны.

У племени шейенов люди эти называются «воины-собаки». Более молодые и деятельные вожди всегда принадлежат к этим «воинам-собакам», но последние не беспрекословно подчиняются им. Воины сами обсуждают и решают общие дела, а выполнение решений возлагается на наиболее прославленных и способных охотников, избираемых ими из своей же среды. Среди этих «воинов-собак» находится и многочисленная молодёжь, ещё не выдержавшая испытания, необходимого для посвящения в воины. Одним словом, этот цех охотников охватывает всю рабочую силу племени и является той силой, которая защищает женщин и детей и снабжает их пищей.

Каждый год осенью устраиваются большие охоты, чтобы добыть возможно больше дичи и заготовить на зиму значительный запас мяса. Тут «воины-собаки» являются героями дня, и горе несчастному, который осмелится ослушаться или пренебречь хотя бы самым незначительным из их распоряжений, демократических или своевольных. Когда всё готово, лучшие охотники отправляются в путь рано утром, задолго до рассвета. Если они откроют несколько стад буйволов, то для первого нападения избирается стадо, положение которого таково, что предварительные приготовления и манёвры для окружения, крики и выстрелы при нападении не вспугнут остальные стада.

В это время мужчины, способные принять участие в предстоящей охоте, собираются верхом, молча и дрожа от волнения, где-нибудь в соседней лощине, расположенной вне поля зрения буйволов. Когда стадо оказывается в удобном для охоты положении, руководители охоты отбирают соответствующее число людей и посылают их на заранее намеченные места. Когда затем руководитель видит, что каждый занял надлежащее место и всё уже готово, он с отрядом всадников стремится окружить стадо и отрезать его от открытого места. Затем он подаёт сигнал, и вся ватага со страшным криком, который, кажется, даже мёртвого мог бы поднять из гроба, бросается вперёд на животных. В продолжение нескольких минут бойня в полном ходу; немногим буйволам удаётся прорвать цепь и ускользнуть, но их не преследуют, если вблизи находятся другие стада.

В те времена, когда индейцы употребляли только лук н стрелы, каждый воин знал свои стрелы и мог без труда узнать убитых им буйволов. Они составляли его личную и полную собственность, за исключением известной доли, которая шла в пользу вдов и семейств, не имеющих воина-кормильца. Если в убитом буйволе оказывались стрелы нескольких охотников, то вопрос о принадлежности добычи решался в зависимости от положения стрел. Если каждая из стрел причинила смертельную рану, то буйвола делили на части или нередко присуждали какой-нибудь вдове. Все подобные вопросы разрешались руководителем охоты, причём его решения можно было обжаловать перед общим собранием «воинов-собак».

С тех же пор, как огнестрельное оружие вошло во всеобщее употребление и в силу этого стало невозможно узнать, кем именно убит тот или другой буйвол, индейцы стали более коммунистичны[1]1
  Правильнее было бы, пожалуй, сказать: они вернулись к коммунистическим взглядам. Первоначально быт индейцев был коммунистическим, следовательно, и распределение охотничьей добычи производилось на коммунистических началах. (Примечание автора.) Термин «коммунистический» употребляется здесь Каутским для характеристики первобытного строя. – Ред.


[Закрыть] в своих воззрениях, и всё количество добытого мяса и шкур подвергается теперь относительно равному разделу, на основании того или иного мерила собственного изобретения».

Мы видим, что у этого охотничьего племени производство является общественным; различного рода работы исполняются совместно с целью достижения общего результата.

Здесь мы уже находим зачатки разделения труда и планомерного сотрудничества (кооперации).[2]2
  «Та форма труда, при которой много лиц планомерно работает рядом и во взаимодействии друг с другом в одном и том же процессе производства или в разных, но связанных между собой процессах производства, называется кооперацией» («Капитал», т. I, стр. 337). Немного далее Маркс в одном примечании говорит: «Ленге в своей работе «Théorie des Lois Civiles», быть может, не без основания, называет охоту первой формой кооперации, а охоту на людей (войну) – одной из первых форм охоты.» («Капитал», т. I, стр. 346).


