Текст книги "Кейн (рассказы) (ЛП)"

Автор книги: Карл Эдвард Вагнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Пуриали извлек из-под одеяний сверкающую корону и водрузил ее на копну рыжих волос. – Корона герцогов Харнстерма, – ликующе возгласил он, всматриваясь в яркие сверх меры голубые глаза Кейна. – Сидит неплохо, ты согласен?

– Золоту можно придать любую форму, – заметил Кейн.

– В самую точку. Без сомнения, твой неоспоримый ум доставит немало потребных мне развлечений, пока ты будешь служить моей воле.

– Ты как раз собирался объяснить…?

– Ну, я полагаю, тебе уже все очевидно, Кейн, – Пуриали поправил корону. – Кто еще сумел бы убить Венвора, и Остервора, и красавицу Ситильвон? Они были слишком бдительны, чтобы предоставить возможность мне.

– А теперь?

– А теперь ты станешь служить мне. Поскольку остальные мертвы, мне потребуется верный помощник, – тот, кто способен вести людей в битву столь же умело, как плести политические интриги. По этой причине я пощадил тебя. Когда ты станешь исполнять мои приказы, Харнстерм окажется лишь первым шагом на пути к покорению этой раздираемой раздорами страны.

– Честолюбивый замысел, – отозвался Кейн, – пусть и не слишком оригинальный. Мне, однако, жаль, что мои собственные ближайшие задачи сделают такой союз невозможным.

– Союз? – Пуриали рассмеялся. – Нет уж. Рабство, – вот что мне нужно от тебя, Кейн, – хотя ты убедишься, что для тех, кто служит мне хорошо, я – добрый хозяин.

Он поднялся на ноги и принялся размашисто жестикулировать. – Ты, наверное, уже изучил пентаграмму, в которую так любезно угодил. Все еще веришь в свободу воли, Кейн? Я призвал тебя сегодня ночью, велев убить остальных, после чего прийти ко мне в мою башню. Теперь ты заключен внутри пентаграммы, удерживаем там символами силы, олицетворяющими сокровенные тайны твоего бытия. Ты не сможешь сбежать из пентаграммы, пока я не освобожу тебя, Кейн, – а я это сделаю только после того, как обяжу тебя повиноваться мне посредством некоторых неотменяемых клятв и договоров, которые не посмеешь нарушить даже ты.

Пуриали наслаждался своим триумфом. – Ты видишь, Кейн, какими бы исключительными не были твои способности, я знаю, что ты не обычный убийца и авантюрист. Я знаю, кто ты такой.

Колдун выразительно жестикулировал. – Кейн, сын Адама, рожденный Евой, ты в моей власти и моя власть единолична. В течение бессчетных веков ты следуешь своей проклятой судьбе, но с этой ночи ты будешь следовать только велениям моей воли. Я увидел твой жребий в звездах, и астрологические символы твоего рождения заточили тебя, бессильного, внутри пентаграммы.

– Очень впечатляюще, – признал Кейн. – Твоя работа сделала бы честь гораздо более опытному колдуну, чья мудрость непостижима никому в этом провинциальном болоте. Ты допустил всего несколько ошибок, но, к сожалению, это искусство не из тех, которые познаются через опыт.

Со временем даже звезды меняются, – пояснил Кейн, небрежно выступая из пентаграммы, – и ваши созвездия – не созвездия моего рождения.

Пуриали отпрянул, упершись в стену башни, в тщетном поиске пути бегства.

– И парадоксально, что тебе не известно, что Ева – лишь мачеха мне, – продолжал Кейн, протягивая к Пуриали руки, – ведь я серьезно подозреваю, что в твоих жилах есть капля моей крови.

Пуриали, пошли со мной.

4. Полная уплата

Тамаслей пробудилась от снов о Джосине и обнаружила Кейна сидящим возле ее кровати. Это зрелище было не из приятных, и, как бы защищаясь, она укутала одетые в шелк плечи меховыми покровами. Вспомнив про кинжал с узким клинком в ножнах, находящихся прямо за передней спинкой кровати, она вновь обрела самообладание.

– Чего ты хочешь, Кейн, – ее голос был удивительно ровным.

– Платы. Я выполнил свою часть нашего соглашения.

Тамаслей поворошила фитиль ночника, превратив его уютное сияние в яркий свет, разделивший комнату на тени. Фигура ее под полупрозрачным шелком была гибкой.

