Текст книги "Проповедник"

Автор книги: Камилла Лэкберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Да, алло. Да, спасибо, очень жарко, особенно для таких толстых, как я сейчас. Навестить? Ну да, конечно, если хотите. Переночевать? Ну… – Эрика вздохнула про себя. – Да, конечно. Когда вы приедете? Сегодня вечером? Нет, ничего, само собой, никаких проблем. Я вам постелю в комнате для гостей.

Усталым, замученным движением Эрика положила трубку. Летом владеть домом во Фьельбаке становилось совсем непросто, уже с конца весны начиналась настоящая головная боль. Все друзья и знакомые, которые не давали о себе знать по десять месяцев в году, летом внезапно появлялись на горизонте. Скажем, в ноябре никто почему-то не горел желанием встретиться, приехать навестить, но в июле все валом валили, стремясь воспользоваться шансом пожить бесплатно у моря. В этом году Эрика наивно начала надеяться, что эта напасть их минует, потому что до половины июля все было тихо и никто на них с Патриком не посягал. Но только что позвонил ее кузен Конни и осчастливил радостным известием, что уже едет к ней из Тролльхеттана, притом, что примечательно, с женой и двумя детьми. Речь шла только об одной ночи, а это Эрика вполне могла перетерпеть. Она никогда не питала особых чувств ни к одному из двух своих кузенов, но воспитание и вежливость не позволяли Эрике послать их к чертовой матери, хотя она и считала их паразитами и халявщиками.

Эрика благодарила судьбу, обстоятельства, или что там еще надо благодарить, за то, что у них с Патриком был во Фьельбаке дом, в котором они могли принимать гостей – званых или незваных. После внезапной гибели родителей ее зять Лукас спал и видел, как бы добиться разрешения и продать дом, но в тот момент лопнуло терпение младшей сестры Эрики Анны. Она предостаточно нахлебалась физических и моральных издевательств Лукаса – и наконец от него ушла. И теперь они вместе с Эрикой владели домом. Анна по-прежнему жила в Стокгольме со своими двумя детьми, поэтому Патрик и Эрика смогли переехать в дом ее родителей, хотя им, разумеется, и пришлось нести все расходы по содержанию дома. Со временем, конечно, вопрос с домом надо будет решать окончательно, но пока Эрика радовалась тому, что дом не продали, и он остался за ней, и они могли жить тут круглый год.

Эрика поглядела вокруг и подумала, что придется пошевелиться, чтобы все выглядело прилично к приезду гостей. Она представила, что скажет Патрик по поводу нашествия, и тут чуток позлорадствовала. Если он может среди отпуска сорваться на работу, оставив ее одну, то она, в свою очередь, вольна принимать гостей, каких хочет. Она, конечно, уже забыла о том, что сама ничуть не возражала против его отлучки.

Когда Эрнст и Мартин вернулись после патрулирования, Патрик крикнул им, чтобы они зашли к нему в кабинет. Для начала он решил ввести их в курс дела и дать каждому задание. Они вошли и сели перед письменным столом Патрика. Лицо Эрнста было красным от злости, и по нему ясно читалось, что новое назначение Патрика его совсем не обрадовало. Патрик предпочел реакцию Эрнста просто проигнорировать. В конце концов, таково решение Мелльберга, а в худшем случае, если Эрнст не станет помогать, то сможет обойтись и без его сотрудничества.

– Я полагаю, вы уже знаете о том, что случилось?

– Да, мы слышали сообщение на полицейской частоте, – ответил Мартин, который в отличие от Эрнста был молод и горел энтузиазмом; он сидел навытяжку, выпрямившись, как свечка, положив блокнот на колено и приготовив ручку.

