Текст книги "Двенадцать минут любви"

Автор книги: Капка Кассабова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Неудивительно, что местная буржуазия, которая только зарождалась и стремилась походить на европейскую, воспринимала новшество как воплощение похоти и, следовательно, полностью его отрицала. Богатые танцевали на расстоянии вытянутой руки друг от друга в ярких просторных залах, а первые тангеростеснились в тупиках портовых улочек. На этом городском Диком Западе такие шаги, как ганчо и сакада, рождались из опасности и распутства, которых так не хватало в утонченных бальных комнатах.

– На следующей неделе тройная сакада! – объявляет Тим Шарп в свойственной ему властной манере, и мы улыбаемся друг другу, исполненные гордости от победы над одиночной сакадой и слишком утомленные, чтобы спросить, почему тройной сакаде не предшествует двойная.

На деле тройная сакада – это утроенное волнение по сравнению с одиночной, и в три раза больше боли, если вы исполняете ее с таким же, как вы, новичком. Не делайте ее в первый год обучения, вот мой совет. Подобные умения пригодятся вам, если будете выступать на сцене, но не на танцполе, к чему нас, похоже, готовит Тим Шарп: мы, не освоившие еще шагов танго, уже разучиваем поразительно сложные элементы, требующие идеального равновесия, осанки, координации, умения попадать в музыку и вообще личного совершенства. Ни у кого из новичков подобных качеств нет и в помине.

Спустя несколько месяцев занятий совершенство прибывает в лице аргентинского маэстро Карлоса Риваролы, любителя потягивать матеиз маленького кожаного калебаса через металлическую трубочку.

( Пауза.Мате – национальный горячий напиток Аргентины и Уругвая. Произносится: «ма-тэ», по вкусу – смесь чая с кокаином.)

Карлос гастролирует по Австралии и Японии, и вот доехал и до Новой Зеландии. Мы не могли поверить своей удаче, ведь он – один из относительно молодых тангерос, ставших легендой при жизни.

Он играет в фильме Карлоса Сауры «Танго», и я много раз пересматривала сцену, где его «банда» встречается с другой. На фоне синхронно танцующих мужчин Карлос в черной майке ведет, а Хулио Бокка, одетый во все белое, следует. Потрясающая стилизация под уличное танго тех лет: в ней суровая мужественность встречается с гомоэротичной культурой под мелодию Пьяццоллы Calambre («Электрошок»). И вот небожитель стоит перед нами, объясняя, как «пальцы рук должны схватиться за пол».

– Ног, – поправляет кто-то, и все смеются, очарованные его английским. Карлос красив смуглой и элегантной красотой и при этом обезоруживающе мил. Даже слишком. Его походка и движения завораживают меня. Настолько, что я забываю дышать. Я даже не мечтаю выйти с ним на танцпол. Но после мастер-класса в студии в его честь организуется милонга. И в приглушенном свете внезапно он… то есть мы… то есть я…

Точнее так: это не я. Мое тело, словно парализованное, стоит напротив его, а сердце бешено колотится где-то почти в горле. В ужасе я смотрю вниз и вижу две пары черных туфель.

– Не смотри вниз. Просто следуй за моей грудью, – улыбается Карлос, причем ухитряется делать это отнюдь не покровительственно.

И внезапно все происходит. Мы движемся – он на меня, я назад, хотя кажется, он вообще ничего не делает. Просто скользит по полу, увлекая меня за собой. Настолько легко и непринужденно, я даже не понимаю, делаем ли мы какие-нибудь фигуры.

– Просто идем, – его точеное лицо так близко, что я задыхаюсь. – Ты иди, не беги.

Танец окончен. Все получилось: мы просто прошлись. Никаких ганчо, никаких сакад, никаких сэндвичей.

– Спасибо – улыбается он учтиво.

– Ну и как оно? – ухмыляется подошедший Джефф.

– Это было… – я пытаюсь подобрать нужные слова, но в голову ничего не приходит.

