Текст книги "Тайна рукописи"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
– Я никогда не видела в тебе того, кем ты не можешь быть на самом деле, Иерихон, – страстно ответила Фиона, и даже я, невоспитанный невинный ребенок, поняла, что означает эта фраза – я услышала в ее голосе слепое признание в любви.
Бэрронс снова засмеялся.
– И вот в этом, моя дорогая Фиа, заключается главная ошибка всей женской половины человечества: они влюбляются в того, кем может быть мужчина. А мы слишком редко видим в себе то, что видите вы, и слишком редко соответствуем вашему вымышленному идеалу. Перестань придумывать себе черты того, кем я мог бы быть, и внимательно, пристально, оценивающе взгляни на того, кем я являюсь.
В моем воображении Бэрронс схватил ее за плечи при слове «взгляни» и не слишком нежно встряхнул.
Затем последовала долгая пауза, которую прорезало рваное, затрудненное женское дыхание, а потом снова тишина.
– Она останется, Фиа, – через некоторое время проворчал Бэрронс. – И ты смиришься с этим, не так ли?
Я уже подумала, что просто не услышала ее ответа, но тут Бэрронс повторил, теперь уже настойчиво:
– Я спросил, «не так ли», Фиа?
– Конечно, Иерихон, – мягко ответила Фиона. – Как пожелаешь.
Ее голос был мечтательным и беззаботным, почти детским.
Сбитая с толку внезапной сменой ее настроения, смущенная до крайности, я быстро вернулась в свое временное обиталище и забаррикадировалась стулом.
Позже вечером, уже после того как Бэрронс подходил к двери, чтобы всласть поорать на меня из-за того, что я отлучалась из магазина и рисковала его собственным ОС-детектором, а потом ушел, – да, Фиона меня заложила, – я стояла у окна спальни и смотрела в темноту. Мысли путались. Они прыгали и крутились в голове, словно осенние листья на ветру.
Где же дневник Алины? Не может быть, чтобы она его не вела. Если моя сестра была уверена, что влюбилась, она каждый вечер исписывала страницу за страницей о своем новом парне, особенно если учесть, что со мной она не обмолвилась о нем и словом. Думаю, если бы я и решилась попросить помощи у Бэрронса, то после его воплей под дверью я получила бы большое и жирное «нет». К тому же я не хотела обсуждать с ним мою маленькую встречу с эльфом, который представлял собой смерть от секса.
Был ли В'лейн действительно принцем Видимых? Так называемым «положительным персонажем»? Мне так не казалось. Однако все эльфы, должно быть, не особо любезны с ши-видящими. Хоть я и не признавалась, что я все-таки одна из них. Я все еще надеялась на то, что происходит нечто странное. На то, что я слишком долго сплю и мне снится длинный, отвратительный кошмар, который закончится, как только мне удастся проснуться. Или же меня сбила машина и я лежу в госпитале Ашфорда и ловлю коматозные галлюцинации.
Все что угодно было предпочтительнее, чем признание себя ши-видящей. Это было бы поражением, сознательной уступкой той странной темной лихорадке, которую я, похоже, подхватила, ступив на землю Ирландии. Сумасшествие началось той же ночью, когда я заметила эльфа в баре и получила по лбу от старой карги.
Сейчас, в ретроспективе, я понимаю, что та женщина вовсе не была сумасшедшей, она была ши-видящей и, вообще-то, той ночью спасла мне жизнь. Кто знает, что могло бы со мной произойти, если бы она не остановила меня и я выдала свою природу? «Гордиться своим происхождением», – сказала она.
Каким происхождением? Родословной ши-видящих? Каждый вопрос, который я задавала себе, порождал целый сонм себе подобных. Значит ли это, что моя мама тоже одна из них? Даже мысль об этом вызывала смех. Я не могла представить Рейни Лейн, которая с шумовкой в одной руке и кухонным полотенцем в другой притворяется, будто не видит эльфов, точно так же, как не могла представить Мэллиса, который прощает меня за кражу его камня и приглашает побродить по магазинам, чтобы вместе подобрать потрепанные шмотки для его верных готов. И не могла представить своего папу, консультанта по налогообложению, тщательно разыгрывающим эльфо-слепоту.
