Текст книги "Рождественские желания (ЛП)"

Автор книги: Карина Хелле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Автор: Карина Хелле

Название: Рождественские желания

Серия: Братья МакГрегор

Рейтинг: 18+

Переводчик: Ксюша Попова

Совместный проект:

Best romance books и Книжный червь

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Любое копирование и распространение, в том числе размещение на сторонних ресурсах, категорически запрещено.

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Аннотация:

Лаклан МакГрегор и Кайла Мур упорно боролись за свое счастье, и можно было подумать, что их первое совместное Рождество будет вишенкой на торте.

Но даже несмотря на то, что город Эдинбург во время рождественских каникул по-настоящему волшебен, и у похотливого дуэта достаточно огня, чтобы растопить снег, Рождество часто приносит свою долю волнений и беспокойства.

Кайла скучает по маме и Сан-Франциско, пытаясь вместе с этим приспособиться к жизни в Шотландии, Лаклан сражается за то, чтобы оставаться выше своих постоянно присутствующих демонов (которые во время праздников появляются все чаще), а его старший брат Бригс сталкивается с собственными трудными воспоминаниями.

Одно можно сказать наверняка – наступающее Рождество они не забудут никогда.

Оглавление:

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

 

Глава 1

КАЙЛА

– Утро, любимая.

На секунду, я не понимаю, сплю я или нет. Хриплый шотландский акцент Лаклана вторгается в мои сны, размывая границу между фантазией и реальностью. Но, эй, сколько человек может сказать, что мужчина их мечты – мужчина их жизни? Даже проснувшись, я прекрасно понимаю, как мне повезло, что я – любимая Лаклана МакГрегора.

Знаю, знаю. Это так смазливо. И, слава богу за это, потому что, если бы рядом со мной, в моей постели, да и где угодно, не было бы Лаклана, я бы потеряла свой гребаный рассудок.

Прошло десять дней с тех пор, как я отбросила осторожность и рискнула, как никогда в жизни, оставив все в Сан-Франциско, и приехала в Эдинбург по, своего рода, капризу, надеясь возродить любовь, о которой никогда не переставала мечтать. Десять дней горячего, страстного секса, длинных разговоров и слюнявых поцелуев с собакой. Десять дней сомнений в своем решении, искусанных ногтей и тоски по Стеф, Николе и своим братья. Не говоря уже о скорби по маме, такой вездесущей и глубокой. Сказать, что меня разрывает в миллион разных направлений, явное преуменьшение.

Но Лаклан постоянно рядом, поэтому независимо от того, какое направление принимают мои мысли, и куда двигаются сердце и душа, само его присутствие рядом, напоминает мне, что я не одинока. Честно говоря, не знаю, что бы я без него делала. Здесь бы меня не было, это уж точно.

Я, должно быть, снова погружаюсь в сон, пока не чувствую, как его губы мягко прижимаются к моему лбу.

– Ты не можешь спать вечно, – ощущаю горячее дыхание на коже. – Тебе захочется встать, пока снег не растаял.

Снег?

Я открываю глаза, когда он отрывается и смотрит на меня. В утреннем свете его глаза выглядят особенно зелеными, морщинки в уголках, на губах намек на улыбку. Черт, эти его губы. Он так безумно красив, что я словно гуляю с постоянной колонией бабочек в животе.

– О чем ты говоришь? – тихо спрашиваю я, голос еще сонный.

Он кивает головой в сторону окна, когда Лионель запрыгивает на кровать и начинает лизать мое лицо. Я в шутку отталкиваю его и сажусь, чтобы посмотреть на улицу.

И у меня перехватывает дыхание.

Он не шутил.

Тонкий слой снега покрывает парк через улицу, подмораживая траву и прилипая к голым веткам, словно сахарная глазурь.

– Боже мой, – произношу я, не в силах отвести взгляд от ослепительно белой сцены. – Такое обычно бывает?

– Иногда, – говорит Лаклан. – Раньше снег шел чаще, но теперь, чертово изменение климата и все такое.

Смотрю на него широко раскрытыми, полными надежды глазами.

– Это значит, что у нас будет снежное Рождество?

Он пожимает плечами.

– Может быть.

Киваю ему.