А тем временем Джеймс танцует с аргентинкой Сесилией, которая уже десять лет живет в Новой Зеландии, работает хореографом и помогает Карлосу организовывать местные мастер-классы. У нее лучезарная улыбка, восхитительная фигура, водопад темных кудрявых волос, на ногах красуются черные туфельки с чуть приоткрытыми носками.

– А ты как? – спрашиваю Джеймса.

– Господи, – говорит он, и, похоже, как и я, он ошеломлен.

После пяти минут, проведенных с Карлосом, вернуться в мир смертных и танцевать с ними мучительно – и физически, и морально. Я не могу выразить, что именно не так в том, как они двигаются или обращаются со мной, но чувствую, что все неправильно. Ибо благодаря Ривароле теперь знаю, каким может быть танго, и хочу еще такого.

Теперь мой график плотно расписан: школа Дэна Грина, студия Тима Шарпа, еженедельная милонга в баре Fuego и позади ресторана Bodrum. Я, Джеймс и Джефф танцуем четыре раза в неделю, наблюдая за разладом в нашем маленьком танго-мирке: Дэн с женой никогда не появляется на вечерах, устраиваемых Тимом Шарпом, который, в свою очередь, кажется, предпочел бы умереть, чем станцевать хоть раз в школе Грина. Два лидера, два маленьких лагеря. Церковный раскол в танго. В один вечер проводятся две милонги, и я порхаю с одной на другую, ведь мне все мало.

Мы занимаемся в мрачных студиях, в полуразвалившихся барах, в гулких церковных залах, напоминая черными одеяниями скорбящую после похорон семью. Мы абстрактно движемся под абстрактные мелодии Пьяццоллы, такие как Pulsación 1 («Пульсасьон 1»), Solitude («Одиночество»), Libertango («Либертанго»), Violentango («Виолентанго»), Pulsación 2 («Пульсасьон 2»), Pulsación 3 («Пульсасьон 3»). Мы даже не знаем, что это за музыка, потому что не слышим ее, слишком занятые выполнением шагов.Простотой импровизаций и жестокостью, с которой отрабатываем друг на друге ганчо, двойные ганчо, сэндвичи, сакады и тройные сакады, мы походим на брутальных прародителей танца.

Жизнь снова обретает смысл. Я познакомилась с новыми людьми и начала заводить друзей. Местное зарождающееся танцевальное сообщество принимает всех желающих. Даже Джеймс отмечает, что я выгляжу «почти счастливой».

Танго уже приоткрыло мне дверцу в мир красоты, пока еще недостижимой, но только пока. И уже становится моей первой безрассудной страстью в моей жизни.

И клянусь именем Пьяццоллы, что мои «годы одиночества» закончились.

Третья минута
Ваше танго
Урок: Откровение

Однажды вечером под конец занятий Джеймс поинтересовался, не хочу ли я присоединиться к группе тангерос и отправиться в Буэнос-Айрес на Третий международный конгресс аргентинского танго.

– Звучит солидно. Наверное, это для профессионалов, – сказала я.

– Мы и естьпрофессионалы, Капка. Мы профессиональные фанаты танго, – возразил Джеймс.

Проверила свой ежедневник, хотя и так знала, что никаких планов у меня нет. Проверила банковский счет – та же история, пусто. И в ту же неделю забронировала билет на самолет. В кредит. Я танцевала шесть месяцев, и могли понадобиться годы, чтобы стать хорошим исполнителем или обзавестись деньгами. Так какой же смысл ждать?

Так я оказалась в маленьком автобусе, который вез меня и еще пятерых новозеландцев из аргентинского аэропорта. Наша компания состояла из начинающей Гретель, Джеймса, чопорной пары учителей из Веллингтона и их соотечественника по имени Натан, про которого все говорили, что нужно станцевать с Натаном, чтобы почувствовать, что такое настоящеетанго. И я очень этого ждала, поскольку, надо сказать, очень боялась танцевать с аргентинцами. У меня было тайное подозрение, что я все делаю неправильно, а ноги не выдерживают никакой критики, хотя в последнее время я только о них и думала.

Мы промчались мимо пригородных трущоб – убогих лачуг с рифлеными крышами и развешанным на улице бельем, и вот перед нами город со слегка облупившимися зданиями в стиле модерн и спешащими, хорошо одетыми, ухоженными людьми. А наша компания одета в спортивные толстовки и кроссовки.

