Текст книги "Эльфийский бык (СИ)"
Автор книги: Карина Демина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 17
О сельском бытии и проблемах разной степени глобальности
Глава 17 О сельском бытии и проблемах разной степени глобальности
«Реальность – основная причина стресса для тех, кто имеет неосторожность с ней соприкоснуться».
Из размышлений о жизни, сделанных утром в понедельник.
Утро началось с птичьего вопля за окном и мухи. Муха, к сожалению, была не за окном, а вполне внутри дома. И черным вороном кружила над Иваном, время от времени присаживаясь то на левую щеку, то на правую. Прикосновение мушиных лапок ощущалось отчего-то ярко, заставляя вздрагивать, а потом щеки и вовсе начинали зудеть.
Иван честно попробовал отмахнуться.
Раз.
Другой.
Затем в голову пришла мысль использовать противомушиное заклятье, но следом Иван осознал, что заклятья этого не помнит.
Зато запахло свежим хлебом.
– Маги! – раздалось, перекрывая и петушиные голоса и мушиное гудение. – Эй, маги! Просыпайтесь! Солнце встало!
– Так то солнце, – простонал Бер где-то рядом, и Иван открыл-таки глаза.
Потолок.
Пятнистый почему-то и неровный. Вид этого потолка пробудил в душе воспоминания, а следом и стыд, ибо получалось…
Фигня получалась.
– Маги! – в дверь ударили. – Подъем! Утро зовет!
– Куда?
Бер вывалился из кровати. Надо сказать, что кровати стояли рядышком, аккурат в центре комнаты. Та была довольно большой, но ныне размер навевал тоску. У стены Иван поставил дядюшкин рюкзак и пару чемоданов, которые вчера решил разобрать, но…
Не сложилось.
Беровы тоже были здесь и тоже частично.
– На работу, – дверь открылась, впуская парня, которого Иван в первое мгновенье принял за Семена. Но потом понял, что ошибается. – Завтрак я принес!
– Завтрак… – Иван попытался встать, но получилось не сразу.
А ведь еще вчера эта странная конструкция кровати ему доверия не внушила. Железная сетка на железной раме. Кто до такого додумался-то?
И главное, на сетке лежал матрац, какой-то в колдобинах и еще пахнущий травой.
Но…
Он слишком устал, чтобы возмущаться.
– Завтрак, – Бер, упершись руками в спину, разогнулся. – Завтрак – это хорошо!
– От, и Аленка сказала, что надо бы покормить… – согласился парень и огляделся. – Обживаетесь? Тут-то мебели немного осталось.
Иван заметил.
Две кровати. Книжные полки. И стол вот, на который парень и поставил корзинку. Стулья опять же. Массивное сооружение, про которое Бер сказал, что это – печь и он в теории даже знает, как её растопить. Но топить не рискнули, потому как для этого нужны дрова, а еще на ночь глядя Иван не был готов экспериментировать ни с дровами, ни с печью. Что-то подсказывало, что в данном случае теория может разойтись с практикой.
Он попытался разогнуться.
За ночь железная сетка растянулась и провисла. Содержимое матраца где-то истончилось, где-то сбилось комками, и чувство было таким, что Ивана переехали этой смесью трактора и бронетранспортера, чья тень маячила за окном.
Он с трудом удержал стон.
– Молочка вот свеженького… с утренней дойки…
– Береслав, – Бер протянул руку. – Можно, Бер… а это – Иван.
– Серега, – парень руку пожал.
– Степанов брат?
– Ага, – он осклабился. – Нас вообще четверо… и Аленка.
Что-то такое Семен, кажется, говорил. Или нет? Вчерашний день ныне представлялся чем-то донельзя ненастоящим, вроде бреда, который случился, когда Иван выпил тот особый коктейль, который… он головой затряс, избавляясь от воспоминаний.
Правда, в тот раз обошлось без синяков.
– И блины… тетка Марфа принесла поутряни. А это… вы извините, мы про ужин вчера забыли, – из корзины появился огромный сверток. – То одно, то другое… вот и остался на коровнике…
– Ничего, – Бер потянулся до хруста в костях. – Воздух тут у вас свежий…
– А то!
За окном снова заорали.
– И петухи… – Иван проковылял к столу, чтобы упасть на жесткий стул. Стул хрустнул и покачнулся. Чтоб тебя…
Вскочить Иван успел.