– Ой, да ладно, тебе следует быть более взволнованным. Раньше у меня никогда не было снежного Рождества. Каждый год я просила его у Санты, и, очевидно, желание никогда не сбывалось.

– Может, ты была непослушной девочкой.

Я ухмыляюсь, ударяя его твердый бицепс.

– Ты же знаешь, что была.

Он медленно кивает, глаза проходятся по моим губам, шее, груди. Поддразнивая.

– И все еще такая, – говорит он, голос становится ниже. – Даже очень.

Волоски у меня на затылке встают дыбом, кожа воспламеняется от его взгляда. Как обычно, мне достаточно лишь одного его взгляда, чтобы возбудиться. Ему даже нет необходимости находиться рядом, чтобы сводить меня с ума. Никогда не думала, что стану одной из тех девушек, которые ласкают себя, думая о своем парне, а не о какой-нибудь модели или знаменитости, но все когда-то бывает впервые.

Он наклоняется, глаза полуприкрыты, и целует уголок моего рта, прежде чем пройтись губами по моей челюсти. Так тепло, влажно и нежно. Я опускаюсь обратно на подушку, его губы похожи на самый сладкий наркотик. Он прижимается ко мне, я чувствую его твердую длину через джинсы, и инстинктивно поднимаю бедра, чтобы встретить его, страстно желая, чтоб он оказался внутри меня. Я намокла за пару секунд и отчаянно желаю, чтобы он подвинулся ближе.

– Почему ты всегда не ходишь голым? – я практически хнычу, скользя под его белую майку и вниз по твёрдой, гладкой, мускулистой спине. Я могла бы часами трогать эту спину.

– Потому что я глупый, глупый мужчина, – шепчет он, посасывая мою шею. Стон, который он вызывает, громкий, но шум – это то, чего я отказываю смущаться. Кроме того, ему это нравится. Какой мужчина не захочет услышать, какое удовольствие он дарит женщине?

– Глупый мужчина с великолепным большим членом, – дразню я, тянусь вниз и поглаживаю его эрекцию.

– Идеально подходящим для девушки с маленькой сладкой киской, – с последним словом его голос становится еще ниже, и он облизывает мою ключицу.

Черт. Грязный рот решил поиграть.

Я нащупываю его джинсы, расстегивая их как можно быстрее, пока он стягивает футболку через голову. Боже, вид его надо мной, этой каждой с трудом заработанной, рельефной мышцы, каждой красивой, рассказывающей свою историю татуировки – все это мне никогда не наскучит.

Он отстраняется, чтобы стянуть джинсы, когда Лионель бросается вперед, хватая зубами край и весело тянет за него.

– Рад, что ты пытаешься помочь, приятель, – говорит Лаклан собаке, смеясь, когда питбуль стягивает их. Лаклан посылает мне извиняющийся взгляд, прежде чем слезть с кровати. – Не волнуйся, его уже нет.

Знаю, это безумно глупо, но я не могу заниматься сексом, когда в комнате собаки. Лаклан заверяет меня, что они ничего не понимают, но я знаю, что понимают. Это странно. В чём-то я эксгибиционистка, но не в этом случае.

Лаклан стягивает джинсы и шагает по комнате, убирая Лионеля. Он без белья, что бывает довольно часто, и я получаю прекрасный вид на самую лучшую задницу в мире. Все эти годы регби, а теперь и бокс, сделали ее упругой и твердой, как сочное яблоко, в которое мне так и хочется впиться зубами и ногтями. Плюс эти широкие плечи и выразительные мышцы спины, ямочки на талии, его толстые, невероятно сильные квадрицепсы – да он просто сверхмужчина. Иногда мне жаль, что я не парень, так бы я могла трахнуть его сзади, потому что, черт возьми, вид был бы великолепный.

Он закрывает дверь за Лионелем, затем поворачивается, еще один прекрасный вид. Держит свой великолепный член в руке, и мои глаза разрываются между любованием красивыми, желанными губами и его членом.

– Готова для меня? – спрашивает он, и взгляд на его лице практически пылает.

Зачем он вообще спрашивает?

Я улыбаюсь, кокетничая, а затем стягиваю топик через голову. Вчера вечером, прежде чем мы заснули, у нас был секс, и я даже не потрудилась снова надеть трусики, что сейчас оказалось весьма кстати.