[Закрыть]

Сообразно своим способностям охотники выполняют различные работы. Но всё совершается по общему плану. Охотничья добыча является результатом совместного исполнения различных работ – «обмена деятельностью», как выражается Маркс в «Наёмном труде и капитале». Эта добыча не обменивается, а делится.

Отметим здесь лишь мимоходом, как изменение в средствах производства – замена лука и стрел огнестрельным оружием – влечёт за собой также изменение в способе распределения.

Рассмотрим теперь другой, более высокий вид общественного производства, например основанную на земледелии индийскую сельскую общину. От первобытного коммунизма, господствовавшего в ней когда-то, теперь в Индии сохранились лишь жалкие остатки. Но Неарх, начальник флота Александра Македонского, сообщал ещё, по словам Страбона, о местностях в Индии, где земля была общей собственностью, сообща обрабатывалась и по окончании уборки урожай делился между членами общины.

По Эльфинстону, такие общины существовали в некоторых частях Индии ещё в начале XIX столетия. На Яве сельская община продолжает ещё существовать в определённой форме: время от времени вся пахотная земля подвергается переделу между жителями села. Они получают свои участки не в частную собственность, а лишь в пользование на известный срок. В Индии пахотная земля большей частью уже перешла в частную собственность отдельных крестьян. Леса же, луга и пустоши составляют ещё зачастую общую собственность, право пользования которой имеют все члены данной общины.

В подобной деревенской общине, ещё не подпавшей под разлагающее влияние английского господства (в особенности введённой англичанами податной системы), нас интересует та форма, которую принимает в ней разделение труда. Мы уже видели разделение труда у индейцев Америки; сельская же община в Индии представляет гораздо более высокую ступень разделения труда.

Помимо общинной администрации, которая называется патил, если она состоит из одного лица, или панч, если она образует коллегию, по большей части из пяти лиц, мы находим в индийской хозяйственной общине ещё ряд должностных лиц: карнама или матсадди – счетовода, который ведает финансовыми отношениями общины как к отдельным её членам, так и к другим общинам и государству; таллира – для расследования преступлений и правонарушений, на котором лежит также обязанность охранять путников, проезжающих через владения общины; тоти – охранителя пашни и землемера, который должен наблюдать за тем, чтобы соседние общины не нарушали межей, что легко может случиться, особенно при возделывании риса; смотрителя над шлюзами, который должен содержать их в надлежащем порядке и заботиться о том, чтобы они своевременно открывались и закрывались, снабжая каждое поле достаточным количеством воды, что особенно важно для рисовых полей; брамина – для исполнения религиозных обрядов; школьного учителя, обучающего детей грамоте; брамина – звездочёта или астролога, который указывает счастливые и несчастливые дни для посева, жатвы, молотьбы и других важных работ; кузнеца, плотника и колёсника, гончара, цирюльника, пастуха, врача, танцовщицу, а иногда даже и певца.

Все эти лица работают на всю общину и вознаграждаются за это или частью общего поля, или же частью урожая. И здесь, при таком высокоразвитом разделении труда, мы видим совместный труд и распределение продуктов.

Возьмём ещё один пример, известный каждому: патриархальную крестьянскую семью, которая сама удовлетворяет все свои потребности. Эта общественная форма развилась из способа производства, только что описанного нами на примере индийской хозяйственной общины и существовавшего на первых ступенях развития всех более или менее известных культурных народов.

В такой крестьянской семье мы также находим не изолированных производителей, а совместный труд и совместное выполнение различных видов труда, изменяющихся сообразно с возрастом, полом и временами года. Тут пашут, косят, пасут скот, доят, рубят дрова, вяжут, прядут, ткут, шьют, плотничают и т. д. Самые различные виды труда здесь прилагаются совместно, в общей связи друг с другом; здесь, как и в предыдущих примерах, продукты не обмениваются между отдельными работниками, а распределяются между ними сообразно с обстоятельствами.