– Я молотка принесу, – задумчиво произнес Серега. – И гвозди… тут-то, когда клуб закрыли, чего нужное, то народ разобрал… вот и осталось, чего осталось.
– Да я и без молотка, – Бер присел у стула, крутанул его, провел ладоням по дереву. – Тут элементарная реконструкция. Кстати, вполне антиквариат… лет ему около сотни… перетягивали явно. И жаль, такая форма характерная…
Сила его уходила в дерево, сращивая мелкие трещины, что расползлись по ножкам.
– … с нынешней обивкой совершенно не гармонирует.
Стул встал на место.
– Круто, – заценил Серега. – А ты только с мебелью так можешь?
– Ну… – Бер сунул нос в сверток и вытащил круглый толстый блин. – Сил у меня не то, чтобы много… я вообще больше по металлам… семейная склонность.
Иван молча сел и почесался.
Бока зудели со страшной силой. И спина. И плечи. И поглядев на руки, он убедился, что вчерашнее столкновение с крапивой не прошло даром. Пузыри сдулись, зато кожа расцвела всеми оттенками красного, порой переходящего в пурпур.
– Чегой это? – Серега тоже увидел и нахмурился. – Лишай? Не заразный?
– Аллергия, – буркнул Иван, с трудом удерживаясь, чтобы не почесать зудящую руку. Или плечо. Или спину. Или хоть что-нибудь.
– А… главное, что не лишай. Ты сметанкою помажь. Полегчает.
– Обязательно.
Бер, глянув сочувственно, протянул сложенный пополам блин.
– Ешь, – сказал он. – А то на тебя глядеть тошно…
Иван и откусил.
Блин был не таким, как дома. Никакой нежной сладости и хрустящего кружевного края… толстый, вязкий еще и кисловатый. Пожалуй, в другом случае Иван бы отказался.
Но, во-первых, неудобно. Завтрак вот принесли… и если так-то, блины всяко лучше дядюшкиных консервов. Во-вторых, банально хотелось есть.
Серега вот отказываться не стал.
Оседлал стульчик.
Блин взял.
И молока себе налил. В кружку. Железную. Иван не представлял, что кружки можно делать из железа. Правда, Бер вчера заявил, что это не совсем железо, а алюминий, но с точки зрения Ивана разница была не велика.
Благо, кружек хватало.
А вот молоко было… не таким. Не сказать, чтобы невкусным. Просто… не таким и все тут. Теплое. Сладкое. Пахнущее непривычно, оно как-то удивительным образом сочеталось с кисловатостью блинов и в целом… в целом – жить, оказывается, можно.
Так Иван думал ровно до тех пор, пока Бер, облизав пальцы, не спросил:
– А сеть у вас тут вообще ловит?
Вчера они только убедились, что связи нет.
– Сеть?
– Ну, мобильная связь… интернет там… гугл! – Бер поднял палец и уставился на Серегу. Тот – на Бера.
– Гугл, – Серега кивнул. – На сосне и гугл есть.
– На какой сосне?
– А от там, – Серега махнул рукой. – На пригорочке сосна растет. Если на нее забраться, то будет вам и мобильная связь, и интернет с гуглом…
Ивану подумалось сперва, что шутит.
Над приезжими.
Приезжих ведь нигде не любят.
– Ты… серьезно? – Беру, кажется, в голову та же мысль пришла.
– Так… низинка у нас тут. И леса кругом. Заповедные. Вышка одна, в райцентре которая, до нас и не добивает толком.
– А как вы тут живете? – липкий ужас проник в самое сердце.
Иван достал аппарат, убеждаясь, что ничего-то с прошлого вечера не изменилась. И… выходит, что не изменится⁈ Как такое возможно? Двадцать первый век, а у них ни связи, ни интернета⁈
– Так… неплохо. В домах телефон есть. И у Петровича в конторе, если надо-то… ну и кому сильно, тот и на сосну могет. У меня брательник туда вон лазает постоянно. В городе аппарату купил, – Серега кивнул на Иванов. – Ось такой… или похожий. Смотреть чего-то там начал… бабень одну. Очень ему понравилась… эта… как её… блохерша…
– Блогерша, – поправил Бер, в глазах которого читались ужас пополам с растерянностью.