Лаклан подходит и останавливается прямо перед кроватью, глаза горят.

– Хочешь поиграть? – угрюмо спрашивает он, хотя на губах появляется порочная ухмылка.

– Поиграть? – спрашиваю я, слегка смутившись. – Или заняться сексом?

Он протягивает руку и открывает ящик прикроватного столика.

– И то, и другое, – достаёт шёлковую маску для сна, которую я получила во время перелёта сюда. – Надень ее.

Я беру у него маску. Хмм. Хорошо. Так вот что это за игра.

Надеваю ее на голову, натягивая на глаза, пока мир не становится почти черным, только слабое сияние серого проникает из-под края.

– Ложись на спину, – говорит он мне, и я дрожу от звука его голоса, такого гортанного, хриплого и необычайно властного в темноте.

Откидываюсь назад и чувствую, как его рука скользит под мою голову, притягивая вниз подушку, чтобы мне было удобнее. Затем я понимаю, что он отходит от меня, и слышу, как роется где-то. Слышу какой-то звук, словно он что-то открывает.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, мой пульс учащается.

– Кое-что, о чем фантазировал? – отвечает он.

Фантазии? Да, пожалуйста.

– Ну-ка, ну-ка, – говорю ему.

– Просто расслабься. Не двигайся. И не разговаривай. Я собираюсь проделать с тобой довольно грязные вещи.

Ох, Господи Боже.

– Начиная с этих фантастических сисек, – говорит он, почти рыча. Я слышу, как он хлопает ладонями, а затем садится на меня, его сильные, теплые ноги по обе стороны от моей талии.

Думаю, у меня есть идея, к чему все идет.

Я втягиваю воздух, тело напряжено, и жду его следующего движения.

Его руки скользят меж моих грудей и ласкают каждую половинку. Я ощущаю слабый запах мяты, и понимаю, что он натер меня смазкой. Обычно мне это не нужно, но, что ж, для анального секса она очень даже нужна.

Хотя на данный момент это моя грудь, и она вся в смазке. Он размазывает ее так, словно втирает в кожу, делая мне массаж, только ни в малейшей степени не расслабляющий. Плавное нажатие пальцев воспламеняет мои нервы, тепло растет с каждым движением. Язык дразнит один из моих сосков, уже твердый и умоляющий.

Стон застревает у меня в горле, и я извиваюсь под ним, потянувшись к его шее, чтобы притянуть его ближе.

– Я сказал, не двигайся, – приказывает он, и я немедленно опускаю руку вниз. Вот черт. Командир.

Он берет мой сосок зубами и тянет. Всего лишь капля боли, но она вызывает поток электричества, пронизывающий меня до кончиков пальцев.

– Черт, – задыхаясь, произношу я.

Он останавливается.

– Я сказал, не разговаривать. Если ты не замолчишь, я сейчас же остановлюсь.

Я знаю, он серьезен, но тишина никогда не была моей сильной стороной. Сильно сжимаю губы вместе, пока не чувствую, как его рот возвращается к моему соску, снова облизывая и посасывая, пока между ног все не набухает так отчаянно, что не могу ничего с этим поделать.

Это пытка. Прекрасная, сладкая пытка.

С маской на глазах, нервами, борющимися против тишины, против естественного желания моего тела двигаться, прикасаться к нему, корчиться и умолять, мой мир горит и пылает, и я просто буду прахом в конце.

Его голова опускается ниже, облизывая центр моего живота, пока он не останавливается между моих ног. Я знаю, он наслаждается пыткой, бормоча что-то мне в кожу, когда оставляет дорожку из поцелуев вниз по моему животу, и затем, когда скользит длинным, влажным языком вниз к моим складочкам. Кожа там настолько чувствительна, что я чуть не вскрикиваю, когда он нежно кружит по ней, поддразнивая меня, приближаясь к моему клитору, а затем отступая.

– Пожалуйста, – стону я, не в силах сдержаться. Внезапно он шлепает меня по бедру. И сильно.

– Это твоё последнее предупреждение, – говорит он. Боже, его акцент и властный голос, он невероятно горяч, когда раздаёт приказы. Он был бы довольно отличным Домом, потому что хорош в боли и пытках. Только это не то, что он делает для меня, а то, что не делает. Он заставляет меня хотеть его так сильно, что я едва могу дышать.