– Несомненно, есть доказательство? – глаза Тамаслей уставились на большую сумку, что принес Кейн. Ее кожаные складки выглядели слишком дряблыми, чтобы вместить те свидетельства, которых она ждала.

Тон Кейна был сух, но не содержал ни злобы, ни презрения. – Тамаслей, я отдаю их тебе в соответствии с нашим договором.

Он взял ее руку и уронил ей на ладонь несколько блестящих предметов.

Первая мысль Тамаслей заключалась в том, что это драгоценные камни, потом она увидела, что это нечто большее. То были четыре продолговатых значка, вырезанные из какого-то кристалла, похожего на гагат, размером приблизительно с первую фалангу ее большого пальца, необычайно тяжелые для своего размера и странным образом теплые на ощупь. Каждая содержала на плоской стороне резьбу, и каждая резная фигура отличалась от других: дракон, паук, змея и скорпион.

– Я не уверена, что понимаю шутку, Кейн. Я наняла тебя убить клан Варейшеев, и, пока ты не принес мне их головы в знак доказательства того, что выполнил наше соглашение, я настаиваю на том, чтобы дождаться новостей об их смерти, прежде чем выдам тебе плату.

Она ожидала возражения, но голос Кейна был терпелив. – Ты не просила меня убить клан Варейшеев, ты сказала, что желаешь купить их жизни. Ты выразилась предельно ясно.

– Раскрой смысл своей шутки, Кейн.

– Это не шутка. Ты заключила договор на покупку четырех жизней. Я забрал четыре жизни. Ты держишь их в своей руке: Венвор, Остервор, Ситильвон, Пуриали.

– Ты считаешь меня дурой! – Тамаслей украдкой потянулась к спрятанному кинжалу.

Кейн взял с ее руки значок с вырезанной на нем змеей и прижал ей ко лбу. На мгновение Тамаслей замерла, затем отшатнулась, резко содрогнувшись.

– Секрет почти утерян, – сказал Кейн, – но я считал, что ты понимаешь, когда соглашалась с нашим договором, и я забрал их жизни, как обещал.

– А что с их материальными телами? – Тамаслей более не сомневалась.

Кейн пожал плечами. – Бездыханная падаль. Может быть, их слуги сошлись на том, чтобы сжечь тела на погребальном костре из наворованных сокровищ, может быть, оставили их воронам. Остатки их жизненной силы заключены в этих значках.

– И что мне делать с ними?

– Все, что пожелаешь.

– Если я разобью значки?

– Их жизненная сила освободится и воскресит их прежнюю плоть, то, что от нее останется. Каким бы мимолетным не оказалось это переживание, приятным оно не станет.

Тамаслей поднялась с кровати и уселась за туалетный столик. Один за другим она бросала значки в ониксовую ступку, ожесточенно долбя пестиком. Под ее решительными ударами кристаллы дробились, резко раскалываясь на тысячи тусклых гранул. Звук их дробления походил на вопль страдания.

Закончив, Тамаслей, словно бы воскресив в памяти давний сон, вспомнила о присутствии Кейна. – А корона? – спросила она, придя в себя.

Кейн извлек из недр своей сумки корону Харнстерма. – Варейшеи в ней больше не нуждаются.

Тамаслей выхватила ее из его руки и уставилась в зеркало. Ее глаза горели, когда она взгромоздила корону на голову.

– Остается вопрос оплаты, – напомнил ей Кейн.

– Конечно! И ты убедишься, что я более чем щедра.

– Я требую только ту плату, которая была оговорена. Игра бессмысленна, если пренебрегать ее правилами.

Тамаслей отперла окованную железом дверь шкафа, тогда как Кейн раскрыл свою сумку. Друг за другом она их вытащила: четыре тугих кожаных кошеля, на каждом тяжелом кошельке было кровью написано имя. Друг за другом они исчезли в темных недрах сумки Кейна.

– Я хранила наготове эти сорок марок золотом, как обещала, для тебя, – пояснила Тамаслей. – Также я твердо намерена уплатить тебе за эту корону полную цену. Однако, на руках у меня недостаточно золота для оплаты по справедливости. Когда ты заглянешь ко мне завтра вечером, я полностью уплачу то, что ты заслужил.