– Во-во… так теперь каждый вечер на сосну прется… дурак.
– Почему дурак?
– Баб не в интернетах ваших искать надобно. А в округе… – Серега тяжко вздохнул. – Правда… ныне не выходит как-то…
– Баб искать?
Телефон Иван убрал подальше, чтоб не травил душу и сердце. И дал себе слово, что к сосне наведается. Вот сразу после завтрака.
– Так были же ж… вчера? – Бер тоже телефон спрятал.
– Это ж Вельяминовы девки… нам с ними… куда нам с ними.
– Почему?
– Да… так, – Серега встал. – Если поснедали, то собирайтесь. Велено вас по округе поводить, чтоб там поглядели то, да сё… хозяйство нашее. Так что пройдемся, а там и на поля… трактор Семка, вижу, бросил… иродище. Ничего, бате скажу, так он ему всыплет, ишь, придумал…
С ворчанием этим Серега направился к двери. И шел медленно, а Иван смотрел, как под Серегиным весом прогибаются, поскрипывают доски пола.
Показалось вдруг, что массивная фигура нового знакомого поплыла…
– А батя у вас кто? – поинтересовался Бер, натягивая футболку.
Та была мятой, но хотя бы чистой.
– Кузнец, – Серега обернулся в дверях. – Я вас тоже познакомлю…
– Да, может…
– Надо. В общем, собирайтесь. Во дворе жду…
И вышел.
– Что-то с ним не то, – сказал Иван и поскреб шею, ибо чесалась она неимоверно. В машине где-то валялась аптечка, но Иван сомневался, что в ней есть что-то противоаллергенное.
– Тут, если ты не заметил, со всеми не то… гугл на сосне. Чтоб их…
– Знаешь, – Иван вытащил из груды вещей, которые вчера просто-напросто вывали на пол, футболку. – Одно успокаивает…
– Что?
– Если этот Серегин братец такой же, как он сам, то сосна будет очень и очень крепкой.
Серега стоял, прислонившись к забору, отчего забор этот опасно накренился, почти легши на землю. В свете дневном он казался почти обыкновенным, разве что огромным, но Беру подумалось, что собственные его братья и побольше будут. Велибор так точно.
Но в Волотовых иная кровь текла.
А тут что?
Воздух деревенский и экология? Молоко с блинами?
– Ну, идем? – Серега потянулся и с трудом зевок сдержал.
– Не выспался?
– Да… так… загулял маленько, – глаза его были синими и ясными. – От тут у нас, стало быть, клуб стоял… хороший был. Тут и библиотека имелась, и кружки эти… самодеятельности.
– А какие именно? – Беру вспомнилось, что ему надо еще эту самую самодеятельность организовывать, причем желательно так, чтоб подотчетно.
– Так… всякие… шили там. Вышивали, вроде… это к жене Петровича надобно. Она все подробно скажет… а нам туда.
Туда – это на улицу.
Улица, как Бер отметил, была довольно широкой и то ли начиналась от клуба, то ли, что скорее, к нему вела. Слева и справа, отделенные от мощеной дороги заборами, виднелись дома.
– А Подкозельск – большой город?
– Город? – хмыкнул Серега. – Какой город… деревня… нет, вроде лет так с полста тому вроде как собирались сделать поселком городского типа, да… не сложилось. Теперь и вовсе…
Он махнул рукой.
– Местные, которые из давнишних, то живут, но старики большею частью. Ну или Петровичевой жены племянницы. Они у нас на фермах, доярками. А так-то молодежь в города все больше подалась… там и работа. И тырнеты эти ваши, – пробурчал Серега недовольно.
– А у вас с работой как?
– Тяжко у нас с работой, – Серега ступал неспешно, позволяя оглядеться. Хотя на что глядеть? Забор синий. Забор зеленый. Лавочки. На ближайшей вон кот придремал, клубком свернувшись. Дальше – куры в пыли валяются… – В прежние-то времена все земли-то окрест Вельяминовские были. Вот и кормились с них. Поля, луга… коров разводили. Сыры делали. Такие, которые к императорскому дворцу поставляли. Еще вон лес многое давал… и ныне моя сестрица вон травки собирает, людей пользует.
– Она целительница?
– Тю… какая целительница, так, знахарка. Кой-чего умеет…
Одна улица пересекалась с другой, которая от первой ничем-то не отличалась, краска на заборах, кажется, была такой же.