Наконец его язык скользит вдоль моего клитора, и, пытаясь успокоиться, я резко всасываю воздух. Я в секунде от того, чтобы кончить, и он это знает. Он лихо обрабатывает меня, его язык щелкает быстро и так сильно, пока я набухаю под ним, что давление во мне все нарастает и нарастает.

Затем он отстраняется, и я хватаю ртом воздух.

Чертов дразнилкин.

– Тише, тише, – хрипло говорит он. – Ты очень хорошо справляешься. И я готов наградить тебя.

Он располагается на мне, и я чувствую, как помещает кончик своего твердого члена у моего входа. С медленной легкостью он толкается в меня, и я расширяюсь вокруг него, мое тело нуждается в нем и жаждет его. Через несколько секунд он входит до конца, он часть меня, и я не думаю, что когда-либо чувствовала себя настолько прекрасно растянутой.

– Ты ощущаешься так охрененно хорошо, – стонет он, выходя и толкаясь снова, его твёрдая длина проходится по всем правильным точкам. – Так хорошо. Так прекрасно. Знаешь, ты сводишь меня с ума. Все время. Каждую гребаную минуту.

Я задыхаюсь, когда он толкается сильнее, а затем замирает, и мне кажется, что он может оставить меня в качестве наказания, но он скользит внутрь. Лаклан начинает вколачиваться быстрее, глубже, и мне требуется вся сила воли, чтобы не потянуться к его твердой заднице и не удерживать его внутри.

Я чувствую, как пот капает с его тела на мое, и удивлена, как я еще не воспламенилась. Он скользит рукой вниз, сжимая кулак на основании члена, пока двигается во мне, и прерывистым, низким голосом говорит, насколько я совершенна, как сильно он любит меня, насколько сильно обожает трахать меня, какая я тугая, сладкая и мокрая. Мое сознание наполнено его грязными словечками, сердце наполнено его любовью, и мое влагалище наполнено каждым дюймом его толстого, твёрдого, как камень, члена.

Затем его пальцы скользят по моему клитору в едином ритме с его беспощадными толчками.

Один.

Два.

Огонь внутри меня потрескивает.

Щелчок.

Конец.

Я кончаю, громко постанывая, выкрикивая его имя, когда звезды появляются под маской, и мое тело взрывается горячим потоком нервов. Я извиваюсь, уплывая в чистое блаженство. Прочь, прочь, прочь.

Черт.

Этот мужчина.

– Еще не все, лапочка, – говорит он, выходя из меня, пока я все еще пульсирую вокруг него.

Он медленно двигается вперед по мне, все еще расставив ноги, пока прокладывает путь выше, и я чувствую, как его шарики трутся о мой живот, пока не останавливаются чуть ниже груди.

О, да. Вот оно.

– У меня есть разрешение помочь тебе? – спрашиваю я, прочищая горло.

– Есть, – говорит он, позиционируя свой член, горячий и влажный, между моими грудями, а затем сжимает их, подталкивая к середине. У меня не самая большая грудь для такого рода вещей, но, когда я кладу руки на его и действительно сжимаю их, это работает.

Он скользит членом вперед-назад между ними по смазке, и я наслаждаюсь первобытным звуком его ворчания и стонов над собой, когда он работает все усерднее. Несколько раз он выскальзывает, но я отпихиваю его руки, чтобы он мог схватить изголовье. У меня лучше получается сжать грудь, и действительно заставить его почувствовать это.

– Ох, бл*дь. Трахни меня, – стонет он. – Твои сиськи. Ты невероятна, лапочка.

Да, черт возьми, я такая.

Его движения становятся быстрее, и я знаю, он кончит в любую секунду. То, как прерывается его дыхание, как напрягаются бедра, маленькие звуки, которые он, вероятно, не знает, что издает. Отчаянные звуки. Нуждающиеся. Звуки, которые говорят мне, что я завожу его, как ничто другое в этом мире.

Я, черт возьми, живу ради этих звуков.

