Текст книги "Биография Бога: Все, что человечество успело узнать"
Автор книги: Карен Армстронг
Жанры:
Религиоведение
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Cвоими чудесами Иисус обязан «силе» Божьей, действовавшей в нем. Он считал, что любой человек, который доверяет Богу в достаточной степени, может совершать еще более великие деяния.
Однако, подобно Хони, Иисус ясно давал понять: своими чудесами он обязан «силе» Божьей, действовавшей в нем. Он считал, что любой человек, который доверяет Богу в достаточной степени, может совершать еще более великие деяния. [311]311
Мф 17:20.
[Закрыть]Отметим, что чудеса не занимают центральное место в Евангелиях. Более того, евангелисты относятся к ним неоднозначно. Марк сообщает, что слава об исцелениях разносилась широко, но Иисус просил помалкивать о них. [312]312
Мк 1:44; 8:26; 7:36.
[Закрыть]Матфей снижает роль чудес, лишь показывая на их примере, как в Иисусе исполнились древние пророчества. [313]313
Мф 8:17. Ис 53:4.
[Закрыть]Для Луки чудеса демонстрируют, что Иисус – это «великий пророк» вроде Илии. [314]314
Лк 7:11—17; ср. 3 Цар 17:9, 17—24.
[Закрыть]Евангелисты знали, что, несмотря на эти знамения и чудеса, у Иисуса было мало последователей при жизни. Чудеса невдохновляли «веру». Люди, видевшие их, соглашались, что Иисус – в каком-то смысле «сын Божий», но не хотели ломать свою жизнь и отдаваться целиком его делу (ничуть не более, чем они стали бы продавать имущество, чтобы последовать за Хони Начертателем Кругов). Даже у внутреннего круга апостолов не хватало pistis. По сообщению Марка, они и ухом не повели, когда Иисус насытил несколькими кусками хлеба и рыбы толпу в пять тысяч человек, а когда увидели, как он идет по воде, лишь поразились, ибо «сердце их было окаменено». [315]315
Мк 6:52.
[Закрыть]Правда, Матфей рассказывает, что они склонились ниц перед Иисусом после этого чуда со словами: «Истинно ты Сын Божий», [316]316
Мф 14:33.
[Закрыть]но вскоре Иисусу уже пришлось укорять их за маловерие. [317]317
Мф 14:27—31; 16:21—33; 26:46.
[Закрыть]Скорее всего, в евангельских рассказах о чудесах запечатлено мнение учеников об этих событиях уже послеявлений Воскресшего. Задним числом они усмотрели в Иисусовых чудесах знамение скорого прихода Царства, когда Бог победит злых духов, вызывающих страдание, болезни и смерть, и покорит разрушительные силы хаоса. [318]318
Мф 12:28; Лк 10:17.
[Закрыть]Они не считали Иисуса Богом и не утверждали, что чудеса доказывают его божественную природу. Однако после Воскресения они пришли к убеждению: подобно всякому «верующему», Иисус мог призывать «силу» Божию, когда усмирял морскую бурю и ходил по волнам.
* * *
Раввины знали, что чудеса ничего не доказывают. В Талмуде есть такая история. Однажды, на заре существования академии в Ямнии, у рабби Элиэзера возник острый спор с коллегами по одному галахическому (законодательному) вопросу.
Каких доказательств ни приводил р. Элиэзер, ученые оставались при своем.
– Слушайте же! – воскликнул р. Элиэзер. – Если мнение мое верно, пусть вон то рожковое дерево подтвердит мою правоту!
В ту же минуту невидимою силой вырвало с корнем дерево и отбросило его на сто локтей.
Это, однако, не убедило его противников…
– Если прав я, – сказал далее р. Элиэзер, – пусть ручей подтвердит это!
При этих словах вода в ручье потекла обратно.
– И ручей ничего не доказывает, – настаивали на своем ученые.
– Если прав я, пусть стены этого здания свидетельствуют о моей правоте!
Накренились стены, угрожая обрушиться, но прикрикнул на них р. Йошуа…
– Пусть наконец само небо подтвердит мою правоту! – воскликнул р. Элиэзер.
Раздался Бат-Кол (Небесный голос).
– Зачем противитесь вы словам Элиэзера? «Закон всегда на его стороне».
Встал р. Йошуа и говорит:
– Не в небесах Тора. [319]319
Втор 30:12; т. е. Тора отныне не собственность неба. Она сошла на землю при Синайском откровении и запечатлена в сердце каждого иудея.