Тамаслей рассудила, что к тому времени она сумеет найти с полдюжины достаточно умелых и гораздо менее дорогостоящих убийц, чтобы устроить Кейну ловушку.

– Корона в твоем распоряжении, – внезапно сказал Кейн. – Я почти уверен, Джосин желал, чтобы ты получила ее.

Он указал пальцем в недра ее шкафа. – Как только ты вытащишь фальшивые шляпки гвоздей слева непосредственно над и под средней полкой, замок на фальшивом дне откроется. Передай мне то, что ты найдешь внутри, в счет оплаты, и это интереснейшее задание будет выполнено.

Тамаслей гневно закусила губу, недоумевая, как Кейн узнал о секретном отделении шкафа. Но он был не так умен, как думал, ибо фальшивое дно не таило ничего по-настоящему ценного, – повезло, что Кейну не было известно о потайном местечке под камином.

К ее удивлению, пальцы сомкнулись на толстом кожаном кошельке. Она с изумлением вытащила его наружу. Это был массивный кошель, отягощенный золотом, точь-в-точь такой же, как те четыре. Тамаслей пялилась на него, вертя в руках.

На нем было имя, написанное кровью: Тамаслей.

Она вспомнила о кинжале с узким клинком возле кровати, потом увидела, что он находится сейчас в руке Кейна.

– Джосин знал, что ты посылаешь его едва ли не на верную смерть, – сообщил ей Кейн, подступая. – Прежде, чем отправиться, Джосин пришел ко мне, и мы заключили договор.

Лакуны

Они отдыхали в горячей ванне из красного дерева, так и не разомкнув объятья, над их телами с бульканьем плескалась вода. Элейн смотрела, как горячий водоворот подхватывал ленты ее семени, кружил их, словно выстрелянные конфетти, рассеивая в завихрениях.

"Я рассеялась", – подумала она. Элейн сказала: – Я чувствую себя родившейся заново.

Эллен поцеловал ее затылок и коснулся кончиками пальцев смягчившихся сосков. – Твои груди становятся такими полными. Ты используешь эстрогены?

Его опадший пенис, еще скользкий от вазелина, освобождаясь из жопы Элейн, пощекотал ее. Правая рука Эллена окунулась в теплую воду, выдавила из вялого члена Элейн последние капли оргазма. Он мягко перевернул Элейн, нежно поцеловал ее, – глубоко просунув язык ей в рот.

– Вот, – сказал Эллен, прервав поцелуй. Он надавил на плечи Элейн, побуждая ее скрыться под пенящейся поверхностью. Элейн согнула колени, нырнула в воду, кружащуюся водоворотом вокруг бедер Эллена. Когда Эллен сложил руки на ее голове, Элейн открыла рот, чтобы взять скользкий член Эллена. Когда она всосала его на полную длину, она почувствовала сладковатый привкус собственного говна. Внезапно разбухнув, член заполнил ее рот, твердея по мере того, как пропихивался глубоко ей в глотку.

Элейн подавилась, попыталась отпрянуть, но руки Эллена крепко прижали ее голову к своим лобковым волосам. Вода наполнила ноздри Элейн, когда она подавилась и, подчиняясь неуправляемому рефлексу, укусила. Отделенный член Эллена, откушенный у основания, спружинил внутрь, скользнув вдоль задней стенки горла и вниз, в трахею.

Элейн вырвалась из рук Эллена. Кровь и сперма наполнили ее легкие, извергнувшись изо рта непотребным фонтаном, в то время как ее голова устремилась на поверхность. Но, как ни отчаянно она боролась, вырваться на поверхность голова не могла. Возникла черная упругая пленка, отделившая ее от воздуха наверху, словно воск, покрыла ее лицо, затолкнула рвотную массу обратно в легкие.

Водоворот крови и семени всосал ее душу в теплую пучину.

Первым, что она услышала, стало монотонное "черт-черт-черт", – будто осенние листья царапали окно. Она почувствовала резкое давление на брюшную полость, – от извергавшейся изо рта рвоты. Она задыхалась.

Она открыла глаза. Пленка облегающей черноты исчезла.

– Черт подери, – сказал Блэклайт, вытирая рвоту с ее лица и ноздрей. – Никогда больше не пробуй этого в одиночку.

Элейн безмолвно глядела не него, в ее мозг возвращался кислород.