– Прежде-то и больничка своя имелась, и школа… школу вон, закрыли. Сказано, что невыгодно держать по-за ради десятка детишек. Теперь автобус возит туда-сюда. Ну и больничка… раз в неделю приезжает целитель из района и то, если дорогу не развезет.
Иван повел плечами, вспомнивши давешнюю лужу. Целителя он понимал.
– А если что-то срочное?
– Ну, тогда трактор вон довезет до району. А так-то наши больше к Аленке ходят. Да и люд у нас в целом здоровый… – Серега поглядел на Бера, на Ивана. – И вы поздоровеете на свежем-то воздухе!
– Да мы как-то… – начал было Иван, за что получил дружеский хлопок по плечу, от которого едва не согнулся. – Мы… в тренажерку… ходим. Железо тягать.
– Ну, туточки тренажерки нету… но ты в кузницу приходи, ежели чего. У бати тоже железа всякого-разного хватает. Натягаешься вволю.
– С-спасибо.
– Та не за что… значится, там у нас улица. Там еще одна. Магазин Петрович держит… ну как, магазин. Он из района привозит чего надобно. Можно записаться. Ну и автолавка бывает. Если…
– Дорогу не развезет? – Иван нервно хохотнул.
– Во! Понимаешь!
Кажется, это не было шуткой.
– Машину вашу я глянул одним глазом. Там ничего страшного. Сегодня-завтра переберу, подсушу. А там пользуйтесь. Хорошая… крепкая. Не какой-то там джип… с ними одна морока.
– Так, – Бер проводил взглядом улицу, что уходила вдаль. А и вправду деревня-то немаленькая. – Как вышло… что работы нет? Вельяминовы прогорели?
Серега остановился резко так.
И развернувшись наклонился, носом к носу. Ноздри его дернулись, и пахнуло зверем, выдавая скрытую силу.
– Вельяминовых, – палец ткнулся в грудь Бера. – Не трожь!
– Я и не собираюсь, – взгляд получилось выдержать, потому как Бер, может, и послабее всех, но тоже Волотов. А потому негоже бояться и отступать. – Мне знать надо. И ему!
– Надо, – Серега разом успокоился. – Значится, надо… в общем, давняя история… влипли как-то… по дури… сперва одни в столицы подались, за счастьем. Не сиделось туточки…
Теперь он шел довольно быстро. И приходилось подстраиваться, да так, что едва не бежать.
– Не нашли счастья?
– Вляпались в разбирательства с одними там… вроде вся правда за Вельяминовыми была, да только вышло, что те, столичные, все выкрутили, перекрутили, и вышло, что уже вроде и Вельяминовы виновные. Штрафу им присудили. Этих… за суд…
– Издержки?
– Их вот. А денег на счетах не оказалось, потому как сынок Вельяминов очень супружницу свою любил. Она же ж любила наряды и веселье всякое. Ну и пришлось старшему землями торговать… сперва одни продал, после другие… оказалось, что некоторые земли вроде как в залоге. Думали тогда, что уже все, да батюшка-император спохватился, видать. Ну и денег дал, вроде как земли Вельяминовские выкупил и Вельяминовым же вернул, типа в управление.
– Доверительное?
– А хрен его знает. Но, мыслю, что доверял, если вернул. Тогда крепко недобрый год выдался… младшего супружница, про долги прознавши, бросить вздумала. А он не отошел в стороночку, как ей думалось, а повздорил с жениным полюбовником…
Надо же, какие страсти.
– … и оттого удар сердечный приключился. Вот… а там и дочка его старшая, Людмила, преставилась после родов. И остались от всего рода старик, Любима, младшая, стало быть, его внучка. Ей на тот раз года четыре было. И новорожденная правнучка, Марусина мать. Василисою нарекли. Дед-то как-то пытался все поправить. И мы помогали, чай, не чужие. Как-то даже выправляться оно стало, да здоровье подвело. Старый он был. И столько вон навалилось. Тут и вода заговоренная не поможет. Но Любиму до восемнадцати дотянул, а там и ушел.
Было странно даже не то, что подобная история приключилась. Если так-то, то история вполне даже обыкновенная. Странным было, что её вот так просто, не чинясь, рассказывают чужим по сути людям. Обычно такие вот истории становятся тайнами, секретами, которые род хранит со всей тщательностью.