[Закрыть]Мы и Бат-Колу не подчинимся.<…> Улыбкой озарились уста Всевышнего – и Господь говорил: «Победили Меня сыны мои, победили Меня». [320]320
Бава Меция 59b. [Цит. по пер. С.Фруга. – Прим. пер.]
[Закрыть]
Иными словами, они выросли. Они уже не слепо принимали мнения, а думали.
Откровение не означало, что каждое слово Писания необходимо принимать буквально. [321]321
Fishbane, The Garments of Torah, 64–5.
[Закрыть]Да и вообще создатели мидрашей не слишком интересовались первоначальной интенцией библейских авторов. Поскольку слово Божие неисчерпаемо, текст доказывал свое божественное происхождение, являя новые смыслы. Всякий раз, когда иудей открывался Писанию, слова могли означать нечто иное. И к 80–90-м годам раввины начали убеждать своих иудейских собратьев, что Израилю лучше идти именно этим путем, а не христианским.
Огромный вклад в развитие творческого стиля мидраша внес рабби Акива. Говаривали, что слава его достигла небес. Заинтригованный, Моисей сошел на землю и отправился на одну из его лекций. Он занял место в восьмом ряду позади других учеников и начал слушать. К своему величайшему смущению, он обнаружил, что не понимает ни слова из толкований р. Акивы, хотя Тору он, Моисей, лично получил на горе Синай! «Превзошли меня сыны мои», – озадаченно, но с оттенком родительской гордости, бормотал Моисей, возвращаясь на небеса. [322]322
Вавилонский Талмуд, Менахот 29b.
[Закрыть]Другой раввин сформулировал лаконичнее: «Вопросы, которые не были открыты Моисею, были открыты рабби Акиве и его поколению». [323]323
Мидраш Рабба на Числ 19:6, в Bruns, “Midrash and Allegory,” op. cit., 632.
[Закрыть]Некоторые люди считали, что рабби Акива перегибает палку, но его метод победил, поскольку оставлял Писание открытым. С точки зрения современных ученых, мидраш слишком вольно обращается с оригиналом, но такой текстуальный «бриколаж» позволял развивать традицию в те времена, когда новых материалов было мало, и приходилось использовать то, что есть на руках.
Раввины были убеждены, что Синайское откровение – это не последнее слово Бога человечеству, а лишь начало. Писание не есть законченный продукт: его потенциал выявляется человеческой изобретательностью, подобно тому как люди научились делать муку из пшеницы и ткани из льна. [324]324
Элиягу Зута 2.
[Закрыть]Откровение – динамичный процесс, и он продолжается от поколения к поколению. [325]325
Bruns, “Midrash and Allegory,” op. cit., 629.
[Закрыть]Текст, который не обращается к настоящему, есть мертвый текст, и экзегет обязан его воскресить. Раввины часто увязывали друг с другом стихи, которые первоначально не имели связи друг с другом, и новая комбинация давала совершенно новый смысл. [326]326
Fishbane, The Garments of Torah, 37.
[Закрыть]Иногда они меняли букву в каком-то слове (скажем, чтобы создать игру слов). Это полностью меняло смысл. Или говорили ученикам: «Читай не так… а так». [327]327
Ibid., 22—32.
[Закрыть]Эти эмендации не были постоянными: как и любые учителя в античности, раввины хотели, главным образом, затронуть нужды конкретной аудитории. Нередко после интерпретации смысл менялся до неузнаваемости. Скажем, Песнь Песней, любовная лирика, которую распевали в тавернах и которая даже не упоминала Бога, стала аллегорией любви Яхве к своему народу. Мидраш не создавался в одиночку: подобно сократическим диалогам, это был плод совместных усилий. Раввины сохраняли древний пиетет перед устной коммуникацией, и в начале существования академии в Ямнии не записывали свои традиции, а учили их наизусть. Выпускников академии называли «таннаями», то есть «повторяющими». Они читали Тору вслух и развивали мидраш в совместных беседах. Дом Учения не походил на тихую современную библиотеку. Там было шумно, кипели горячие споры. Впрочем, когда политическая ситуация в Палестине ухудшилась, раввины решили, что необходимо записать эти дискуссии. Между 135 и 160 годами они составили совершенно новое писание под названием Мишна, – антологию устных учений, собранную в Ямнии. Мишна представляла собой модель утраченного храма: ее шесть разделов («седерим») поддерживали литературное здание как столбы. [328]328
Jacob Neusner, Medium and Message in Judaism(Atlanta, 1989), 3; “The Mishnah in Philosophical Context and Out of Canonical Bounds,” Journal of Biblical Literature, 11, Summer 1993; Akenson, Surpassing Wonder, 305—320.
