Текст книги "Портрет дамы с жемчугами"

Автор книги: Кан Кикути

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Кан Кикути
Портрет дамы с жемчугами

Перевод с японского М. Огуси

Художник В. Алешин

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Несчастный случай

Когда проехали Офуну, нетерпение и досада, охватившие Синъитиро, достигли своего предела. До Кодзу оставалось всего несколько маленьких станций, но на каждой поезд останавливался. А Синъитиро так хотелось поскорее увидеть и приласкать свою молодую жену.

Наступил июнь. Зелень гор и лесов, мелькавших за окном вагона, уже утратила свою юную свежесть и теперь не радовала глаз. Только колеблемые легким ветерком молодые побеги сохранили нежно-зеленый цвет.

Весною поезда обычно набиты курортниками, едущими па горячие источники в Хаконэ и на полуостров Идзу. Но весна кончилась, кроме того, уже с неделю стояла дождливая погода. Поэтому в вагоне, кроме Синъитиро, были только пожилые супруги-французы с сыном-подростком, два конторщика в европейских костюмах и какая-то девушка, с виду провинциалка, с матерью. С самого начала внимание Синъитиро привлекли французы, особенно сын, стройный и изящный, как олень, и Синъитиро, любуясь юношей, невольно прислушивался к его разговору с родителями. На сей раз попутчики ничуть не стесняли Синъитиро, не то что курортники, поражавшие своими нарядами из осима [1]  [1] Шелковая ткань типа чесучи из местности Осима в префектуре Кагосима.


[Закрыть] и драгоценностями; они всегда раздражали Синъитиро своей бесцеремонно громкой болтовней, непрерывным чавканьем и неряшливостью.

Солнце клонилось к западу, застывшее в неподвижности море, то появляясь, то исчезая, холодно поблескивало, словно черненое серебро. Гора Амаги утонула в сером сумраке. Вдали, у моря Сагами, плыли на горизонте черные тучи. Был пятый час.

Стоило Синъитиро подумать о том, с каким нетерпеньем ждет его жена, как ему начинало казаться, что поезд замедляет ход. Он старался подавить в себе беспокойство и в то же время не мог не думать о дожидающейся его сейчас в гостинице в Югаваре любимой Сидзуко с ямочками на румяных щеках, крохотным ртом и маленьким милым носиком. Когда же Синъитиро вспомнил выражение девичьей стыдливости на ее лице, он не мог сдержать улыбки умиления. В этот момент юноша-француз обратился к своей матери, но Синъитиро расслышал только слово «maman». Остальные пассажиры, видимо, погруженные в свои мысли, не обращали на окружающих никакого внимания.

Поезд с грохотом мчался по сосновому парку, расположенному на берегу моря.

Под мерный стук колес Синъитиро мечтал о любимой. Он вновь и вновь представлял себе, как его юная жена стоит на балконе и ждет его. О чем бы он ни думал – о свадьбе ли, отпразднованной три месяца назад в деревне, о свадебном ли путешествии в Нара и Киото, совершенном ими по дороге в Токио, – ощущение счастья от сознания, что у него есть Сидзуко, ни на минуту его не покидало. В голове с лихорадочной быстротой проносились мысли о девичьей стыдливости Сидзуко во время венчанья, о ее безграничной доверчивости, о новых достоинствах, которые Синъитиро каждый день обнаруживал в ней, будто в случайно найденном драгоценном камне, и он уже не мог совладать с охватившим его нетерпением как можно скорее погладить нежную, почти прозрачную шею Сидзуко.

«Неужели я не смог вынести и недели в разлуке?» – спрашивал себя Синъитиро, испытывая легкий стыд от того, что уподобился капризному ребенку. Но ничего удивительного в этом не было: после свадьбы прошло совсем мало времени, и неделя показалась Синъитиро вечностью. Дело в том, что Сидзуко перенесла тяжелое воспаление легких, и врачи рекомендовали отвезти ее на горячие источники. Синъитиро очень не хотелось расставаться с женой. Поехать с женой он не мог, так как перед свадьбой уже брал отпуск чуть ли не на месяц. Он отвез Сидзуко в Югавару со служанкой и вечером вернулся в Токио.