Возле нее на ковре лежала садомазохистская маска, – с обрезанными ремешками и шнурками. Прикрепленный к ней фаллосовидный кляп, почти перекушенный, был покрыт ее рвотой. Шипастый кожаный ремень, тоже изрезанный, намотался на маску.

– Боже! – сказал Блэклайт. – Ты сейчас в норме?

Он заворачивал ее в одеяло, заботливо подтыкая его. Где-то гудело, у нее в голове или в тазу, – точно она не знала. Память возвращалась.

– Мне снилось, что я мужчина, – сказала она, заставляя горло говорить.

– Верно, блядь. Тебе чуть не приснилось, что ты мертва. У меня в Наме был приятель, который занимался этой типа херней. Когда его нашли, он уже два дня как был мертв.

Элейн посмотрела вверх, на перекладину для подтягивания, приделанную вверху дверного проема ее прихожей. Кожаная маска с подбитой глазной накладкой и кляпом, – лишение чувств и чувственная извращенность, – отрезает от мира. Ремень был обернут вокруг ее шеи, свободный конец находился унее в руках, когда она оттолкнула табурет. Когда от недостатка кислорода она теряла сознание, пряжка ремня должна была ходить свободно. Однако пряжка сцепилась с группой пряжек садомазохистской маски, вместо освобождения почти задушив ее. Друзья, показавшие ей, как при помощи этой методики переживать видения внутренней реальности, предупреждали ее, но до сих пор проблем не возникало. Ничего тяжелее обратной регулировки устройства.

– Я услышал, как ты колотишь по полу, – пояснил Блэклайт, щупая ее пульс. Он был военным медиком, пока его не уволили по разделу восьмому, – а у грубого, подверженного приступам ярости медика ростом в шесть футов восемь дюймов будущего нет. – Подумал, что ты, наверное, с кем-то трахаешься, но были сомнения. Я взломал твою дверь.

Хорошенькое дело, – справиться с двумя замками и цепочкой, но Блэклайт был способен это сделать. Ее сосед по спаренному лофту уехал на прошлой неделе, а пиццерия на нижнем этаже переделывалась в вегетарианский ресторан.

Элейн могла бы пролежать мертвой тут, на полу, до тех пор, пока кости не отшлифуют ее кошки.

– Мне снилось, что у меня есть член, – сказала она, массируя себе шею.

– Может, тебе до сих пор снится, – ответил ей Блэклайт. Он посмотрел на свои руки и направился в ванную умыть их.

Элейн гадала, что он имел в виду, потом вспомнила. Она потянулась и щелкнула выключателем вибратора на гротескном дилдо, который застегнула на тазу. Закутавшись в одеяло, она бросила его к ногам и стала ждать, когда Блэклайт выйдет из ванной.

Избавившись от остальной одежды и помывшись, она надела кимоно из китайского шелка и отправилась искать Блэклайта. Она чувствовала легкое смущение. От дешевого героина в Наме до губительной "кислоты" в Хейте, – большую часть жизни с головой у Блэклайта было не в порядке. Он являлся более надежным доставщиком, чем колумбийцы, и старые связи давали средства к существованию ему и его вредным привычкам.

Блэклайт стоял в середине ее мастерской, – лофт был всего лишь одной большой комнатой с несколькими полками и стойками, разделяющими пространство, – рассеянно глядя на недописанный холст.

– Тебе стоит рассмотреть свою модель поближе, иначе у тебя получится урод. – Холст, размером в стену, некогда заказанный и так и не оплаченный стильным садомазобаром, впоследствии закрывшимся. Блэклайт указал. – Яйца не висят рядом, как тут. Одно болтается немножко ниже. Даже лесбиянке следует знать это.

– Она не завершена, – сказала Элейн. Она разглядывала мешочек с белым порошком, который Блэклайт положил ей на прилавок.

– Хочешь знать, почему?

– Что?

– Так они не стукаются друг о друга.

– Кто не стукается?

– Твои яйца. Одно проскальзывает мимо другого, когда ты сжимаешь ноги.

– Потрясающе, – сказала Элейн, окунув ноготь в порошок.

– Тебе это нравится?

– Про яйца. – Облизывая палец, Элейн почувствовала привкус кокаина.

– Необработанные перуанские калики, – заверил Блэклайт, забыв прежнюю тему.

