Текст книги "Виннету - вождь апачей"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Ты убил моего отца?

– Нет. Я был вынужден оглушить его, он не хотел сдаваться.

– Ты мог его убить!

– Мог, но я всегда стараюсь щадить врага, а тут был отец моего брата Виннету. Возьми его оружие! Ты решишь, победил я или нет, от тебя зависит, будут ли выполнены условия нашего договора.

Виннету взял томагавк и долго, долго смотрел мне в глаза. Его лицо смягчилось, тревога и жестокость в его глазах сменились радостью.

– Сэки-Лата странный человек! – наконец сказал он. – Кто сможет его понять?

– Ты научишься понимать меня.

– Ты вернул мне томагавк, хотя еще не знал, выполним ли мы уговор! Ты мог бы им защищаться. Сейчас твоя жизнь в моих руках!

– Я не боюсь! У меня есть руки и кулаки, а Виннету не лжец, он благородный воин, который держит слово.

Виннету протянул мне руку и ответил:

– Ты прав. Возвращаю свободу тебе и твоим друзьям за исключением Рэттлера. Я верю тебе.

– Пойдем к Инчу-Чуне, – сказал я.

– Да, пойдем. Хочу своими глазами убедиться, что он жив.

Мы подошли к кедру и развязали вождя. Виннету осмотрел отца и заметил:

– Он жив, но долго еще не проснется, а потом у него будет болеть голова. Я не могу оставаться здесь, пришлю сюда несколько человек. Пусть мой брат идет со мной!

Так он впервые назвал меня братом. Сколько раз потом он обращался так же ко мне, с любовью и глубоким уважением произнося эти дорогие для меня слова!

Мы подошли к реке и вместе переплыли на другой берег. Краснокожие с нетерпением ждали нас.

Выйдя из воды, Виннету взял меня за руку и громко объявил:

– Сэки-Лата победил! Он и его три товарища – свободны!

– Уфф, уфф, уфф! – раздались крики апачей.

Тангуа стоял в стороне и угрюмо смотрел вдаль. Мне еще предстояло свести с ним счеты, наказать его, и не только за то, что он оклеветал нас: нельзя было допускать, чтобы такой мерзавец мог и в будущем убивать и грабить ни в чем не повинных людей.

Виннету прошел мимо него, не удостоив взглядом, и подвел меня к столбам, к которым все еще были привязаны мои друзья.

– Мы спасены, – воскликнул Сэм. – Нас не угробят! Дорогой сэр, друг, воин и гринхорн, как вам это удалось?

Виннету протянул мне свой нож и предложил:

– Освободи их! Ты это заслужил.

Я разрезал путы. Мои товарищи, как только почувствовали свободу, схватили меня в объятия сразу все вместе, тискали и давили так, что я испугался за свои ребра. Сэм даже поцеловал мне руку, а из его маленьких глазок в густую бороду текли слезы.

– Сэр, – говорил он, – пусть меня слопает первый встречный медведь, если я забуду, чем вам обязан. Как же вам это удалось? Вы просто исчезли. Вы так боялись воды, и все подумали, что вы утонули.

– Разве я не сказал: если утону, мы будем спасены?

– Сэки-Лата так сказал? – спросил Виннету. – Значит, ты притворялся?

– Да, – признался я.

– Мой брат знал, что делал. Я думаю, ты поплыл под водой против течения, а потом вниз по реке. Мой брат не только силен как медведь, но и хитер как лисица. Враги должны бояться его!

– Виннету был моим врагом…

– Да, но не сейчас.

– Ты не веришь больше этому лжецу Тангуа?

Тот же долгий, испытующий взгляд, как и на том берегу, потом крепкое пожатие руки.

– В твоих глазах я вижу доброту, а твоему сердцу чужда несправедливость. Я верю тебе.

Я оделся, достал из кармана блузы жестянку из-под сардин и сказал:

– Мой брат Виннету хорошо меня понял. А сейчас я еще раз докажу, что сердце мое не знает измены. Ты увидишь предмет, который должен узнать.

Я открыл банку, достал из нее прядь волос и подал Виннету. Он уже протянул руку, чтобы взять «предмет», но, увидев его, пораженный, воскликнул:

– Это мои волосы! Кто их тебе дал?

– Инчу-Чуна в своей торжественной речи упомянул, что, когда вы стояли, привязанные к деревьям, добрый Маниту послал вам незримого спасителя. Да, его не было видно, тогда он не мог показаться на глаза кайова, но сейчас у него нет причины скрываться от них. Мне кажется, ты должен поверить, что я всегда был твоим Другом.