Мои мысли снова перескочили на В'лейна. Что, если эльф солгал мне и на самом деле он был Невидимым, который решил помочь своим собратьям убрать меня с дороги? А если он говорил мне правду, тогда почему Видимая Королева захотела получить книгу «самой смертоносной магии»? Что Эобил собиралась сделать с книгой, и каким образом, прежде всего, они умудрились эту книгу потерять?
Кому я могу доверять? Как мне вести себя?
Знала ли Алина то, чему я сейчас учусь? Бывала ли она у МакКейба и Мэллиса? Что случилось с ней после того, как она приехала в Дублин, что с ней происходило в течение этих месяцев? Как бы то ни было, она была в восторге от этого – поначалу. Неужели и моей сестре встретился человек, который показал ей темную изнанку мира, как это случилось со мной? Или она встретила эльфа, который соблазнил ее? « Он все время лгал мне, – сказала она. – Он один из них ». Под «ними» она подразумевала эльфов?
– О Боже, – прошептала я, парализованная этой мыслью.
Неужели Алина думала, что влюбилась в эльфа? Неужели он соблазнил ее, а потом использовал? Была ли она тоже ОС-детектором? И Нулем, как и я?
Я невольно повторяла ее судьбу шаг за шагом, двигалась тем же путем к тому же возможному результату – смерти.
Я мысленно перечислила тех, кто искал «Синсар Дабх»: это были Бэрронс, МакКейб, Мэллис, В'лейн и, по словам В'лейна, Королева Видимых. И, если принять во внимание сторожевых псов Невидимых, ошивавшихся возле МакКейба и Мэллиса, по крайней мере один большой и важный Невидимый, который может быть, а может и не быть упомянутым ими Гроссмейстером. Почему? Зачем все эти... люди, за неимением лучшего слова, охотятся? Неужели у всех у них одна и та же цель? А если так, что это за цель?
«Нельзя позволить им завладеть ею», – сказала Алина про «Синсар Дабх».
– Блин, сестричка, ты не могла выразиться более конкретно? – пробормотала я. – Кто не должен завладеть книгой?
Даже если по какой-то прихоти судьбы я найду эту проклятую штуку, я не только, как уже говорил Бэрронс, не смогу к ней прикоснуться – я не буду знать, что мне с ней дальше делать.
Я вздохнула. У меня была куча вопросов, и было абсолютно некому их задавать. Меня окружали люди, которые хранили свои секреты и шли к цели странными путями, – и все это для них было столь же естественно, как жить, дышать и, возможно, убивать. Стоит только взглянуть на мужчин, которые встретились мне за последнюю неделю: МакКейб, Мэллис, В'лейн, Бэрронс. Ни одного нормального. И все, как на подбор, крайне опасны. «Ягненок в городе волков, – назвал меня Бэрронс спустя некоторое время после нашей встречи. – Которому из них ты достанешься, хотел бы я знать?»
Секреты. У всех здесь свои секреты. Алина унесла свои тайны в могилу. Я не сомневалась, что попытки расспросить В'лейна при нашей следующей встрече, – я была не настолько глупа, чтобы поверить, будто он оставил меня в покое, – будут упражнением в бесполезности. Сомнительный принц мог ответить мне, но я ОС-детектор, а не детектор лжи. С Бэрронсом ситуация не лучше. Судя по небольшой сцене, которую устроила ему Фиона, у него тоже есть свои тайны, и каким-то образом получалось, что я в куда большей опасности, чем считала раньше.
А вот это уже умная мысль. Если сегодня утром я была твердо уверена, что рискую жизнью каждый раз, выходя из магазина, то теперь получалось, что и в магазине я в опасности!
Боже, как я скучала по дому! Скучала по прежней жизни. Скучала по «Кирпичному». По ночам воскресений, когда мы с друзьями барменами заканчивали смену. Скучала по набегам в «Хаддл-хаус» за свежими оладьями, – непременно в три часа ночи, после закрытия бара, – когда мы пытались как следует развеяться, чтобы потом уснуть. И я скучала по летним дням, когда самым сложным выбором в жизни был выбор озера, к которому мы поедем днем.