И он кончает. Кончает с хриплым криком, и сперма разлетается по моей шее и лицу, горячая, влажная, липкая. Лично мне нравится, когда он кончает на меня, это грязно, непристойно и так развратно. Как чертово животное. На этот раз я просто благодарна за маску для глаз, потому что, наверное, ослепла бы от спермы, попавшей в глаза. Я слышала, что она хороша для кожи, но не слишком уверена насчет зрения.

Он стонет, выкрикивая мое имя, тяжело дыша в течение нескольких минут, прежде чем добирается до салфеток рядом с кроватью и деликатно очищает меня.

Я снимаю маску, моргаю, глядя на него. У него на лице румянец, глаза полуприкрыты. На лице покой и безмятежность. И он прекрасен.

– Доброе утро, – говорю ему, когда он ложится рядом, притягивая меня ближе.

– Доброе утро, – его хриплый, вальяжный ответ.

Вместе мы лежим там, потерянные в простынях и руках друг друга, и в тишине не слышно ничего, кроме наших бьющих сердец.

От этого я почти засыпаю, но он нежно трясет меня за плечо.

– Пойдем, сводим собак в парк, – говорит он мне, поднимаясь с постели. – Если Эмили росла в Калифорнии, прежде чем стала бездомной, она, вероятно, никогда раньше не видела снега. Она с ума сойдет от радости.

– Я сойду с ума от радости, – говорю я, подражая его акценту. Я неохотно оставляю тепло одеяла, и посторгазмическое блаженство все еще затуманивает мой разум, но, если не принимать во внимание тот факт, что у меня никогда раньше не было снежного Рождества, я вообще всего лишь несколько раз в жизни видела снег.

Быстро одеваюсь, натягивая тренировочные штаны на флисе, пушистые носки и толстый свитер (или «джемпер», как его называет Лаклан и все остальные в этой стране). Собаки сходят с ума. Лионель бегает по кругу в гостиной, Эмили прячется под журнальным столиком и лает, а сладкий старичок Джо, стуча хвостом о пол, сидит у двери в ожидании своего поводка.

Мы одеваем намордники на Джо и Лионеля – хотя меня не было в Великобритании около трех месяцев или около того, я надеялась, что они перестанут воспринимать эту породу, как опасную, но нет – надеваем наши пальто и спускаемся вниз по лестнице и на улицу.

– Ничего себе, – говорю я, когда мы стоим на крыльце, разглядывая зимнюю сказку. Мое дыхание замерзает в воздухе и уплывает, утреннее солнце пробирается сквозь низкие облака и освещает снег в столбах бледного золота. Я не могу придумать другого места, которое было бы таким же красивым, как укутанный в снег Эдинбург. Все каменные ряды домов выглядят так, будто сделаны из пряников. На большинстве дверей висят рождественские огни и венки, а через некоторые окна можно увидеть гигантские деревья в гостиной, украшенные блестящей мишурой.

– Когда я проснулся сегодня утром, он все еще шел, – говорит Лаклан, прищурившись глядя на небо. – Надеялся, что к тому времени, как вернусь с бокса, он все еще будет идти.

– Здесь так красиво, – говорю ему, и, хотя мне хотелось бы увидеть снег, я также знаю, что Лаклан встает в шесть утра, а для меня об этом не может быть и речи. Иногда он идет заниматься боксом, иногда просто берет собак на долгую прогулку. Он справляется феноменально хорошо, пытаясь оставаться трезвым. Ходит к психоаналитику, принимает мягкие успокоительные. Кроме того, дополнительные упражнения, похоже, держат под контролем его демонов. Словно профессионально играть в регби было недостаточно, теперь он вынужден практически постоянно заниматься до изнеможения. Не то чтобы я жаловалась, его тело выглядит лучше, чем когда-либо, что я никогда не считала возможным, и это сделало его еще более активным в постели. Нам ведь многое нужно наверстать.

Он берет мою руку и сжимает. Другой держит поводок Эмили, пока я держу Джо и Лионеля, близнецов в намордниках. Наверное, они выглядят не такими устрашающими, когда их держу я, крошечная азиатка, а не Лаклан, большой, крутой и татуированный мужчина.

А еще Эмили боится всех, кроме него. Хотя сейчас она особенно испугана, широко раскрыв глаза, осторожно обнюхивает снег, шерсть встал дыбом.