– Значит, это ты… ты… ты нас освободил? Тебе мы обязаны и свободой, и жизнью! – донельзя взволнованный, вскричал Виннету.

Куда подевались его обычная невозмутимость! Он взял меня за руку и повел к сестре, которая стояла в стороне, не сводя с нас глаз. Он остановился перед ней и сказал:

– Ншо-Чи видит смелого воина, который освободил меня и отца, когда кайова привязали нас к деревьям. Пусть Ншо-Чи поблагодарит его!

Виннету прижал меня к груди и поцеловал в обе щеки, а Ншо-Чи подала мне руку и произнесла только одно слово:

– Прости!

Вместо благодарности девушка просила прощения! За что? Я все понял. За то, что в душе она усомнилась во мне. Она знала меня лучше других, но поверила в мою мнимую трусость. Усомнилась в моей честности и отваге; для нее важнее благодарности, которой требовал от нее Виннету, было получить мое прощение. Я пожал ей руку и ответил:

– Ншо-Чи вспомнила, о чем я ей говорил? Мои слова сбылись. Теперь моя сестра верит мне?

– Я верю моему белому брату!

Тангуа стоял поблизости, злой и угрюмый. Я подошел к нему и, глядя прямо в глаза, спросил:

– Вождь кайова Тангуа лжец или он предпочитает правду?

– Ты хочешь меня обидеть?

– Нет, но я хочу знать, что думать о тебе. Отвечай!

– Шеттерхэнд знает, что я люблю правду.

– Проверим! Ты всегда выполняешь условия договора?

– Да.

– Тогда так должно быть всегда, ибо тот, кто не соблюдает обещание, достоин презрения. Помнишь, что ты мне обещал?

– Когда?

– Когда я стоял у столба.

– Тогда я о многом говорил.

– Это правда, но ведь ты догадываешься, о чем я веду речь?

– Нет.

– Тогда я вынужден напомнить тебе – ты желал разделаться со мной.

Он весь съежился.

– В самом деле?

– Да. Тебе хотелось размозжить мне череп.

Тангуа явно испугался.

– Не… помню… – запинаясь, прошептал он. – Шеттерхэнд неправильно меня понял.

– Виннету все слышал и может подтвердить.

– Да, – с готовностью подтвердил Виннету. – Тангуа хотел рассчитаться с Шеттерхэндом и хвастался, что размозжит ему череп.

– Слышишь? Это твои слова! Что ж, выполняй обещание!

– Ты этого требуешь?

– Да. Ты назвал меня трусливой жабой. Ты оклеветал меня и сделал все, чтобы погубить нас. Тогда ты был храбрым. Хватит ли тебе теперь храбрости, чтобы сражаться со мной?

– Я сражаюсь только с вождями!

– Я и есть вождь!

– Как это ты докажешь?

– Просто: повешу тебя на первом попавшемся дереве, если ты откажешься от боя со мной.

Для индейца угроза быть повешенным является смертельной обидой. Выхватив из-за пояса нож, Тангуа разразился угрозами и бранью:

– Собака, я заколю тебя!

– Хорошо, но только в честном поединке!

– И не подумаю! Я не хочу иметь дела с Шеттерхэндом!

– А когда я был связан и беззащитен, ты хотел иметь со мной дело, подлый трус!

Тангуа был готов кинуться на меня, но между нами встал Виннету.

– Мой брат Сэки-Лата прав. Тангуа пытался очернить и погубить тебя. Если теперь Тангуа не сдержит слово, значит, он трус и должен быть изгнан из своего племени. Решай немедленно, мы не хотим, чтобы говорили, будто апачи принимают у себя трусов. Что собирается сделать вождь кайова?

Тангуа обвел взглядом плотные ряды индейцев. Апачей было в четыре раза больше, чем кайова, к тому же последние находились на чужой территории. Нельзя было допустить ссоры между двумя племенами, особенно сейчас, когда кайова доставили богатый выкуп, а их вождь все еще был пленником апачей.

– Я подумаю, – ответил уклончиво Тангуа.

– Мужественный воин долго не думает. Либо будешь бороться, либо тебя всю жизнь будут называть трусом.

– Тангуа трус? Тому, кто осмелится так сказать, я вонжу нож в сердце!

– Я так скажу, – гордо и спокойно произнес Виннету, – если ты не сдержишь слово, данное Шеттерхэнду.