[Закрыть]Изучая законы и уставы, трагическим образом ставшие неактуальными, ученики чтили Божественное Присутствие в послехрамовом мире.
Одно дело, когда фарисеи выстраивали жизнь вокруг воображаемого храма, а храм Иродов еще был цел и невредим, и совсем другое – развивать подобные идеи, когда от святилища остались лишь обугленные камни. В Мишне собраны тысячи новых постановлений, до мельчайших деталей регулирующих жизнь иудеев, чтобы те осознавали постоянное присутствие Шехины среди них. Раввинов интересовали не «верования», а практическое поведение. Если все иудеи будут жить, словно они священнодействуют при Святом Святых, как им тогда вести себя с язычниками? Как соблюдать уставы о ритуальной чистоте в каждом доме? Какова роль женщин в доме, который отныне есть храм? Раввинам никогда не удалось бы убедить народ соблюдать этот огромный свод законов, если бы он не давал убедительные духовные плоды.
Откровение – динамичный процесс, и он продолжается от поколения к поколению. Текст, который не обращается к настоящему, есть мертвый текст, и интерпретатор обязан его воскресить.
Мишна не цеплялась нервно за Еврейскую Библию, а гордо держалась особняком и цитировала древние Писания лишь изредка. Она не видела необходимости вдаваться подробно в свою взаимосвязь с Синайской традицией, но величественно полагала, что ее компетентность неоспорима. Раввины продолжали любить и чтить древние Писания, но отдавали себе отчет в том, что олицетворяемый ими мир ушел навеки. Подобно христианам, они черпали из него необходимое, а остальное почтительно откладывали в сторону. Что делать! Религия должна свободно развиваться. Нельзя, чтобы ее сдерживала неуместная верность прошлому. Раввины решили, что божественное откровение имеет две формы: Письменная Тора и Устная Тора, которая развивается от поколения к поколению. Обе священны, обе – от Бога, но раввины ценили Устную Тору больше любого письменного текста, поскольку эта живая традиция отражала изменения человеческой мысли, позволяла Слову реагировать на перемены. Недолжная опора на письменный текст может способствовать закоснелости и ретроградной косности. [329]329
Louis Jacobs, The Talmudic Argument: A Study in Talmudic Reasoning and Methodology(Cambridge, 1983), 20—23, 203—213.
[Закрыть]
Прозрения иудеев прошлого, настоящего и будущего символически были предвосхищены в Синайском откровении. Поэтому, развивая Устную Тору в совместных дискуссиях в Доме Учения, раввины ощущали себя стоящими подле Моисея на вершине горы. Они участвовали в непрестанном диалоге с великими мудрецами прошлого и с Богом. Они получали слово Божие, как некогда получали его пророки и патриархи. [330]330
Вавилонский Талмуд, Бава Батра 12а.
[Закрыть]Еще дальше отошли от Библии два Талмуда: Иерусалимский (составлен в V веке) и более авторитетный Вавилонский («Бавли», составлен в VI веке). Они представляют собой комментарии не на Библию, а на Мишну. Подобно Новому Завету, Бавли считался завершением Еврейской Библии, новым откровением для изменившегося мира. [331]331
Jaroslav Pelikan, Whose Bible Is It? A History of the Scriptures Through the Ages(New York, 2005), 67–8.
[Закрыть]Как христиане смотрят на Еврейскую Библию глазами Нового Завета, так иудеи стали смотреть на нее глазами Бавли, который полностью трансформировал ее. Авторы/редакторы вели себя достаточно вольно. Они пересматривали уставы Мишны, отмечали противоречия раввинов между собой и огрехи в их аргументах. Они вели себя так и с Библией, подчас высказывая мысль, что библейским авторам следовало сказать то-то и подставляя собственные уставы вместо библейских. На многие поставленные им вопросы Бавли не дал четких и окончательных ответов. Мы слышим много голосов: Авраам, Моисей, пророки, фарисеи, раввины из Ямнии, – все они оказываются на одной странице как бы на одном уровне, и все участвуют в диалоге, хотя их разделяют века.
Раввины ценили Устную Тору больше любого письменного текста, поскольку эта живая традиция отражала изменения человеческой мысли, позволяла Слову реагировать на перемены.
Изучение Талмуда носит демократический и открытый характер. Если ученик видит, что его не удовлетворяет ответ ни одного из августейших авторитетов, он должен искать самостоятельный ответ. Поэтому Бавли иногда называют первым интерактивным текстом. [332]332
Akenson, Surpassing Wonder, 379.