«Завтра мы встречаемся с Рурком О'Баннионом, мисс Лейн, – сказал мне Бэрронс из-за закрытой и забаррикадированной двери, которую до этого раза четыре попытался взять с налету, чтобы оторвать мне голову. – Он третий опасный игрок на этом поле. Помимо всего прочего, он управляет весьма прибыльным баром, названным его фамилией, в центре города. Это Старый Свет для богатых клиентов. Если у вас возникнут проблемы с гардеробом, Фиона поможет вам подобрать необходимое. И не выходите из магазина в мое отсутствие, мисс Лейн».
В три часа утра я смогла заснуть, предварительно открыв дверцу шкафа и включив свет по всей комнате и в ванной.
Рурк Роки О'Баннион родился в семье ирландских католиков, в грязи и бедности, и единственным его наследством оказались гены, давшие ему силу, выносливость и телосложение кулачного бойца еще до восемнадцатилетия. По тому, как он выглядел, кто-то мог бы заключить, что он «черный ирландец», однако испанской или меландженской крови в нем не было, скорей уж среди его предков оказался житель Саудовской Аравии, привнеся нечто дикое, темное и свирепое в линию О'Баннионов.
Роки родился в городе, контролируемом двумя ирландскими криминальными семьями, враждующими между собой – Хеллоранами и О'Кирни. Рурк О'Баннион пробился на самый верх своего круга, но этого ему оказалось недостаточно. Его амбиции простирались куда дальше – он хотел заполучить все. Однажды ночью, когда Роки было двадцать восемь лет от роду, все помощники Хеллоранов и О'Кирни и члены их семей, сыновья, внуки и беременные жены были убиты. Двадцать семь человек умерло в одну ночь, они оказались застрелены, взорваны, отравлены, зарезаны или задушены. В городе еще никогда не происходило ничего подобного. Группа безупречно орудовавших киллеров сработала повсюду – в ресторанах, домах, отелях и клубах, убийства произошли практически одновременно.
«Ужасно», – говорили многие. «Классная работа», – говорили другие. «Чисто сработано», – соглашались практически все, включая полицейских. На следующий же день внезапно разбогатевший Роки О'Баннион, чемпион по боксу и кумир множества молодых парней, покинул ринг и взялся контролировать различные предприятия, ранее принадлежавшие Хеллоранам и О'Кирни. Он заботился о работягах, о представителях низов общества, чьи надежды и банковские счета были практически на нуле, зато телевизоры и мечты были огромными, – и вел себя как герой, несмотря на свежую кровь на руках и группу бывших боксеров и преступников, которых втащил в бизнес вслед за собой.
То, что Рурк О'Баннион был «чертовски привлекательным» мужчиной, никому не вредило. Роки имел репутацию совратителя и дамского угодника, однако к его чести нужно сказать, что он никогда не нарушал своего собственного правила: не спал с чужими женами. Никогда. Человек, который не уважал ни чужую жизнь, ни закон, трепетно относился к таинству брака.
Я упоминала, что он был ирландским католиком? По городу бродила шутка, что в детстве О'Баннион прогулял школу именно в тот день, когда священник рассказывал о десяти заповедях, поэтому маленькому Роки достался лишь сокращенный конспект: «Не возжелай жены ближнего своего, но прибери к рукам все остальное».
Несмотря на столь колоритное описание, которое я получила от Бэрронса, чтобы ознакомиться с нашим третьим «гостеприимным» хозяином – и предполагаемой жертвой, как я начала вскорости думать, – я все равно оказалась не готова к тому, чтобы встретиться с противоречивой личностью – Роки О'Баннионом.
– Эй, Бэрронс, – сказала я. – Я совсем не думаю, что обворовать этого парня было бы хорошей идеей.