– Сдержу!

– Значит, ты готов сразиться с ним?

– Да.

– Немедленно?

– Немедленно! Я жажду его крови!

– Теперь надо решить, каким видом оружия вы будете сражаться.

– Кто должен решить?

– Сэки-Лата.

– Почему?

– Потому что ты его обидел.

– Нет, это я должен выбирать оружие.

– Ты?

– Да, я, потому что это он обидел меня. Я вождь, а он просто бледнолицый. Значит, я важнее его.

Я решил спор:

– Пусть Тангуа выбирает, мне все равно, каким оружием победить его.

– Ты не победишь меня! – крикнул Тангуа. – Неужели ты думаешь, я соглашусь сражаться на кулаках, зная, что ты всегда побеждаешь в таком поединке, или на ножах, чтобы ты убил меня, как Мэтан-Акву, или на томагавках, что даже для Инчу-Чуны оказалось не под силу?

– Что же ты выбираешь?

– Мы будем стреляться, и моя пуля пронзит твое сердце!

– Согласен. А мой брат Виннету заметил, в чем признался Тангуа?

– Нет.

– Тангуа подтвердил, что я сражался с Ножом-Молнией, чтобы освободить апачей; до сих пор Тангуа отрицал это. Видишь, я имею право называть его лжецом!

– Лжецом? – крикнул Тангуа. – Ты поплатишься жизнью. Поскорее дайте ему ружье! Пусть поединок начнется немедленно, я заткну глотку этой собаке!

Свое ружье Тангуа держал в руке. Виннету послал воина в пуэбло за моим карабином и патронами, которые я всегда носил с собой, пока был на свободе. Все сохранялось в полном порядке. Виннету хоть и считал меня врагом, заботился о моих вещах.

– Пусть мой брат скажет, сколько раз и с какого расстояния вы будете стрелять, – обратился ко мне Виннету.

– Мне совершенно все равно, – ответил я. – Кто выбирает оружие, тот пусть и ставит условия.

– Да, я решу, – сказал Тангуа. – Стреляться с двухсот шагов до тех пор, пока один из нас не упадет и не сможет подняться.

– Хорошо, – согласился Виннету. – Я буду следить за соблюдением правил. Стреляете по очереди. Я встану рядом и пристрелю того, кто осмелится нарушить условия. Кто стреляет первым?

– Я, конечно, – выкрикнул Тангуа.

Виннету холодно произнес:

– Тангуа пытается получить все преимущества. Первым будет стрелять Шеттерхэнд.

– Нет! – ответил я. – Пусть будет, как ему хочется. Он выстрелит один раз, потом я, и все будет кончено.

– Нет! – возразил Тангуа. – Мы будем стрелять до тех пор, пока один из нас не упадет!

– Конечно, именно это я и хотел сказать, потому что мой первый выстрел свалит тебя.

– Хвастун!

– Посмотрим! И знай: хотя я должен убить тебя за твою подлость, я не сделаю этого. Я накажу тебя тем, что прострелю твое правое колено.

– Вы слышали? – расхохотался Тангуа. – Этот бледнолицый, которого его друзья называют гринхорном, предупреждает, что с двухсот шагов размозжит мне колено! Смейтесь, воины, смейтесь!

Он посмотрел вокруг, но никто не рассмеялся, и Тангуа сказал:

– Вы боитесь его, а я с ним разделаюсь! Пойдемте, отмерим двести шагов!

Принесли мой флинт. Я осмотрел его и убедился, что все в полном порядке, а стволы заряжены. На всякий случай я выстрелил из обоих стволов и зарядил ружье повторно. Тут подошел ко мне Сэм и сказал:

– Мне бы хотелось задать вам сто вопросов, но у меня нет ни времени, ни возможности. Поэтому спрошу только об одном: вы действительно собираетесь прострелить ему колено?

– Да.

– Только колено?

– Такого наказания вполне хватит.

– Нет! Такую мразь надо уничтожить без пощады, чтоб мне лопнуть! Вы только вспомните, сколько несчастий произошло с тех пор, как он решил украсть лошадей апачей!

– Его подговорили какие-то белые.

– А он поддался на уговоры! Я просто всадил бы ему пулю в лоб. Уж он-то будет целиться вам в голову!

– Или в грудь. Я в этом уверен.

– Он не попадет. Хлопушка этого негодяя ни на что не годится.