Элейн поднесла ноготь к ноздрям на пробу. Звонкая горечь кокаина перебила остаточный запах рвоты. Клево.

– Это как инь и ян, – объяснял Блэклайт. – Добро и Зло. Свет и Тьма.

Сумасшедшего большого байкера не исправить. Он тер друг о друга свои кулаки. – Ты когда-нибудь слышала историю о Любви и Ненависти? – На суставах пальцев его правого кулака было вытатуировано ЛЮБОВЬ; левого – НЕНАВИСТЬ.

Элейн смотрела "Ночь охотника", и она не впечатлила ее.

– Унция?

– Большущая оу-зи. – Пальцы Блэклайта боролись друг с другом. – Им нужно держаться порознь, Любви и Ненависти, но они не могут удержаться от того, чтобы не сойтись и не попытаться выяснить, кто из них сильнее.

Элейн выдвинула ящик под телефоном и отсчитала купюры, отложенные заранее. Блэклайт забыл про свое подражание Роберту Митчему и принял деньги.

– У меня пять картин, которые надо закончить прежде, чем откроется мое шоу в Сохо, ясно? Это будет в следующем месяце. Сейчас конец месяца. Меня выебали в жопу, и у меня напрочь отсутствует вдохновение. Так что отвали от меня теперь и проваливай, хорошо?

– Только не перебери с этой херней, ладно? – предостерег Блэклайт. Он вытянул толстую шею, желая рассмотреть еще один недописанный холст. Он напомнил ему о ком-то, но он забыл, о ком именно, раньше, чем сумел сформулировать мысль.

– Твой мозг похож на твои яйца, ты это знаешь? – Он вернулся к теме последнего разговора, который мог вспомнить.

– Нет, я этого не знаю.

– Два куска вертятся внутри твоего черепа, – сказал Блэклайт, сцепив кулаки. – Они плавают в твоем черепе бок о бок, точно так же, как в мошонке проворачиваются твои яйца. Почему в твоем мозге две половины вместо одной большой глыбы, – как, например, в сердце?

– Сдаюсь.

Блэклайт помассировал кулаки друг о друга. – Смотри, так они не стукаются друг о друга. Их нужно держать порознь. Любовь и Ненависть. Инь и ян.

– Слушай, мне надо работать. – Элейн вытряхнула из мешочка на стеклянную поверхность журнального столика грамм порошка.

– Конечно. Ты уверена, что у тебя все будет в норме?

– Больше никаких острых безкислородных ощущений с маской. И спасибо.

– У тебя есть пиво?

– Поищи в холодильнике.

Блэклайт нашел "Санкт-Паули", и, клацнув, большим пальцем открыл пробку без резьбы. Элейн подумалось, что он смахивает на чернобородого вуки.

– Ты уже рассказал мне.

– Как говорится, каждый ловит кайф по-своему. Только не жми на газ, когда не готов.

– Хочешь нюхнуть?

– Нет. Я завязал с Чарли. Задолбал мне мозги. – Глаза Блэклайта остекленели и пытались сфокусироваться. – Бей чертовых динков, – сказал он. – Бей их всех. – Когда он протянул руку, чтобы прикончить пиво, открылись схлестнувшиеся с татуировками следы старых уколов.

– Ты уверена, что у тебя все будет в норме? – Он потащил новую бутылку пива, стоявшую за салатом из тунца.

Элейн была на фут ниже и на сотню фунтов легче, а для того, чтобы устрашить Блэклайта, тренированных аэробикой мышц было мало. – Слушай. Я сейчас в норме. Спасибо. Просто дай мне вернуться за работу. Ладно? Хочу сказать, что в этом городе воистину тяжко с тем, что касается крайних сроков.

– Хочешь метамфетамина? По убойной цене.

– Уже есть. Слушай, думаю, еще чуть-чуть, и я стану блевать. Не хочешь оставить мне немножко личной жизни?

Блэклайт опустил бутылку пива в карман рубашки. – Расслабься. – Он тронулся к двери. Бутылка пива у него в кармане смотрелась так, будто была не больше ручки.

– О, – сказал он. – Я могу предложить тебе кое-что получше. Новенькое. Стирает в твоей голове белые пятна. Недавно встретил нового типа, который совершил переворот в измененных наркотиках. Чудной чувак. Работает над каким-то новым видом амфетамина.