Я видела немало фильмов про мафию. Нельзя безнаказанно ограбить Крестного отца, – если, конечно, ты хочешь прожить еще достаточно долго и относительно счастливо. За мной и так охотилось множество страшных персон.
– Этот мост мы сожжем, когда доберемся до него, мисс Лейн, – ответил Иерихон.
Я взглянула на Бэрронса. Жизнь становилась все более странной. Сегодня он выбрал из своей невообразимой коллекции «ламборгини кантач», одну из трех моделей «вульф», что вышли в свет.
– Я думала, что в пословице говорится «когда преодолеем этот мост», Бэрронс, а не наоборот. Чего ты добиваешься, – чтобы все придурки, вампиры, эльфы и мафия этого города охотились за мной? Сколько раз, по-твоему, я должна перекрашивать волосы? Я не буду краситься в рыжий. И точка.
Как бы я ни любила яркие цвета, я не хочу превращать свою голову в апельсин!
Он рассмеялся. Чистый, неудержимый смех был такой редкостью для этого резкого, сдержанного типа, что я застыла и уставилась на выражение его лица.
– Забавно, мисс Лейн, – сказал Бэрронс. А потом добавил: – Хотите сесть за руль?
– А? – Я задохнулась. Да что с ним такое? С тех пор как я спустилась вниз, а это было незадолго до одиннадцати, одетая в неудобное платье Фионы, – когда я первый раз натянула его через голову, то несколько минут стояла, размышляя, не пропитано ли оно каким-нибудь ядом, от которого растворится вся моя кожа, – Бэрронс вел себя странно. И я просто не понимала почему. Он был... ну... игривым, другого слова я подобрать не могу. И пребывал в крайне веселом расположении духа. Он казался пьяным, но ум его работал так же остро, как и всегда. Если бы речь шла о каком-то другом человеке, я могла бы подумать, что он накачался наркотиками и теперь пребывает в состоянии измененного сознания. Но Бэрронс был слишком прагматичен для этого, его наркотиками были деньги, сила и власть.
Однако Иерихон был настолько наэлектризован жизнью, что воздух вокруг него практически потрескивал и шипел.
– Просто шучу, – сказал Бэрронс.
И это тоже выходило за рамки его обычного поведения. Иерихон Бэрронс не был склонен к юмору.
– Неумная шутка. Я мечтала сесть за руль... «ламборгини».
– Не можете произнести «кантач», мисс Лейн? – С его неопределимым акцентом это слово звучало как «каннташш» и казалось еще более непонятным.
– Могу, – раздраженно ответила я. – Но не буду. Мне мама не разрешает.
Он покосился на меня.
– Почему же, мисс Лейн?
– Потому что ругательство остается ругательством, вне зависимости от языка, которому оно принадлежит, – гордо сказала я. Я знала, что означает «кантач». Мой папа привил мне любовь к скоростным машинам. Я была маленькой семилетней девочкой, а он таскал меня с одного шоу экзотических машин на другое, за неимением сына, который мог бы разделить его страсть. Мы с ним вдвоем пронесли через годы страстную любовь ко всему быстрому и сверкающему. Итальянское «кантач» было почти эквивалентом английского «о... фигенная телка», именно такое впечатление, впрочем, и производила эта машина, однако я не видела причин произносить эти слова вслух. Раз уж я не могла спастись от прогрессирующей ненормальности моей жизни, я хотела сохранить хотя бы честь и достоинство.
– Похоже, вы разбираетесь в машинах, мисс Лейн, – пробормотал Бэрронс.
– Немного, – скромно ответила я.
На данный момент это признание было единственным, к чему подходило слово «скромно». Мы начали переезжать железнодорожные рельсы, и от тряски мои бедра подскочили вверх, а платье, облепившее мою фигуру как желе, поползло в том же направлении. Ладно, иногда мне не удается сохранить честь и достоинство. Иногда половина Дублина может лицезреть мою обнаженную грудь, и единственное, что меня утешало при воспоминании о вчерашней встрече с сексуально-смертоносным эльфом, – я была твердо уверена, что благодаря навеянным им чарам никто ничего не заметил.