Как раз в тот день, когда он собрался ее навестить, пришло письмо, в котором Сидзуко сообщала, что чувствует себя хорошо.

Может быть, Сидзуко попросит взять ее на воскресенье домой? Хорошо бы, она вышла встретить его на станцию! Нет, ничего подобного ей и в голову не придет. Единственное, на что она способна, – это терпеливо ждать. Стоит сейчас на балконе, смотрит на мост, перекинутый через Фудзики, и с замиранием сердца прислушается к грохоту колес каждой проезжающей мимо повозки, к шуму каждого автомобиля. Мысли Синъитиро были прерваны пронзительным свистком паровоза, словно прорвавшимся сквозь нависшие над самым поездом тяжелые тучи. Между соснами видно было, как отражается в обычном для Кодзу хмуром, неприветливом море блеск вечернего неба. Не только море, но и земля была окрашена в тусклые, блеклые тона, будто поздней осенью. Услыхав, что это Кодзу Синъитиро вне себя от радости вскочил с места.

Поезд дальше не шел, и пассажиров из него будто вымело; Синъитиро вышел последним. Толкотни на станции не было, только у выхода в город толпился народ.

На привокзальной площади Синъитиро увидел трамвай, который шел в Юмото. В нем еще оставались свободные места, не то что в прошлое воскресенье, когда там была настоящая давка. Трамвай тогда еле тащился, со скрежетом останавливаясь на каждой остановке. От Одавары, где надо было делать пересадку на Югавару, узкоколейка, извиваясь, как тысяченожка, проходила в горах по самому краю пропасти над морем. До Югавары как-никак три часа езды. А потом надо ехать дилижансом еще полчаса по проселочной дороге. Лишь в девять Синъитиро будет на месте.

Подумав об этом, Синъитиро вспомнил испытанные им в поезде нетерпение и досаду и остановился в унынии, не решаясь сесть в трамвай. В эту самую минуту к нему подошел какой-то человек высокого роста в форменной фуражке и европейском костюме.

– Не угодно ли машину? – спросил он.

Синъитиро обрадовался, как радуются люди, которым в трудный момент вдруг приходят на помощь, но, вспомнив о плате за проезд, ответил весьма сдержанно:

– Пожалуй, я поеду, если это не очень дорого.

– Куда прикажете вас отвезти?

– В Югавару.

– Пятнадцать иен, хотя обычно я беру больше. Синъитиро не был беден, однако названная сумма отбила у него всякую охоту ехать на машине.

После окончания юридического факультета два года назад Синъитиро поступил на службу в фирму Мицубиси и получал вполне приличное жалованье, не считая дохода, который приносило именье. Так что общая сумма составляла примерно пятьсот иен в месяц. Но заплатить столько за машину – нет, на это он не пойдет даже ради любимой жены.

Синъитиро под каким-то предлогом отказался от машины и уже хотел сесть в трамвай, но человек в фуражке никак не отставал:

– Прошу вас, подождите минутку! Дело в том, что у меня есть пассажир до Атами. Может, поедете вместе? Тогда это будет стоить вам всего семь иен.

Синъитиро заколебался:

– А что там у вас за пассажир?

Человек в форменной фуражке пошел за пассажиром, которому предстояло стать попутчиком Синъитиро.

Глядя ему вслед, Синъитиро размышлял: езды на машине всего тридцать или сорок минут, так что он может не обращать внимания на своего случайного попутчика, и все же ему хотелось, чтобы им оказался человек приятный, а не какой-нибудь надутый, чванливый курортник. «Может быть, это будет толстяк с массивным золотым кольцом, украшенным печаткой, – продолжал гадать Синъитиро, – или, против ожиданий, красивая женщина. Впрочем, вряд ли порядочная женщина поедет одна с незнакомым мужчиной».

Размышляя так, Синъитиро не без любопытства ждал попутчика. Через несколько минут он увидел шофера, за которым шел человек в студенческой фуражке. То, что попутчиком оказался студент, обрадовало Синъитиро, однако он не испытал того неповторимого чувства, которое возникает при встрече с однокашником.

– Простите за задержку, – сказал шофер. – Вот господин, с которым вы будете ехать.

– Я не стесню вас? – весело поздоровавшись, спросил Синъитиро.

