Текст книги "Кремлёвские тайны"

Автор книги: Камиль Мусин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– А она точно девственница?

– Нет!!! – заорала я.

– Девственница, девственница. – авторитетно заявила Катюша, – я в таких делах разбираюсь. Тебе справку что-ли привезти надо было?

– Все-таки надо бы удостовериться, – беспокоился брат.

– А ты знаешь, как это проверять? – спросил Степан.

– Не знаю.

– И я не знаю. Мда… Но проверить надо.

Степан насупился и двинулся ко мне. Проверку он начал с того, что снял с меня шляпку и бросил на один из стульев.

Снова раздался вой, на этот раз уже громче. Степан тут же отскочил, явно с облегчением.

– Ладно, некогда уже. И так сойдет. Погнали… Так, стоп, стоп. Катюша, что у тебя там на шее? Снимай цепочки эти! Быстро!

– Зачем?

– Это же металл. Он нагреется сейчас, как микроволновке. Ожог будет. Снимай, снимай, скорее. Коронок нет металлических на зубах? Штифты там всякие, скобы – никуда не вставляли?

– Нет.

– Хорошо. Короче, снимай все лишнее. Телефон там тоже не нужен.

– Ну ладно… А брюлики?

– Кристаллическая структура может поля усиливать. Не знаешь, что ли? А поля тут вредные сейчас будут. Очень вредные. Чем больше брюлик, тем больше риска. Все снимай, с ушей с пальцев, куда там еще у тебя одето. Пирсинг всякий тоже. Должно быть только тело и рубище на нем. Раздеться надо по-хорошему.

– Вот еще!… Об этом уговора не было.

– Ладно, не раздевайся. Надеюсь, у тебя хэбэ, без синтетики?

– Обижаешь – коттон, сто процентов, – бормотала Катюша, проворно снимать амуницию. – Но куда я их тут дену-то?

– Складывай всё вот сюда, в мешок. Витя посторожит.

– А пряжки на туфлях.

– Снимай туфли. Вот там тапки лежат, одевай.

– А пуговицы – они с латунью же.

– Пуговицы… пуговицы не считаются.

– Но вы же обещали! – заканючил Витя, в мешок которому сыпались Катюшины немалые сокровища, – я же все делал, как вы приказывали, я тоже имею право. А пентаграмма? Как же пентаграмма? Ведь без меня же она не сложится.

– Сиди в приемной. Мало ли что. Ритуал опасный, а ты молодой. Насмотришься еще.

– Я же все делал, как вы говорили. А когда сторож в шахту лифта свалился – кто его добивать лазил? И после этого меня же и не пускают?

– Все, сиди здесь, я сказал. Катюша, вот тебе балахон, накинь капюшон так чтобы только впереди был обзор. Пояс не завязывай, если загорится, скинешь сразу. Ага, вот так.

Вой раздался где-то уже недалеко.

– Но Степан Анатольич, ну я хоть в щелочку погляжу… – возник Витя.

– Витя! Стой здесь. Амулет поправь! – строго прошептал Степан. Тот сник и понуро прижал к себе Катюшин вещмешок, который она как раз закончила заполнять.

– Смотри, не тырь оттуда, – прошипела Катюша, – я все проверю.

Братья пошли в соседнюю комнату и потащили меня, упиравшуюся всеми коленками. Стены были кафельные, а посреди был не то провал, не то пролом в полу, из которого тянуло холодом и тленом. Там еще один стол, похожий на операционный, меня тут же на него уложили и привязали. Окропили какой-то водой. Под голову, в ноги и по бокам разложили амулеты. Рот затыкать не стали, но орать мне не оралось. Я только тихонечко выла.

– Так, всё, приступаем.

Степан расставил своих людей, Катюшу отогнали в дальний угол. Степан обошел помещение, подергал узлы на моих веревках, проверил, все ли на месте, раздал мел и занял свое место на небольшом возвышении. Накинул капюшон.

Все они что-то там нарисовали рядом с собой на полу и по команде Степана пробормотали заклятия. Страхуются, гады, подумала я в бессильной злобе.

Из провала послышались треск, звуки, мерные похожие на шаги. Степан задул свечку, так сделали и все остальные. Комната освещалась еле-еле – от щели в двери, в которую подглядывал Витя. Но вот и эта полоска света погасла.

Степан воззвал:

– Явись, о Козловул, повелитель наш!

– Явись! – хором призвали остальные.

– Явись, Козловул, ибо мы, дети твои призываем тебя.

– Явись! – повторили голоса.

В провале обозначилось движение. Со стола мне было все хорошо видно. Я похолодела. Нечто мохнатое и бесформенное медленно выплывало из тьмы.

– Явись, Козловул, отец наш и прими наш скромный дар!

– Явись, – поддержал Степана нестройный хор.

Откуда-то сбоку повалил холодный туман – прямо как на рок концерте. Я вжалась в стол.

– А теперь, братья, соратники мои, – голос Степана звенел от напряжения – замкнем уста и очистим мысли от всего земного, чтобы не мешать таинству великой свадьбы. Гряди же, о Козловул, к своей суженой, ибо ждет она тебя. Аминь.

– Аминь – ответили голоса.

Козловул что-то промычал в ответ. Туман, наконец, заволок все.

В кромешной тьме слышалось какое-то сопение, тихие шаги и даже хихиканье.