Предположим теперь,[3]3
  Ряд фактов показывает, что первоначальное развитие товарного производства происходило в действительности таким путём, как изображено в последующих строках. Понятно, это произошло не так просто, как здесь описано, но наше изложение имеет своей целью представить не историю товарного производства, а его отличительные особенности, которые легче всего познаются путём сравнения его с другими способами производства.


[Закрыть] что средства производства какой-нибудь земледельческой общины, вроде изображённой нами, настолько усовершенствовались, что на возделывание земли можно затрачивать уже меньше труда, чем прежде. Освобождающиеся рабочие силы могут быть, если техника достигла достаточного развития, обращены, например, на разработку залежей кремня, оказавшегося где-нибудь на общинной земле, на выделку из него инструментов и оружия. Положим, что производительность труда тут настолько велика, что инструментов и оружия изготовляется гораздо больше, чем нужно общине.

Какое-нибудь пастушеское племя приходит во время своих кочёвок в соприкосновение с этой общиной. Производительность труда у этого племени также возросла, и оно разводит больше скота, чем ему нужно. Понятно, что это племя охотно станет выменивать свой излишек скота на излишек инструментов и оружия земледельческой общины. Излишек скота и излишек инструментов становятся вследствие этого обмена товарами.

Обмен товаров является естественным следствием развития производительных сил за пределы ограниченных потребностей первобытных общин. На известной ступени развития техники первобытный коммунизм становится препятствием для её дальнейшего движения вперёд. Способ производства требует расширения круга общественного труда. Но так как отдельные общины были независимы и чужды друг другу, то это расширение не могло совершиться посредством расширения коммунистического планомерного труда. Оно происходило только путём взаимного обмена излишков труда между отдельными общинами.

Мы не станем здесь исследовать, как обмен товаров в свою очередь воздействовал на способ производства внутри общин, пока, наконец, производство товаров не превратилось в производство независимых друг от друга частных производителей, владеющих средствами производства и продуктами своего труда на правах частной собственности. Здесь мы хотим лишь установить следующее: товарное производство есть общественная форма производства, оно немыслимо вне общественной связи, оно означает даже расширение общественного производства за пределы предшествовавшего ему коммунистического (в племени, общине или в патриархальной семье). Но общественный его характер теперь не выступает открыто наружу.

Представим себе гончара и земледельца сначала в качестве членов индийской коммунистической сельской общины, а затем в качестве двух товаропроизводителей. В первом случае оба они одинаково работают на общину. Один доставляет ей горшки, другой – земледельческие продукты. Первый получает при этом свою долю земледельческих продуктов, второй – горшков. Во втором случае каждый из них выполняет свою частную работу независимо от другого, но каждый работает (может быть, в той же мере, как и прежде) не только на себя, но и на других. Затем они обменивают свои продукты. Очень возможно, что один получит при этом столько же земледельческих продуктов, другой – столько же горшков, как и прежде. Как будто не произошло никакой существенной перемены, а на самом деле эти два процесса коренным образом отличаются друг от друга.

В первом случае каждый сразу видит, что силой, которая устанавливает взаимную связь между различными видами труда, которая заставляет работать одного на другого и даёт каждому соответствующую часть продуктов труда другого, – что этой силой является общество. Во втором случае каждый как будто работает лишь на себя, и способ, посредством которого один производитель приходит к обладанию продуктом другого, кажется вытекающим не из общественного характера их труда, а из особенности самого продукта. Кажется, будто не гончар и земледелец работают один для другого, вследствие чего труд каждого из них является необходимым для общества, а будто горшкам и земледельческим продуктам присущи какие-то мистические свойства, которые и обусловливают их обмен в известных количественных соотношениях. При господстве товарного производства отношения лиц между собой, обусловливаемые общественным характером труда, принимают вид отношений вещей, а именно продуктов производства.

