Текст книги "Трагедия абвера. Немецкая военная разведка во Второй мировой войне. 1935–1945"

Автор книги: Карл Бартц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

С середины потолка свешивается большая люстра, пол сплошь обтянут серым велюром. Около круглого стола, поверх велюра, постелен персидский ковер. Окна выходят на Вильгельмплац, на стене против окон – шесть подсвечников.

Геббельс испытующе смотрит на Канариса:

– Что же, господин адмирал, перейдем теперь к делу, которое тревожит…

Тихим, хрипловатым голосом Канарис начинает. Он рассказывает, что шведские, швейцарские, а раньше американские и многие другие журналисты регулярно посещали ту или иную еврейскую семью, каждую из которых он может назвать конкретно. Затем он приводит ряд шпионских дел, в которые были замешаны некие берлинские евреи.

После этого довольно подробного вступления адмирал повышает голос:

– Обобщая, я хотел бы подчеркнуть: с точки зрения абвера существует настоятельная необходимость – евреев: обозначить; отселить. Это необходимо сделать при любых обстоятельствах, поскольку ущерб для рейха при сохранении настоящего положения окажется гораздо существеннее, нежели психологическая нагрузка, связанная с этим.

Тем самым Канарис намекает на опасения, высказанные Геббельсом по поводу изложенного плана.

Министр задумчиво глядит перед собой; все это дело явно было и остается для него неприятным. Но он не видит выхода.

– Партайгеноссе Гуттерер.

– Герр министр…

– Соберите совещание руководителей с привлечением всех министерств, партийных ведомств, учреждений вермахта, государственных секретарей, РСХА и так далее…

Гуттерер делает пометки. Канарис поднимается и прощается.

Через несколько дней после встречи Канариса и Геббельса участники совещания собираются в зале «Помпеи» министерства пропаганды. Зал находится на первом этаже, его вход с обеих сторон охраняют два льва из золоченой бронзы. Свое наименование зал получил по алому цвету стен, покрытых зеленым рисунком. Окна выходят в сад.

На совещании были представлены все министерства. Приехали младший государственный секретарь по иностранным делам Лутер, доктор Клопфер из партийной канцелярии, мелькало непроницаемое лицо начальника управления РСХА Мюллера; явились высшие офицеры и многочисленные сотрудники абвера.

Геббельс открывает совещание:

– Для более успешной борьбы со шпионажем и государственной изменой господин адмирал Канарис выразил желание, чтобы берлинские евреи, из которых многие, как это установлено абвером, вовлечены в шпионаж, были как-то обозначены особым образом, скажем, желтой звездой, как это сделано в генерал-губернаторстве. Далее, он хотел бы, чтобы все проживающие здесь евреи были переведены на восток города, в легко контролируемые сборные пункты, возможно в бараки. Прежде чем я попрошу вас высказаться, я хотел бы обратить внимание на психологический отклик, который вызовет это мероприятие, если пожелание адмирала Канариса будет удовлетворено. Теперь я прошу отдельные ведомства обсудить ситуацию и предложить подходящие меры. Правда, я должен указать на то, что смысл заседания заключается в обмене мнениями, а не в принятии решений. Право на принятие решения остается за совещанием министров.

Геббельс садится.

Младший государственный секретарь Лутер резко и категорически отклоняет предложение от имени министерства иностранных дел, принимая во внимание предсказуемую реакцию заграницы.

Гестапо в лице Мюллера, колеблясь, заявляет, что с его точки зрения маркировка евреев была бы желательна, но против этого говорит возможная негативная реакция немецкого народа. Тогда следует ожидать многочисленные последствия и осложнения. В любом случае дело нужно всесторонне обдумать и проверить.

В ходе примерно двухчасового обсуждения выясняется, что, собственно, предложение Канариса никого не радует. Многие из присутствующих держатся нейтрально.

И только представители абвера безоговорочно высказались за введение звезды Давида и переведение на казарменное положение берлинских евреев.

До обсуждения на уровне министров дело так и не дошло.

Канарис, сразу поняв, что его план может не получить никакой поддержки, направил его Гитлеру. Даже у Гитлера возникли сомнения, и он принял только первую часть плана, но приказал тотчас осуществить ее по всей Германии.

Создание гетто в Берлине не состоялось.

Заместитель Главного обвинителя в Нюрнберге, Кемпнер, еще в 1947 году узнал о требовании Канариса ввести звезду Давида.

Почему он об этом умолчал, не знает никто.