– Ух ты! – Гретель не отрываясь разглядывает улицы. Она родом с Южного острова, известного тем, что там проходили съемки «Властелина колец», и тем, что на одного местного жителя приходится три овцы. – Никогда ничего похожего не видела.

– Похожего на что? – спрашиваю. Отсутствие в ней хладнокровия выбивается из нашего общего стиля. Хорошо, из моего стиля.

– Да все вокруг, все такое… другое.

Честно говоря, не могу похвастаться никаким стилем, будучи по сути во многом такой же провинциалкой, как и Гретель. Возьмите провинциальное низкопоклонство, добавьте синдром бедного родственника – комплекс выходца из Восточной Европы. И вуаля, вот она я, чудо культурного невроза. Впрочем, я оказалась неправа в отношении Гретель. В конечном итоге она осталась в Южной Америке изучать испанский, а год спустя организовала первый фестиваль танго в Новой Зеландии.

Но сейчас все, что способна сказать наша группа на языке гаучо, укладывается в набор: «привет», «спасибо», «одно пиво, пожалуйста»,а это не очень помогает ориентироваться в беспорядочной смене проспектов и улиц. Наш отель Oriental – маленькое здание с душными комнатенками – слабо напоминает гостиницу в общепринятом смысле слова и уж точно лишен восточного колорита. Он располагается на улице Бартоломе Митре, напоминающей мне своим названием крупную сеть австралийских магазинов. На самом деле улица получила имя в честь одного из аргентинских президентов-либералов.

В городе бурлит беззастенчивая волнующая энергия. Здания и лица поражают либо великолепием, либо великолепным упадком. Высокие купола отражают мечты о славе, а сточные канавы олицетворяют реальность. Буэнос-Айрес вызывает у меня чувство сродни детским воспоминаниям – я как будто уже бывала здесь, подобно тому как всегда «знала» танго.

Мы подъезжаем к грандиозному многоэтажному комплексу Конгресса, в программе которого заявлена уйма мастер-классов, милонг и светских мероприятий. Ключевые фигуры – Фабиан Салас и Густаво Навейра и их грешные дамы Каролина дель Риверо и Жизель Анн, но женщины, похоже, выступают в роли «приятных дополнений». Танцоры снялись в фильме Салли Поттер «Урок танго» и теперь наслаждаются статусом звезд и ростом популярности и доходов. Свое предприятие они окрестили Cosmotango®, а его детище – Конгресс – заявлен как «самое крупное и важное мировое событие в танго с 1999 года!».

Событие рассчитано на гринго, интересующихся новыми трендами в танго. То есть гринго с деньгами– долларами США, которых у меня нет. С ужасом и недоумением осознаю, что даже одержимость танго не в силах уменьшить пропасть между мной и десятидневным абонементом на Конгресс. Я могу позволить себе только один мастер-класс и отчаянно хочу провести два часа с Чичо Фрумболи и Лусией Мазер.

Я с ума схожу от стиля их движений, который делает Лусию похожей на кошку, потягивающуюся на крыше. Упитанный Чичо в кроссовках кует образ нового поколения «расслабленных» тангерос. Он – восходящая звезда школы Саласа – Навейры и настоящий фанатик, танцующий «с воскресенья по воскресенье». Пара выступает под абстрактную музыку. У него круглое лицо в обрамлении черных локонов и аккуратной бородки. Лусия – стройная и изящная, с лебединой шеей, французы называют таких прелестными дурнушками. Оба странноваты, но в танце их общая нестандартность оборачивается настоящим волшебством. Они перестраиваются, застывая буквально на секунду перед тем, как все меняется. Описать их пластику сложно, это своего рода творчество Пикассо, ожившее под музыку Пьяццоллы.

Следуя основной идее Конгресса – поражать гринго, Чичо и Лусия учат класс тому, что называется desplazamientos, – вытеснениям. Слово ассоциируется с чем-то вроде экзистенциального состояния, а на самом деле речь идет о старой знакомой – сакаде. Множестве сакад, которые мы с Джеймсом отрабатывали десятки и сотни раз в окружении пар из Германии, Голландии, Канады, США, Австралии, Франции и Швеции.