Мы осторожно пробираемся по ступеням и переходим улицу, направляясь в парк. Я восхищаюсь тем, как снег мерцает на свету, холод в воздухе, кажется, изгоняет весь городской смог. Опираясь на массивное тело Лаклана, я чувствую себя абсолютно уютно. Счастливой. Какие бы сомнения у меня не были о приезде сюда, как бы все не было стремительно, сейчас, кажется, все это исчезло.

Тем не менее, нельзя игнорировать тот факт, что мне еще предстоит найти работу, не говоря уже о том, что на следующей неделе я проведу Рождество с его семьей в доме его деда на севере за пределами Абердина. Я пытаюсь не показывать Лаклану, как сильно это волнует меня. Знаю, я уже встречалась с его приемными родителями, Джессикой и Дональдом, но это было еще до того, как мы расстались, прежде чем моя мама умерла, до того, как наши жизни полетели к чертям. Я не видела их с тех пор, как вернулась – Лаклан был очень занят регби – и я на грани из-за встречи с его дедушкой Джорджем. Из того, что я слышала, он немного сварливый брюзга, и это сказал Лаклан, который редко говорит что-то плохое о ком-либо.

Пока мы проверяем, чисто ли в парке, прежде чем отпустить собак с поводков, Лионель и Джо роют снег, а Эмили все еще кажется сбитой с толку, я спрашиваю его:

– Как думаешь, в Абердине будет снег?

Он открывает рот, чтобы что-то сказать. Полагаю, он хочет ответить «может быть». Но просто улыбается, кивает один раз, а затем произносит:

– Да, думаю, будет, – притягивает меня ближе, оборачивая сильные руки вокруг моей талии, и изучает мое лицо, – ты переживаешь?

– По поводу снега?

Он прищуривается.

– По поводу Рождества. О том, что будешь в кругу моей семьи, когда ты не так уж часто бывала в их компании.

Не знаю, как этому мужчине удается так хорошо читать меня.

Я жую губы, жалея, что не взяла с собой какой-нибудь бальзам для губ.

– Да, немного. Я буду в порядке. Честно говоря, я больше беспокоюсь о том, как выбрать для всех них правильные рождественские подарки, – вздыхаю и склоняю голову к его груди. – И потом, я начинаю думать о деньгах на подарки, а затем, о том, как сильно хочу получить эту работу автора, а потом думаю, что случиться, если я ее не получу. Что я буду делать? А вот мне хочется, чтоб я могла просто... – я затихаю, с трудом сглатывая. – Хотела бы я, чтоб у меня была возможность поговорить об этом с мамой, хотя бы секунду, понимаешь?

Он сильно выдыхает и целует меня в макушку.

– Кайла, любимая, – мягко говорит он, – знаю, все это будет нелегко для тебя, и с удовольствием приму все, что ты сможешь мне дать. Но моя семья должна быть наименьшей из твоих забот. На самом деле. Им ничего не нужно на Рождество, и ты знаешь, они и так уже любят тебя.

– Я никогда не видела твоего дедушку, – бормочу я, – ты говорил, что он ворчун.

– Ага, – посмеиваясь, говорит он. – Ты же знаешь, я не склонен подслащивать пилюлю. Но если уж я в состоянии справиться с ним, то и у тебя получится. Кроме того, с возрастом он стал немного лучше.

– Я думала, ты говорил, что с возрастом он становится хуже.

– Полагаю, все зависит от Рождества, – говорит он, теперь звуча неуверенно. – Буду с тобой честным, вначале он не воспринимал меня как родственника. Считал меня паршивой овцой. Даже сейчас, хотя я должен быть благодарен, что он вообще считает меня семьей.

Я поднимаю на него глаза. Он, нахмурившись, смотрит вдаль, и я знаю, его затягивает в более темное место.

– Конечно, ты семья. У него было каких-то почти двадцать лет, чтобы привыкнуть к тебе. Ты МакГрегор. Ты – часть семьи.

Он кивает.

– Угу, – рассеянно соглашается. – Но он всегда относился ко мне иначе, чем к Бригсу, чего и следовало ожидать. Я просто понятия не имею, знает ли он о моем текущем состоянии. Джессика и Дональд, возможно, не упоминали мою... проблему.