– Любима с Василисой вместе росли. Не как тетка с племянницей, сестрами, считай, были… с хозяйством, конечно, пробовали управиться, с малых-то лет при деде, да сам понимаешь, куда им.
Бер на всякий случай кивнул, хотя не очень понимал, в чем проблема.
Матушка его со всем родовым имуществом весьма себе ловко управлялась.
– Там еще год неудачный случился, один, после другой. Земля долго по Вельяминовым горюет, а старик корнями в нее крепко вошел. Вот и пошло, то возвратные заморозки, которые весь цвет побили, и считай, яблоневый сад впустую простоял. Потом еще дожди зарядили в июле, все, что на корню было, погнило… силы-то у девок отвадить беду не хватило. А дальше и в городе не заладилось. Со старым-то Вельяминовым купцы боялись шутковать, знали, что норов крут. А девки? Вот один раз за товар не рассчитались, другой… какие-то там штрафы, санкции выползли… еще от векселя батюшкины появились, которые он вроде как давал, когда еще живым был. Ну и сыпаться все начало дальше.
На дорогу выбралась гусиное семейство. Огромные белоснежные птицы – Бер не был уверен, что нормальные гуси вырастают до таких размеров – важно шествовали друг за другом. И лишь старший повернулся в сторону людей, вытянул змеиную шею и, раскрыв клюв, зашипел, упреждая.
– Не шали, – миролюбиво произнес Серега. – Ну а там еще и женилась Любима неудачно. Хотела найти кого, чтоб, значит, дела поправить. Только оказалось, что муженьку все это хозяйство не надобно… она понесла сразу, а дело это тяжкое, вот и оставила… муженек же скоренько в столицы свалил. А после и из столицы с какой-то там… письмецо только прислал, что, мол, прощай и все такое. За этим же ж письмом и кредиторы нагрянули, и даже следователь какой-то приезжал, искал… не нашли. Но и Любиму это крепко подкосило… Вельяминовы хорошие люди. Только сердце у них слабое…
Гуси проплыли мимо, направляясь куда-то по своим важным, гусиным делам. Бер проводил их взглядом.
– Вот и вышло, что Васька и осталась одна с дитями…
– С какими? – Бер осознал, что, залюбовавшись белыми птицами что-то да пропустил.
– С Марусей. И Таськой…
– Так они сестры?
– Ага… нам он туда… сейчас аккурат сады начнутся. Сады у нас старые… сейчас-то Петрович сказывал, все больше иные сажают, мелкие такие… типа яблони быстро плоды начинают давать, только и живут недолго. А наши-то старые…
– Погоди, – Иван, слегка отставший, догнал провожатого. – А сейчас что? С делами на ферме?
– Что, что… хрень полная. Еще и Свириденко этот…
Глава 18
Где случается беседа в высоких кабинетах
Глава 18 Где случается беседа в высоких кабинетах
«Я проверялась. Вы больны не мною».
Нехорошее начало одной сложной беседы о жизни и ея обстоятельствах.
Кошкин, отложив в сторону папку, достать которую оказалось не так и просто, почесал подбородок – опять пробивалась щетина. И ведь брился же ж недавно, а она опять. Впрочем, щетина была злом привычным, в отличие от бумаг.
Они заставили задуматься.
Крепко так задумался.
Не столько над содержимым, в котором, если разобраться, не было ничего особо секретного, сколько над тем, стоит ли говорить матушке.
– Павел Иванович, – в селекторе раздался голос секретаря. – К вам к вам князь Чесменов. Ему не назначено…
– Пашка, скажи своему олуху, что я и без назначений заглянуть могу.
Чесменов сам открыл дверь и от секретаря отмахнулся, велевши:
– Кофе сделай. Черный. Крепкий. Сливки и сахар можешь не подавать. Лимоны найдутся?
– Доброго дня, Яков Павлович, – Кошкин поднялся навстречу. – Рад премного…
И секретарю кивнул, подтверждая, что сам справится. Вовсе тот даже не олух. Удивительно толковый паренек, пусть и неродовитый, и силой обделенный, но секретарю сила ни к чему.
Главное, голова работает.
А это уже много.