[Закрыть]Поскольку учеников учили раввинистическому методу изучения, они участвовали в тех же дискуссиях и неизбежно вносили свой вклад в непрекращающийся разговор. Некоторые версии Талмуда оставляли на каждой странице пространство, на котором ученик мог добавить собственное толкование. Ученик узнавал, что никто не обладает последним словом: истина постоянно меняется, и, хотя традиция играет огромную роль, она не должна сковывать его собственное суждение. Если он не добавит собственные замечания на священную страницу, линия традиции подойдет к концу. Между тем религиозный дискурс не должен быть высечен в камне: древние учения требуют постоянного переосмысления. «Что есть Тора? – спрашивает Бавли. – Она есть интерпретация Торы». [333]333
Вавилонский Талмуд, Кедошим 49; Wilfred Cantwell Smith, What Is Scripture?, 116–17.
[Закрыть]
* * *
По мере того как христианство распространялось в эллинистическом мире, в нем становилось все больше верующих из образованной среды, которые принесли с собой идеи и ожидания греческой культуры. С очень раннего периода они видели в христианстве философию, имеющую много общего с греческими школами. Чтобы быть христианином, требовалось мужество: время от времени римские власти принимались яростно преследовать церковь. После того как Второе пришествие не состоялось, иудеохристианство иссякло, и к началу II века пути христианства и раввинистического иудаизма разошлись. А когда христиане дали понять, что больше не принадлежат к синагоге, римляне сочли их безбожными фанатиками, оплевывающими веру отцов. Стало быть, обвиняли христиан в атеизме, коль скоро те отказывались поклоняться богам-покровителям империи. В свою очередь, некоторые христиане попытались доказать, что христианство – не предрассудок, а новая философская школа. Одним из первых христианских апологетов был Юстин(около 100—160). Родился он в Самарии в языческой семье. Увлекался стоицизмом и пифагорейством, но затем нашел ответ на свои вопрошания в христианстве, которое воспринял как венец иудаизма и греческой философии. Философы называли своих великих мудрецов – Сократа, Платона, Зенона, Эпикура – «сынами Бога», и христиане использовали такую же терминологию (Логос, Дух, Бог), как и стоики. Согласно Евангелию от Иоанна, Иисус есть воплощенное Слово (Логос) Божье, [334]334
Ин 1:1.
[Закрыть]– то самое Слово, считал Юстин, которое вдохновляло Платона и Сократа. В греческом языке не существовало эквивалента еврейскому понятию «Шехина», поэтому христиане все чаще использовали термин «Логос» для описания божественного Присутствия, которое было им открыто, но которое не тождественно внутренней природе Бога. Юстина не назовешь интеллектуалом высокого уровня, но его учение о Христе как вечном Логосе повлияло на богословов, разработавших ключевые положения христианства, а потому именующихся в традиции «отцами Церкви».
У отцов Церкви было греческое образование, и они искали намеки на Логос буквально в каждом предложении Еврейской Библии. Сочтя еврейские слова трудными для понимания, а древний библейский этос несколько чуждым для себя, они трансформировали их в аллегорию, в которой все события и персонажи Ветхого Завета (так назвали Еврейскую Библию) понимались как указания на евангельские события. Правда, христиане Антиохии больше занимались буквальным смыслом Писания и хотели понять, что было на уме у самих библейских авторов, но популярнее были экзегеты Александрии, которые шли по стопам Филона и греческой аллегорезы.
Когда христиане дали понять, что больше не принадлежат к синагоге, римляне сочли их безбожными фанатиками, оплевывающими веру отцов.
Одним из самых ярких и авторитетных экзегетов был Ориген(185—254). Аллегорезе он учился у греческих и еврейских ученых в Александрии, а мидрашу – у раввинов в Палестине. В своих поисках глубинного смысла Писания Ориген не отбрасывал бесцеремонно оригинал, но относился к буквальному смыслу очень серьезно. Он выучил еврейский язык, консультировался с раввинами, исследовал флору и фауну Святой Земли. Ориген также предпринял титаническую попытку определить как можно более точный текст: подготовил свод из шести параллельных текстов Еврейской Библии (оригинал и пять переводов), расписанных по шести колонкам. Однако он считал, что образованный христианин греческой культуры не может читать Библию только буквально. Мыслимо ли, чтобы Бог и впрямь «ходил» по Эдемскому саду? Зачем христианам пространные указания о постройке скинии в Синайской пустыне? Должны ли верующие буквально следовать заповеди Христа не иметь двух пар одежд и обуви? Как понять в высшей степени сомнительную историю о том, как Авраам продает жену фараону? Ответ: эти трудные тексты следует рассматривать как аллегорию, литературную форму, в которой одно скрыто под видом другого. Более того, по мнению Оригена, вопиющие аномалии и противоречия в Писании просто заставляют нас искать смыслы не буквальные.