Студент ничего не ответил, только вежливо поклонился. От Синъитиро не ускользнуло благородство, сквозившее в каждой черте его лица, – юноша, видимо, происходил из аристократической семьи. О его высоком происхождении прежде всего говорил удивительно тонкий нос и особая мягкость во взгляде, сразу вызывавшая симпатию и расположение. Одетый в дорогое пальто, с маленьким саквояжем в руках, он буквально поражал своим изяществом.

– Итак, я отвезу вас в Югавару, а затем мы повернем на Атами, – сказал шофер. – Господин был настолько любезен, что согласился.

– Вот и прекрасно, – сказал Синъитиро и вежливости ради обратился к попутчику: – Если, конечно, это вас не затруднит.

Когда они сели в машину, шофер, взявшись за руль, сказал:

– До Атами езды пятьдесят минут, всего на десять минут больше, чем до Югавары.

Он резко засигналил, и машина помчалась по городу, догоняя трамвай.

При мысли о скорой встрече с женой досада и раздражение, охватившие Синъитиро в поезде, бесследно исчезли. При каждом толчке сердце его сладко замирало от ожидания близкого счастья. Студент забился в угол и, хмуря тонкие брови, ни разу даже не взглянул в окно, поглощенный какими-то своими думами.

Так, не проронив ни слова, они доехали до Одавары. Синъитиро очень хотелось заговорить с юношей, к которому он уже успел проникнуться симпатией, но он не решался – такой печальный был у юноши вид.

Сейчас, когда юноша сидел совсем близко, бледное лицо его показалось Синъитиро еще более благородным. В подернутых влагой глазах застыло горе. И хотя молчание становилось тягостным, Синъитиро не осмеливался его нарушить.

Наконец он все же решился и, чтобы начать разговор, задал банальный вопрос:

– Простите, вы тоже приехали с последним поездом?

– Нет, с предыдущим.

Ответ был для Синъитиро несколько неожиданным, и он снова спросил:

– Значит, вы приехали из Токио?

– Да, я жил в Михо. – Тон юноши был скорее деловым, чем взволнованным.

– Вы говорите о сосновом парке Михо?

– Да. Я пробыл там неделю, и мне надоело. – Вы лечились?

– Не то чтобы лечился… У меня плохо с головой. – Тень пробежала по лицу юноши.

– Неврастения?

– Не совсем. – Уголки губ у юноши устало опустились. Он, видимо, был удручен горем, которое не выразишь словами.

– Вы давно оставили учебу?

– Около месяца.

– Впрочем, на словесном факультете посещение лекций, кажется, необязательно? – сказал Синъитиро, вспомнив замеченный им на воротнике у юноши значок. Синъитиро видел, что юноша совсем не расположен вести беседу, но ему очень хотелось потолковать о литературе, которую он любил с детства, хотя сам окончил юридический факультет. И после короткой паузы он снова заговорил: – Простите, вы из какого котогакко [2]  [2] Котогакко – учебное заведение, нечто среднее между гимназией и университетом.


[Закрыть]?

– Из токийского, – даже не повернувшись к Синъитиро, ответил юноша.

– Так ведь и я там учился, но вас что-то не помню. Когда вы кончили?

После этих слов в сердце юноши возникло то особое чувство, которое возникает у людей, проживших вместе лучшие годы в одном пансионе и потом неожиданно встретившихся.

– Простите меня, ради бога! – воскликнул юноша. – Я кончил в позапрошлом году. А вы?

Впервые за всю поездку юноша улыбнулся. Улыбнулся грустно, но искренне.

– Я кончил как раз в том году, когда вы поступили, – ответил Синъитиро, – потому и не помню вас.

Синъитиро вынул из бумажника визитную карточку и протянул юноше. На ней значилось: «Синъитиро Ацуми».

– К сожалению, я не взял с собой карточки, – сказал юноша. – Мое имя Аоки Дзюн.

После состоявшегося знакомства оба почувствовали друг к другу расположение, и со стороны могло показаться, что в машине едут давнишние друзья.

Мягкий, наивный и очень застенчивый, юноша в то же время обладал способностью быстро привязываться к людям. Так случилось и на сей раз. Стоило ему узнать, что они с Синъитиро окончили одно учебное заведение, как он сразу проникся к нему доверием и как старшему оказывал всяческое внимание.