Мы собирались преодолеть следующий ряд рельсов, и я сцепила руки, удерживая себя и платье на положенном месте. Когда мы проехали железную дорогу, я почувствовала тяжелый взгляд Бэрронса, скользящий по моим бедрам, жар этого взгляда, и, даже не поворачиваясь, я знала, что Иерихон уставился на меня с той же жадностью, что и в прошлый раз. Я не хотела на него смотреть, и следующие несколько миль мы пролетели в тишине, Бэрронс со своей давящей аурой занимал слишком много места в автомобиле, и странное чувство поглотило все пространство между нами.
– Видел новый «галлардо спайдер»? – выпалила я наконец.
– Нет, – спокойно ответил он. – Почему бы вам не рассказать о нем, мисс Лейн?
Игривые нотки исчезли из его тона, теперь голос был гортанным, напряженным.
Я притворилась, будто ничего не заметила, и начала изливать мед поэзии о V-10, о его резких, утонченных линиях и пятистах двенадцати лошадках под капотом, которые, хоть и не могли победить «порше 911 турбо» в тесте на разгон, но все же оставались яркой, впечатляющей силой. Прежде чем я это осознала, мы уже тормозили у заведения О'Банниона и его работники отыскивали свободное место для нашего автомобиля – оно оказалось между майбаховскими «седаном» и «лимузином». Работники О'Банниона были людьми, что показалось мне приятным разнообразием.
Сознаюсь, что оставила отпечатки пальцев на творениях «Майбах». Я была не в силах не погладить их, проходя мимо, и жалела, что не могу признаться папе в том, что трогала такую прелесть. Если бы я жила другой жизнью, той, в которой Алину не убили, а я не попала в оживший ночной кошмар, я позвонила бы папе по мобильному в этот самый момент и описала бы ему двухтурбинный седан пятьдесят седьмой модели с V-12, туристический – «Для тех, кто хочет водить собственный „майбах“». Описала бы все, начиная с внутренней начинки и заканчивая черным лаком, который контрастировал с дорогущей кремовой кожей салона. А папа наверняка настаивал бы на обилии деталей – и обязательно спросил бы: не могу ли я сбегать в ближайший магазин за одноразовым фотоаппаратом или даже за десятью?
Но Алина была убита, а мои родители все еще пребывали в депрессии, и звонить сейчас папе не имело смысла. Я знала, поскольку звонила домой чуть раньше, как только закончила одеваться. Без пятнадцати одиннадцать вечера в Дублине означало, что в Джорджии еще ранний вечер. Я сидела на краю своей временной кровати, смотрела на чулки, которые крепились к поясу с подвязками, высокие тонкие каблуки, красное овальное родимое пятно на груди и удивлялась тому, во что превратилась.
Папа был пьян, когда поднял трубку. Я долгие годы не слышала его пьяного голоса. Шесть с половиной, если быть точной. С тех самых пор как его брат погиб по дороге на собственную свадьбу, оставив свою соломенную вдову беременной, а мой папа в тот момент стоял у алтаря, свидетель покойника... Я повесила трубку, как только услышала заплетающийся папин голос, не в силах справиться с собой. Мне нужно было опереться на чье-то уверенное плечо, и я была абсолютно не в состоянии подставлять свои плечи другим.
– Будьте начеку, мисс Лейн, – предупредил Бэрронс, его голос раздался у самого моего уха, вырвав меня с края той темной пропасти, в которую готово было свалиться мое сознание. – Осторожность вам не помешает.
Обняв меня левой рукой за талию, правой он подхватил меня под локоть, слегка поглаживая тыльной стороной пальцев мою грудь, и повел в сторону входа, встречаясь взглядом с каждым мужчиной, смелым или глупым настолько, чтобы опустить глаза на все, находящееся ниже моего подбородка.
Игру в гляделки Бэрронс выигрывал с блеском, остальные отводили глаза. Он не мог бы дать понять яснее, что считает меня своей собственностью.
