Текст книги "Динамическое равновесие (СИ)"
Автор книги: Карина Демина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
И вообще, нечего на нее орать!
И вовсе она не упряма… права просто. Неужели это так сложно признать? И его доказательства через систему Слэнджера здесь никуда не годятся, потому что…
…а бумага закончилась. И грифельная доска тоже, руки в мелу, и платье, и есть хочется жутко… и за окнами тьма стоит. Это сколько же они… часы бьют полночь.
Муж сидит на полу. И сама Люта рядом, вытирает руки о юбки, все равно ведь испорчены. Мама бы ругалась, а вот мужу, кажется, все равно. Выходит, в чем-то у мужа перед мамой преимущества имеются. Он нос трет, стирая меловое пятно.
– Кажется, я немного увлекся.
Люта кивнула: такое и с ней бывает, но все равно она права!
– Люта, – муж подбирал измятые, а порой и порванные листы, складывал на колене и локтем придавливал. – Мне жаль, что сегодня ты…
Смутился.
Надо же, а Люта не знала, что он смущаться способен. И милый такой, взъерошенный.
– Этого больше не повторится.
– Ты про любовницу?
Кивнул. И добавил:
– Любовницы больше нет…
А глаза сделались грустные-прегрустные.
– Не переживай, – Люта протянула ему пару смятых бумажек и, не удержавшись, погладила мужа по плечу, – мы тебе новую найдем. Лучше прежней.
Три недели спустя.
– Как тебе вон та? – Инголф передал театральный бинокль.
– В красном?
– В синем.
– Не подходит, – Люта пристально разглядывала дамочку в синем атласе.
– Почему?
– Слишком толстая…
…дама и вправду была несколько упитанна.
– Ее клавесин точно не выдержит.
Инголф фыркнул и повернул Люту влево, поинтересовавшись:
– А леди Ульмер?
– Это которая в зеленом? Тощая…
– Зато клавесин выдержит, – сказал муж на ухо. К этой его манере в уши тыкаться Люта почти привыкла. Да и вообще привыкла… хороший он… и в мастерскую пускает, только спорит вечно, не желая признавать, что ничего-то в тонких полях не понимает.
…а синхронизация ему вообще не дается.
Но ведь гордый.
– Выдержать, может, и выдержит, но… – Люта окинула леди Ульмер цепким взглядом. – Она ж его костями поцарапает… и ладно, если только клавесин, а вдруг и ты пострадаешь?
Леди Ульмер в роли любовницы Люте категорически не нравилась.
– Тогда, быть может, леди Эграй? – Инголф оперся о парапет. – Очень достойная дама.
О да, главное достоинство леди Эграй, щедро окаймленное кружевом, было видно и без бинокля. Оно вздымалось, и Люта разве что не слышала, как трещит под напором бело-розовой, какой-то зефирной плоти, ткань…
– Нет, – решительно сказала она, убирая бинокль за спину.
– Почему?
– У нее прикус неправильный!
– И что? Я ж себе не собаку выбираю, а любовницу…
– Вот именно! – Люта подняла палец. – В этом кроется твоя огромная ошибка!
– Какая же? – муж смотрел сверху вниз… с улыбкой?
Надо же, он улыбаться умеет… и даже становится симпатичен. Не то, чтобы совсем, но…
…но леди Эграй его не заслуживает!
– К выбору собаки ты подходишь более тщательно, чем к выбору любовницы. А должно быть наоборот…
– То есть, прикус проверять обязательно?
– Конечно! И прикус. И остроту зрения… слух…
– Нюх и мягкость хода… – со смешком добавил Инголф.
– В каком смысле?
– Ну… если подходить серьезно, то лошадей я выбираю не менее тщательно, чем собак.
Издевается?
А по выражению лица и не поймешь.
– Но принцип я понял, – это он снова на ухо произнес и шепотом, от которого по коже мурашки побежали. – Быть может… леди Кирстен? Уверен, что с прикусом у нее полный порядок.