Я считала себя докой в сакаде, но оказывается, не знаю о ней ничего, как, впрочем, и обо все остальном. Во-первых, сакада не единственное, а одно из наиболее известных вытесняющих движений, все они основаны на принципе: один танцор ставит свою ногу на то место, откуда другой собирается ногу убрать.

Во-вторых, женщина может не только исполнять пассивную роль в сакаде, но и сама замещать ногу партнера, выводя вперед свою. Для меня это стало откровением. Оказывается, в танго не так много фигур, разделенных строго по половому признаку, таких как, например, истинно женское очо. Большинство же движений – даже ганчо – могут исполнять и ведущий, и ведомый (кстати, некоторые современные английские учителя танго предпочитают использовать эти слова вместо «мужчина» и «женщина»).

Сакада в исполнении Чичо и Лусии – легкое как перо, едва заметное приглашение убрать ногу.

– Делайте сакаду очень-очень деликатно, – объясняет Чичо и побуждает Лусию убрать с его пути ногу. Еще и еще. Множество сакад: мягких, но величественных, как павлиний хвост. Никаких синяков, никаких ударов. Никакой боли. Никакого сопротивления. Это своего рода memento mori в танго: «Я пытаюсь коснуться тебя, а ты ускользаешь… ускользаешь… ускользаешь».

– Ну и ну! – шепчет Джеймс. – Вот оно, настоящее нуэво.

– Да, – соглашаюсь я, хотя совсем не разбираюсь во всем этом. Я еще только начинаю догадываться, что в аргентинском танго есть разные стили, а не только разные шаги.

– А почему ты уверен, что это нуэво?

– Посмотри на открытое объятие, широкие шаги, плавность движений.

Суть «нового танго» – яблоко раздора для многих танцоров, к примеру, тот же Фрумболи (и не только он) считает: новое танго – это то, что предлагают великие танцоры прямо сейчас. Но на самом деле новое танго связано с музыкой (с ним прежде всего ассоциируют имя Пьяццоллы) и с расположением тел партнеров относительно друг друга. Рука партнерши лежит не на шее мужчины, а на его бицепсе или спине, благодаря чему между ними появляется свободное пространство, в котором может даже поместиться еще один человек. Возникающий простор рождает потребность в причудливых движениях.

(Пауза.Имейте в виду, нуэво – причина великого раскола в современном танго, на некоторых приверженцев традиций само его упоминание действует как красная тряпка на быка. И я не могу с полной уверенностью сказать, на чьей стороне сама.)

Отрабатывая последнюю сакаду, я спрашиваю Джеймса:

– Какое танго мы изучаем в Окленде?

– Нуэво.

– А в чем разница между ним и шоу-танго?

– Нуэво ты вольна танцевать только для себя, но в шоу-танго выступаешь перед публикой, так что напряжение вдвое больше!

Позже я отрабатываю сакаду с Лусией. Несмотря на кажущуюся хрупкость, ее стальную хватку замечаешь сразу, когда она вертит тебя на каблуках-шпильках, которые словно вплавились в пол.

– Хорошо! – улыбается она одобряюще, и это звучит как благословение.

К концу урока приходит почти стопроцентная уверенность: я могу выполнять и воспринимать сакады без вреда для себя и партнера. Правда, она еще не подкреплена на деле, ведь по какой-то причине партнерами мы не меняемся. Да и местных здесь никого нет, кроме учителей. Спрашиваю Джеймса, почему так.

– Что они, дураки? Они могут заниматься с нашими преподавателями в любое другое время в два раза дешевле.