– Итак, во Фьельбаке на Кунгсклюфтан найдена убитая женщина. Она была обнаженной. Ее возраст – предположительно между двадцатью и тридцатью годами. Под телом убитой обнаружено два человеческих скелета неизвестного пола и возраста. Но согласно неофициальному предварительному заключению Карлстрёма из отдела криминалистики, они пролежали там далеко не один год – лет десять-пятнадцать, точнее он скажет позже. Таким образом, хотя у нас по горло забот с вождением в нетрезвом виде и драками по пьянке, придется заняться этим делом в первую очередь. Ни Анники, ни Ёсты сейчас нет, так что приготовьтесь засучить рукава и до поры обходиться своими силами. Я сам сейчас вместо законного отпуска нахожусь, как видите, на работе и должен, как захотел Мелльберг, руководить расследованием. Вопросы есть?

Практически он обращался непосредственно к Эрнсту, который хотя и не стал лезть на рожон и открыто конфликтовать, но наверняка начнет брюзжать и нудить за спиной Патрика.

– Какие будут поручения, что я должен делать? – спросил Мартин, который разве что не бил копытом, как резвый конь, нетерпеливо выписывая какие-то пируэты ручкой над блокнотом.

– Пожалуй, начни с базы данных службы розыска пропавших: прошерсти ее и выясни, какие есть заявления об исчезновении женщин за, скажем, последние два месяца. Пусть лучше будет большой временной интервал – по крайней мере до тех пор, пока мы не получим заключение экспертизы, хотя могу предположить, что, судя по всему, убийство произошло совсем недавно, около двух дней назад.

– Ты разве не слышал? – спросил Мартин.

– Не слышал что?

– База данных накрылась. Придется делать запросы по старинке – звонить и бумаги посылать.

– Вот дерьмо, сколько времени на это угробим! Ну что делать, согласно тому, что рассказал Мелльберг, и насколько мне самому известно, по крайней мере до того времени, пока я не ушел в отпуск, к нам в участок не поступало никаких сигналов о пропавших. Так что ты должен обзвонить все прилегающие районы. Звони по кругу, начиная отсюда и потом расширяя зону. Понятно?

– Да, понятно. Но до каких пределов, насколько широкой должна быть зона?

– Настолько, насколько потребуется. Будешь звонить до тех пор, пока не найдешь кого-нибудь, кто подходит под описание. И не забудь сразу же позвонить в Уддеваллу, может быть, они дадут тебе еще какие-нибудь предварительные данные, легче будет искать.

– Ну а я что должен делать?

Судя по голосу Эрнста, он явно не собирался сгореть на работе. Патрик посмотрел в записи, которые он быстро набросал после разговора с Мелльбергом.

– Ты начинай опрашивать людей, которые живут возле поворота к Кунгсклюфтану, на тот случай, если они видели или слышали что-нибудь ночью или под утро. Днем там всегда полно туристов, так что труп – или останки, если уж говорить точно – перевезли туда под покровом темноты. Мы можем быть практически уверены в том, что их доставили со стороны шоссе. Конечно, есть еще лестница, которая начинается на площади Ингрид Бергман, но я плохо себе представляю, как покойников несут через центр Фьельбаки. Мальчик нашел жертву в шестом часу, следовательно, тебе стоит сконцентрироваться на временно́м интервале между девятью вечера, когда уже стемнело, и шестью часами утра. А я думаю спуститься в подвал и порыться в архиве. Что-то такое у меня в голове крутится насчет двух скелетов. Я словно что-то знаю, но не могу вспомнить. А у вас ничего в памяти не всплывает? Может, есть какие-то догадки?

Патрик сделал приглашающий жест руками и, подняв бровь, выжидательно посмотрел на Эрнста и Мартина. Вместо ответа они оба удивительно синхронно отрицательно замотали головами. Патрик вздохнул. Да, ничего другого не остается – пора в подземелье, катакомбы ждут.

Патрик и сам не знал, что он, собственно говоря, ищет. Возможно, будь у него время поразмышлять над этим, он бы вспомнил или догадался, а сейчас он сидел внизу, в глубоком подвале участка, и перебирал старые бумаги. Почти на всех папках лежал толстый слой пыли, но, слава богу, архив был в сохранности и систематизирован. Большинство дел располагалось в хронологическом порядке, так что, даже если Патрик смутно представлял себе, что ему надо, это непременно должно лежать здесь, в одной из папок.