Божественная Премудрость позаботилась, чтобы в историческом смысле (Писания) были некоторые преткновения и пробелы, и для этого внесла в Писание кое-что невозможное и несообразное. Таким образом, самая непоследовательность повествования, как бы какими-нибудь преградами, должна останавливать читателя и преграждать ему путь этого обыкновенного понимания. [335]335
Ориген, О началах4.2.9. [Здесь и далее цит. по пер. Н.Петрова. – Прим. пер.]
[Закрыть]
Ориген неустанно напоминал читателям, что экзегеза – это тяжелый труд, который, подобно всякому философскому занятию, требует аскезы и самоотдачи. Как и всякий философ, экзегет должен вести жизнь молитвенную, чистую, трезвую и добродетельную. Он должен уметь учиться ночами напролет. [336]336
Ibid., 4.2.7.
[Закрыть]
Для христиан, как и для раввинов, Писание было символом, а его слова и рассказы – «образом божественного». [338]338
Ibid., Предисловие, 8.
[Закрыть]Ориген видит в экзегезе своего рода мистерию, инициацию, которая требует тяжелого труда, но в конце концов вводит миста в божественное присутствие. [339]339
McIntosh, Mystical Theology, 42—43.
[Закрыть]
Как и человек, Писание состоит из тела, души и духа, который трансцендентен по отношению к смертной природе. Это соответствует трем уровням понимания Писания. Сначала мист должен освоить «тело» священного текста (буквальный смысл), и лишь потом он сможет идти дальше. Затем он готов к нравственному смыслу (соответствует уровню души, природным способностям ума и сердца). Эта интерпретация дает этическое наставление, но во многом опирается на здравый смысл. Если мист упорен, под конец инициации ему откроется смысл духовный, аллегорический. Он узрит Слово, сокрытое в земном теле священной страницы.
Однако это невозможно без духовных упражнений, которые вводят миста в иное состояние ума. Поначалу толкования Оригена кажутся современному читателю натянутыми и надуманными: он видит в тексте то, чего там просто нет. Однако Ориген не просил читателей «уверовать» в его выводы. Как и всякая философская теория, его прозрения непонятны, доколе ученик не совершил те же духовные упражнения, что и наставник. Его комментарии – своего рода «Микра». Следующий шаг читатели должны сделать самостоятельно. Они должны размышлять над текстом с той же углубленностью, что и Ориген, пока не будут «способны усвоить принципы истины». [340]340
Ориген, Комментарий на Евангелие от Иоанна6:1; см. R.R. Reno, “Origen,” in Holcomb, Christian Theologies of Scripture, 28.
[Закрыть]Без долгих часов «созерцания» ( theoria) экзегеза Оригена остается непонятной и неправдоподобной.
Оригенов метод интерпретации Писания в соответствии с буквальным, нравственным и духовным смыслом стал впоследствии стандартным в христианском мире. Монах-подвижник Иоанн Кассиан(около 360—435) познакомил с этой экзегезой Западную Европу, причем добавил четвертый смысл: анагогический, который описывает эсхатологический аспект текста. Этот четверичный метод просуществовал на Западе до Реформации. Им пользовались священники в своих проповедях и монахи в своих размышлениях над библейским текстом. Начинали всегда с буквального смысла, а затем восходили по «лестнице» к более духовным уровням понимания: нравственному, алле горическому, анагогическому. До Нового времени никому и в голову не приходило ограничиваться буквальным смыслом Писания. А когда христиане стали настаивать на буквальной истинности каждого слова Библии в конце XIX века, многие сочли его чуждым, неправдоподобным и парадоксальным (как и предупреждал Ориген).
Для христиан, как и для раввинов, Писание было символом, а его слова и рассказы – «образом божественного».
Для отцов Церкви Писание есть «таинство» («мистерия») не потому, что оно учит множеству непостижимых вещей, а потому что направляет внимание христиан на сокрытый пласт реальности. Писание также есть «таинство», потому что экзегеза – это духовный процесс, который, подобно любой инициации, шаг за шагом продвигает человека к просветлению. Невозможно понять его без упорной аскезы ума и сердца. Писание – это не просто текст, но «деятельность»: его не только читают, но и претворяют в жизнь. [341]341
Wilfred Cantwell Smith, What Is Scripture?, 19.