– Вы по делу или как…
– По делу, – князь осмотрелся. – Небогато живешь, Пашенька…
– Да обыкновенно, – Кошкин тоже глянул и плечами пожал. Кабинет, как кабинет. Шкафы. Стол. Кресла. Мебель добротная, а что еще надобно?
– Скорее уж необыкновенно, – Чесменов провел ладонью по спинке стула. – Давно я в таких… не бывал.
– В каких?
– В таких, где ни потолков с лепниною, ни золочения… – он присел в кресло и ногу за ногу закинул. Высокий. Худощавый. Чесменов не смотрелся на свои семь десятков лет. Он не был красив даже в годы молодые, а теперь к излишне крупным чертам лица прибавились седина, залысины и морщины.
Впрочем, взгляд князя был ясен.
Насмешлив.
И внимателен.
– И парня в приемной держишь, а не деву младую, взгляд посетителей радующую… того и гляди, слухи пойдут.
– Какие? – нахмурился Кошкин, ибо если князь о слухах заговорил, стало быть, уже пошли.
– Нехорошие…
– Вы меня за отсутствие девы младой поругать пришли?
– Поругать? Что ты… скорее уж душой отдохнуть. А то давече вот случилось заглянуть к… не важно… главное, по делу… кабинета такая, что впору верховых принимать, причем с лошадями вместе. За столом три девицы, одна другой краше, а на мягких диванах просители томятся. Сразу видать, что важный человек за дверью-то дубовой обретается. А ты…
Секретарь подал кофе и исчез.
– Хороший мальчик, – оценил князь, проводив взглядом. – Ты там извинись за олуха… это я на нервах. Нервы, они же ж не железные.
Чесменов крутанул запонку с синим камнем.
– И вообще, если тем же слухам верить, я давно уж в маразме… глубоком…
Чашечку он взял.
– Говоря по правде, надоело это все. Думал, в отставку подать, да не позволили. Вместо отставки и заслуженной, заметь, пенсии, очередное предписание выдали. В Подкозельск…
– Куда-куда?
– Вот, вижу, ты меня понимаешь… и дельце уже стребовал. Я только в архив заглянул, а мне уж там и говорят, что, мол, был князь Кошкин собственною персоной, и дело забрал. Под роспись.
Прозвучало упреком.
– А вам зачем? – Кошкин чуть нахмурился, впрочем, на Чесменова это впечатления не произвело. Он кофеек пригубил, прищурился этак, с насмешечкой. И поинтересовался.
– Матушка ваша как поживает? Здорова ли?
– Вполне. Ремонт затеяла…
– Это правильно. Это хорошо… ремонт – дело такое, надолго женщин отвлекает. Я, когда супружница моя покойная… – тут князь посмурнел, – хандрить начинала, тоже ремонты затеивал. Начну, а потом делами отговариваюсь. У нее душа и не выдерживает. Особенно, когда я начинал показывать, какие обои желаю или там мебель… любую депрессию, как рукой снимало. Доктора только диву давались, каковую этот самый ремонт целительскую силу имеет.
– Княже, – Кошкин осознал, что совершенно запутался. – А можно как-нибудь конкретно? Чего вам от меня-то надо?
– Да чтоб я сам знал… – Чесменов чашечку отставил. – Слушай… а кофе-то хороший.
– Еще одну?
– С радостью бы, но целители не велят, – князь потер грудь. – Сердце, говорят… давление… и ни один ремонт тут не поможет. Да и… некому его делать.
Это было произнесено с немалою тоской.
– Сочувствую.
С покойной княгиней Чесменовой Кошкин лично знаком не был. Но тоска, которой потянуло от князя, заставляла подобраться. И по слухам супругу князь весьма любил, и именно после смерти её занялся государевыми делами, проявляя в оных к огорчению многих немалое рвение.
– Случается порой, что мы мыслим себя всемогущими… гордыней полнимся, чувством собственного величия, – теперь горечь была явною. – А потом случается нечто… вроде пьяного идиота за рулем, который вылетает на встречную, на скорости в двести километров в час… и ты понимаешь, что всего твоего могущества, величия не хватит, чтобы вернуть… ладно, что-то повело меня. Мне бы с матушкой твоей встретиться, Паша.
– Зачем?
– А то ты не знаешь. Дело читал.
– Читал, – Кошкин сцепил руки и глянул хмуро. – А оно при чем?