Тем временем индейцы отмерили двести шагов, и мы заняли свои места. Я стоял молча, зато Тангуа безостановочно извергал потоки брани, которую и повторить невозможно. Виннету не выдержал:

– Вождь кайова должен замолчать. Начинаем! Я считаю до трех, и только тогда стреляйте. Кто выстрелит раньше, получит пулю в лоб.

Легко представить, сколь напряженно ожидали дальнейших событий все присутствующие. Они встали в два ряда, образуя широкий коридор, в конце которого стояли мы. Воцарилась тишина.

– Вождь кайова начинает, – сказал Виннету. – Один… Два… Три!

Я стоял неподвижно, лицом к своему противнику. Тот прицелился и выстрелил. Пуля пролетела рядом со мной. Никто не издал ни звука.

– Теперь очередь Шеттерхэнда, – произнес Виннету. – Один… Два…

– Минуточку, – остановил я его. – Вождь кайова повернулся ко мне боком, хотя я стоял прямо.

– Как хочу, так и стою! – ответил Тангуа. – Никто не может мне запретить. В условиях этого не было!

– Конечно, и Тангуа может встать как захочет. Он повернулся боком и думает, что я не попаду в него. Он ошибается, я обязательно попаду и могу выстрелить, ничего не сказав, но хочу поступить честно. Я обещал прострелить ему правое колено, но если он встал боком, пуля раздробит оба колена. Пусть теперь поступает как хочет: я его предупредил. Хуг!

– Стреляй пулями, не словами! – орал Тангуа, и не подумав встать прямо.

– Шеттерхэнд стреляет, – повторил Виннету. – Один… Два… Три!

Раздался выстрел, Тангуа издал громкий крик, уронил ружье, раскинул руки и рухнул на землю.

– Уфф, уфф, уфф! – раздались крики со всех сторон, и индейцы, столпившись, стали рассматривать, куда попала моя пуля.

Я тоже подошел, и краснокожие с уважением пропустили меня к Тангуа.

– В оба колена, в оба колена, – слышалось справа и слева.

Наклонившись, Виннету осматривал рану стонущего Тангуа и, увидев меня, сказал:

– Пуля прошла именно так, как предсказал мой брат: колени раздроблены. Тангуа никогда не поедет верхом, чтобы пересчитать чужие стада.

При виде меня раненый разразился ужасной бранью. Я прикрикнул на него, и он умолк.

– Я предостерегал тебя, но ты не послушался.

Тангуа старался не стонать, потому что индеец должен стойко переносить боль. Он прикусил губу и угрюмо смотрел вдаль. Потом, собравшись с силой, сказал:

– Я ранен и не смогу вернуться домой, придется пока остаться у наших братьев апачей.

Виннету отрицательно покачал головой и решительно возразил:

– Ты покинешь наше пуэбло, мы не станем держать у себя конокрадов и убийц. Хватит того, что мы взяли с вас выкуп вместо крови.

– Но я не смогу сесть на лошадь!

– Рана Сэки-Латы была тяжелее, и он тоже не мог ехать верхом, однако прибыл сюда. Думай о нем почаще! Тебе это будет полезно. Кайова собирались сегодня уехать от нас, и пусть будет так. Если завтра мы встретим на наших пастбищах кого-нибудь из вас, то поступим с ним так, как вы собирались поступить с Сэки-Латой. Я сказал! Хуг!

Виннету взял меня за руку и увел. Толпа расступилась перед нами. Подойдя к реке, мы увидели Инчу-Чуну в лодке, которой управляли два посланных к нему апача. Виннету поспешил к реке, а я подошел к друзьям поговорить.

– Наконец-то, наконец-то мы можем с вами поговорить! – воскликнул Сэм. – Скажите нам, что это за волосы вы показали Виннету?

– Те самые, что я отрезал у него.

– Когда?

– Когда освободил его и Инчу-Чуну.

– Разве вы… ко всем чертям… вы… гринхорн… вы их освободили?!

– Самой собой…

– И не сказали нам ни слова?

– А зачем?

– Как вы это сделали?

– Как любой гринхорн.

– Да говорите же толком, сэр! Это же было невероятно трудно.

– Да, вы даже сомневались, сможете ли вы сделать это.

– А вы сделали! Либо у меня совсем нет мозгов, либо они малость подпортились.

– Первое, Сэм, первое!

– Что за дурацкие шутки! Нет, посмотрите на него! Освобождает индейцев, носит при себе чудодейственную прядь волос и никому об этом ни слова! А на вид такой порядочный! О, как обманчива бывает внешность! А что же произошло сегодня? Я так и не понял. Вы утонули и вдруг опять выплыли!