Пока производство было непосредственно общественным, оно подчинялось руководству и управлению общества и взаимные отношения производителей были совершенно ясны. Но лишь только различные виды труда превратились в частные виды труда, существующие независимо один от другого, лишь только производство стало вследствие этого бесплановым, как и взаимные отношения производителей приняли вид отношений продуктов. С тех пор отношения между производителями перестали определяться самими производителями. Эти отношения стали развиваться независимо от воли людей. Общественные силы переросли людей и стали представляться наивному воззрению прошедших веков какими-то божественными силами, а позднейшим, более «просвещённым», векам – силами природы.

Естественным формам товаров приписываются теперь свойства, которые кажутся таинственными, покуда им не найдено объяснения во взаимных отношениях их производителей. Как идолопоклонник приписывает своему фетишу такие свойства, которые вовсе не заключены в действительной природе последнего, так и буржуазному экономисту товар представляется чувственной вещью, одарённой сверхчувственными свойствами. Маркс называет это «фетишизмом, который присущ продуктам труда, коль скоро они производятся как товары, и который, следовательно, неотделим от товарного производства» («Капитал», т. I, стр. 82).

Этот фетишистский характер товара – и равным образом, как мы увидим ниже, и капитала – был впервые открыт Марксом. Фетишизм затрудняет понимание отличительных свойств товара и даже делает невозможным это понимание, пока он не преодолён. Нельзя полностью понять стоимость товара, не отдавши себе отчёта в фетишистском характере товара. Параграф «Товарный фетишизм и его тайна» представляется нам вследствие этого одной из важнейших частей «Капитала», которой каждый читатель этой книги должен посвятить особенное внимание. А между тем как раз на эти страницы не обращают почти никакого внимания противники, а зачастую даже и приверженцы учения Маркса.

2. Стоимость

Раз мы выяснили себе фетишистский характер товаров, изучение самого товара представит уже сравнительно мало трудностей.

Назначение товара, как мы видели, состоит в том, чтобы быть обменённым. Но это возможно лишь в том случае, если товар удовлетворяет какой-нибудь – безразлично, действительной или мнимой – человеческой потребности. Никто не обменяет своего продукта на другой, если этот последний для него бесполезен. Таким образом, товар должен прежде всего быть полезным предметом, должен обладать потребительной стоимостью.

Потребительная стоимость определяется физическими свойствами товарного тела. Потребительные стоимости образуют вещественное содержание богатства, какова бы ни была его общественная форма. Потребительная стоимость не есть, стало быть, свойство, присущее только товарам. Есть потребительные стоимости, которые не являются товарами, – например, как мы видели выше, продукты коммунистической общины;[4]4
  Как уже было отмечено выше, речь идёт о первобытной общине. – Ред.


[Закрыть] есть и такие потребительные стоимости, которые даже не являются продуктами труда, – например, плоды в первобытном лесу или вода в реке. Наоборот, нет товара, который не обладал бы потребительной стоимостью.

Когда потребительные стоимости становятся товарами, т. е. начинают обмениваться друг на друга, обмен этот всегда происходит в известном количественном соотношении. Отношение, в котором один товар обменивается на другой, называется его меновой стоимостью.

Это отношение может изменяться в зависимости от времени и места, но для данного времени и данного места оно является величиной определённой. Если мы обмениваем 20 аршин холста на 1 сюртук и одновременно 20 аршин холста на 40 фунтов кофе, то мы можем быть уверены, что и 1 сюртук, если понадобится, будет обменён на 40 фунтов кофе. Меновая стоимость сюртука имеет совершенно иной вид при обмене его на холст, чем при его обмене на кофе. Но как бы различно ни выглядела меновая стоимость товара, в основе её, в данное время и данном месте, всегда лежит одинаковое содержание.