– Вроде бы и не при чем, если так-то… но вот чуется, что не так все просто.
– Её показания тут, – Кошкин подвинул папку. – Если надо. Ничего нового…
– Показания, Пашенька, это показания… они, верю, запротоколированы. А еще вычищены, вылизаны до крайности. И попало в них лишь то, что сочли нужным. Соответствующим… подтверждающим, так сказать, основные выводы следствия.
Это да.
Не то, чтобы матушкин рассказ противоречил тому, что Кошкин прочел. Нет… тот, кто вел дело, был умен и опытом обладал немалым. А потому умел подавать информацию правильно, так, что складывалось впечатление, будто и вправду имел место заговор двух юных дурочек, не вполне осознающих последствия своих поступков, против одного бедного благородного юноши.
– Мне надо впечатления, Пашенька. Личные…
– Матушка не любит вспоминать ту историю.
– Охотно верю, – спокойно произнес князь. – И я обещаю, что проявлю всю возможную деликатность…
– Но зачем вам оно?
Не то, чтобы князю и вправду нужно было дозволения. Его полномочия вполне позволяли обратиться к матушке напрямую, как пригласив её в Особый отдел, так и просто явившись в гости. И потому визит нынешний стоило расценивать исключительно, как изъявление доброй воли.
Этакую своего рода вежливость.
– Сложно… выразить, – Чесменов постучал пальцем по столешнице. – Порой случается, что вроде бы прямых доказательств чего бы то ни было нет, а чуешь… чуешь этакое, невыразимое, которое прямо требует пойти туда…
– … не знаю, куда…
– Вот именно, Пашенька… и ты ищешь, ищешь… незнамо где, незнамо чего. Рыскаешь по теням.
Хрящеватый нос Чесменова дернулся.
– И много нарыскали? Обмен. Честный.
– Честный? – хитро прищурился князь и руку протянул, которую Кошкин пожимал осторожно, поскольку была та полупрозрачная и тонка. Но ответное рукопожатие оказалось вдруг стальным. – Тогда давай честно. Я всегда честность жаловал. Так вот… Вельяминовы род древний. И твоего постарше будут, и моего… таких во всей Империи едва ли дюжина наберется. И та дюжина весьма этой древностью озабочена, а потому держится близ трона, преференций требуя.
– За древность?
– И за нее тоже… ну да не тебе рассказывать. Деньги, власть. Ресурсы. Чем род старше, тем больше у него было возможностей получить все это. И те, кто получал, богатели и властью ширились. А вот Вельяминовы отчего-то сидят в своем Подкозельске, который деревня деревней, и носа в столицы не кажут. Должностей не требуют, девиц своих на невестины ярмарки не возят, как и сами на них не ходят…
– Может… – Кошкин пальцем ткнул в папку, содержимое которой до сих пор оставило горькое послевкусие, которое кофеем не смыть.
– Да нет, они и до той поры как раз-то… точнее, как раз до этой самой истории о Вельяминовых не то, чтобы не знали, но такое вот… знаешь, случается ощущение обычности, что вроде бы и есть такие, но где-то там, далеко… если бы касалось человека, я бы сказал, что имеет место отвод глаз. Но чтобы на весь род наложить? И главное, нельзя их вовсе затворниками назвать. В столице являлись, дела опять же вели со многими купеческими домами.
– Сыры продавали?
– Главным образом… я ради интереса поискал. Если лет пятьдесят тому Вельяминовские сыры многим были известны, то теперь лишь в «Метрополе» и удалось отыскать… золотые, право слово. И как сказано, купить их можно исключительно по записи. А запись на некоторые сорта на пару лет, я тебе скажу.
– Тогда откуда долги-то? Если золотые и по записи…
– Вот и это мне интересно… весьма интересно… как и то, отчего тот же «Метрополь» сыры закупает у некоего Свириденко… – князь слегка призадумался. – Весьма… одиозная личность.
– А сыры-то неплохие?
– Неплохие? Скажем так… я в очередь вписался… и даже почти решил взятку предложить, но потом подумалось, что как-то оно… неудобно, что ли. Да и еду в Подкозельск. К истокам, так сказать… авось и получится о прямых покупках договориться.
На лице Чесменова появилось премечтательное выражение, впрочем, держалось оно недолго.