Он сидел по-турецки прямо на каменном полу и методично просматривал коробку за коробкой, папку за папкой. Перед его глазами проходили десятки человеческих судеб, и его поразила мысль, как много людей и семей многократно упоминаются в полицейских рапортах и отчетах. Казалось, что преступные склонности передаются по наследству от родителей к детям и даже внукам. Патрик подумал об этом, когда ему в очередной раз попалась на глаза одна и та же фамилия. Зазвонил мобильный телефон; Патрик посмотрел на дисплей: это была Эрика.

– Привет, любимая. Все хорошо? – Он знал заранее, каким будет ответ. – Да, я знаю, как сейчас жарко. Просто-напросто тебе лучше сидеть рядом с вентилятором, ничего другого тут не придумаешь. Ты понимаешь, на нас повисло убийство, и Мелльберг хочет, чтобы я руководил расследованием. Ты очень сильно расстроишься, если я займусь этим делом и поработаю пару дней?

Патрик затаил дыхание. Вообще-то он сам должен был позвонить и объяснить Эрике, что ему, возможно, придется поработать, но в типично мужской безответственной манере откладывать все на потом проволынил, стараясь оттянуть неизбежное. Хотя, с другой стороны, Эрика прекрасно знала специфику его работы. Лето – самая горячая пора для полицейского участка в прямом и переносном смысле, и можно считать, что тебе очень повезло, если ты получал хотя бы укороченный отпуск вместо полного гарантированного. Все зависело от того, сколько дел, связанных с пьянством, рукоприкладством и прочими побочными эффектами летнего нашествия туристов, висело на участке. Но убийство – это другой, совершенно особый случай.

Эрика сказала Патрику то, чему он не слишком обрадовался.

– Гости приедут, говоришь? А кто именно? Твой кузен? – Патрик вздохнул. – Нет, а что тут скажешь? Само собой, я бы предпочел посидеть вечером вдвоем, но раз уж они едут, что поделаешь. Но ты говоришь, они только на одну ночь останутся? О'кей. Тогда я куплю креветок, чтобы нам было чем их угостить. Их легко приготовить, так что тебе не надо напрягаться и изощряться на кухне. Я буду дома около семи. Чмок-чмок.

Патрик сунул телефон в карман и продолжил просматривать папки в коробках. Одна из них, с надписью «Пропавшие», заинтересовала его. Кто-то, по-видимому не лишенный амбиций, по каким-то причинам собрал сведения об исчезнувших и все, что удалось обнаружить в ходе полицейских расследований.

Патрик почувствовал, что именно эту папку он и искал. Его пальцы были здорово запачканы пылью, он решительно вытер их о рубашку и только потом открыл увесистую папку. Через некоторое время, перевернув и пробежав глазами несколько страниц, он увидел, что память его все же не подвела: он наткнулся на то, что нужно. Но все же он считал, что должен был сразу вспомнить, потому что не так много людей пропадали в округе совершенно бесследно – так, что не оставалось никаких зацепок. Черт возьми, может быть, возраст уже дает о себе знать. Но, во всяком случае, теперь Патрик держал в руках заявления и материалы и чувствовал, что это не просто совпадение. Две женщины исчезли в 1979 году, и два скелета найдены сегодня в расщелине Кунгсклюфтан.

Патрик вынес папку наверх, на дневной свет, и положил на письменный стол.

Лошади – единственное, что еще удерживало ее здесь. Привычными ровными движениями она проводила щеткой по бокам гнедого мерина. Физическая работа помогала ей избавиться от огорчений и раздражения. Когда тебе семнадцать – это какой-то караул: ты не можешь распоряжаться собственной жизнью. Как только она достигнет совершеннолетия, тут же смотается из этой дерьмовой дыры. Тогда она ответит согласием на предложение фотографа, который первым обратил на нее внимание, подошел и познакомился во время ее поездки в Гётеборг. Она обязательно станет моделью, уедет в Париж и заработает кучу денег, и вот тогда-то она им всем скажет, куда они могут засунуть свое гребаное образование. Фотограф дал ей понять, что ее цена как модели будет падать с каждым прожитым годом, и выходит, что она не может воспользоваться шансом и вынуждена выкинуть к чертовой матери еще один год своей жизни. И все только потому, что старому барбосу втемяшилось в башку ее образовывать. Какое, на фиг, образование нужно, чтобы ходить по подиуму? А потом, когда она станет типа старой – лет, скажем, двадцати пяти, – тогда она, как пить дать, выйдет замуж за миллионера и вовсю повеселится над угрозами барбоса лишить ее наследства. В один прекрасный день у нее будет столько денег, что она, если захочет, купит все его хозяйство с потрохами.