Я ему все рассказал, а когда закончил, Сэм воскликнул:

– Дорогой мой человек! Что за тяга к проделкам, чтоб мне лопнуть! Простите, я вынужден еще раз спросить: вы действительно впервые на Западе?

– Да.

– А в Соединенных Штатах?

– Тоже.

– Ну тогда мне этого просто не понять. Во всем новичок – и одновременно мастер. Никогда такого не встречал! Я вынужден похвалить вас, именно похвалить. Вы очень хитро вели себя, хи-хи-хи! Только не вздумайте возомнить о себе Бог знает что. Вы еще успеете натворить глупостей, и вам очень далеко до настоящего вестмена!

Сэм отнюдь не собирался закончить на этом свою речь, но подошли Виннету и Инчу-Чуна. Старый вождь долго и испытующе смотрел мне в глаза, как до этого смотрел его сын, и наконец сказал:

– Виннету рассказал мне обо всем. Вы свободны. Простите нас. Сэки-Лата храбрый и хитрый воин, он победил многих врагов. Выкурим трубку мира?

– Да, я хочу быть вашим другом и братом!

– Сейчас мы пойдем в пуэбло, где мой победитель получит удобное жилье. Виннету останется здесь, чтобы навести порядок.

И мы – уже свободные – вошли в крепость, которую покидали пленниками, приговоренными к мучительной смерти.

Глава V
ЯСНЫЙ ДЕНЬ

Я вернулся в пуэбло и только теперь разглядел, какое это было огромное и величественное сооружение Почему-то принято считать, что народам Америки далеко до вершин цивилизации. Однако трудно согласиться с тем, что люди, которые сумели сдвинуть подобные каменные глыбы и построить из них крепость, неприступную даже для современного оружия, стоят на более низкой ступени развития. Споры о принадлежности современных индейцев к потомкам древних цивилизованных племен Америки не утихают до сих пор, и не следует делать поспешные выводы, будто путь к дальнейшему развитию им заказан. Разумеется, при условии, что их не сгонят с родных земель, иначе они просто-напросто погибнут.

По лестницам мы поднялись на третий этаж, где располагались лучшие комнаты пуэбло. Здесь жил с детьми Инчу-Чуна, и тут же выделили помещения для всех нас.

Моя комната оказалась просторной, правда, без окон, однако света, который падал через высокие и широкие дверные проемы, вполне хватало. В комнате было пусто. Ншо-Чи вскоре украсила ее шкурами, покрывалами и всякой всячиной, так что неожиданно для меня стало очень уютно.

Хокенс, Стоун и Паркер получили точно такой же «номер».

Когда мое жилище было прибрано и я наконец-то мог расположиться в нем, Ншо-Чи принесла красивую резную трубку мира, табак, сама набила ее и зажгла. Я затянулся раз-другой, а девушка сказала:

– Эту трубку посылает тебе мой отец, Инчу-Чуна. Он сам привез священную глину, а я вылепила мундштук. Еще ничьи губы не прикасались к нему. Прими наш подарок и всякий раз, вдыхая табачный аромат, вспоминай о нас.

– Ваша доброта безгранична, и мне стыдно, что я ничем не могу вас отблагодарить.

– Ты так много сделал для нас, это мы должны быть благодарны тебе. Сколько раз ты спасал Инчу-Чуну и Виннету от смерти! Они были в твоих руках, и ты пощадил их. Сегодня ты снова мог безнаказанно лишить Инчу-Чуну жизни, но не сделал этого. Поэтому наши сердца принадлежат тебе. Позволь воинам называть тебя своим братом.

– Это мое самое заветное желание. Инчу-Чуна славный воин и великий вождь, а Виннету я полюбил с нашей первой встречи. Вы оказали мне высокую честь, и я безмерно счастлив, что такие мужи будут называть меня своим братом. Хорошо будет, если и мои товарищи удостоятся подобной чести.

– Если они пожелают, мы назовем их братьями апачей.

– Благодарим вас. Значит, ты сама вылепила трубку из священной глины? У тебя золотые руки!

Девушка покраснела, услышав похвалу.

– Ты слишком добр! – сказала она. – Я знаю, жены и дочери бледнолицых намного искуснее нас. Подожди, я еще кое-что принесу тебе.

Она вышла и вернулась с моими револьверами, ножом и патронташем, словом, принесла все то, что у меня отобрали, когда я попал в плен, оставив лишь содержимое карманов. И вот теперь я получил все в целости и сохранности.