– Я покинул Токио десятого мая, – стал жаловаться юноша, – чуть ли не месяц скитаюсь по гостиницам, но нигде не могу обрести покоя.

Слушая его, Синъитиро думал о том, что в юношестве часто испытывают тоску, то ли от сложностей жизни, то ли от несчастной любви.

– Я советовал бы вам возвратиться в Токио, – сказал Синъитиро, – ибо на собственном опыте убедился, что только шум и суета большого города могут восстановить душевное равновесие. Поверьте, и в горах и у моря с особой остротой ощущаешь одиночество и тоску.

– Обстоятельства не позволяют мне вернуться в Токио, – ответил юноша. – Жизнь там превратилась для меня в настоящую пытку.

Юноша снова умолк. Глядя на него, Синъитиро испытывал острую жалость: он понял, как глубока рана в сердце этого молодого человека.

Посмотрев в окно, они обнаружили, что Одавара осталась далеко позади и теперь машина мчалась вдоль узкоколейки по самому краю пропасти. Внизу пенились, разбиваясь о берег, волны Тихого океана.

Там, где берег был более пологим, террасами располагались сады с мандариновыми деревьями. Дурманящий аромат их цветов ощущался даже в машине.

– Хорошо бы приехать в Атами засветло, – сказал через некоторое время Синъитиро.

– Мне безразлично. Можно остановиться и в Югаваре, если не поспеем в Атами.

– Тогда остановимся в Югаваре. Я рад нашему знакомству и охотно побеседую с вами.

– Вы надолго в Югавару?

– Нет, еду за женой.

– За женой? – Тень пробежала по лицу юноши.

Дорога была опасной, но шофер, совершавший в день несколько ездок по этому маршруту, смело вел машину, радуясь, что здесь нет препятствий, которые на каждом шагу встречаются в Токио. Он так резко поворачивал руль, что у путников дух захватывало. Вдруг в горах эхом прокатился грохот, заглушивший шум мотора. «Уж не поезд ли это?» – подумал юноша.

Грохот все приближался и приближался. На очередном повороте путники увидели совсем близко поезд. Изрыгая дым и пыхтя, он походил на извивающееся чудовище. Считая поезд анахронизмом, шофер до такой степени презирал его, что не счел даже нужным убавить скорость и решил проскочить вперед, не сразу сообразив, что узкоколейка здесь вплотную подходит к горному озеру и дорога чересчур узка. Когда же он это понял, было поздно.

– Дурак! Что ты делаешь?! – донеслось до шофера.

Шофер растерялся и резко повернул руль, чудом избежав столкновения с поездом. Синъитиро перевел было дух, но в тот же момент, потеряв управление, машина понеслась к обрыву высотой около ста футов, по краю которого рос бамбук. На сей раз шофер перепугался и стал что-то бессвязно бормотать, заметавшись на своем сиденье. Тем не менее он сделал последнее отчаянное усилие и не дал машине свалиться вниз. Он снова резко повернул, машина врезалась в скалу, и Синъитиро услыхал страшный скрежет. В следующий момент его стало бросать из стороны в сторону. У Синъитиро потемнело в глазах, мысли путались. Когда же наконец он пришел в себя, то с трудом разогнулся, пощупал голову, грудь и убедился, что цел и невредим, только голова все еще кружилась. Он огляделся и увидел, что его попутчик наполовину вывалился наружу сквозь приоткрытую дверцу машины.

– Что с вами, что с вами? – Синъитиро хотел втащить юношу в машину, но тот застонал так, что Синъитиро похолодел. – Послушайте!… Послушайте! – громко крикнул Синъитиро.

Никакого ответа, только стоны, едва слышные, терзающие душу. Напрягши все силы, Синъитиро все же втащил юношу в машину и заметил, что лицо его приобрело какой-то неприятный синеватый оттенок. Из уголка рта по подбородку стекала струйка крови темного цвета, что особенно испугало Синъитиро, поскольку цвет крови свидетельствовал о серьезном повреждении внутренностей.

Таинственные часы

Тем временем шофер, которого выбросило из машины, с трудом поднялся с земли. Смертельная бледность покрыла его лицо, лоб был сильно поцарапан. С опаской.заглянув в машину, он спросил:

– Вас не ранило?