– Я возьму немного, – сказала Элейн, открывая дверь. Ей действительно необходимо поспать с неделю.

– Увидимся, – пообещал Блэклайт.

Он задержался в дверях, порылся в кармане куртки из джинсовой ткани. – Превосходный ЛСД, – сказал он, вручая ей квадратик запачканной бумаги с рисунком дельфина. – Очень вдохновляет. Принимай его и цвети. Ты уверена, что у тебя все будет в норме?

Элейн закрыла дверь.

* * *

Мистер Почини обещал прийти завтра, или, в крайнем случае, утром послезавтра.

Цепочку Элейн заменила цепочкой с двери в ванную, вбила на место вырванные и бесполезные теперь запорные штифты ради собственного успокоения, потом подперла

дверную ручку деревянным стулом. Почувствовав себя лучше, она натянула трико и отведала около грамма того-сего.

Она работала весьма упорно, и распылитель немного шумел, хотя ее стереосистема все равно заглушила бы большую часть звуков в случае чьего-то вторжения.

– Это голубой, – сказал из-за спины Кейн. – Лазурный, конечно же, – но зачем? Он представляется мне несовместимым с утрированными телесными тонами, над которыми вы так усердно ломали голову и которые транжирили, добиваясь смущения на лицах двух любовников.

Элейн не закричала. Не было никого, кто услышал бы. Очень осторожно она повернулась. Один друг как-то рассказал ей, как реагировать в таких ситуациях.

– Вы искусствовед? – Стул по-прежнему подпирал ее дверь. Пожалуй, он стоял слегка криво.

– Всего лишь дилетант, – соврал Кейн. – Увлеченный меценат уже много лет. ЭТО – не женский "герб".

– Он и не обязан таковым быть.

– Возможно.

– Я с минуты на минуту я ожидаю своего парня. Он приведет нескольких заказчиков. Вы их ждете?

– Ко мне обратился Блэклайт. Он считал, что для того, чтобы завершить вашу коллекцию для галереи, вам не помешает что-нибудь покрепче.

Элейн решилась перевести дыхание. Он был большим, очень большим. Его тренч с пояском мог бы вместить двух таких, как она, и зонтик в придачу. "Байкер, друг Блэклайта", – была ее первая мысль. Они еще не совсем решили, стать ли им наемными убийцами у мафии, или завербоваться к ней для участия в доходной торговле наркотиками. Он был на голову ниже Блэклайта, весил же, наверное, больше. Жира в нем не было. Движениями он напомнил Элейн ее тренера по каратэ. Его лицо, несмотря на отсутствие шрамов, наводило на мысли о нападающем NFL, завалившем рекламную пробу. Его волосы и короткая борода были чуть темнее, чем ее крашенный хной ежик под Грейс Джоунс. Ей не понравились его голубые глаза, – она поспешно отвела взгляд.

– Вот, – сказал Кейн.

Из его лопатоподобной руки она взяла двухграммовый стеклянный пузырек, – штуковина, встречающаяся в мелких магазинах наркопринадлежностей, с ложечкой на алюминиевой цепочке.

– Сколько? – В ящике под телефоном лежал баллончик "Мейса". Она подумала, что он не поможет.

– Новая партия, – сказал Кейн, присаживаясь на ручку самого большого кресла. Он обрел равновесие, но Элейн вздрогнула. – Попытка воссоздать наркотик, утраченный очень давно. Совершенно легальный.

– Насколько давно?

– Ранее всего, о чем вы могли бы помнить. Это супер-ускоритель.

– Супер-ускоритель?

Кейн опустился в кресло как следует. Оно выдержало его вес. Он сказал: – Вы можете вспомнить все, что происходило с вами, или все, что вы сделали за последние двое суток.

– Конечно.

– Расскажите мне, что было этим утром в 11:38.

– Хорошо. – Элейн готова была принять вызов. – Я была в душе. Я не спала всю ночь, работая над картинами для шоу. Я позвонила на автоответчик своему агенту, потом приняла душ. В дальнейшем думала немного позаниматься ТМ, прежде чем вернуться к работе.

– А о чем вы думали этим утром в 11:38.

– О выставке.

– Нет.

Элейн решила, что прыгать к телефону слишком рискованно. – Я забыла, о чем именно думала, – признала она. – Хотите кофе? – Горячий кофе в лицо, – возможно, сработает.