– А моим товарищам тоже вернут вещи?

– Обязательно. Да они, наверное, их уже получили, к ним пошел Инчу-Чуна, а меня послали к тебе.

– А что с нашими лошадьми?

– Все в порядке. Ты будешь ездить на своей, а Сэм Хокенс – на Мэри.

– Ого! Ты знаешь, как зовут мула?

– Да, и название старого охотничьего ружья Сэма Хокенса тоже знаю. Мы много с ним разговаривали. Он ужасный шутник, но и отважный воин.

– Да, и главное – он настоящий и верный друг, и я очень люблю его. Но позволь мне еще кое о чем расспросить тебя. Ты скажешь мне правду?

– Ншо-Чи никогда не лжет! – гордо прозвучало в ответ. – А тебе я тем более не смогла бы сказать неправду.

– Ваши воины все отобрали у кайова?

– Да.

– И у моих товарищей тоже?

– Да.

– А почему оставили мне то, что было в карманах?

– Так приказал мой брат Виннету.

– А ты знаешь, почему он так сделал?

– Ты расположил его к себе.

– Хотя он и считал меня своим врагом?

– Да. Ты только что сказал, что полюбил его с первой минуты, и он почувствовал к тебе то же самое. Виннету очень жалел, что ты ему враг, и не только…

Она запнулась, опасаясь обидеть меня неосторожным словом.

– Говори!

– Не могу.

– Тогда скажу я. Он был сильно огорчен, думая, что я негодяй и обманщик, а вовсе не из-за того, что я враг, потому что даже враг может вызывать уважение. Верно?

– Ты правильно догадался.

– Еще один вопрос: что с Рэттлером, убийцей Клеки-Петры?

– Сейчас его привязали к столбу пыток.

– Что? Сейчас? Именно сейчас?

– Да.

– И я ничего не знаю об этом? Почему скрыли от меня?

– Так хотел Виннету.

– Но почему?

– Он подумал, что твои глаза и уши не смогут этого выдержать.

– Виннету не ошибся, но все-таки я смогу и смотреть, и слышать, хотя и с одним условием.

– Каким?

– Скачала скажи, где будет происходить казнь?

– Внизу, у реки, там, где был ты. Инчу-Чуна увел вас нарочно.

– А я хочу при этом присутствовать! Какие пытки ждут его?

– Все, какие применяются к пленникам. Рэттлер – самый коварный из всех бледнолицых, попадавших когда-либо в руки апачей. Он просто так убил учителя Виннету, которого мы все почитали и любили, поэтому его по очереди подвергнут всем пыткам.

– Но это бесчеловечно!

– Зато справедливо!

– И ты сможешь смотреть на это?

– Да.

– Ты?! Девушка?!

Опустив длинные ресницы, Ншо-Чи потупилась, затем подняла голову и, глядя мне прямо в глаза, с укором спросила:

– Ты удивлен?

– Да. Женщинам нельзя смотреть на подобное зрелище.

– Так принято у вас?

– Да.

– Это неправда. Ты не лжец, ты просто ошибаешься.

– А ты считаешь, что можно?

– Конечно.

– Выходит, ты лучше меня знаешь наших женщин и девушек!

– Просто ты их не знаешь! Когда ваши преступники предстают перед судом, то это можно слушать всем, да?

– Да, верно.

– Мне рассказывали, что в суде собирается больше слушательниц, чем слушателей. Разве это место для белых скво? И хорошо ли, что их тянет туда любопытство?

– Нет.

– А когда у вас казнят убийц, вешают или отрубают голову, разве при этом нет скво?

– Так было раньше.

– А теперь им запрещено?

– Да.

– И мужчинам тоже?

– Да.

– Значит, нельзя никому? А если бы разрешили, женщины обязательно бы пришли. Ты напрасно думаешь, что женщины бледнолицых нежные создания. Они прекрасно переносят боль, но не свою, а других людей и животных. Я не бывала у вас, но мне рассказывал об этом Клеки-Петра. Виннету тоже бывал в больших городах, а вернувшись, рассказал мне о том, что видел и слышал. Ты знаешь, что ваши скво вытворяют с животными во время приготовления пищи?

– Что же они вытворяют?

– Сдирают живьем кожу, вырывают еще из живых внутренности и живыми бросают в кипяток. А известно ли тебе, что делают шаманы бледнолицых?

– Что?