[Закрыть]Как ученые, так и миряне, обычно читали его в литургической обстановке, которая отделяла его от секулярного восприятия. Как известно из посланий Павла, у первых христиан были свои ритуалы. Крещение и Евхаристия (воспроизведение тайной вечери Иисуса с учениками) были также «таинствами» не потому, что их нельзя было понять естественным разумом, а потому что это были инициации. В ходе их община училась распознавать за символическими жестами священную суть и переживать «перемену ума».
В беседах Кирилла Иерусалимского(около 315—386) мы находим древний образец того, как новоначальных знакомили с обрядами и учениями Церкви. [342]342
F.L. Cross, ed. and trans., St Cyril of Jerusalem’s Lectures on the Christian Sacraments: The Procatechesis and the Five Mystagogical Cathecheses(London, 1951).
[Закрыть]В церкви Кирилла крещение совершалось ранним воскресным пасхальным утром в базилике Воскресения. В течение шести недель Великого поста люди проходили интенсивную подготовку. Они строго постились, ходили на ночные службы, молились и получали наставление о керигме, основной вести Евангелия. От них не требовалось ни во что заранее «уверовать». Более глубокие истины христианства сообщались им лишь после крещения: эти догматы могли быть осмыслены лишь после преображающего опыта обряда. Как и в любой философской школе, теория была вторична по отношению к обрядам и духовным упражнениям, которые породили ее. Как и любой миф, христианские доктрины передавались лишь в ритуализованной обстановке людям, которые были должным образом подготовлены и хотели достичь трансформации через них. [343]343
John Meyendorff, “Eastern Liturgical Theology,” in McGinn & Meyendorff, Christian Spirituality, 353–6.
[Закрыть]Как и прозрения любой инициации, доктрины, которые сообщались под конец ритуализованного процесса, могли показаться внешним людям банальными, а то и абсурдными. Лишь послетого как те прошли процесс трансформации, новых христиан просили прочитать «символ веры» – декларацию собственного выбора и верности Богу, который стал реальностью в их жизни после этого обряда прохождения.
Огласительные беседы Кирилла – это не метафизические и доктринальные объяснения, требующие слепой веры, а мистагогия (тайноводство). Словом «мистагогия» некогда обозначалось наставление, которое давало возможность мистам в греческих мистериях «уподобиться священным символам, отбросить свою индивидуальность, стать единым с богами, пережить божественную одержимость». Когда обряд начинался, крещаемых выстраивали возле храма лицом на запад, в направлении Египта, страны смерти и заката солнца. В качестве первого шага в символическом избавлении от «египетского рабства» они отрекались от сатаны. Затем они разворачивались лицом к востоку – к восходу солнца, новой жизни и невинности Эдема. Они шли в храм и снимали с себя одежды. В этом был глубокий символ: совлечение ветхого человека. Крещаемые стояли обнаженными, подобно Адаму и Еве до грехопадения. Затем каждый мист трижды окунался в воды крещальной купели. Символически это означало переход через Чермное море и погружение в смерть Христа, чья гробница стояла всего лишь в нескольких метрах от них. Каждый раз при погружении епископ спрашивал их: «Имеешь ли веру в Отца и Сына и Святого Духа?» И каждый раз мист отвечал: Pisteuo(верую)! Иными словами, «отдаю Ему свое сердце и свою верность». Выходя из купели, они именовались «христианами, то есть помазанными». [344]344
Кирилл Иерусалимский, Тайноводственное поучение третье1. [Цит. по изданию: Святитель Кирилл, архиепископ Иерусалимский, Поучения огласительные и тайноводственные(Москва, 1991). – Прим. пер.]
[Закрыть]Они облекались в белые одежды, символизирующие их новое «я», впервые причащались и, как и Христос при своем крещении, получали ритуальное усыновление как «сыны Божии».
На латиноязычном Западе неофиты восклицали при погружении в воду: Credo(верую!). Опять же это не интеллектуальное согласие с обязательными церковными доктринами (которые станут им известны лишь на следующей неделе). Мисты не просто декларировали свое согласие с эмпирически не доказанными тезисами. Восклицание «верую!» ( Pisteuo, Credo) больше похожие на согласие, которое произносят при венчании жених и невеста.