Это лишь усиливает мою решимость плюнуть на ориентированный на гринго Конгресс и рвануть в самое сердце настоящего городского танца. Кстати, информация обо всех милонгах и занятиях публикуется в ежемесячном журнале El Tangauta.Там же печатаются рекламные объявления, расписание площадок, время проведения мероприятий и данные о преподавателях. Например, по четвергам вы можете посещать занятия с несколькими разными учителями, начинающиеся в полдень и заканчивающиеся в десять вечера. А потом – отправиться на любую из дюжины милонг, которые организовываются по всему городу. Каждая из них отличается своим стилем исполнения, атмосферой, музыкальной программой и постоянными посетителями. Единственный способ не потеряться в таком многообразии – рекомендация знающего человека. Кто-то должен посоветовать вам, что выбрать. К счастью, сама Люсия советует мне вечером отправиться в El Beso, чтобы насладиться традиционным танго.

Это буквально за углом нашего отеля, в клубе, известном просто своим адресом – Риобамба, 416. Когда я подхожу туда и начинаю изучать афиши, меня поражает обилие милонг, проводимых здесь каждый вечер под разными названиями. Сегодня это «Поцелуй».

Поднимаюсь по лестнице, отодвигаю красную плюшевую портьеру и оказываюсь на своей первой аутентичной аргентинской милонге. Ноги в туфлях на небольшом каблуке дрожат. Не идеальное состояние для танцев. Впрочем, у меня масса времени, чтобы успокоиться, ведь с тех пор, как я заплатила на входе и присоединилась к женщинам у стены, никто не обращает на меня внимания.

Да, на милонгах женщины и мужчины сидят друг напротив друга, как два враждующих племени. Губная помада служит боевой раскраской, кортина – сигналом к атаке. Каждый четверг здесь проходит ритуальная «битва полов», приносящая наслаждение ее участникам. На войне нельзя без иерархии, поэтому хозяйка – крашеная блондинка средних лет с декольте – ведет меня за дальний столик на заднем фланге. Несмотря на невыигрышное место, я ничуть не расстраиваюсь, наоборот, радуюсь, что не придется сидеть у всех на виду и есть возможность осмотреться и привыкнуть. Публика подобралась разного возраста, но в основном старики– на мой юный взгляд – те, кому за сорок. Женщины, все как одна с длинными волосами, в соблазнительно обтягивающих нарядах и красивых туфлях разного цвета, в том числе открытых. А я? С короткой стрижкой, в узкой джинсовой юбке, разрез на которой с каждым днем все больше и больше увеличивается, постепенно добираясь до бедра, и в футболке. При первом же взгляде на меня понятно, что я здесь чужая. Ну, во-первых, никому из завсегдатаев не пришло было в голову нацепить юбку из денима. Во-вторых, все дамы, независимо от возраста, требований хорошего вкуса или дряблости тела, верх выставляют напоказ. В Окленде я думала, что одеваюсь провокационно, здесь же на мне явно слишком много одежды, даже туфли – и те с закрытыми носками.

(Пауза.Новичку в помощь: не спрятанные ступни – своего рода жест доверия. Открытый носок как будто говорит партнеру: «Вот, я показываю тебе свой палец на ноге, и, быть может, он тебе понравится. Я доверяю тебе и надеюсь, что ты не наступишь и не сорвешь мне ноготь». Обнаженный большой палец в танго – все равно что бикини в пляжной моде. Ну а степень откровения варьирует, доходя до кульминации в виде босоножек на шпильке высотой от семи до девяти сантиметров с несколькими ремешками – что сопоставимо со стрингами. В первый год занятий при большом желании можно позволить себе туфли с полуоткрытым носком, босоножки же – самоубийство).

Музыка здесь отличается от той, что на милонгах в Окленде. Никаких признаков Пьяццоллы, зато час за часом я слышу традиционные оркестры – как правило, с четырьмя бандонеонами – привет из 1930–1940-х годов. Ближе к полуночи танцпол наводняется людьми, но по-прежнему ко мне никто не приближается.

С безучастным лицом сижу за столиком, потягивая колу и взращивая внутренние комплексы: «А вдруг я не котируюсь здесь, в королевстве зорких мужчин и вспыльчивых женщин? Или тут из принципа не танцуют с чужими? Может, ганчо и сакады, которые я отрабатывала, – все зря, и мне никогда не станцевать с аргентинцем?» Настроение мое неумолимо падает, что естественно для девицы, подпирающей стену на танцевальном вечере.