– Что занимало ваши мысли прошлым вечером в 9:42?

– Я готовила кофе. Хотите…?

– В 9:42. Точно в это время.

– Хорошо. Я не помню. Думаю, я щелкала кабельные каналы. Может быть, мечтала.

– Лакуны, – сказал Кейн.

– Чего?

– Пробелы. Выпавшие фрагменты. Выпавшие из памяти периоды. Время, пропавшее из твоего сознания, и так – на протяжении всей жизни. Куда? Зачем?

Он покатал пузырек по широкой ладони. – На самом деле, никто не помнит каждый миг жизни. Всегда есть забытые мгновения, мечтания, размышления, – что угодно. Это время, пропавшее из твоей жизни. Куда оно уходит? Ты не помнишь. Ты даже не помнишь, как забыла то мгновение. Часть твоей жизни пропадает с пустыми мгновениями, с провалами в абсолютном сознании. Куда уходит твоя сознательная мысль? И зачем?

– Это, – он кинул ей стеклянный пузырек, – устранит такую пропажу мгновений. Никаких пробелов в твоей памяти, – сомнений, где ключи от твоей машины, где ты оставила солнцезащитные очки, кто звонил перед обедом, что было первой твоей мыслью, когда ты проснулась. Лучше амфетамина или кокаина. Полное осознание своего абсолютного сознания. Больше – никаких лакун.

– У меня совсем нет наличности.

– Бесплатно. Считайте это пробным образцом.

– Я знаю, первый раз – даром.

– Это будет зеркалом, не так ли. – Кейн вернулся к недописанной картине. – Синий наводит меня на мысли о воде. То есть некто занимается любовью с отражением.

– Некто, – сказала Элейн.

– Нарцисс?

– Я называю ее "Вылижи до крови".

– Я непременно буду присутствовать на открытии.

– Его не состоится, если только меня не оставят в покое, дав работать.

– Тогда я пошел, – Казалось, Кейн очутился на ногах, не поднимаясь с кресла. – Кстати, я бы не стал совать его. Новое лабораторное оборудование. Насчет примесей никогда нельзя быть уверенным.

– Я вообще не люблю иглы, – ответила ему Элейн, погружая в пузырек присоединенную к нему ложечку. Она осторожно вдохнула, раздражения не почувствовала. Вроде нет эффекта. Она еще раз наполнила ложечку.

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула. Она уже чувствовала кайф. Блэклайт в кои-то веки навел ее на что-то стоящее.

Она пробовала следующую ложку, когда до нее дошло, что она опять одна.

* * *

Блэклайт закупорил крышку бака промышленного химиката и допил пиво. Тело бывшего владельца лаборатории изменения наркотиков удобно устроилось внутри. Пусть вместе с остальными валит на свалку нелегальных токсичных отходов. Некоторые мудаки никак не способны понять, куда дует ветер.

– Ты правда приземлился на летающей тарелке? – спросил он, залезая в кулер за новым

пивом.

Кейн хмурился над хроматограммой. – Именно. Очень похожей на колпак от "Крайслера-3000" 1957 года.

Блэклайт ломал голову над этими словами, пока глушил пиво. Самая хорошенькая девочка в его младшей средней школе, – у ее семьи был белый 3000-й кабриолет. Была ли тут связь?

– Тогда почему ты так хорошо говоришь по-английски?

– Я был дублером Тура Джонсона в "Плане 9 из открытого космоса". Сделали, наверное, сотню дублей, прежде чем сняли это как надо.

Блэклайт подумал над этими словами. – Ты был знаком с Белой Лугоши?

Сосредоточенно глядя в монитор, Кейн ткнул в клавиатуру компьютера. – Мне придется достать аппаратуру получше. Где-то тут присутствует метильная группа, которой там быть не должно.

– Это плохо?

– Есть возможность усилить действие. Давай думай о новом подопытном кролике.

* * *

Впервые она почувствовала свои руки.

Электронные часы рядом с ее кроватью сообщали, что сейчас 1:01:36 ночи. Она отвлеклась от картины и обратила внимание на руки. Они были в пятнах табака и вымазаны краской, а ногтям требовался маникюр. Разве можно творить такими руками?