Тщательно разработанные ритуалы создавали ekstasis, «выход» за рамки обычного образа мысли. Феодор Мопсуестский(был епископом киликийского города Мопсуест в 392—428 годах) объяснял оглашаемым:
Когда ты говоришь: Pisteuo[ «делаю выбор!»] пред Богом, ты показываешь, что стойко будешь оставаться с Ним, что никогда не отделишь себя от Него, что никогда не сочтешь что-либо более высоким, чем пребывать и жить с Ним, и вести себя сообразно Его заповедям. [345]345
Феодор Мопсуетский, К крещаемым, гомилия13:14; цит. по: Wilfred Cantwell Smith, Faith and Belief, 25.
[Закрыть]
Это не «вера» в современном смысле слова. Хотя Феодор Мопсуестский – один из крупнейших сторонников буквальной экзегезы, практиковавшейся в Антиохии, он не требовал от оглашаемых просто взять и «уверовать» в какие-либо «таинственные» доктрины. Вера была вопросом выбора и практической жизни.
* * *
Это относится и к третьей монотеистической религии, которая появилась в начале VII века н. э. В 610 году Мухаммад ибн ‘Аб д Аллах(около 560—632), купец из богатого торгового города Мекка, расположенного в аравийском Хиджазе, начал получать откровения, которые, как он верил, ему ниспослал Бог иудеев и христиан. Впоследствии эти божественные речи были собраны в Писание, известное как Коран («чтение вслух»). (Текст обрел окончательную форму лет через двадцать после смерти Пророка.) Впоследствии религия Корана станет называться «ислам», то есть «покорность» Богу. Ее основные принципы совпадают с основными принципами иудаизма и христианства.
Коран не интересуется «верой», да и вообще это понятие не прижилось в исламе. [346]346
Wilfred Cantwell Smith, Faith and Belief, 37—47.
[Закрыть]Богословские рассуждения, выливающиеся в заумные доктрины, считаются «занна», пустыми домыслами, которые никто не может доказать, но которые лишь возбуждают ссоры и отдают сектантством. [347]347
Коран 3:64—68; 10:36; 41:23.
[Закрыть]Подобно всякой религии и философии, ислам – это образ жизни («дин»). Коран содержит не столько доктрины, сколько этический призыв к деятельному состраданию: неправильно заниматься личным самообогащением, но необходимо делиться своим богатством и создавать справедливое общество, в котором люди бедные и уязвимые получат помощь и уважение. [348]348
Коран 92:18; 9:103; 63:9; 102:1.
[Закрыть]Пять столпов ислама – это своего рода «микра», призыв к деятельности: молитва, пост, милостыня и паломничество. Это относится и к первому «столпу», декларации веры: «Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад – Пророк Его». Это не «символ веры» в современном западном смысле слова. Мусульманин, который читает «шахаду», «свидетельствует» жизнью и всеми своими поступками, что для него превыше всего Аллах и что никакие другие «боги» – в том числе политические, материальные, экономические и личные устремления, – не займут место, подобающее одному Богу. В Коране вера ( иман) – это то, что люди делают: они делятся богатством, исполняют «дела праведности» ( салихат) и простираются ниц в кенотическом и смиренном акте молитвы ( салат). [349]349
Коран 90:13—20.
[Закрыть]
В Коране люди, которые противились исламу, когда Мухаммад начал свою проповедь в Мекке, называются «кафирун». Стандартный перевод этого слова как «неверные» (или «неверующие») весьма неточен: корень KFR указывает на «вопиющую неблагодарность», неучтивый и надменный отказ принять нечто предлагаемое с большой добротой. [350]350
Izutsu, Ethico – Religious Concepts in the Qur ’ an, 127–57.
[Закрыть]Богословие «кафирун» было вполне правильным: они соглашались, например, что мир сотворен Богом. [351]351
Коран 29:61–3; 2:89; 27:14.
[Закрыть]Не за «неверие» обличаются они, а за резкую и неприятную манеру себя вести, гордыню, самомнение, шовинизм и неспособность выслушивать критику. [352]352
Коран 7:75–6; 39:59; 31:17—18; 23:45–7; 38:71–5.
[Закрыть]«Кафирун» никогда не вникали в новые для себя идеи, полагая, что и так все знают. Поэтому они глумятся над Кораном, всячески стараясь выказать свой ум. [353]353
Коран 15:94–6; 21:36; 18:106; 40:4–5; 68:56; 22:8–9.
[Закрыть]Прежде всего, они «джахили», вечно «агрессивны», пекутся о собственной чести и престиже, а также обладают разрушительной склонностью к жестокой мстительности. [354]354
Izutsu, Ethico – Religious Concepts in the Qur ’ an, 28—45.