И вдруг, с началом новой танды, когда старые пары расходятся и складываются новые, я ловлю на себе взгляд. Мужчина кивает мне, или это просто дружеский жест? А может, у него тик? Но тут он наклоняет голову более явно, и это точно приглашение на танец. Первое в жизни кабесео! Мое сердце отчаянно колотится.

Мы встречаемся на подходе к танцполу, который кажется чересчур заполненным, чтобы вместить еще и нас. Он что-то говорит на испанском, но, увидев, что я не понимаю, переводит:

– Весь вечер я искать ваш взгляд.

На вид лет тридцати пяти, невысокого роста, с подстриженной бородкой и крепким мужским запахом, – человек, которого я не забуду никогда, хотя уже через полчаса он уйдет из моей жизни. Но это поворотный момент. Я невыразимо счастлива стоять, а не сидеть, танцевать, а не ждать.

Не могу сказать, хороший ли он танцор, так как делает он что-то непривычное. Сильно прижавшись, он просто аккуратно ведет меня кругами, потрясающе попадая в музыку, ни разу не наткнувшись на другие пары. Потом мягко переходит на маленький шаг, а я без труда подхватываю, но названия фигуры не знаю.

Что это? Простое движение, но точно не сакада или ганчо. И вниз не посмотришь, ведь между нами почти нет зазора. Это беспокоит меня, я чувствую, как пот струится по спине. Аргентинец не останавливается, не комментирует мой танец и не дает инструкций, как мы привыкли в Окленде («двойная сакада, ганчо, согни ногу, поставь ступню вот сюда, да не сюда, нет-нет, не так»). Он просто танцует, а я пытаюсь следовать за ним. Постепенно, пусть и на секунды, волнение стихает, и на смену приходит новое чувство, такое же, как и в объятиях Карлоса Риваролы, – наслаждение от блаженной простоты аутентичного аргентинского танго. В нем все двигаются подмузыку, а не параллельноей, что очень важно, если вы новичок и ваша музыкальность целиком зависит от того, кто ведет.

Взвинченная, жду, что партнер покинет меня после первой композиции или обычной танды из трех песен. Ничего подобного. Следует второй сет, за ним третий. Во время шумных кортин мы пытаемся общаться, но скоро темы для разговора и словарный запас иссякают. («Откуда вы?» – «Новая Зеландия». – «О». – «Но вообще-то я родом из Болгарии». – «О, первый раз в Буэнос-Айресе?» – «Да». – «Нравится?» – «Да». – «Здорово». – «Да».) Поэтому в перерывах мы просто стоим и улыбаемся друг другу в ожидании нового танца. Но даже когда мелодия начинает звучать, мы не возобновляем танец немедленно. Этикет требует, чтобы пары беседовали еще немного после того, как заиграет музыка, – дань временам, когда уважаемые дамы приходили на милонги в сопровождении компаньонок или наставниц, и единственная возможность поговорить с мужчинами представлялась только во время кортин, и, понятное дело, общение пытались продлить по максимуму.

В конце третьей танды он вытирает пот со лба и произносит: «Спасибо. Я бы хотел станцевать с вами еще».

А может быть, он сказал: «Больше не буду танцевать с вами». Трудно не запутаться в языковых тонкостях. Я благодарю в ответ. Честно признаться, мне хочется расцеловать его за то, что он нарушил мою нетронутость своим приглашением, показав другим мужчинам, что я «в деле».

Одного танца достаточно, чтобы попасть в обойму, и в ту ночь я больше не присела. Меня приглашают мужчины разного возраста, и с каждым из них мы исполняем те же самые небольшие, базовые, но доставляющие такое наслаждение шаги. Наконец я выясняю, что этот таинственный и очень распространенный здесь шаг называется хиро.

И означает просто поворот или вращение. Слегка закручивая бедра, женщина делает шаг назад и двигается вокруг оси своего партнера, огибая его в три шага. Пока он поворачивается, она как будто тихонько напевает ему, без слов рассказывая о себе и о том: неважно, что было раньше, сейчас она с ним. Хиро – одна из основных и знаковых фигур в танго, и, кроме того, она часто используется в аргентинском вальсе.