Для характеристики Канариса следует упомянуть, что наряду с доброжелательностью он проявлял необыкновенную жесткость. Такова была в 1940 году история с майором Р., одним из его ближайших сотрудников. У жены этого господина имелись связи в кругах СС, и через них она узнала, что должны быть сформированы пять новых строевых дивизий СС. При этом дело приобрело такой оборот, будто Канариса должны будут «убрать».

Когда майор в апреле 1940 года по делам службы был в Норвегии, жена майора без его ведома пришла к Канарису и сообщила ему об услышанном. Кроме того, она указала на то, что в его управлении было не все благополучно.

В ответ на это Канарис послал капитана Мейсснера к майору Р. в Норвегию, чтобы побудить того упрятать собственную жену в сумасшедший дом. Майор возмутился подобной бесцеремонностью, прилетел в Берлин и явился к Канарису, который напустился на него:

– Я расспросил одного высшего руководителя СС и теперь знаю, что утверждение вашей жены – вздор. Вы должны отправить свою жену в сумасшедший дом. Иначе она тут натворит много бед.

Майор Р. высказал своей жене горькие упреки и распорядился, чтобы ее обследовали двое невропатологов; оба признали госпожу Р. совершенно здоровой. Возмущенная дама составила доклад, в котором указывала на странные события, происходящие в службе Канариса; она хотела отправить письмо Рудольфу Гессу. Только после яростной ссоры майору удалось забрать у жены доклад и пообещать передать его Кейтелю.

Канарис прочитал сочинение госпожи Р. В июне 1940 года он уволил майора Р., даже не выслушав его, на том основании, будто он не соответствует служебному положению офицера отделения II C и вообще недостоин носить звание офицера Третьего рейха.

Затем Канарис отправил Гейдриху выдержки из доклада с просьбой арестовать госпожу Р. Она была задержана тайной государственной полицией. Канарис распорядился представить ему подробный отчет о ходе следствия и снова потребовал, чтобы госпожу Р. поместили в сумасшедший дом.

Позднее госпожа Р. получила предупреждение, но, как полностью здоровая, была освобождена гестапо.

По настоянию Канариса ландрат Фирнхабер выдал жене-еврейке капитана 3-го ранга Гертса паспорт чистокровной арийки. Когда Фирнхабера арестовали за фальсификацию документов и доставили в Берлин, он тщетно требовал свидетельских показаний Гертса, которые должны были бы подтвердить, что Фирнхабер действовал по заданию Канариса. Канарис давал защитнику ландрата обещания помочь, но в то же время запретил какой-либо допрос Гертса, и Фирнхабер был осужден.

Между политически неблагонадежным бывшим майором Пабстом и Канарисом сохранялись многолетние давние отношения. Несмотря на это, Канарис в декабре 1939 года отправил Гейдриху обвинительное письмо против своего старого приятеля. Более того, по этому доносу были выданы в руки гестапо два офицера вермахта, хотя они подлежали юрисдикции военного суда. Донос доказывает, что Канарис не находил ничего предосудительного в том, чтобы выдавать тайной государственной полиции своих знакомых и даже служащих вермахта.

Официальное письмо было следующего содержания: два поименно указанных кадровых офицера III военного округа (Берлин) – так писал Канарис – вызывают большие подозрения в шпионаже. За названными лицами абвер вел наблюдение в течение многих месяцев, и было установлено, что оба офицера поддерживают связь с иностранцами. Но в отношении этих иностранцев уже давно имелось подозрение, что они работают на вражескую разведку. Это вызывает большую озабоченность, поскольку есть информация, что оба офицера используют многих женщин в качестве связных. Эти женщины (перечислены поименно) очень элегантно одеваются. Равным образом его, Канариса, беспокоит, что этот круг находится в тесной связи с бывшим майором Пабстом, хорошо знакомым Главному управлению имперской безопасности. Обеим службам известно, что он отвергает национал-социализм. К тому же особо следует подчеркнуть, что Пабст благодаря своему общественному положению обладает обширной системой источников, делающих ему доступной информацию о вермахте, промышленности и экономике. В Пабсте видна ключевая фигура всего шпионского кружка, и он, Канарис, просит о тщательном расследовании дела. Чтобы тайной государственной полиции развязать руки, подозреваемые офицеры уволены из вермахта. С интересом ожидаем результатов расследования.

Гейдрих поручил органам тайной государственной полиции провести расследование, и они арестовали названный круг лиц, за исключением Пабста.