[Закрыть]На такую злобу мусульманам заповедано отвечать «долготерпением» ( хилм) и учтивостью, предоставляя отмщение Аллаху. [355]355
Ibid., 68—69; Коран 14:47; 39:37; 15:79; 30:47; 44:16.
[Закрыть]Они должны «ступать по земле смиренно», а в ответ на оскорбления «кафирун», отвечают: «Мир!» [356]356
Коран 25:63. [Цит. по пер. М.Н. Османова. – Прим. пер.]
[Закрыть]
В исламе богословские рассуждения, выливающиеся в заумные доктрины, считаются пустыми домыслами, которые никто не может доказать, но которые лишь возбуждают ссоры и отдают сектантством.
Упрощенно-буквальное понимание Писания считалось неприемлемым. Каждый отрывок, каждый образ в Коране именуется словом «айат» («знак», «символ», «притча»), поскольку о Боге можно говорить лишь путем аналогий. Великие «айаты» о сотворении мира и последнем суде призваны не умножить «веру», а призвать к действию. Мусульмане должны воплощать эти учения в определенном поведении. Айат о последнем дне, когда люди поймут, что богатство не спасет их, заставляет задуматься о поведении здесь и теперь: правильно ли и милостиво ли ведет себя человек с нуждающимися? Следует подражать щедрости Аллаха, который сотворил чудеса мира в изобилии и заботится о нем. Первоначально эта религия называлась словом «тазакка» («очищение»). Сострадательно заботясь о нищих, освобождая рабов, совершая хорошие поступки ежедневно и ежечасно, мусульмане обретут ответственный и добрый дух, очистят себя от гордыни и эгоизма. Беря за образец деяния Творца, они духовно обновятся. [357]357
Коран 2:89; 16:33; 27:14; 2:34; 2:146. Watt, Muhammad at Mecca(Oxford, 1953), 68.
[Закрыть]
В те ранние дни мусульмане не считали ислам новой и единственно верной религией, но лишь продолжением веры «людей Книги», иудеев и христиан. В одном примечательном отрывке Бог призывает мусульман принимать откровения каждого из посланцев Божиих: Авраама, Исаака, Исмаила, Иакова, Моисея, Иисуса и всех других пророков. [358]358
Коран 3:84.
[Закрыть]Коран есть лишь «подтверждение» предыдущих Писаний. [359]359
Коран 12:11; 5:69.
[Закрыть]Никого нельзя обращать в ислам насильно, поскольку в каждой религии Откровения есть свой «дин», и Бог не хочет, чтобы все люди принадлежали к одной-единственной общине веры. [360]360
Коран 5:48.
[Закрыть]Ни одна традиция не обладает исключительным правом собственности на Бога; божественный свет невозможно ограничить одним-единственным светильником, и он не принадлежит ни Востоку, ни Западу, но светит всем людям. [361]361
Коран 24:35.
[Закрыть]Мусульмане должны вежливо разговаривать с «людьми Книги», спорить лишь самым учтивым образом, избегать споров бессмысленных и агрессивных, и помнить: они почитают одного и того же Бога. [362]362
Коран 29:46.
[Закрыть]
Все это требует непрестанного «джихада», [363]363
Слово «джихад» означает «усилие», «борьба», а не «священная война».
[Закрыть]поскольку исполнять волю Божию в испорченном мире чрезвычайно трудно. Мусульмане должны сражаться на всех фронтах: интеллектуальном и социальном, экономическом и нравственном, духовном и политическом. Подчас им приходится сражаться и в буквальном, военном, смысле: так поступил Мухаммад, когда мекканские «кафирун» поклялись истребить мусульманскую общину. Однако наступательная война запрещена: единственным оправданием для войны может быть самозащита. [364]364
Коран 22:36—40; 2:190.
[Закрыть]Да и вообще, военные действия – далеко не первая обязанность мусульманина. Есть знаменитое предание ( хадис) о словах, которые произнес Мухаммад, вернувшись домой после одной из битв: «Мы возвращаемся с малого джихада и идем на большой джихад». Иными словами, предстоит борьба намного более важная и трудная: изменить общество и изменить свое сердце. Впоследствии, когда в войне с Меккой ему стала сопутствовать удача, Мухаммад перешел к стратегии ненасилия. [365]365
Подробнее об этом я говорю в своей книге Muhammad, A Prophet for Our Time(London & New York, 2006), 163—180.
[Закрыть]Мекка добровольно открыла ворота перед ним, но никто не заставлял ее жителей принимать ислам, и Мухаммад даже не попытался установить в ней исключительно мусульманское государство.