Я не узнала этот элемент, хотя мы и разучивали его в Окленде. Почему? Потому что нам преподавали размашистое, «сценическое», широкое хиро. А здешнее, адаптированное хиро приспособилось к небольшому заполненному танцполу, так чтобы никто не задевал друг друга. И в нем лица и грудь партнеров всегда обращены друг к другу, а не плывут параллельно, словно корабли в ночи, как я делала это раньше.

До этого вечера я не взаимодействовалани с кем из своих партнеров. Я использовалаих, чтобы они не дали мне упасть, и сама была нужна им для тех же целей. И, как всякий неофит в танго, училась шагам и движениям, а не языку близости.

Когда милонга иссякает, я бреду обратно в отель в состоянии блаженного истощения. Пот и адреналин затуманивают взор, поэтому до конца я еще не понимаю, что произошло, но чувствую, что моя танцевальная жизнь уже не будет прежней.

На следующий день, в пятницу, отправляюсь на милонгу под названием La Viruta. Безумно популярное место с богатой историей – настоящая жемчужина в короне городского танго. Огромный зал забит людьми, оркестр играет восхитительную музыку, действие происходит дотемна, точнее досветла. А если захотите, прямо здесь вы можете позавтракать медиалунами [3]3
  Местная выпечка, напоминающая французские круассаны. – Прим. ред.


[Закрыть]в шесть утра – и продолжить танцы.

Раньше здесь располагалась Армянская община, о чем напоминают висящие на стенах памятные таблички и дух ностальгии, витающий везде, где собираются люди, оторванные от дома. Но именно здесь я впервые познаю момент абсолютного танцевального счастья.

Как ни странно, оно приходит в образе маленького, пузатого, лысого мужчины в сером костюме. Он стоит у бара и посылает мне почтительное кабесео. Торопясь присоединиться к нему, я едва не переворачиваю стол.

(Пауза.Кабесео превращает даже коротышку с животом в величественного героя. Потому что корни обычая нужно искать глубоко в подсознании настоящих мачо, как ныне живущих, так и их предков. Кивок женщине или брошенный в ее сторону пристальный взгляд никогда не станут причиной позора. А вот если бы требовалось подойти к женщине и, упаси бог, спросить напрямую… и она бы отказала? Тогда пришлось бы тут же сделать себе харакири пастушьим ножом, или же товарищи закидали бы вас монетками и освистали: да ты, папаша, – лузер. Лучше всего кивнуть небрежно – даже если высокомерная стерва проигнорирует, никто не будет знать, кроме вас двоих.)

Диджей ставит танду Карлоса Ди Сарли, а это означает двенадцать минут сладкой музыки с привкусом горечи, с идеальной пропорцией бандонеона и скрипки, и в высшей степени танцевальной. Мой тангеро прижимает меня к себе, и мы сливаемся с толпой.

Его выпирающий живот мешает мне видеть собственные ноги. Но оно и к лучшему, потому что, оказывается, согласно этикету, смотреть вниз нельзя, сие оскорбляет партнера, рождая в нем неуверенность. Я парю в ночи, а вокруг, словно в тумане, танцующие пары и огни. Этот человек – плоть от плоти этой земли, в нем не меньше истории, чем в самом этом городе. Я чувствую, как музыка бежит по его венам, и понимаю, что он танцует всю жизнь.

Мы исполняем идеально симметричный стиль милонгеро– лаконичные движения, множество сдержанных хиро, большое количество шагов и близкое объятие – и ни разу не сталкиваемся с другими парами, хотя со всех сторон нас окружают люди. Все так ново и необычно.

К моменту окончания второй танды (в общей сложности семь танцев) я до такой степени взволнована, что почти жду от него предложения руки и сердца. Но он лишь благодарит меня, промокая блестящий лоб несвежим носовым платком, и галантно провожает на место. Мы так и не познакомились. Но после танца с этим сыном бедных итальянских эмигрантов, приехавших в Буэнос-Айрес с огромными надеждами и крохотными чемоданами, я чувствую, что стала другой. Точнее так: я чувствую, что становлюсь собой.