А брат, которого она предпочитала называть дядькой из-за разницы в возрасте, тоже хорош – ее практичный, педантичный «дядя» тоже не преминул подгадить, хотя жить у него и Мариты лучше, чем дома, но ненамного. Он такой правильный, такой идеальный и уж, конечно, никогда не делал никаких ошибок, а она, напротив, всегда ошибалась и все делала неправильно.

– Линда?

Это для них типично – ни на секунду не могут оставить в покое, даже в стойле.

– Линда?

Голос стал более настойчивым. Дядька знал, что она здесь, и не имело смысла пытаться удрать.

– Ну, что за дела? Что от меня еще надо?

– Вообще-то тебе совершенно не обязательно говорить со мной в таком тоне. Я не думаю, что тебя так уж сильно затруднит, если ты попробуешь вести себя хоть чуточку повежливее.

Она тихо ругнулась – так, чтобы Якоб не слышал или сделал вид, что не слышал.

– А ты никогда не думал, что ты вообще-то мне не папаша, а фактически мой брат – или как?

– Я это прекрасно знаю, но до тех пор, пока ты живешь под моей крышей, я несу за тебя ответственность.

Будучи на пятнадцать лет старше ее, Якоб считал, что все знает и все понимает. Но легко смотреть свысока на других, сидя на лошади, в то время как остальные ходят пешком. Папаша уже тысячу раз говорил, что Якоб такой замечательный сын, которым можно только гордиться, и что он прекрасно будет управлять семейным имением, и Линда поэтому и не сомневалась в том, кто получит в один прекрасный день все кубышки и заначки. А до той поры он по-прежнему может валять дурака и притворяться, что деньги для него ничего не значат, но она, Линда, видела его насквозь. Все восхищались Якобом, потому что он работал с неблагополучными подростками – даром, так сказать, за идею, по зову сердца. Но все при этом также знали, что он получит в наследство и усадьбу, и состояние, и вот тогда, подумала Линда, интересно будет посмотреть, что останется от этого зова и идеалов.

Она слегка усмехнулась своим мыслям. Если бы Якоб знал, что она сбегает из дома по вечерам, то ей бы, конечно, нечем было крыть. А если бы он проведал, с кем она встречается, то Линда наверняка услышала бы лучшую проповедь за всю свою жизнь. Хотя легко говорить о сочувствии к неимущим и обездоленным, до тех пор пока они не пришли и не стоят толпой у тебя на крыльце. Да, Якоб точно бы до потолка подпрыгнул, узнав, что она встречается с Йоханом. На это имелись особые причины. Йохан приходился им кузеном, а вражда между двумя кланами родственников началась давным-давно, еще до ее рождения и даже раньше – до рождения Якоба. С чего эта вражда началась, она не знала. Она воспринимала ее как факт, но это добавляло остроты ощущениям и, когда она кралась из дома на свидание с Йоханом, щекотало ей нервы. Кроме того, ей с ним было хорошо. Он, конечно, очень скромный, но все же на десять лет старше, и от него исходила уверенность, о которой пацаны ее возраста могли только мечтать. А то, что он приходился ей двоюродным братом, Линду совсем не беспокоило – в наше время кузены сплошь и рядом женятся друг на друге. И хотя ничего подобного не входило в ее планы на будущее, она была совсем не против того, чтоб повстречаться с Йоханом и покувыркаться с ним. Главное, чтобы все оставалось шито-крыто.