Расследование показало следующее: подозреваемые офицеры вели богемный образ жизни. Они могли позволить себе это, поскольку происходили из богатых семей. Но не было ни малейшего основания для подозрения их в шпионаже. Дамы же были хорошо оплачиваемыми сотрудницами в промышленности. Было прояснено и общение с проживавшими в то время в Берлине иностранцами. Это были знакомства, завязавшиеся на различных светских вечеринках. О шпионаже не могло быть и речи.

Майор Пабст точно так же исключался из круга подозреваемых.

Арестованные были отпущены, результаты расследования доложены Канарису.

Гейдрих встретился с адмиралом, чтобы переговорить о деле, он указывал на неблаговидность затеянного. Он подчеркнул, что слежка и расследование дела – в первую очередь задача абвера, а не тайной государственной полиции, поскольку речь идет о кадровых офицерах, находящихся на службе. Гейдрих сослался на «Десять заповедей» и призвал абвер и впредь их придерживаться. Затем он осведомился, чем вызваны подозрения Канариса относительно Пабста, поскольку расследование не дало ни малейших оснований усомниться в его благодежности.

В ответ Канарис не смог сказать ничего вразумительного и уклонился от объяснений.

Тогда Гейдрих сделал в документах своего ведомства подробные примечания и распорядился, чтобы при будущих подобных попытках абвера еще до начала расследования запрашивалось его заключение.

Видимо, Пабст чем-то стал неудобен Канарису, и шеф абвера таким образом попытался от него избавиться.

Канарис поручил своему другу подполковнику Лоршейдеру возглавить отделение абвера в Бордо. Лоршейдер использовал свою должность для того, чтобы пуститься в спекуляции вином в огромных размерах, что принесло ему миллионную прибыль. Случайно при проверке известных дорогих ресторанов на Курфюрстендамм обнаружили большое количество благородных вин, легальное происхождение которых не могли объяснить. Некоторые хозяева проболтались. Лоршейдер и его казначей были арестованы и приговорены к смертной казни Центральным судом армии. Шефом этого суда был генеральный судья Розенкранц, которого боялись из-за его жестоких приговоров. Он и главный судья Сак по представлению РСХА после 20 июля 1944 года арестовывали военнослужащих вермахта и передавали их в тайную государственную полицию. (Розенкранц ныне работает адвокатом в Гёттингене.)

В 1941 году были вскрыты и крупные спекуляции золотом при переправке его из Венеции в Фиуме [14]14
  Теперь г. Риска в Италии.


[Закрыть], что привело к раскрытию валютных операций абвера. Еще долго после войны американская Си-ай-си [15]15
  Армейская контрразведка США.


[Закрыть]искала тайники с золотом, которые во время войны в нейтральных странах устраивали некоторые сотрудники абвера.

Отчеты в сейфе отдела Z

– Здесь записи по моей поездке с графом Мольтке в Швецию. Я разговаривал там с Беллом, английским епископом из Чичестера, и дал ему понять, что в Германии существует Сопротивление.

Догнаньи указывает на документ, который держит его свояк.

– Это еще один смертный приговор. По мне, так я бы не хранил ни одного написанного листика. Если найдут эти документы, мы все пропадем. Но Бек настаивает. Он желает, чтобы все было задокументировано. Это самое неприятное в деле. Отдай свой отчет; ему место в сейфе Остера. Твои счета по поездке останутся здесь.

Этот разговор состоялся в конце мая 1942 года. Что же произошло?

Совещание шведского пастора с английским епископом из Чичестера, Георгом Беллом, закончилось. Англичанин мог быть доволен результатом. Отношения между английским и шведским священниками были установлены и укреплены.

По окончании этого совещания в Стокгольме епископ Белл смог бы посетить шведские провинции и наладить связи.

Епископ Белл только что закончил беседу с одним священником, когда увидел, что к нему подходит его шведский друг. Тот делает ему знак, и Белл следует за ним.

– Я должен сказать вам нечто важное, – начинает швед, когда они остаются наедине. – Кое-кто желает с вами поговорить… – Какое-то время он колеблется. – Он немец. – Заметив недовольное выражение на лице епископа, он быстро добавляет: – Доктор Шёнфельд из Берлина.

Георг Белл потрясенно кладет свои ладони на руки своего друга:

– Шёнфельд! Конечно же! Я знаю его много лет еще по работе в «Христианском всемирном совете жизни и труда», где я был президентом. Потом… погодите… также и в исследовательском отделе Всемирного совета в Женеве. Но ведь, насколько мне известно, доктор Шёнфельд сотрудничает с нацистами.

Швед качает головой:

– Послушайте, что он хочет сказать вам; это вас заинтересует.