Как только мы вошли в бар, я все поняла. Именно этим и являлись женщины, сидевшие там: прекрасной, лощеной, ухоженной до блеска, мило смеющейся, ярко украшенной собственностью. Трофеями. Они даже не были людьми, личностями, они были лишь отражением своих мужчин. Эти женщины, которых охраняли столь же ревностно, сколь любовно баловали, сияли и переливались, словно бриллианты, показывая миру, как успешны их мужья, какими гигантами они являются.
Радуга Мак была бы здесь так же неуместна, как дикобраз в магазине домашних животных. Я выпрямила спину, высоко подняла голову и притворилась, что две трети моего гибкого молодого тела не обнажены коротеньким обтягивающим черным платьем с открытой спиной и глубоким декольте.
Бэрронса здесь знали. Мы шли по залу, отвечая на кивки и приветствия, и если отвлечься на минутку от того количества оружия, которое таскали при себе здешние завсегдатаи, в заведении О'Банниона было мило и очаровательно.
Я плотнее прислонилась к Бэрронсу, чтобы прошептать ему на ухо свой вопрос (даже на каблуках я была приблизительно на голову ниже его):
– У тебя при себе есть пистолет?
Я очень надеялась услышать, что да.
Его губы скривились, скользнув по моим волосам, когда он ответил:
– В таких местах пистолет является дополнительным шансом быстро умереть, мисс Лейн. Не волнуйтесь, я не собираюсь здесь никого злить.
Он кивнул низенькому, но невероятно толстому мужчине, жующему сигару и держащему в каждой мамонтообразной руке по красавице.
– По крайней мере, сейчас, – пробормотал Иерихон, когда мы прошли дальше.
Мы заняли столик в дальнем конце зала, и Иерихон заказал обед и выпивку для нас обоих.
– С чего ты взял, что я хочу среднепрожаренный бифштекс? – спросила я. – Или что мне нравится салат «цезарь»? Ты ведь даже не спросил меня.
– Смотрите по сторонам и учитесь, мисс Лейн. В этом заведении ни один официант не примет заказ от женщины. В ресторане О'Банниона вы едите то, что для вас заказали, нравится вам это или нет. Добро пожаловать в старые добрые времена, мисс Лейн, когда мужчины приказывали, а женщины повиновались. А если дамам что-то не нравилось, они притворялись, что это не так.
Ого! А я-то думала, что на Глубоком Юге плохо живется. К счастью, я люблю бифштексы, вне зависимости от того, до какой степени они прожарены, и могу съесть любой салат, особенно если за эту невероятно дорогую еду платит кто-то другой. Так что я быстро расправилась со своей порцией. В тот день я съела лишь две тарелки каши и действительно была голодна. Когда я покончила с едой и подняла глаза на Бэрронса, то обнаружила, что его тарелка все еще полна, и приподняла бровь.
Он подтолкнул тарелку ко мне.
– Я поел раньше, – сказал Иерихон.
– Так зачем было заказывать? – спросила я так отчетливо, как это только возможно с полным ртом вкуснейшего «филе миньон».
– Нельзя прийти в заведение О'Банниона и не потратить здесь деньги, – ответил Бэрронс.
– Звучит так, словно у него есть множество глупых правил, – пробормотала я.
Именно в этот момент у нашего столика появился массивный мужчина с костистыми руками, плоским носом и деформированными от ударов ушами.
– Рад снова встретить вас, мистер Бэрронс. Мистер О'Баннион приглашает вас и вашу спутницу пройти в задние комнаты и поздороваться.
Это было, в общем-то, даже не приглашение, да никто и не собирался преподносить фразу подобным образом. Бэрронс тут же встал, поднял меня, снова прижал к себе и потащил вслед за бывшим боксером, держа так, словно я была слепой и могла налететь на стену без его поддержки – урезанная версия «суррогатной жены».
«Задние комнаты» оказались другим домом, расположенным на довольно большом расстоянии от ресторана. Расстояние измерялось вертикально: мы спускались в подземелье, следуя за человеком О'Банниона через кухню, длинный лестничный пролет, а после в хорошо освещенный, сырой каменный туннель. По пути мы проходили мимо других ответвлений этого туннеля, которые оказались либо заложены кирпичом, либо перекрыты тяжелыми стальными дверями, и Бэрронс прошептал мне на ухо:
– В некоторых частях Дублина под основным городом располагается еще и подземный.