– Ты что-нибудь хотел? Или просто решил в очередной раз меня проконтролировать?

Якоб глубоко вздохнул и положил руку ей на плечо. Она попробовала ее сбросить, но он держал крепко.

– Мне действительно непонятно, откуда вся эта агрессия. Подростки, с которыми я работаю, все бы отдали за то, чтобы у них был дом и о них заботились бы так, как о тебе. Взрослость – это, кроме всего прочего, еще благодарность и понимание. Но я ничего особенного не хотел. Марита зовет, у нее все готово, так что тебе лучше поторопиться. Переодевайся и приходи – пора есть.

Он отпустил ее плечо, повернулся, вышел из стойла и направился к дому. Ругаясь себе под нос, Линда положила скребницу и пошла приводить себя в порядок. Она действительно здорово проголодалась.

В очередной раз сердце Мартина было разбито, в который по счету – он уже и сам не мог сказать. Хотя он уже и попривык к драмам, все равно было очень больно. Точно так же, как много раз до нынешнего крушения, он считал единственной и неповторимой женщину, которая положила голову на его подушку. Конечно, он прекрасно знал, что она занята, но сам себя убеждал в том, что дни парня, с которым она живет, как говорится, сочтены. Трудно сказать, чего в этом было больше – наивности или непонимания. Мартин простодушно надеялся, что он со своей невинной внешностью и почти кукольной нежностью покажется кусочком сахара для мухи, особенно если эта муха женского пола и наелась дерьма в сортире повседневной жизни. Но что-то до сих пор никто из них так и не оторвался от этого дерьма ради приятного двадцатипятилетнего полицейского. Видно, все, что им надо, – поскорее прыгнуть в кровать, когда приспичит или когда просто надо разрядиться. Не то чтобы Мартин имел что-нибудь против физических отношений, напротив, он даже считал себя талантом в этой области, но проблема заключалась в том, что молодого человека чувства переполняли сверх всякой меры: быть влюбленным стало целью и основным занятием Мартина Молина. И именно поэтому маленькие интрижки заканчивались для Мартина разбитым сердцем, рыданиями и скрежетом зубовным, а женщины говорили спасибо и мчались домой к своей дерьмоватой, скучной, но уравновешенной и хорошо знакомой жизни.

Он глубоко вздохнул. Мартин сидел в задумчивости за своим письменным столом; сделав наконец над собой усилие, он сфокусировался на задании, которое ему поручил Патрик. До сих пор ему ничего не удалось найти, обзвон не дал результатов, но еще осталось много полицейских участков, которые следовало опросить. То, что база данных гикнулась именно сейчас, как раз в тот момент, когда нужна до зарезу, Мартин счел своей обычной невезухой, и поэтому он стоически набирал номер за номером, пытаясь найти женщину, подходящую под описание убитой.

Через два часа он откинулся на спинку стула и от разочарования запустил ручкой в стену. Никого и ничего, нигде ни одного пропавшего, похожего на жертву. Ну и что теперь делать?

Как это все дьявольски несправедливо: он ведь старше этого щенка, и именно он, Эрнст, должен был получить задание руководить расследованием. Но разве на этом свете дождешься справедливости? Он кучу времени угробил на то, чтобы целеустремленно льстить и потакать этому чертову Мелльбергу, и что получил в результате? Эрнст жал на газ, на высокой скорости проходя повороты по дороге во Фьельбаку. И если бы он ехал не в полицейской машине, то наверняка не раз и не два увидел бы в зеркале заднего вида оттопыренный средний палец. А сейчас пусть только попробуют туристы чертовы – с дерьмом смешаю.

Опрашивать соседей – это задание для стажера, а не для полицейского с двадцатипятилетним стажем службы. Это следовало поручить сопляку Мартину, а он, Эрнст, обзванивал бы округу и разговаривал с коллегами из ближайших районов.