Встреча происходит в теплый майский день 1942 года. Поначалу немец держится скованно. Он рассказывает английскому епископу о своей работе по обеспечению военнопленных и вдруг, не останавливаясь, выпаливает:

– Настоящая моя причина приезда в том, чтобы сообщить вам о существовании сильной оппозиции Гитлеру и национал-социализму. Мои друзья просят вас рассказать об этом в Лондоне.

Белл смотрит на своего немецкого собеседника не без некоторого недоверия. Тихим голосом Шёнфельд рассказывает, что существует тайная оппозиция, состоящая из трех главных элементов: членов – активных и пассивных – органов государственного управления, бывших профсоюзных деятелей и высших офицеров армии и полиции. Офицеры занимают высокие посты в главном командовании сухопутных войск, военно-морских сил и люфтваффе. Лидеры протестантской и католической церквей также поддерживают тесный контакт с движением Сопротивления.

– Можете ли вы назвать мне имена? – сдержанно спрашивает Белл.

– Епископ Вурм из протестантской церкви и епископ граф фон Прейсинг в Берлине. Цель Сопротивления – полностью уничтожить режим Гитлера, включая Гиммлера, Геринга, Геббельса, гестапо, СС и СА.

Затем немец излагает правительственную программу, состоящую из смеси идей Гёрделера – Крейзау. Она предусматривает также создание европейской федерации.

– Новое правительство отменит нюрнбергские расовые законы и вернет евреям отобранное имущество.

Но прежде чем это произойдет, необходимо устранить Гитлера. Для этого потребуется вермахт. Доктор Шёнфельд планирует две стадии освобождения: мятеж внутри партии. Гиммлер будет вынужден уничтожить Гитлера. Затем армия выступит против Гиммлера и СС.

– Что я должен для этого сделать? – задает Белл вопрос.

– Движение Сопротивления хотело бы знать, поддержит ли английское правительство подобное восстание против Гитлера и готово ли оно в случае успеха подобного восстания вступить в переговоры с новым правительством.

Епископ отвечает в очень осторожных выражениях, однако все, что он услышал, епископ собирается записать и передать в Лондон.

На этом беседа завершается.

Но сюрпризы для епископа на этом еще не кончились. Когда он остановился в Сигтуне, небольшом городке между Стокгольмом и Упсалой, к нему явился новый немецкий посетитель.

Когда ему назвали имя Дитриха Бонхёфера, лицо его просветлело. Он хорошо знал молодого человека. Белл знал, что Бонхёфер бескомпромиссно настроен против национал-социализма. Он знал, что Бонхёфер в кругах протестантской церкви пользуется наивысшим уважением и доверием. Он знал, что этого тридцатишестилетнего человека ждет большое будущее. Когда-то немец в Женеве излагал епископу идеи, которые были самыми прогрессивными из тех, что ему доводилось слышать. Этот теолог идентифицировал Бога с первохристианским идеалистически-социалистическим тезисом: жить ради других!

Таким был Бонхёфер, который на одном тайном церковном заседании в Женеве в 1941 году заявил: «Я молюсь за поражение моей родины. Только через поражение мы сможем искупить грехи за ужасные преступления, совершенные нами против Европы и мира».

У Бонхёфера была блестящая карьера. Уже в 25 лет он был приват-доцентом в Берлинском университете; в 1933 году он стал священником в Лондоне. В 1935 году – директор семинарии проповедников протестантской церкви в Финкенвальде. Но вскоре он был лишен доцентуры в Берлине.

Епископ Белл пожимает руку крупного блондина с высоким лбом и крепким подбородком. Едва они остаются одни, как Белл спрашивает:

– Можете ли вы, между нами, назвать мне имена главных заговорщиков?

Не колеблясь, Бонхёфер перечисляет:

– Полковник Бек, Гаммерштейн, Гёрделер, один бывший обер-бургомистр, Лейшнер, руководитель профсоюзов, и Якоб Кайзер, руководитель христианских профсоюзов.

– На этих господ можно положиться?

Бонхёфер утвердительно кивает:

– Безусловно.

– Зачем вы приехали, Бонхёфер?

Лицо Бонхёфера мрачнеет.

– Ситуация у нас становится все ужаснее. Человек, который хотел организовать покушение на антихриста, некто фон Галем, арестован. Мы со страшной скоростью катимся в пропасть.

– А государственный переворот?

– Разве не ужасно, что необходима подобная акция? Она должна свершиться через два-три дня. Наши люди расставлены на всех ключевых постах.

Беседу прервали. Когда мужчины снова сошлись, присутствовал и доктор Шёнфельд, к которому Белл уже не питал недоверия.