– Жутко, – пробормотала я, когда мы подошли ко второй, тоже довольно длинной лестнице, ведущей вниз.
Думаю, я ожидала чего-то похожего на старые фильмы: кучки безнравственных мужчин с квадратными челюстями, которые собрались в задымленной сигарами комнате. Пропитанные потом рубашки, расстегнутая кобура и сигара прекрасно дополняли бы картину. Мужчины должны были бы играть в покер с высокими ставками, а на стенах комнаты я ожидала увидеть множество плакатов с обнаженными женщинами.
Вместо этого взгляду предстала дюжина аккуратно, по-деловому одетых мужчин, тихо разговаривавших между собой в просторной, со вкусом обставленной комнате с мебелью красного дерева, обитой кожей. Единственным женским портретом на стене была «Мадонна с младенцем». Однако Мадонна была не одна: вся комната была увешана иконами. Висевшие в помещении книжные полки были заставлены такой коллекцией Библий, что даже у Папы Римского в душе зашевелилась бы зависть. К тому же повсюду были распятия из серебра, золота, дерева и даже одно пластиковое, из тех, что раздаются бесплатно «блуждающим во тьме». Над письменным столом висела серия из двенадцати полотен, изображающих последние дни Христа. Над камином была репродукция «Тайной вечери». В дальнем конце комнаты виднелись два канделябра, уставленные горящими свечами, между ними стоял богато украшенный старинный реликварий. Одному Богу известно, что в нем хранилось – вполне возможно, зуб или исцеляющая кость какого-то неизвестного святого.
Крепко сбитый темноволосый мужчина стоял к нам спиной за этим старинным реликварием– ш яссе .
Я притворилась, что споткнулась о порог, Бэрронс подхватил меня.
– О-сс , – многозначительно прошипела я. Хоть мы и не сговаривались о коде, думаю, Иерихон прекрасно понял, что я имею в виду. Я сказала ему, что ОС, объект силы, был где-то рядом. Пусть не в этой комнате, но рядом. Внезапная боль в животе, казалось, поднималась откуда-то снизу, от ступней, и поэтому я решила, что эта вещь, чем бы она ни была, находится прямо под нами, в том месте, которое Бэрронс назвал «подземным городом».
Если Бэрронс и понял мой не особо умный намек, он ничем себя не выдал. Плотно сжав челюсти, он не сводил глаз с человека у реликвария.
Когда мужчина повернулся к нам лицом, двое Невидимых, стоявших по бокам от него, тоже обернулись. Какой бы большой и злобный Невидимый ни охотился за «Синсар Дабх», он и сюда послал своих ищеек. Наш неизвестный соперник интересовался теми же людьми, что и Бэрронс: МакКейбом, Мэллисом, а теперь и О'Баннионом. Однако, в отличие от Носорогов, следивших за МакКейбом и Мэллисом, эти не насылали никаких чар, чтобы притвориться людьми, что поначалу удивило меня, а потом я поняла, что они в этом просто не нуждались. В своем настоящем облике они были невидимы для всех, кроме ши-видящих, таких как Бэрронс и я, а мы являлись довольно редкой породой. Я понятия не имела, почему эти Носороги решили оставаться невидимыми вместо того, чтобы войти в реальность и влиться в банду О'Банниона, как сделали их сородичи в случае с МакКейбом и Мэллисом. Однако, раз уж они так решили, мне вообще не следовало на них смотреть. По крайней мере, когда Невидимые притворяются людьми, я могу глядеть на них, какие бы чары они ни напускали, и ничем не выдать себя. Но, поскольку эти Носороги прятались от людей, мне нельзя было останавливать на них взгляд. Что проще сказать, чем сделать, ведь настолько чуждые твари непроизвольно приковывали внимание.
Получив от Бэрронса толчок под ребра, я сфокусировалась на человеке, стоявшем между тварями, который был, без сомнения, О'Баннионом.