И не только с прикусом. Упомянутая леди была до отвращения хороша. Люта разглядывала ее несколько минут, с каждым мгновением раздражаясь все больше. Это было абсолютно бессовестно со стороны леди Кирстен выглядеть настолько совершенной.
– Нет, – все-таки вынесла вердикт Люта и, предваряя вопрос, добавила. – У нее есть существенный недостаток…
– Какой?
– Ревнивый муж…
– Тогда кто? – Инголф не отступил, и признаться, Люте нравилось, что он рядом. И руки на плечах… неприлично, наверное, но тепло.
Надежно.
– Вот та, – она указала на даму в платье из лиловой парчи.
– Она же старая!
– И вовсе не старая. Твоего возраста. Я узнавала.
– Даже так?
– Конечно, или ты думаешь, что я отдам мужа первой встречной? А это сразу видно, женщина надежная… будешь в хороших руках. У нее, между прочим, много любовников было.
– И?
– Что "и"? Значит, опытная, – Люта прикусила губу, чтобы не расхохотаться. – Если популярная. Это, можно сказать, не мой выбор…
– А чей?
– Общества!
Тихий смех был ответом.
– Люта, ты чудо…
…еще какое.
И он тоже, когда смотрит вот так, в глаза, и щурится немного. Люта тихонько вздохнула… отчего-то ей было невыносимо грустно. Спеша избавиться от грусти, она сказала:
– Ну вот, тебе любовницу мы нашли. Осталось найти мне любовника.
– Зачем?
– Будем дружить домами…
…супругу идея почему-то не понравилась.
– Боюсь, – растягивая гласные произнес он, – не получится. У вас, моя дорогая, есть один очень существенный недостаток…
…Люта и сама знала, что далека от совершенства, но вот чтобы существенный…
– И какой же? – дрогнувшим голосом поинтересовалась она. Инголф коснулся губами уха и очень-очень тихо сказал:
– Ревнивый муж.
…что-то у него сегодня настроение больно веселое. Все шутит…
…признай, что я права! – она лежала на ковре и болтала ногами. Юбки сбились, и домашние туфли соскочили, потерялись где-то среди разложенных бумаг, из-за которых ковра и не видать было.
– Не признаю.
Инголф сунул под нос гусиное перышко.
– Но я права!
– И что?
– Смеешься?
– Смеюсь.
– Я дура, да? – Люта сунула карандаш за ухо и легла, упершись подбородком в сложенные ладони. – Я дура и тебе за меня стыдно.
– Почему?
– Потому что женщины должны быть другими.
– Какими?
– Другими, как… леди Эмери…
…она приходила дважды, но визиты ее были коротки, что донельзя леди расстраивало.
– Женщины должны быть разными, – сказал Инголф, растягиваясь рядом.
Лохматый… и больше не застегивается на все пуговицы, сегодня и вовсе о пиджаке забыл, бросил на спинку стула. Вот и лежит близко, слишком близко, чтобы Люте о работе думалось, локти расставил… рукава рубашки закатаны, подтяжки съехали… а носки у него полосатые.
Желто-красные.
Он такие надевает, когда чем-то обеспокоен. И Люта точно знает, чем именно.
– Она поедет, – дотянувшись, она отняла перо.
– Знаю, что поедет. Вопрос в том, как быстро…
…дурацкое пари. Люта ему сразу так и сказала, а он снова разозлился, что она не в свое дело нос сует. И вообще нос этот слишком длинный, просто-таки не в меру любопытный нос.
– Быстро.
…гибридный двигатель впятеро мощнее керосинового, да и эта его идея создания газо-топливной смеси хороша… и вообще Инголф умный. Просто с синхронизацией полей у него не ладится.
– И корпус выдержит… и все будет хорошо.
– Утешаешь? – он пощекотал пером Лютин нос.