– Они бросают в кипяток живых собак, чтобы узнать, сколько те вытерпят, выкалывают им глаза и вырывают языки, режут и мучают, чтобы потом написать книжки.

– Но это вивисекция, [8]8
  Вивисекция (или живосечение) – операция на живом животном, проводимая либо ради изучения функций организма, либо для выяснения причин заболеваний, либо в целях выявления воздействия на организм различных веществ.


[Закрыть]и она нужна для науки.

– Науки? От Клеки-Петры я многое узнала, поэтому понимаю, что ты имеешь в виду. Как ваш Великий Дух терпит такую науку, которая не может обойтись без издевательств над животными? И все это ваши шаманы вытворяют у себя дома, а ведь там живут и их жены. Может быть, они не слышат криков несчастных животных? Разве ваши скво не держат в клетках птиц и не знают, как те страдают? Разве тысячи ваших женщин не радуются, когда на скачках наездники насмерть загоняют лошадей? А там, где дерутся ваши боксеры, разве нет ваших скво? Я еще молода и неопытна, вы называете меня дикаркой, но ваши хрупкие женщины способны на такие поступки, от которых я прихожу в ужас. Нежные и прекрасные белые скво с улыбкой на устах смотрят, как наказывают их рабов и забивают до смерти черных служанок, а ты негодуешь, что я, девушка, могу без содрогания смотреть на казнь подлого убийцы. Да, могу, ведь он умрет той смертью, какую заслужил. И я хочу это видеть. Ты осуждаешь меня за это? А если и так, то кто виноват, что глазам краснокожих стали привычны такие картины? И не сами ли белые вынуждают нас отвечать жестокостью на жестокость?

– Сомневаюсь, чтобы белый судья приговорил индейца к пыткам у столба.

– Судья? Не обижайся, но сейчас я повторю то, что так часто тебе приходилось слышать от Хокенса: ты еще слишком молод и неопытен! Какие могут быть судьи на Диком Западе? Здесь сильный судит слабого. Скажи, а что делается в лагерях у костров бледнолицых? Сколько наших воинов, павших в борьбе с завоевателями, погибло не от пули или ножа в бою, а от пыток в плену! А ведь они виноваты лишь в том, что защищали свою землю! Убийца будет наказан по заслугам, так решили апачи. И я, дочь своего племени, пойду туда, чтобы увидеть, как убийца Клеки-Петры примет заслуженное наказание.

Я знал эту прекрасную юную индеанку тихой и нежной, но теперь передо мной стояла негодующая, с горящим взглядом богиня возмездия, не ведающая жалости. Как она была прекрасна! Осуждать ее я не смел – девушка была во всем права.

– Хорошо, иди, но я тоже пойду с тобой, – сказал я.

– Лучше останься! – попросила она совершенно иным тоном. – Инчу-Чуна и Виннету будут недовольны.

– Они рассердятся?

– Нет, просто не хотят, чтобы ты смотрел на казнь, но и не запретят, ведь ты наш брат.

– Поэтому я пойду, и они простят меня.

На террасе перед входом я застал Сэма Хокенса, который с наслаждением курил короткую охотничью трубку – он тоже получил табак.

– Сэр, вот это другое дело! – в полном восторге воскликнул он. Сначала вы пленник, а потом – важная персона, это большая разница, чтоб мне лопнуть! Как вы себя чувствуете в новой обстановке?

– Спасибо, хорошо.

– И я неплохо. Сам вождь занимался нами, это так приятно. А где сейчас Инчу-Чуна?

– Снова спустился к реке. Знаете, что там сейчас происходит?

– Догадываюсь.

– Что же именно?

– Трогательное прощание с милыми кайова.

– Не только.

– А что ж еще?

– Рэттлера пытают!

– Пытают Рэттлера? А нас оставили здесь? Я тоже должен быть там! Пойдемте, сэр, надо спешить!

– Постойте! Вы сможете без содрогания смотреть на все эти пытки?

– Смотреть? Без содрогания? Как же вы, однако, все еще молоды и неопытны, дорогой мой! Вот поживете на Диком Западе подольше и позабудете о дрожи в коленках. Этого негодяя давно ждет виселица, вот он и дождался, только на индейский манер.

– Но ведь это жестоко!

– Что за слова! Он должен умереть! Неужели вы против?

– Да нет, но пусть это будет без пыток, он же, в конце концов, человек!

– Человека, который без причины убивает другого, нельзя называть человеком. Он был пьян, как скотина.

– Вот именно, не ведал, что творил.