– Дурак! – крикнул Синъитиро, уверенный в полной виновности шофера. – Если бы только ранило! Случилось несчастье!

Державшийся дрожащими руками за дверцу машины, шофер был до того подавлен, что не мог ничего сказать, лишь издавал какие-то нечленораздельные звуки.

Как ни старался Синъитиро, ему не удалось привести юношу в сознание. Струйка крови, стекавшая по подбородку, становилась все шире, увеличивалась отечность правой щеки.

– Гони что есть духу в Одавару! – обратился Синъитиро к растерянному шоферу. – Ему нужна срочная медицинская помощь, иначе он погибнет.

Словно очнувшись от сна, шофер быстро сел за руль, но отказал мотор, передние колеса были погнуты.

– Машина испортилась… – срывающимся от волнения голосом виновато сказал шофер.

– Тогда необходимо где-нибудь поблизости найти врача. Отсюда недалеко до Манадзуру. К тому же надо заявить в полицию и, если это возможно, позвонить по телефону в Одавару, чтобы немедленно прислали машину.

Повинуясь Синъитиро, шофер побежал выполнять его поручения. Юноша между тем продолжал агонизировать. Глаза его закатились. Синъитиро, приподняв юношу, напряженно всматривался в его лицо, но ничем не мог помочь: смерть подступала все ближе и ближе. Исполненный жалости, Синъитиро в то же время радовался своему спасенью и размышлял о том, каким образом произошла катастрофа. Видимо, опасаясь, что машина упадет в пропасть, юноша открыл дверцу, чтобы выскочить, но машина врезалась в гору, и он вывалился наружу, сильно повредив себе грудь. Случись по-другому, уцелел бы юноша, а Синъитиро и шофер погибли бы. Таким образом, в создавшейся ситуации юноша и его случайный попутчик оказались на разных полюсах: счастья и несчастья. При мысли об этом Синъитиро проникся еще большей жалостью к пострадавшему, который невольно ценой собственной жизни спас Синъитиро.

Вдруг Синъитиро вспомнил про бутылку виски у него в чемодане и, хотя понятия не имел о том, какое действие виски окажет на умирающего, достал ее. Это было единственное, что он мог сделать. Он вытащил виски и осторожно положил голову юноши на сиденье.

Синъитиро влил юноше в рот несколько капель, и во взгляде умирающего, – быть может, под влиянием виски или по какой-либо другой причине, – появились признаки жизни. Из уст вместе со стонами вырвалось несколько слов.

– Вы слышите меня, Аоки-кун [3]  [3] Кун – суффикс, присоединяемый к именам и фамилиям при фамильярном обращении или обращении к сверстнику.


[Закрыть]? – не переставал громко повторять Синъитиро. – Крепитесь!

Силясь удержать сознание, в любую минуту готовое его покинуть, – так нестерпима была боль, – юноша остановил неподвижный взгляд на Синъитиро. Он, видимо, только сейчас понял, что с ним произошло.

– Ну, что, Аоки-кун, слышите вы меня? Крепитесь. Сейчас приедет врач.

– Спа… сибо, – с трудом произнес юноша, исполненный глубокой признательности к своему попутчику. Он попытался улыбнуться, но помешала боль, снова исторгнувшая из его груди раздирающие душу стоны.

– Потерпите, скоро будет доктор, – растерянно повторял Синъитиро.

Коноша приподнялся, видимо, желая что-то сказать, но задохнулся от кашля. Изо рта у него хлынула кровь, лицо побелело. Смерть уже витала над ним. Это понял даже Синъитиро, ничего не смысливший в медицине, но ему ничего не оставалось, как смотреть на своего несчастного попутчика, который умирал у него на глазах. Сам Синъитиро, пожалуй, был так же бледен, как умирающий.

Солнце, прятавшееся в облаках, грозно надвигавшихся с Тихого океана, скрылось за горизонтом. Стемнело. На дороге не было ни души. Сидя возле умирающего, Синъитиро все острей и острей ощущал одиночество. Стоны юноши перемежались с тихими всплесками разбивавшихся о скалы волн.

Вдруг юноша выплюнул кровь и поднял голову.

– Вам что-нибудь нужно? – быстро спросил Синъитиро.