– Ага.
…но пари все равно дурацкое. Самоходный аппарат против четверки лошадей. Пять кругов… и значит, минимум дважды придется останавливаться на дозаправку.
Колеса выдержат.
Должны.
И лошади устанут, а вот экипаж… все это Люта уже проговаривала, и про себя, и вслух. Главное, чтобы кристаллы не повело. Все-таки тройное сжатие… и поля разнонаправленные, слабой мощности. Двигатель на высоких оборотах просто-напросто разорвет, а этот упрямец не желает признавать.
– О чем думаешь? – он перевернулся на спину, и разглядывал Люту сквозь ресницы. А ресницы-то светлые длинные и загибаются еще.
– О том, что времени у нас почти не осталось.
Пять дней! И неявка на ипподром приравнивается к проигрышу. А ему же самолюбие проиграть не позволит.
– Ясно, – как-то печально произнес Инголф.
…четыре дня и прогон.
Хлопок.
И черные клубы дыма, расползающиеся по старой конюшне.
– Я же говорила! – Люта от дыма заслоняется рукой, и платье пропитывается керосиновой вонью, как и волосы, и соломенная шляпка, смотревшаяся, надо признать, нелепо. – Он у тебя неуравновешен.
…три дня.
И двигатель опасно дребезжит, стоит подключить кристаллическую составляющую. Срывает клапана и острые струи пара пробивают тонкую жесть капота.
…два.
Инголф хмурый и язвит больше обычного, а за обедом ковыряет паровую котлету, кажется, не замечая, что перед ним.
– Пойду на керосиновом, – он отодвигает тарелку и встает. – Мощности хватит.
Продержаться – да, а вот четверку обойти… если лошадок выставят хороших, а так оно и будет, Инголф проиграет. А все из-за полей… треклятое недостижимое равновесие. Динамическое. Люте снились вереницы формул, а еще удрученный очередной неудачей супруг. Калибровка не шла.
И двигатель вновь и вновь рассыпался.
Поля и цифры. Решетка уравнений, которые не давались в руки, пусть бы Люта и пыталась их поймать. Она собирала уравнения в букеты, а Инголф отворачивался, презрительно поджав губы.
Сам он справится.
Конечно.
И ей к экипажу строго-настрого подходить запретил, как во сне, так и наяву. Оба Инголфа, нереальный и действительно существующий, были единодушны в своем решении.
А после последнего прогона Инголф исчез.
– К вечеру вернусь, – сказал он, щелкнув Люту по носу.
И не вернулся.
Ни к вечеру. Ни к полуночи. Ни к рассвету, который Люта встречала, нервно расхаживая по старой конюшне, в которой дремал готовый к испытаниям экипаж. Динамическое, мать его, равновесие… и голова трещит, не то от недосыпания, не то от злости. Нашел время исчезать!
…у нее ведь получилось.
Наверное.
Разновекторные поля и зеркала для синхронизации силового отката. Кристалл управляющим элементом… и калибровка клапанов, правда, в клапанах Люта уверена не была, все-таки здесь она больше теоретик.
…а Инголф исчез.
И куда, спрашивается?
Известно, куда… к кому…
…леди Эмери?
Да и неважно… у него напряжение и нервы, а еще – любовницы, которых – Люту любезно просветили – превеликое множество.
– Гад, – сказала Люта, пнув старые часы, которые отозвались нервозным звоном, и всхлипнула от обиды… тут пари срывается, а он к любовнице.
А ей что делать?
До дуэли – час… едва-едва хватит, чтобы добраться до поля…
Собственно говоря, а почему бы и нет?
Амазонка из сине-красного тартана не очень хорошо сочеталась с кожаным шлемом и очками. Шлем был великоват, и Люта долго возилась, пытаясь завязать его под горлом.
Ужас ужасный. И все-таки… а стекла в очках толстые, видно сквозь них не очень хорошо, но Инголф утверждал, что без стекол все куда как хуже.