– Опять бредни гринхорна! Это там у вас, в Старом Свете, сэр, некоторые господа адвокаты пытаются представить алкоголь смягчающим обстоятельством для каждого любителя совершить убийство по пьянке. А это преступно, слышите, сэр, преступно! Вдвойне следует наказывать всякого, кто напивается до безрассудства и, словно бешеный зверь, бросается на ближнего. Этого Рэттлера мне ничуть не жаль. Да вспомните, как он обращался с вами!

– Я не забыл, но все-таки попытаюсь уговорить апачей смягчить пытки.

– Оставьте, сэр! Во-первых, он это заслужил, а во-вторых, все ваши доводы будут напрасны. Клеки-Петра был наставником и духовным отцом всего племени, и для апачей его смерть – невосполнимая утрата. Его убили без всяких причин, и уговорить краснокожих едва ли удастся.

– Но я все-таки попробую.

– Напрасно.

– Тогда пущу пулю Рэттлеру в сердце.

– Чтобы избавить его от пыток? Ради Бога, не делайте этого, иначе всех восстановите против себя. Наказание выбирает само племя, им нельзя мешать, иначе можете распрощаться с новыми друзьями. Стойте, сэр, вы куда? Все-таки идете?

– Да.

– О Господи, ну что делать с этим гринхорном! Погодите, я позову Дика и Билла.

Он исчез и через минуту появился с двумя товарищами. Мы все спустились вниз, Ншо-Чи ушла далеко вперед. Кайова уже покинули долину Пекос, забрав с собой раненого Тангуа. Опасаясь, как бы те потихоньку не вернулись отомстить, Инчу-Чуна предусмотрительно выслал за ними разведчиков.

Я уже говорил, что на площади стоял наш фургон, и теперь вокруг него собралась толпа апачей. Инчу-Чуна и Виннету были в центре, рядом с ними я увидел Ншо-Чи. Хотя она и была дочерью вождя, тем не менее не имела права вмешиваться в дела мужчин. То, что девушка стояла среди них, а не с остальными женщинами, означало, что она сообщала им что-то очень важное. Заметив нас, она кивнула в нашу сторону и отошла к женщинам. Виннету пробрался сквозь толпу воинов и пошел нам навстречу:

– Почему мои белые братья не остались наверху в пуэбло? Вам не понравились наши жилища?

– Очень понравились, и мы благодарим нашего краснокожего брата за заботу. Мы пришли, потому что прослышали о готовящейся казни Рэттлера. Это правда? – спросил я.

– Да.

– Но я не вижу его.

– Он лежит в повозке рядом с телом Клеки-Петры.

– Какая смерть ждет его?

– Он умрет под пыткой.

– Это окончательное решение?

– Да.

– Мои глаза не вынесут такой смерти.

– Поэтому мой отец, Инчу-Чуна, отвел вас в пуэбло. Зачем вы снова пришли сюда, если ваши глаза не выдержат этого зрелища?

– Моя религия велит мне вступиться за Рэттлера.

– Твоя религия? А что, разве это и не его религия?

– Да. И его тоже.

– И он поступил, следуя ее заветам?

– К сожалению, нет.

– Тогда теперь ты тоже не должен следовать им. Твоя и его религия запрещает убивать, а он убил, поэтому сейчас забудем о ней.

– Я не могу поступать как он и должен выполнить свой долг, как велит моя совесть. Еще раз прошу, смягчите наказание. Пусть этот человек умрет легкой смертью.

– Будет так, как мы решили.

– Окончательно?

– Да.

– И нельзя исполнить мою просьбу?

Виннету замолк, но его искренняя, открытая натура заставила дать прямой ответ:

– Есть только один способ.

– Какой?

– Прежде чем ответить моему белому брату, я хочу попросить не прибегать к этому способу, иначе он потеряет свое доброе имя в глазах моих воинов.

– Значит, этот способ нечестен и заслуживает порицания?

– По понятиям краснокожего – да.

– Так что это за способ?

– Попросить нас отблагодарить тебя.

– Ага! И ни один честный человек не станет просить об этом!

– Конечно! Но мы обязаны тебе жизнью, и ты можешь заставить меня и моего отца выполнить твою просьбу.

– Как вы сделаете это?

– Соберем совет, скажем о твоей просьбе, и воины вынуждены будут выполнить ее в знак благодарности. Но в тот же час ты утратишь все то, чего с таким трудом добился. Стоит ли ради Рэттлера идти на такие жертвы?