В течение сорока трех секунд Элейн пристально глядела на руки, не заметила признаков улучшения. С затылком тоже было не все в порядке; в нем ощущалось покалывание, как в прошлом году, когда начал расти ее ирокез. Вино не помешает.

В холодильнике стояла открытая бутылка "Либфраумильха". Она налила бокал, глотнула, с отвращением отставила. Следующие восемьдесят шесть секунд Элейн думала о вине, дважды прочтя этикетку. Она сделала себе замечание, – никогда не покупать его снова. Порывшись в коробке из-под пакетиков сахарозаменителя, она нашла полтаблетки, запила ее вином.

Она вернулась к "Вылижи до крови" и в течение следующих одного часа, тридцать одной минуты и восемнадцати секунд исступленно работала, с полной концентрацией и все возрастающей неудовлетворенностью.

Ее кожа зудела.

Еще семь минут девятнадцать секунд Элейн сердито смотрела на картину.

Она решила позвонить Эллену.

Ей ответил записанный голос страдающего бессонницей человека. Номер, который она набрала, больше не состоял на обслуживании. Будьте любезны…

Элейн постаралась мысленно представить Эллена. Как давно это было? Ее кожа зудела.

Она оставила его, или же он прогнал ее? И на самом деле, имеет ли это значение? Она ненавидела его. Она всегда ненавидела его. Она ненавидела все то, чем она была прежде.

Ее тело ощущало себя странно, словно было телом постороннего человека. Трико стесняло ее в промежности. Дурацкий дизайн.

Элейн сняла трико и колготки. Ее кожа по-прежнему зудела. Будто в агонии превращения гусеницы. Смертельная агония прежней жизни. Гусеница ненавидит мотылька?

Она думала об Эллене.

Она думала о себе.

Любовь и ненависть.

На двери ее стенного шкафа располагалось зеркало в полный рост. Элейн вгляделась в свое отражение, лаская свои грудии промежность. Она приблизилась, прижалась к зеркалу, принявшись тереться об отражение. Заниматься любовью с самой собой.

Ненавидя.

Прижавшись к своему отражению, Элейн не могла не заметить на когда-то плоской груди тончайшие шрамы там, куда пластический хирург имплантировал силикон. Трогая искусственно созданное влагалище, Элейн не могла подавить воспоминания об операции по смене пола, осознание своей прежней мужской сущности.

В памяти – каждый миг. Удовольствия. Боли. Желания. Ярости. Ненависти. Ненависти к

себе.

Бытия Элленом.

Ее кулаки дубасили отражение, разбивая его на тысячу хрупких мгновений.

Кровь сочилась из кулаков, текла по рукам, образовывала на грудях и животе извилистые узоры.

Она лизнула свою кровь, и нашла ее приятной. Она пролилась за нее.

Сжав осколки зеркала, Элейн прошествовала к своей недописанной картине. Она встала перед изображениями в натуральную величину, любя и ненавидя то, что сотворила.

Ее кулаки двигались по холсту, полосуя его безумными узорами.

Возьми. Это мое тело. Данное мне.

Блэклайт приканчивал холодную пиццу с анчоусами и черными маслинами. Он обратил внимание на свои масляные руки, испачканные соусом, вытер их о джинсы. Пятна немного изменили свое положение. Он облизал татуированные костяшки.

Где-то шел дождь, поэтому под крышей старого склада монотонно темнело. Он наблюдал за Кейном. Или гориллой Лайонела Этуилла, вырвавшейся из клетки в лабораторию. Или Рондо Хэттоном в роли мистера Хайда.

– Так что такое лакуны?

Кейн изучал каталог биохимической продукции. – Пробелы. Ямы. Пустые места.

– Места – это важно, – сказал Блэклайт. Он сложил испачканные пиццей кулаки костяшками вместе и придал им вращение. – Ты знаешь, как работают атомные бомбы?

– Когда-то их уже конструировали, – сказал Кейн. – Они переоценены.

– Берешь два куска плутония или чего-то такого, – поведал ему Блэклайт. – Больших, как твой кулак. Оставляешь, значит, место между ними, и она безвредна. Но… – тут он стукнул кулаками друг о друга, – …тресни их друг о друга. Критическая масса. Кирдык.

Он прервал лекцию взрывной отрыжкой. – Вот зачем всегда должно оставаться место, – заключил Блэклайт. – Как две половинки твоего мозга. Ид и эго. Инь и ян.