Внутри все клокотало, но это было его естественное состояние с самого детства, так что ничего особенного, в общем-то, сейчас и не происходило. Это постоянное внутреннее кипение, а также типичный холерический темперамент делали Эрнста не слишком подходящим для работы, требующей многочисленных контактов с людьми. Но с другой стороны, он завоевал уважение жителей. Они инстинктивно чувствовали, что такому человеку, как Эрнст Лундгрен, лучше не перечить, если тебе дорого здоровье.

Когда он ехал через поселок, всюду головы поворачивались в его сторону. Его провожали взглядом и показывали на него пальцем, и Эрнст понял, что новость уже разнеслась по всей Фьельбаке. Ему пришлось еле-еле ползти через площадь Ингрид Бергман, забитую припаркованными в неположенных местах машинами. И к своему удовлетворению, он увидел, что больше всего автомобилей вокруг уличных столиков перед кафе «Брюгтанс». Но им недолго еще блаженствовать: на обратном пути он не пожалеет времени и наведет порядок в этой отпускной анархии. Парковка в неположенном месте – это серьезное нарушение. А может, им еще и в трубочку подышать придется. И Эрнст зорким совиным глазом оглядел водителей, которые сидели за столиками и с наслаждением дули холодное пиво, в то время как он проезжал мимо. Да, будь у него сейчас возможность, он бы непременно и с удовольствием отобрал пару водительских удостоверений.

Припарковаться у небольшого скопления домов перед Кунгсклюфтан оказалось непростой задачей, но Эрнст втиснулся и начал операцию «Звони в дверь, стучи в дверь, пока не офигеешь». Как и следовало ожидать, никто ничего не видел. Вся эта публика, которая обычно произносит «будь здоров», когда за два дома от них чихнут, не говоря уж о том, если кто-то с кем-то повздорит, на сей раз ничего не видела и не слышала. Обычное дело – они все становились слепыми и глухими, когда полицейский хотел что-то узнать. Хотя – и это должен был признать даже Эрнст – вообще-то они действительно могли ничего не слышать. На пике лета, в разгар сезона, постоянный шум – обычное дело; сплошь и рядом веселые компании возвращаются с гулянок под утро, поэтому у местных жителей выработалась привычка: если хочешь нормально спать ночью, постарайся не слышать того, что происходит на улице. Это до чертиков бесило местных жителей, а местные жители до чертиков бесили Эрнста.

И только в последнем доме он получил наводку – не бог весть что, невелика добыча, ясное дело, но хоть что-то. Старый хрен из дома довольно далеко от Кунгсклюфтана слышал, как какая-то машина заезжала туда около трех, когда ему приспичило в сортир. Он даже смог уточнить время: без четверти три, но ему, конечно, и в голову не пришло выглядывать и смотреть, кто там и что. И он, естественно, и понятия не имел ни о водителе, ни об автомобиле. Но он много лет проработал инструктором в автошколе и поездил на чертовой прорве машин, поэтому авторитетно сказал, что это была не новая машина, что она уже хорошо поездила. Здорово, от счастья обделаться можно. Он битых два часа скребся тут под дверями и доскребся: убийца, по всей видимости, приволок сюда укокошенную около трех и вдобавок на старой машине. Да, вряд ли стоит кричать «ура».

Хреновое настроение Эрнста все-таки чуток подпрыгнуло, приподнялось на пару градусов, когда он ехал обратно через площадь. Вообще-то он возвращался в участок, но заметил, что на место прежних нарушителей правил парковки понаехали новые. Ну все, теперь вы у меня будете дышать в трубочку, пока не посинеете!

Настырное дзинканье заставило Эрику прерваться, когда она медленно и осторожно пылесосила. Пот струями тек по ее телу, и она отбросила от лица прилипшие влажные пряди волос, прежде чем открыть дверь. Вот черт, неужели это они? Они что, машину угнали, что так быстро ехали?

– Привет, толстушка!

Эрику тут же сжали в медвежьих объятиях, и она почувствовала, что их потного полку прибыло, – оказывается, не одна она потеет. Ее нос оказался где-то в районе подмышки Конни, и ей показалось, что по сравнению с тем, что она унюхала, она сама благоухает ну если не как лилия, то уж как роза наверняка.