Я сразу поняла, почему он достиг тех высот, которые теперь занимал. В любом столетии этот человек был бы бойцом, лидером, ведущим за собой остальных. Темноволосый, сильный, два метра грациозности, мускулы перекатываются под черными штанами, белой рубашкой и ладно сшитой итальянской кожаной курткой. О'Баннион двигался с уверенностью человека, который твердо знает: малейшее его желание – закон для остального мира. Его коротко остриженные волосы были густыми, зубы – безупречными и белыми, как и полагается зубам бывшего боксера с деньгами. Когда Роки улыбался, как, например, сейчас, Бэрронсу, казалось, что белая молния освещает его темную, ирландскую, демоническую сущность.
– Рад снова видеть тебя, Бэрронс.
Бэрронс кивнул:
– О'Баннион.
– Что привело тебя сегодня?
Бэрронс пробормотал что-то вроде комплимента здешней кухне, и они перешли к обсуждению текущих проблем, с которыми столкнулась одна из судоходных компаний О'Банниона в здешних доках. Бэрронс слышал кое-что на улицах, и это «что-то», по его словам, могло помочь решить проблему.
Я наблюдала за ними во время разговора. Роки О'Баннион был цельной, двухметровой мускулистой харизмой. Он относился к тому типу людей, которому стараются подражать мужчины. А женщины мечтают, чтобы этот человек затащил их в постель. В буквальном смысле слова затащил, – поскольку такой мужчина будет доминировать над любой женщиной. Я не сомневалась, что этот могущественный и просто сильный, грубоватый, но привлекательный ирландец с челюстью, словно выточенной из камня, является хладнокровным убийцей. А если учитывать его попытки проложить себе дорогу в рай, залепляя пластырем религиозного пыла зияющие раны своих грехов, он не просто убийца, он законченный психопат.
Однако ничто не могло поколебать ту симпатию, которую во мне вызывал О'Баннион, и вот в чем заключалась главная особенность этого человека. Я бунтовала против этого влечения, однако в то же время понимала, что если он направит свою демоническую ирландскую харизму на меня, если эти темные, глубоко посаженные глаза с интересом уставятся в мою сторону, меня, боюсь, захлестнет удовольствие. Даже если я знаю, что должна бежать от него как можно скорее и дальше, и по одной только этой причине Роки О'Баннион, так его растак, пугал меня.
Я была удивлена, заметив, что Бэрронсу тут так же неуютно, как и мне, и это меня не на шутку взволновало. Ничто не могло обеспокоить Иерихона Бэрронса, однако я четко видела, как напряглось его тело, как застыли черты лица, а вокруг глаз и рта обозначились морщинки. Недавняя игривость слетела с него в один миг. Он снова был подтянут, напряжен и сосредоточен, казалось даже, что его смуглая кожа необычно побледнела. Бэрронс был выше О'Банниона на несколько сантиметров и гораздо крепче, однако обычная жизненная сила, которую Иерихон всегда излучал, в этот момент словно... поблекла, и у меня возникло внезапное ощущение того, что девяносто процентов Иерихона Бэрронса отсутствуют здесь и сейчас, чрезвычайно занятые чем-то другим, и лишь десять процентов находятся в этой комнате, уделяя внимание нашему гостеприимному хозяину.
– Прекрасная женщина, Иерихон, – заметил О'Баннион, поворачиваясь – как я и боялась – в мою сторону. И, чего я тоже опасалась, я вспыхнула. Боксер шагнул ближе, обошел меня, оглядел со всех сторон, и в его глотке возник хриплый, одобрительный звук.
– Привлекательна, не правда ли? – ответил Бэрронс.
– Не ирландка, – заключил О'Баннион.
– Американка.
– Католичка?
– Протестантка, – сказал Бэрронс.
Я не опровергла его молниеносно придуманную ложь.
– Как жаль. – Внимание Роки снова переключилось на Бэрронса, и я наконец-то смогла свободно вздохнуть. – Рад видеть тебя, Иерихон. Если ты услышишь что-то по поводу решения моих проблем с доками...