Поясним это общественное явление подобным ему явлением из мира физического. Когда я говорю, что какое-нибудь тело весит 16 килограммов, или 40 фунтов, или один пуд, то я знаю, что в основе этих различных выражений лежит определённое содержание, определённая тяжесть тела. Точно так же и в основе различных выражений меновой стоимости товара лежит определённое содержание, которое мы называем стоимостью.

Тут мы подошли к важнейшей и основной категории политической экономии – категории, без понимания которой не может быть правильно понят и весь механизм господствующего способа производства.

Что образует стоимость товаров? – вот вопрос, на который мы должны дать ответ.

Возьмём два товара, например пшеницу и железо. Каково бы ни было отношение, в котором они обмениваются, его всегда можно представить в виде математического равенства, например: 1 гектолитр пшеницы = 2 центнерам железа. Между тем каждый школьник знает, что математические действия можно производить только над однородными величинами, например: от 10 яблок можно отнять 2 яблока, но не 2 ореха. Поэтому в железе и пшенице, как товарах, должно быть нечто общее, делающее сравнение их возможным: это и есть их стоимость.

Является ли это общее естественным свойством товаров? Как потребительные стоимости они обмениваются лишь потому, что обладают различными, а не общими естественными свойствами. Эти свойства являются побудительной причиной обмена, но они не могут определять отношение, в котором этот обмен совершается.

Если же оставить в стороне потребительную стоимость товаров, то у них останется лишь одно свойство – то, что они – продукты труда.

Но, отвлекаясь от потребительной стоимости продуктов, мы отвлекаемся и от различных определённых видов труда, создавшего их; они тогда уже не продукты труда столяра, прядильщика и т. д., а только продукты человеческого труда вообще. И как таковые они – стоимости.

Значит, товар обладает стоимостью только потому, что в нем овеществлён человеческий труд вообще. Как же измерить величину его стоимости? Количеством содержащегося в нём созидателя стоимости – труда. Количество же труда в свою очередь имеет своей мерой время.

Могло бы показаться, что если потраченное на изготовление товара время определяет его стоимость, то он тем дороже, чем более ленив и менее искусен его производитель. Но тут дело не в индивидуальном, а в общественном труде.

Вспомним, что товарное производство представляет систему различных видов труда, которые затрачиваются хотя и независимо друг от друга, но в известной общественной связи.

«Вся рабочая сила общества, выражающаяся в стоимостях товарного мира, выступает здесь как одна и та же человеческая рабочая сила, хотя она и состоит из бесчисленных индивидуальных рабочих сил. Каждая из этих индивидуальных рабочих сил, как и всякая другая, есть одна и та же человеческая рабочая сила, раз она обладает характером общественной средней рабочей силы и функционирует как такая общественная средняя рабочая сила, следовательно употребляет на производство данного товара лишь необходимое в среднем или общественно необходимое рабочее время. Общественно необходимое рабочее время есть то рабочее время, которое требуется для изготовления какой-либо потребительной стоимости при наличных общественно нормальных условиях производства и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда» («Капитал», т. I, стр. 47).

Если производительность труда изменяется, то изменяется и общественно необходимое рабочее время, изменяется и стоимость.

Разумеется, всегда, при всех способах производства, время, необходимое для изготовления какого-либо продукта, должно было интересовать человека. Оно всегда, даже при коммунистическом способе производства, влияет на количественное соотношение различных видов труда друг к другу.

Возьмём опять в качестве примера индийскую сельскую общину. Положим, что производством нужных ей земледельческих орудий занимаются два кузнеца. Допустим, что какое-нибудь изобретение настолько увеличило производительность труда, что теперь для изготовления того же числа орудий достаточно одного кузнеца. Тогда эту работу поручат не двум кузнецам, а только одному. Другому же, быть может, поручат изготовление оружия или украшений.

Допустим, далее, что производительность земледельческого труда не изменилась. Это значит, что на удовлетворение потребностей сельской общины в земледельческих продуктах необходимо такое же количество рабочего времени, как и прежде.