– Мой… саквояж, – едва слышно ответил юноша.

Синъитиро огляделся и вытащил из-под сиденья небольшой саквояж. Юноша хотел взять его, но силы ему изменили.

– Что с ним делать, с этим саквояжем? – спросил Синъитиро.

В ответ юноша лишь пошевелил губами.

– Открыть?

Юноша не в силах был даже кивнуть головой. Синъитиро стал открывать саквояж, но тот оказался запертым. Не спрашивать же умирающего о ключе, это было бы просто нелепо, и Синъитиро так рванул замок, что кожа вокруг него лопнула.

– Что вы хотели достать из саквояжа? – спросил

Синъитиро, полагая, что там лежит какое-то лекарство. Но против его ожидания юноша ответил:

– Записную книжку.

Синъитиро удивился, однако стал искать и на дне саквояжа нашел толстую тетрадь. Юноша взглядом дал понять, что именно ее ему и нужно, взял тетрадь, хотел порвать, но рука лишь бессильно скользнула по обложке, не повредив ни единого листа.

– Пожалуйста… бросьте ее в море, – тихо произнес юноша, умоляюще глядя на Синъитиро.

Синъитиро наклонился к самому уху юноши и с горячностью ответил:

– Может быть, у вас есть еще какая-нибудь просьба. Я сделаю все, что вы пожелаете. – Синъитиро понимал, что юноша умирает и надо спросить, какова будет его последняя воля, но воздержался, сочтя такой вопрос чересчур жестоким.

Слова Синъитиро, видимо, дошли до сознания юноши. Он чуть-чуть приподнял правую руку. Синъитиро коснулся ее и ощутил какой-то холодный твердый предмет. Это оказались часы.

– Часы… Что с ними делать?

На искаженном болью лице юноши появилось выражение муки душевной, так же терзавшей его, как и мука телесная.

– Часы… Верните их, пожалуйста…

– Кому вернуть? Кому? – громко спросил Синъитиро.

– Прошу вас… верните… пожалуйста… – прохрипел юноша в предсмертной агонии, напрягая последние силы.

– Кому же, кому? – спрашивал Синъитиро, приблизившись к его лицу.

Но юноша снова впал в забытье и лишь стонал. Опасаясь, что юноша сейчас умрет, Синъитиро не переставал повторять:

– Скажите же, кому вернуть часы?

Юноша стал корчиться в судорогах. Он доживал последние минуты.

– Имя! Назовите имя! – кричал Синъитиро.

– Рурико… Рурико… – прошептал юноша.

То ли к нему на секунду вернулось сознание, то ли это был бред. Предсмертные судороги были самыми сильными, и вскоре юноша застыл в неподвижности.

Синъитиро вытирал платком кровь, стекавшую с подбородка на шею юноши, и, глядя на его лицо, постепенно становившееся прозрачным, как воск, испытывал острую жалость. Он даже заплакал, словно на его руках скончался старый друг.

«Поистине странная вещь судьба, – размышлял Синъитиро. – Близким людям посылает смерть, когда они вдали от нас, чужих в смертный час сводит с нами, вынуждая спасать их и выслушивать последнюю волю». Но каково было этому несчастному перед смертью, какое отчаяние он должен был испытать! Стать жертвой слепого случая, неожиданно погибнуть в дороге, на глухом неведомом берегу холодного моря, когда впереди блестящая будущность. Сознавать, что вместо воды [4]  [4] По японскому обычаю, каждый родственник вливает в рот умирающему несколько капель воды.


[Закрыть] ему вливают в рот виски. Как жаждал он, должно быть, в последние минуты утешения и ласки матери, сестры или возлюбленной. Рурико! Нет сомнений, что это имя любимой им женщины. Но почему он попросил вернуть часы совсем чужого человека, а не кого-нибудь из близких? Видимо, не хотел, чтобы они узнали об этом, прочли то, что написано в тетради. К тому же рядом был лишь Синъитиро, к нему-то и мог обратиться юноша с последней просьбой. Доверчивость – одно из самых лучших качеств человека. Умирая, юноша проникся к Синъитиро искренним доверием, и это глубоко его тронуло. Оправдать оказанное ему доверие было делом чести Синъитиро, ибо, судя по всему, просьба юноши имела для него такое же значение, как предсмертная исповедь для верующего католика.