– Так вот, Вельяминовы жили себе тихо, впрочем, от службы государственной не уклонялись. Время от времени кто-то из рода в армию шел… прочие растили там коров, коз и кто еще молоко дает…
– Пингвины?
– Вы тоже этот бред смотрели? – оживился князь.
– Присутствовал, так сказать, при рождении великой идеи освоения Арктических просторов, – Кошкин надеялся, что голос его звучит в достаточной степени серьезно.
– Вот-вот, так всем и говорите, а то… мало ли. Но пингвинов, думаю, в Подкозельске не держали… к Вельяминовым возвращаясь. Жили они, женились… как понимаю, без оглядки на родовитость и порой даже приданое.
– Вы хорошо успели поработать.
Кошкину подумалось, что Чесменов не зря славился своей дотошностью. И вправду въедливый, если не поленился родословную проверить.
– А то, никогда не знаешь, что в деле пригодится… так вот, обычно пару искали средь соседей ближних или дальних, пока Михайло Вельяминов, служивший при гвардии, не обручился с девицей Пашкевич, Феодосией. Причем вторым браком. От первого у него дочь осталась.
– Людмила.
Эту часть истории Кошкин уже знал.
– Она самая. Позже появилась и вторая девочка, Любава. А вот тут некоторые интересные моменты… сколь понимаю, Феодосия привыкла к красивой жизни, поелику осталось семейство в Петербурге. Людмила же, жившая до того с дедом, отправилась в пансион. Полагаю, старику не понравилась идея договорного брака…
– Это…
– В отчеты не попало? Меж тем в архиве имеется подписанный договор. Людмилу Вельяминову сговорили за некоего Свириденко Потапа Игнатьевича… и вот ты говорил, зачем та история… затем, что жаловались аккурат на некоего Свириденко Игната Потаповича…
– Погоди…
– Сын, – подсказал князь. – Того самого Потапа Игнатовича. Договор весьма любопытный, к слову… начиная с того, что на момент его подписания невесте было шесть, а жениху – двадцать шесть. Свириденко – род купеческий, титулом обзаведшийся относительно недавно. Богатый… и в день подписания договора некоторые закладные Михайло Вельяминова оказались погашены. Да и банковский заем, им взятый, выплачен.
– Вот… – Кошкин и не нашелся, что добавить.
Чесменов криво усмехнулся.
– Практика договорных браков вполне обычна. Это сейчас вон свобода воли, самовыражения… индивидуальность… во времена моей молодости был род и его интересы. Только сомневаюсь, что этот брак был в интересах Вельяминовых. Да и не вышло ничего. Договор по итогам этой вот историйки, которая в бумагах сохранена, был расторгнут в одностороннем порядке. Полагаю, Свириденко оскорбились до глубины души, а оскобленными, выставили к Вельяминовым счет немалый. Оказалось, что Михайло Вельяминов множил долги с небывалой легкостью… старый Вельяминов кое-как выплатил… тогда-то и пришлось продавать земли.
– И скупил их этот… Свириденко?
– Именно. Он женился… жена родила сына. И тихо скончалась.
– Сама?
– Жалоб и заявлений не было. Может, и сама… хотя с чего помирать одаренной и сильной девице, если дитя у неё от немага, а потому перенапряжение силы вряд ли возможно.
– Людмила Вельяминова тоже умерла.
– Вот! Как и ваша матушка… извините, если лезу не туда.
– А если скажу, что не туда, перестанете лезть? – поинтересовался Кошкин.
– Не дождетесь. Это… весьма показательный пример.
Наверное, стоило бы оскорбиться. Или и вправду сказать, что Чесменов перебарщивает, но Кошкин промолчал.
– Ваш отец одаренный, как и вы. И силы вы немалой. Если ваша мать была женщиной обычной, эта беременность далась ей тяжело. Сейчас, если есть хотя бы намек, что у неодаренной женщины будет одаренное дитя, её ставят на особый учет… Людмила Вельяминова, думаю, умерла от тоски, как бы банально это ни звучало. Или от совести. Оказалось же, что она не только опозорила род, но и поставила его в… финансово неудобную ситуацию. Полагаю, как и многим особам юным, ей казалось, что лучше уж умереть, чем так вот. Она и умерла. Бывает, когда человек всею душой стремиться к смерти. Тогда и целители бессильны.