Верить?
Она до последнего надеялась, что супруг вернется, а он… сволочь этакая.
– Мы подружимся, правда? – сказала она экипажу, с трудом подняв канистру с керосином. Бак наполнялся раздражающе медленно. Вторую канистру Люта пристроила рядом с водительским местом.
– Ну… тронулись, – она резко провернула рычаг, и мотор отозвался утробным урчанием.
Тронулись.
Медленно. Рывком, словно экипаж не до конца доверял Люте. Но стоило выбраться на дорогу, и машина пошла легче. Гуттаперчевые колеса прыгали по камням, корпус дребезжал, но мотор работал без сбоев. Чудесно… и день хороший…
Надо было бы шарфик купить.
А что, красота… ветерок в лицо дует, шарфик развевается. Редкие по утреннему часу прохожие застывают, должно быть, онемев от восторга.
На Саунтвейкском ипподроме Люту уже ждали. Нет, не ее, но какая разница? Зрителей собралось, словно и вправду бега затевались. Без пари, небось, не обошлось… интересно, на кого больше ставят? А лошади и вправду хороши: четверка шеракских иноходцев, по масти подобранная. Широкогрудые с горбатыми мордами и массивными ногами, эти не сойдут после первого круга, как и после второго… и третьего… и скорость, небось, держат хорошую.
– Леди? – возница подал руку, помогая выбраться из экипажа. – Что вы здесь делаете?
– Мне бы тоже это хотелось знать.
Супруг собственной персоной.
Помятый.
И злой, как… как супруг. Глаза сверкают, волосы дыбом торчат…
– Я, кажется, запретил тебе… – вцепился в плечи и трясет так, что зубы щелкают. – Близко подходить запретил!
Все на это смотрят.
Посмеиваются.
– А я все отладила… с полями, помнишь? И еще клапана, но насчет них я не совсем уверена…
Казалось, остынет, отпустит. Спасибо, конечно, не скажет, но хотя бы улыбнется… конечно. Инголф бросил взгляд на экипаж, а потом как рявкнул:
– Дура!
От голоса его грачи с тополей снялись, заорали…
– Сам дурак, – тихо сказала Люта. – Отпусти.
Как ни странно, руки разжал. И что теперь?
Ничего.
Вокруг – толпа. Смотрят. Улыбаются… и смеются, уже смеха не стесняясь. Пальцами тычут в Люту… дура? Как есть дура… и на рукаве машинное масло, когда только успела?
Вечно у нее, не как у людей.
– Я помочь хотела…
…только кому эта помощь нужна? Никому.
Наверное, ей и вправду лучше хозяйством заниматься. Ее силенок хватило, чтобы выстроить контур портала, благо, до дома недалеко. Хлопнуло, сжимаясь, пространство, и запах керосина пробрался в спальню.
Просто комната.
Просто дом.
И Люта, сняв очки, бросила на кровать, туда же отправила шлем. Глаза горели, и чем сильнее Люта их терла, тем сильней горели. Наверное, ветром надуло… конечно, ветром, а как иначе… и пройдет к вечеру.
…в заветной жестянке конфет не осталось, только пара гаек, которые неизвестно как в нее попали. Гайки Люта выбросила… и жестянку тоже.
Повзрослеть надо. И вести себя прилично… бумаги собрать, которые до сих пор в гостиной разбросаны… вытереть доску, от мела на пальцах кожа становится жесткой, шершавой.
Руки вымыть.
А бумаги… в камин, самое им там место. Сесть у огня, и прикармливать, глядя, как желтеют листы, изгибаются, и формулы вспыхивают одна за другой…
…динамическое равновесие.
Его не существует в природе, чтобы глобально…
…Инголфа выдал едкий запах дыма и еще, пожалуй, машинного масла… керосина… дерева и кожи. Конского пота…
– А мы проиграли.