Говоря это, он имеет в виду, что он алкоголик. Я знаю, признание подобного – первый шаг, но для Лаклана иногда еще тяжело говорить об этом вслух. Я не давлю на него. Он все делает хорошо, и точно знает, в чем его проблема.

Но оказывается, праздники это нечто такое, что может испортить жизнь. Все это время я беспокоилась о своих собственных проблемах, но вдруг стало ясно, что для него тоже не все так просто. Я и понятия не имела об отношениях Лаклана и его дедушки.

– Он любит выпивать? – спрашиваю я.

– Немного слишком, по моему мнению. Знаю, когда я еду домой и иду куда-то с Бригсом, никто не пьет при мне. И я ценю это. Но не знаю, как это будет с Джорджем. Он упрямый гаденыш. Но я справлюсь.

Сжимаю его руку, умоляюще глядя на него.

– И я помогу тебе справиться.

Он мягко улыбается мне, снег освещает его лицо.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Еще несколько минут мы стоим там, в этой зимней стране чудес, наблюдая, как Лионель резвится в снегу, Джо катается на спине, делая собачьих снежных ангелочков, а Эмили просто смотрит на этот холодный новый мир, совершенно не впечатленная им, как обычный старый Скрудж.

Ну и ладно, невозможно всё время выигрывать.

Глава 2

ЛАКЛАН

– Так что, когда собираешь попросить ее выйти за тебя?

Вопрос Бригса настолько неожиданный, что мне с трудом удается не выплюнуть кофе. Вместо этого, я им давлюсь.

– Что? – удается выдавить мне, когда я кашляю в руку, глаза слезятся. – Черт возьми, Бригс.

Он посылает мне слабую улыбку, ледяные голубые глаза определенно насмехаются надо мной. Он пожимает плечом, с наслаждением наблюдая за мной.

– Думаю, вполне уместный вопрос.

Проглатываю остатки кофе и откидываюсь на стул, качая головой.

– Это за этим ты меня позвал на кофе? Твоя мама тебя подговорила?

Улыбка исчезает.

– Нет. Совсем нет, – знаю, он хочет добавить, что и она моя мать тоже, несмотря на то, что я усыновлен, но на этот раз сдерживается. – Но не могу не заметить, что Кайла ради тебя переехала в Шотландию. Это не простая интрижка.

– Это никогда не было чем-то простым, – отвечаю я, посылая ему сдержанный взгляд. – И ты в курсе.

Он кивает, отлично зная, через что мы с Кайлой уже прошли, и, глядя в окно, стучит пальцем по краю деревянного стола. Температура была достаточно высокой, поэтому снег растаял, и хотя на улицах грязь, в данный момент в Эдинбурге есть что-то почти сказочное. Я делаю пометку, позже взять Кайлу на Принсес-стрит, чтобы действительно ощутить атмосферу праздника.

Хотя я встречаюсь с Бригсом раз в неделю или около того, было нечто такое в его голосе, что заставило меня подумать, у него есть, что сказать, помимо этого. И то, как он ерзает, когда обычно всегда достаточно спокоен, лишь усиливает мое подозрение.

– А почему мы на самом деле сегодня здесь? – осторожно спрашиваю его. – Не то чтобы я возражал, просто вижу, что у тебя что-то на уме, и это ни я и ни Кайла.

Кроме того, если честно, я рад сменить тему. То, что я чувствую по отношению к Кайле настолько сильное и настолько личное, что время от времени всепоглощающее. Я все еще не могу поверить, что она здесь, что она вернулась ко мне. Ради меня. Ради себя. Последнее, что я хочу сделать, это сглазить все, раздумывая о браке.

Не то чтобы эта мысль не приходила мне на ум.

Вообще-то она появляется у меня довольно часто. На самом деле, каждый раз, когда я чувствую, что меня затягивает в тень, каждый раз, когда мои руки дрожат из-за необходимости выпить, чтобы убежать от реальности, я думаю о ней. Думаю обо всем этом. Я думаю о человеке, которым должен быть ради нее, навсегда.

Эти мысли лишь успокаивают меня. И совершенно не пугают.

Но они могут напугать ее. Так что я оставляю их при себе. И даже, несмотря на то, что Бригс один из самых близких для меня людей, не хочу говорить об этом ему, еще нет.