Синъитиро осторожно снял часы с руки покойного, Стекло было разбито, браслет глубоко врезался в кожу, сильно повредив руку. Часы и браслет были не то из серебра, не то из никеля. На задней крышке даже в темноте можно было разглядеть алые капли. Заметив их, Синъитиро невольно вздрогнул, словно только сейчас осознал всю трагичность судьбы молодого человека.

«Кому же вернуть часы? – спрашивал себя Синъитиро. – Рурико?» Но, может быть, она не имеет к этим часам никакого отношения? Может быть, это имя юноша произнес в бреду? Несомненно одно: имя Рурико врезалось в сердце юноши так же глубоко, как врезался в его руку браслет от часов.

Часы были совсем маленькие и имели особый блеск. Синъитиро взглянул на них, потрогал и понял, что сделаны они не из серебра или никеля, как он вначале подумал, а из самой настоящей платины. На крышке был узор в виде кинжала с ручкой, оправленной в золото и усыпанной ярко сверкавшими драгоценными каменьями. По форме кинжал очень походил на греческий и вызвал в памяти Синъитиро мысль о богине мести Немезиде, занесшей над жертвой кинжал.

Снедаемый любопытством, Синъитиро продолжал смотреть на часы, владелицей которых была женщина, хотя узор на крышке скорей годился для мужских часов.

Стало совсем темно. Только море излучало тусклый, призрачный свет.

Шофер все не возвращался. Сидеть рядом с покойником в этом глухом, безлюдном месте было жутко. Но Синъитиро, глубоко взволнованный всем происшедшим, не испытывал страха, он даже был растроган выпавшим на его долю испытанием.

Вдруг его охватило сомнение: имеет ли он право унести часы, никого не поставив об этом в известность? Ведь полиция непременно будет его допрашивать. Что он скажет? Юноша мертв и подтвердить свою просьбу не сможет. Чего доброго, его обвинят в воровстве, и у него не будет никаких оправданий. Ему не поверят, что покойный просил передать кому-то часы. Не лучше ли остаться в стороне от этого дела и не вмешиваться в личную жизнь постороннего человека только потому, что он оказался случайным свидетелем его смерти?

Зачем наживать себе неприятности? Но стоило Синъи-тиро так подумать, как в ушах у него зазвучали последние слова юноши: «Часы… Верните их, пожалуйста…»

И словно в ответ на свои мысли Синъитиро услышал голос совести, который тихо, но очень отчетливо произнес: «Ты трус».

Да, он трус. Но он не будет трусом. Он во что бы то ни стало разыщет женщину по имени Рурико. Пусть не она владелица часов, но она знает, кому их вернуть, раз юноша назвал ее имя: перед смертью обычно вспоминают самых близких людей. И она, эта женщина, защитит Спнъитиро, если его заподозрят в бесчестном поступке.

Придя к такому выводу, Синъитиро бережно спрятал часы в карман и в этот момент услышал шаги. Словно застигнутый на месте преступления, он испуганно оглянулся и увидел, что к нему быстрым шагом приближаются какие-то люди. Один из них нес фонарь с надписью «Полиция».

Их было четверо: шофер, молодой полицейский, доктор в хакама [5]  [5] Шаровары, часть японского официального костюма.


[Закрыть] и старик сторож из полиции. Синъитиро вышел из машины им навстречу. Полицейский посветил фонарем и спросил:

– Как раненый?

– Только что скончался. Видимо, сильно повредило грудь, – ответил Синъитиро.

Наступило молчание. Шофера била дрожь.

– Прошу вас, – обратился полицейский к врачу. – Произведите осмотр тела.

Шофер дрожащей рукой включил свет в кабине.

– Это ваш приятель? – спросил полицейский Синъитиро, следя за тем, как врач производит осмотр.

– Нет, случайный попутчик. Правда, мы успели познакомиться и я знаю, как его зовут.

– Как? – спросил полицейский, открывая записную книжку.

– Аоки Дзюн. Он студент словесного факультета. Адреса я не спросил, но думаю, что погибший сын Аоки Дзюндзо, члена Верхней палаты. Они очень похожи. Не исключено, разумеется, что я ошибаюсь. Надо осмотреть его вещи, тогда все выяснится.