Выбравшись из захвата Конни, Эрика поздоровалась с его женой Бриттой. Вполне вежливо, за руку, потому что, честно говоря, они едва знали друг друга и виделись мельком всего несколько раз. Рука Бритты была мокрой, скользкой, и у Эрики тут же возникло ощущение, что она держит не ладонь, а дохлую рыбу. Она с большим трудом подавила желание вытереть руку о брюки.

– Какое пузо! У тебя там близнецы, что ли?

Эрику дико раздражали подобные замечания на ее счет, но с определенного момента она начала понимать, что беременность – это такое дело, когда все, кто хочет, могут отпускать в ее адрес разные комментарии насчет ее живота и даже трогать его самым фамильярным образом. Она уже не раз сталкивалась с тем, что совершенно чужие люди подходят и беззастенчиво прикасаются к ее животу. Эрика ожидала, что это обязательное паскудство начнется и сейчас, и, конечно, не прошло и нескольких секунд, как руки Конни потянулись туда, куда она и думала.

– О, какой там у тебя маленький футболист внутри! Ясное дело, настоящий парень, спортсмен. Ишь как брыкается! Идите сюда, дети, вы должны пощупать.

Эрика не осмелилась протестовать и подверглась новой атаке. Ее ощупали две пары маленьких, заляпанных мороженым рук, которые оставили грязные следы на ее белой майке. Слава богу, Лиза и Виктор, соответственно шести и восьми лет, быстро потеряли интерес к этому занятию.

– Ну а что говорит гордый отец? Небось, дни считает?

Конни говорил, не дожидаясь ответа, – собственно, это ему и не требовалось. Эрика помнила, что диалоги не были его сильной стороной, Конни всегда тяготел к монологам.

– Да уж, черт побери, все мы волнуемся, когда эти мелкие спиногрызы готовятся появиться на свет. Опупеть можно, какие переживания. Но не забудь ему сказать, чтобы насчет того, чтоб побаловаться, он надолго забыл – пусть хоть узлом завязывает, ему теперь долго поститься.

Конни заржал и саданул локтем в бок своей Бритте, она в ответ выдавила кислую улыбку. Эрика поняла, что день будет длинным, и хорошо бы Патрик приехал домой вовремя.

Патрик осторожно постучал в дверь кабинета Мартина. Войдя, он увидел внутри такой образцовый порядок, что даже позавидовал. Письменный стол выглядел абсолютно стерильным, словно стоял в операционной.

– Ну, как дело идет? Что-нибудь нашел?

По убитому лицу Мартина Патрик понял, что ответ будет отрицательным, еще до того, как тот грустно покачал головой. Вот дерьмо. Сейчас самым важным для расследования было установить личность убитой женщины. Ведь наверняка где-то есть люди, которые о ней беспокоятся: кто-то о ней думает, кто-то по ней скучает.

– А у тебя как? – Мартин кивком указал на папку в руках Патрика. – Нашел, что искал?

– Да, думаю, да. – Патрик взял стул и сел рядом с Мартином. – Посмотри, вот здесь. Две женщины пропали из Фьельбаки в тысяча девятьсот семьдесят девятом году. Я даже не понимаю, как не вспомнил об этом сразу. Тогда это была новость номер один, на первой полосе. Тут собраны материалы расследований, по крайней мере те, что сохранились.

Над папкой, которую он положил на письменный стол, в воздух поднялось облачко пыли, и Патрик заметил, что у Мартина буквально зачесались руки почистить ее и протереть. Его удержал только взгляд Патрика. Патрик открыл папку и показал фотографии, которые лежали сверху.

– Вот это Сив Лантин, девятнадцати лет, пропала в ночь на Иванов день. – Патрик взял следующую фотографию. – А это Мона Тернблад. Она исчезла двумя неделями позже, ей было восемнадцать. Ни ту ни другую не нашли, хотя старались вовсю: прочесывали местность, тралили в воде, – все, что только можно придумать. Велосипед Сив обнаружили брошенным в канаве, но это все, что от нее осталось. А что касается Моны, то удалось найти только ее кроссовку.