– Я обязан, – говорит Белл, – передать это британскому представителю в Стокгольме. Предупреждаю, чтобы вы не питали больших надежд. Не знаю, как британское правительство отнесется к вашим планам. Придется посвятить американцев и русских.

– Мы понимаем, – признается Бонхёфер.

– Что вы думаете о России?

– Германские армии углубились на более чем тысячу километров, – говорит Шёнфельд. – В пограничных вопросах мы надеемся найти общий язык со Сталиным. На высших германских офицеров советская элита произвела огромное впечатление, и они верят в возможность взаимопонимания.

Бонхёфер, который некоторое время молча и печально смотрит перед собой, вмешивается:

– Акция должна быть воспринята как акт раскаяния.

Епископ Белл кивает.

– Было бы полезным, если бы Германия раскаялась публично. И необходимо, чтобы союзные войска заняли Берлин.

– Иначе и не получится. С помощью оккупационных войск удастся лучше осуществлять контроль, – говорит Шёнфельд.

– Давайте еще раз сформулируем вопросы, которые вы задаете Англии. – Белл сделал пометки:

«Намерены ли правительства союзников в случае низвержения режима Гитлера вести с германским правительством переговоры о мирном урегулировании bona fide? [16]16
  Честно, добросовестно ( лат.).


[Закрыть]Это урегулирование включало бы вывод германских сухопутных войск со всей оккупированной территории и репарации. Далее, сообщат ли свой ответ союзники тайным каналом уполномоченного представителя оппозиции? Готовы ли союзники четко и откровенно высказаться в таком же смысле?»

Немецкие пасторы уехали в Германию. С Бонхёфером поехал и граф Мольтке, который сопровождал его из Берлина через Засниц в Швецию и обратно. Граф Мольтке был кригсфервальтунгсратом в рабочей группе заграничной службы под руководством адмирала Бюркнера, где он разрабатывал вопросы международного права. Документы для поездки ему подготовил центральный отдел абвера.

В начале войны Догнаньи, свояк Бонхёфера, склонил Остера в интересах абвера дать пастору броню от призыва.

Задача Бонхёфера состояла в том, чтобы устанавливать нарушения нацистским режимом законов, нравственности и морали и документально фиксировать их.

От епископа Белла не ускользнула глубокая подавленность немцев, в особенности Бонхёфера. Ужасный конфликт с совестью, с которым человек жил изо дня в день, был вынужден жить, глубоко потряс его.

Вернувшись в Лондон, он тотчас встретился с министром иностранных дел Энтони Иденом – это было 30 июня – и сначала подробно отчитался перед ним о своих переговорах. При этом прозвучали имена Бека, Гаммерштейна, Лейшнера, Хасселя и Гёрделера.

Иден, внимательно слушавший, сказал:

– Некоторые имена мне знакомы. К нам пришли и другие сообщения из нейтральных стран.

Затем епископ передал ему памятную записку, в которой содержалось то, что он сообщил министру устно.

– Вы должны понять, – заметил Иден, – мне приходится быть крайне осторожным, чтобы не подать ни малейшего повода заподозрить, будто переговоры идут в обход русских и американцев. Обещаю вам обдумать меморандум и дать вам знать.

На этом аудиенция закончилась.

Иден показал меморандум своему премьер-министру Черчиллю, который скривился, узнав о содержании. То, что немецкий генералитет готовит путч, вызывало у него недоверие. Германских генералов он считал реакционерами и настроенными прорусски… Разве еще в 1940 году германские генералы не обещали переворот – и где же он?

– Сдайте это в архив, Иден, – сказал Черчилль.

Вот так все и произошло…

Да, сейф Остера хранил чрезвычайно опасные материалы. Там лежал не только отчет по шведской поездке… В нем были спрятаны и совсем иные вещи. Тут хранились документы по прежним попыткам оппозиции, которые должны были привести к свержению Гитлера. Тут лежали отпечатанные воззвания к немецкому народу; проекты Бека с разработками по военной части восстания. Там содержались отчеты различных поездок Остера на фронт, которые он совершал, чтобы выяснить, кто из армейских военачальников готов выступить против Гитлера.

В этом сейфе хранились документы по римским переговорам доктора Мюллера под обозначением Х-отчет. Разве доктору Мюллеру в 1940 году не обещали уничтожить эти доклады с записками патера Лейбера? Обещали, но не исполнили.

Если когда-либо содержание этого сейфа обнаружится, по существующим законам соучастникам грозила гибель. Никто не знал этого лучше, чем Догнаньи.