Он перестает барабанить пальцами.

– Что ж, – медленно говорит он, – ты прав. – Прочищает горло и посылает мне обнадеживающий взгляд. – Мне предложили должность преподавателя.

Он говорит это настолько обыденно, что я мешкаю, прежде чем вымолвить:

– Правда?

– В Лондоне. Королевский колледж.

Я недоверчиво качаю головой. Бригс потерял работу здесь, в университете, когда несколько лет назад его жена и ребенок погибли в автомобильной катастрофе. Он нашел новое место осенью, но, к сожалению, из-за сокращения бюджета, они отпустили его через месяц или около того, что было полной лажей. Но это, Королевский колледж, именно нечто подобное он давно и хотел.

– Блестяще, – восклицаю я, наклоняясь и хлопая его по руке. Знаю, что ухмыляюсь, как дурак, надеясь, что он, наконец, сдастся и улыбнется. Мне ли говорить такое, но получить настоящую улыбку от Бригса в наши дни – непростая задача. – В киноведении?

Он поправляет шарф на шее.

– Да. Профессор киноискусства. Они хотят, чтобы я преподавал киноведение студентам старших курсов.

– Они хотят тебя? Хочешь сказать, ты у них есть.

– Я ещё не согласился.

Хмурюсь.

– Почему нет?

Он отводит взгляд и пожимает плечами.

– Работа в Лондоне.

– И? Тебе нравится Лондон.

– Да, нет, – быстро говорит он. – Да и ты здесь.

– Бригс, – медленно говорю я, – со мной все нормально. Правда. Я ценю твою заботу, но, ради Бога, это то, чего ты ждал. Работу. Так или иначе, ты будешь не так далеко от Эдинбурга. Уже рассказал Джессике и Дональду?

Он качает головой и делает глоток остывшего кофе.

– Нет. Расскажу. Просто хотел сказать тебе первому. Кажется, меня нужно уговаривать.

Царапаю бороду.

– Ну, приятель, не представляю, как тебя убедить. Все что я знаю, это именно то, чего ты хотел. Что тебе было необходимо.

И это правда. Нет необходимости упоминать, что его переезд из Эдинбурга, вероятней всего, пойдёт ему на пользу. Для него в этом городе слишком много воспоминаний. Каждый раз, когда мне жаль себя и свою собственную борьбу – мои пристрастия, проблемы с тем, что меня бросили в детстве – я вспоминаю о Бригсе и о том, что он потерял абсолютно все. Видеть, как он оправился от произошедшего, поразительно. Тот факт, что его будущее, наконец, открывается ему после всего произошедшего, не что иное, как чудо.

– Ага, – мягко говорит он. – Думаю, мне это необходимо.

– Так скажи им, что согласен.

Мгновение он изучает меня. В его глазах заметна вспышка чего-то непонятного, возможно, беспокойства, но не могу сказать, касается ли оно меня или его самого.

– Когда тебе начинать? – спрашиваю я.

– Не раньше следующего года. Осенью. Но я бы переехал туда в конце семестра, до лета. До начала занятий многое необходимо сделать, и я не собираюсь использовать подобную возможность, не подготовившись заранее.

– Ты же знаешь, это будет действительно хорошо для тебя. Снова стать профессором МакГрегором.

Наконец, на его лице появляется улыбка, широкая и, как всегда, обезоруживающая.

– Да, я буду скучать по Шотландии, это точно. Но перемены... я готов к ним. Смею думать, что и они готовы ко мне.

Хотя мы не связаны кровным родством, мы, во многих отношениях похожи. Как и я, Бригс не любит слишком долго размышлять над вещами, особенно теми, которые требуют долгих и напряжённых раздумий. Он заводит разговор о регби, лёгкая тема для нас обоих.

Но, пока он продолжает, высмеивая некоторые из моих игр, потому что это то, что он делает, я не могу не вернуться к тому, что вчера сказала Кайла о Рождестве. Как тяжело это будет для нее. И для Бригса оно будет не легче. И с алкоголем, который обычно все пьют по праздникам, стрессом, плюс необходимостью общаться с Джорджем, который, если честно, может быть расистом, а временами и категоричным мудаком, похоже, Рождество превращается в один сплошной ад.