– Да, теперь, когда ты говоришь, я тоже вспоминаю, но ведь там был подозреваемый, или я не прав?

Патрик перевернул несколько пожелтевших бумаг и ткнул пальцем в напечатанное на машинке имя.

– Йоханнес Хульт. Подумать только, единственным, кто позвонил в полицию, оказался его брат – Габриэль Хульт. И он дал показания о том, что видел своего брата вместе с Сив Лантин, когда они направлялись к ее дому в Брэкке в ночь ее исчезновения.

– А насколько можно верить его показаниям? Я хочу сказать, что там, должно быть, черт-те что скрывается и дело явно нечисто, если один брат обвиняет другого в убийстве.

– Вражда в семействе Хульт продолжается уже много лет, и это все прекрасно знают. Так что показания Габриэля были встречены с определенным скепсисом, как я полагаю, но тем не менее их пришлось принять во внимание. И Йоханнеса пару раз вызывали на допрос. Но не нашлось никаких других доказательств, кроме показаний его брата. Так что слово одного против слова другого, и Йоханнеса оставили в покое.

– А где он сейчас?

– Я не до конца уверен, но, насколько мне известно, через какое-то время после всего этого, по-моему довольно скоро, Йоханнес Хульт покончил жизнь самоубийством. Дьявольщина, будь здесь Анника, она бы быстро накопала побольше материала, потому что здесь его явно мало. То, что сохранилось в папке, можно назвать по крайней мере скудным, очень многого недостает.

– Похоже, ты совершенно уверен, что найденные останки принадлежат тем двум женщинам.

– Уверен. Да, уверен. Хотя уверенным можно быть по-разному. Я исхожу из вероятности и правдоподобности. Смотри сам: у нас есть две женщины, которые пропали в тысяча девятьсот семьдесят девятом году, а сейчас мы находим два скелета, пролежавшие довольно долгое время. Ну и какова, по-твоему, вероятность того, что это всего лишь совпадение? Хотя, конечно, на сто процентов уверенным быть я не могу, до тех пор пока мы не получим подтверждение от экспертов. Но я собираюсь немного им помочь, потому что эти сведения могут облегчить им задачу и ускорить дело.

Патрик посмотрел на часы.

– Вот черт, поздно-то как! Мне уже давно пора ехать, я обещал Эрике вернуться сегодня домой пораньше. К нам нагрянул ее кузен с семьей, и я должен подсуетиться и купить креветок, ну и что-нибудь еще на ужин. Ты не сможешь сам позвонить патологоанатому и передать ему информацию, которую мы раскопали? И когда вернется Эрнст, сразу же поговори с ним, может быть, ему удалось узнать что-нибудь стоящее.

Снаружи было еще жарче, чем в участке. Зной буквально обрушился на Патрика, и он ускорил шаг, чтобы побыстрее добраться до машины и включить кондиционер. Бедная Эрика, подумал Патрик. Если жара так донимает его, то трудно даже представить, каково приходится ей.

Жаль, что к ним сегодня гостей принесло. Но Патрик прекрасно понимал, что Эрика не смогла бы ответить им «нет». Кроме того, семейство Флуд собиралось оккупировать их жилище всего на одну ночь, так что сумасшедший дом один вечер потерпеть можно.

– Ты поговорил с Линдой?

Лаине нервически заламывала руки. Он прекрасно знал этот жест и ненавидел его всей душой.

– Да, собственно говоря, особенно не о чем с ней беседовать. Она должна делать то, что ей говорят.

Габриэль говорил, не поднимая глаз, продолжая заниматься своим делом. По тону его голоса было ясно, что ответ окончательный и продолжать разговор он не намерен. Но Лаине не собиралась сдаваться так легко. Жаль. Уж за столько-то лет, прожитых вместе, его жене пора бы усвоить, что ему больше нравится, когда она молчит или, по крайней мере, замолкает вовремя. Ей это пошло бы только на пользу. А если бы она вообще онемела, то ее характер он бы назвал ангельским.