К высоким сводам зала Армянской общины летит радостный хор двух сотен душ. Или, вернее сказать, сотни – потому что у истинной пары одна душа на двоих. И теперь меня инициировали, сделав частью этого мира.

Спустя сорок восемь часов после приезда устанавливается ежедневный или, точнее, ежевечерне-еженощный график, потому что минимум по полдня я отсыпаюсь в своем похожем на пещеру номере, пока сушатся мои мокрые от танцевального пота вещи и обувь.

В светлое время суток я посещаю уроки молодой пары Габриеля и Наталии. Кстати, в мире танго преобладают имена без фамилий. Иногда – псевдонимы. Но имена Габриеля и Наталии – настоящие и, как оказалось, звездные. Они учат идеальному балансу традиционного танго и нуэво.

Класс состоит из постоянных учеников, а вдобавок к ним я и Иисус – самый стройный юноша на свете, попавший сюда так же случайно. Иисус родом из Рио-де-Жанейро. Худой и изможденный, внешне очень напоминает того, в честь кого назван, аккурат перед распятием. Как единственных иностранцев для разогрева нас ставят в пару – довольно комическую.

Ребра моего партнера выпирают сквозь футболку, худая ладонь дрожит. Я боюсь сломать ее, если схвачусь чуть посильнее, что частенько делаю, когда волнуюсь. На смеси испанского, португальского и английского мы выясняем, что Иисус автомеханик, но хочет стать учителем танго в Рио. Он уже год здесь учится, а это совсем не дешевое удовольствие.

– Я трачу деньги только на съем жилья и уроки танго. А из еды могу позволить себе лишь эмпанаду.

( Пауза.Эмпанада – национальное блюдо Аргентины и Уругвая – маленький пирожок с начинкой.)

Сегодняшний урок – танец милонга-траспье.

Если можно так выразиться, есть «святая троица танго»:танго, вальс и дух святой – милонга. У каждого из жанров свой ритм и эмоциональный посыл.

Милонга (раз – два – три – четыре, раз – два – три – четыре с ударением на РАЗ и ТРИ) – дерзкая и заводная, заставляющая исполнителей под конец танца обессиленно посмеиваться.

Вальс (раз – два – три, раз – два – три) лиричен, вам хочется кружиться и мечтательно улыбаться.

Танго (раз – два – три – четыре, раз – два – три – четыре, с паузами) – что угодно, от легкой ипохондрии до суицидальной тоски.

Удивительно, но веселые милонга и вальс менее популярны, чем их «родственник». Возможно, это говорит о склонности танцоров к мазохизму. Да, во многом это действительно так, но об этом я узнаю позднее.

Вернемся на занятия, где с наших лиц уже ручьями течет пот.

Я никогда не училась танцевать милонгу раньше. Любители танго за пределами Аргентины не особо привечают ее. Слишком сложно. В итоге все, что мне известно: танец ритмичный, с неширокими шагами, самый характерный из которых траспье (быстрое удвоение).

Группа делится на мужчин и женщин. Я бросаю нервный взгляд на Иисуса и присоединяюсь к команде изящных газелеподобных созданий под предводительством их королевы Наталии, стоящей впереди и показывающей сложный шаг: комбинацию из… она двигается слишком быстро, и я не успеваю разобрать. Потом она начинает считать: « Раз, два, три и…»… и мы дружно повторяем. Девушки безумно быстро закручивают и раскручивают ноги по какой-то неимоверной зигзагообразной траектории – туда-сюда, туда-сюда. Все, кроме меня, так как меня заносит то влево, то вправо. Я спотыкаюсь и пытаюсь не упасть. Стиснув зубы и затаив дыхание, стараюсь разобраться со своими ногами, хотя бы по очереди, но безуспешно. Видимо, где-то в проводах моего мозга происходит короткое замыкание, и приказы сверху не доходят вниз.

Самое главное о танце милонга: он безжалостен. Своеобразная лакмусовая бумажка, проверяющая: 1) музыкальность; 2) координацию движений; 3) общую физическую подготовку и 4) психическую устойчивость.