При таких условиях каждый член общины будет получать ту же долю земледельческих продуктов, что и прежде. Но всё-таки есть разница: производительность кузнечной работы удвоилась, и за изготовление земледельческих орудии община даёт теперь лишь одну долю земледельческих продуктов, а не две.

Изменение в соотношении различных видов труда здесь очень просто и совершенно ясно. Но оно становится мистическим, когда кузнечный труд и земледельческий труд не находятся в непосредственной связи, а вступают в связь только через посредство своих продуктов. Тогда изменение производительности кузнечного труда обнаруживается в виде изменения менового отношения продукта этого труда к другим продуктам, в виде изменения его стоимости.

Уже Рикардо показал, что величина стоимости товара определяется количеством потраченного на его изготовление труда. Но он не разглядел скрытого в стоимостной форме товара общественного характера труда, т. е. товарного фетишизма. Далее, он не сумел ясно и сознательно отделить ту сторону труда, которая является созидателем стоимости товара, от той стороны, которая создаёт потребительную стоимость.

Товарный фетишизм мы уже выяснили. Последуем теперь за Марксом в его исследовании двойственного характера труда, заключающегося в товарах.

Товар выступает перед нами как потребительная стоимость и как стоимость. Вещество его даётся природой. Его стоимость, а также и потребительная стоимость создаются трудом. Каким образом труд создаёт стоимость и каким образом – потребительную стоимость?

С одной стороны, труд выступает как производительная затрата человеческой рабочей силы вообще; с другой стороны – как определённая человеческая деятельность для достижения известной цели. Первая сторона труда составляет общий элемент всякой производительной деятельности человека. Вторая сторона различна для различных видов производительной деятельности. Возьмём земледельческий труд и труд кузнеца. Между ними то общее, что оба они являются тратой человеческой рабочей силы вообще. Но они отличаются друг от друга своей целью, своими приёмами, своим предметом, своими средствами, своим результатом.

Определённая, направленная к известной цели человеческая деятельность создаёт потребительную стоимость. Её различный характер образует основу товарного производства. Товары лишь тогда обмениваются друг на друга, если они качественно различны. Никто не станет менять пшеницу на пшеницу или косу на косу, но вполне возможен обмен пшеницы на косу. Потребительные стоимости только тогда могут противостоять друг другу в качестве товаров, если в них заключены качественно различные полезные виды труда.

Как стоимости же товары отличаются друг от друга не качественно, а количественно. Они обмениваются, потому что они различны как потребительные стоимости. Но при обмене они сравниваются и ставятся в известное соотношение друг к другу, так как они равны как стоимости. Не труд как определённая, направленная к известной цели, качественно различающаяся деятельность создаёт стоимость, а лишь труд как деятельность, обладающая во всех своих отраслях одинаковым характером, как затрата человеческой рабочей силы вообще. Как такие затраты рабочей силы, разные виды труда, подобно самим стоимостям, различаются не качественно, а лишь количественно.

Это значит, что в отношении образования стоимости всякий труд рассматривается как простой средний труд, как затрата простой рабочей силы, которой обладает каждый средний человеческий организм. При этом сложный труд считается умноженным простым трудом. Небольшое количество сложного труда приравнивается большому количеству простого.

Соответственно всему характеру товарного производства процесс, устанавливающий отношения между различными видами труда, сводящий их всех к простому труду, есть процесс общественный, но вместе с тем бессознательный. Человеку же, находящемуся во власти фетишистских представлений товарного мира, причины, сводящие сложный труд к умноженному труду, кажутся не общественными, а естественными.

Ряд мелкобуржуазных социалистов, желавших «конституировать стоимость», т. е. установить её раз навсегда, чтобы очистить товарное производство от его дурных сторон и сделать его вечным, пытались установить эти мнимые естественные причины и определить относительно каждого вида труда, в каком размере он создаёт стоимость (ср. нормальный рабочий день Родбертуса). В действительности же это причины общественные, и притом непрерывно изменяющиеся.