Люта пожала плечами.
Все равно.
– Клапана полетели на третьем круге, – он сел на пол и отобрал последний лист. – Я тебе карамелек купил. Лимонных.
– Спасибо. Мне не хочется.
Инголф пожал плечами и сунул карамельку за щеку. А утверждал, что не любит.
– Люта… ты представляешь, что я пережил? Я пришел сказать, что признаю поражение…
– Что?
– И у кого проблема со слухом? – Инголф сгреб ее в охапку и подбородком о макушку потерся. – Я хоть и не страдаю недостатком уверенности в себе, но все же реалист. И желанием взорваться круге этак на втором за ради того чтобы что-то кому-то доказать, не горел…
– Отпусти!
– Ни в жизни. И не вертись, у тебя локти острые!
– А у тебя ребра твердые! И вообще…
…дурой и при всех.
– Люта, – он почесал нос о шею. – Представь, что я почувствовал, тебя увидев? На этом… чтоб его… чудовище… а если бы оно взорвалось по дороге?
– Но ведь не взорвалось!
– Но ведь могло, – возразил Инголф, целуя шею. – И еще керосин под ноги сунула… ты чем думала? Одна искра и… ожоги плохо заживают, поверь мне.
Он это про пятна?
И все равно…
– Не плачь, пожалуйста.
– Я не плачу… это ветром… в глаза надуло.
– Покажи.
И вывернуться не дает, разворачивает, поднимает подбородок и долго, пристально в глаза всматривается.
– Ветром, значит, – он подбирает слезинки, которых почему-то становится больше. – Конечно, ветром, как еще… ну прости меня, пожалуйста… я просто испугался.
– Ничего я твоей машине не сделала…
– Да причем тут машина? – Инголф гладил мокрые щеки. – Я за тебя испугался… девочка ты моя бестолковая…
– Бестолковая, значит?
– Еще какая… умная, а бестолковая. Что бы я без тебя делал?
…да уж без дела бы не остался. В городе еще много клавесинов, а столов и того больше. По тому, как супруг закашлялся, Люта поняла, что сказала это вслух.
– Ревнуешь? – поинтересовался шепотом, от которого по коже опять мурашки побежали.
– Нет.
И да… где вот он ночью шлялся?
– Я у знакомого был… совета спрашивал… и засиделись до утра…
Знакомый, значит… небось очередной "хороший друг".
– И этот знакомый давно и счастливо женат. Но мне нравится, что ты меня ревнуешь.
И оскалился, довольный. А между прочим, Люта все равно его еще не простила! И не знает, простит ли…
– Просто скажи, что мне сделать…
Она сказала. На ушко.
– Нет!
– И еще шарфик… клетчатый… представь, я еду, и он так красиво… или лучше белый?
– Люта… ты…
– Белый… – решила Люта и на всякий случай носом шмыгнула, чтобы супруг, раз уж он тут, усовестился. – Шелковый белый шарфик очень хорошо со шлемом смотреться будет…
– Да ни за что в жизни! Нет, шарфиков я тебе куплю столько, сколько скажешь, а вот остальное…
…какой упрямый…
– И не спорь!
Люта не спорит… она просто сидит себе тихонечко, слушает, как он на ухо сопит… уже не сопит, а мурлычет… и шею гладит… приятно это, оказывается… а еще и к платью потянулся… Люта не против.
Наверное.
Она глаза закроет, потому что с закрытыми глазами приятней… от него все еще керосином пахнет, и железом, и паленою резиной, но пальцы мягкие, нежные.
– Инголф, можно тебя попросить?
Пальцы на плече замерли.
– Понимаешь… эта твоя привычка… а тут столик хрупкий очень и…
Он развернул Люту и прижал палец к губам:
– Люта, помолчи… умоляю.
– А столик?
– Столик не пострадает. Честное слово… только помолчи…
Столик и вправду не пострадал.