Полицейский слушал Синъитиро и кивал головой, потом сказал:

– От шофера мы вкратце узнали про обстоятельства дела, но не можем полностью полагаться на его слова, поэтому мне хотелось бы выслушать вас.

Синъитиро взглянул на шофера, который весь превратился в слух, словно ожидая приговора, и слова обвинения застряли у него в горле: ведь все равно не вернешь юношу к жизни. И Синъитиро сказал:

– Шофер, конечно, виноват. Но я должен вам сообщить, что юноша на ходу открыл дверцу машины. Не сделай он этого, возможно, не произошло бы несчастья.

– Ах, вот оно что…

Полицейский сделал запись в книжке и сказал:

– Если впоследствии родные учинят иск, вам, возможно, придется быть свидетелем на суде. В связи с этим я хотел бы взять у вас визитную карточку.

Синъитиро вручил полицейскому визитную карточку как раз в тот момент, когда врач вышел из машины, вытирая выпачканные в крови руки.

– Он потерял много крови, – сказал врач и обратился к Синъитиро: – Смерть быстро наступила?

– Да… Минут через тридцать.

– При подобной травме выжить невозможно, – заявил доктор, махнув рукой.

– Представляю, как вам это неприятно! – заметил полицейский, обращаясь к Синъитиро. – Хорошо еще, что мы счастливо отделались. Вы, кажется, ехали в Югавару? Наш сторож вас проводит. До Манадзуру придется идти пешком. А погибшим мы сами займемся.

Синъитиро облегченно вздохнул, но тут вспомнил про часы и подумал, что пока еще не время радоваться, прежде надо исполнить последнюю просьбу своего юного спутника.

Синъитиро подошел к машине и, отдавая последний долг умершему, молча склонился перед ним.

Затем попрощался со всеми, но, пройдя несколько шагов, спохватился, что забыл взять дневник юноши и выбросить в море, как тот просил, и вернулся.

– Я тут забыл одну вещь… – растерянно произнес Синъитиро.

– Что именно? – спросил полицейский, производивший осмотр машины.

– Записную книжку, – с опаской ответил Синъитиро.

– Эту? – спросил полицейский, отдавая тетрадь Синъитиро.

На обложке стояло имя юноши, но полицейский, видимо, не заметил этого в темноте и не обнаружил ни малейшего подозрения. Синъитиро успокоился и положил тетрадь в карман.

И в поезде, который шел от Манадзуру до Югавары, и в деревенском дилижансе от станции до гостиницы – словом, всю дорогу Синъитиро никак не мог привести в порядок свои мысли. Вдобавок от сильного ушиба болела голова.

В ушах все еще звучали стоны юноши, перед глазами стояли неотступным призраком его окровавленный рот, иссиня-бледное лицо. Радостное ожидание встречи с любимой женой бесследно исчезло, и всякий раз, как Синъитиро пытался вызвать в памяти ее образ, перед ним неизменно появлялось залитое кровью лицо юноши, а имя Сидзуко звучало как Рурико.

Дилижанс уже свернул с дороги, проходившей по рисовому полю, впереди замелькали едва заметные огоньки домов, расположенных у горячих источников, а Синъитиро все никак не мог успокоиться. Его расстроенный вид наверняка испугает жену. Нет, он и словом не обмолвится о печальном происшествии, чтобы не ранить ее нежного сердца.

Дилижанс проехал по мосту и остановился возле гостиницы. Навстречу Синъитиро вышли служанка Сидзуко и горничная гостиницы.

– Ваша жена, – сказала служанка, – давно ждет вас.

Тут Синъитиро увидел Сидзуко. Она ждала его на лестнице, ведущей на второй этаж, ибо сочла нескромным стоять внизу. Сидзуко кокетливо улыбнулась мужу и, едва сдерживая бурную радость, спустилась по лестнице.

– Почему так поздно? – с легким упреком спросила она.

– Прости, – ласково ответил Синъитиро.

Только они вошли в комнату, как Синъитиро вспомнил, что тетрадь юноши так и лежит у него в кармане пальто. Он не мог ее выбросить, потому что шел в Манадзуру с провожатым, и сейчас при мысли об этом помрачнел.