Потом стало тихо.

Я лежала на каменном столе, но ничего не происходило. Страх мой нарастал, чувства обострялись. Я слышала свое дыхание, стук сердца, похожее на щелчки лопанье век. Снова возникла какая-то возня рядом и волна мурашек пробежала по всему телу. Чьи-то шаги и натужное сопение звучали совсем рядом. Вот оно… Но… снова все смолкло.

Туман уже начал рассеиваться, как вдруг по моим ушам резанул чудовищный вой. Одновременно моей оголенной руки коснулась колкая шерсть.

Это было слишком. Я вскочила и, разорвав веревки, в одно мгновение вылетела из «жертвенной» в «приемную».

Там была только Катюша – выла она.

– Все вынесли, гады, сволочи, – брюлики, рыжье, часы, карточку платиновую беспиновую, телефон Верту… ключи от тачки…. все! Все! Там же миллионы баксов! Каззлы, гады, святоши сраные, кинули, как лохушку, развели суки – дальше последовала тирада, которую я при всем желании не смогла бы запомнить. Ленинградская школа вербальной компенсации экстремальных чувств.

Отгремев, она уставилась на меня.

– А ты… Ты чо молчала? Ты, сссука, ты ответишь. Ты мне этот арт-проект отработаешь. Я тебя сама на органы распотрошу, я тебя…

За моей спиной послышалось цоканье. Я отшатнулась к стене. Катюша – надо ей отдать должное, – даже не пошевелилась. Из тумана, раскачиваясь на задних копытах вышел здоровенный мешок шерсти, увенчанный козлиной головой.

Прошествовав мимо меня и вежливо обойдя сопящую и искрящуюся молниями и даже не дрогнувшую Катюшу, оно обошло стол, устроилось на кресле Степана и хрюкнуло:

– Ой, девчонки. Привет. А кто орал-то? Никого не зарезали?

Из-под шерсти высунулись вполне человеческие руки и сняли козлиную голову. Под ней обнаружилась грязная башка бомжа, похожая на сморщенный и гнилой помидор.

– Девки, мне тут Степан Анатольич бутылку обещали оставить. Вы не видели? А вот она!

Он булькнул пару раз из горла, крякнул и, откинувшись на стуле, повозился и откинул гремучие копыта. Затем с любопытством осмотрел Катюшу.

– Девушка, а я вас где-то видел. Это не вы в Доме-два снимаетесь? Вас не Катюша зовут?

– Оооооооооооооооооооооо-йооооооооо! – простонала Катюша. И села.

На мою шляпу.

У меня в глазах потемнело. Я достала из сумки костяной нож и двинулась на неё.

Снова зазвонил телефон.

И одновременно будильник.

– Аллёууу, – я продрала глаза. Я была дома. Как это?

Звонила Ирина Василевская.

– Слава Богу, ты нашлась. У тебя мобильник отключен.

– Ааа, да, сейчас…

– Мы видели тебя в репортаже о взрыве в Манеже. Мы все больницы обзвонили. Ты цела? Тебя не контузило? Работать сможешь?

– Смогу. А чего надо?

– Через два часа у тебя интервью в Кремле. Ты готова? Или Наташу пошлем?

– Аааа. Да! То есть как это через два часа? А вчера? Оно же вчера было!

– Так, так… тебя точно не контузило? Работать сможешь? Тут уже приходила Марта и говорила…

Тут Ирина Максимовна понизила голос до шепота, но Марту передразнила мастерски:

– Что видела тебя вчера в ресторане сомнительной репутации в неадекватном виде.

– Да пошла она, прошмандовка брайтонская! – заорала я так, что окончательно проснулась.

Ирина хрюкнула от счастья на другом конце, но тут же отчеканила:

– Так, давай приводи себя в порядок и позвони через 15 минут. Не позвонишь – автоматом высылаем Наташу.

Я села на кровати. А было ли то, что было вчера?

Какая-то розовая тварь шмыгнула под кровать. Остатки вчерашних глюков, ясно. Кыш!

Я собрала телефон, умылась. Оглядела себя в зеркало. Ни царапин. Ни синяков. В голове только легкий туман, но в целом очень даже ничего. И никаких тайн – вдруг я вспомнила, что еще вчера мне все стало ясно.

Позвонила Ирине. Убедила, что да, адекватная я. Оделась. Причесалась. Шляпка… Эх, бедная ты моя шляпка!..

Пошла.

У подъезда стоял мерс, а из него приветливо махал рукой давешний водитель-этнограф-ксенофоб. Так-с, опять началось…

– Меня прислали тебя подвезти.

– С каких это пор мы на ты? – холодно спросила я.

– Ты что, обиделась что ли? – простодушно удивился он, – Садись, не дуйся. Помиримся.

– Нет уж я лучше сама.

– Слышь, подруга, у меня приказ тебя подвезти. Ты что хочешь, чтобы я на виду всего двора тебя в машину пихал, а ты бы еще орала как ненормальная? Давай, давай, лезь сама не порть себе прическу. Нам еще на опознание надо, кстати, заскочить.

– Какое опознание? – я сразу подумала об Андрее.

– Козлолюбивых ваших вчерашних взяли. Надо опознать. Паспорт с собой?

– А Катюша?

– Вот ты сядь в машину, я тебе и про Катюшу и расскажу. А так не стану.

Я села и машина тронулась. Но не на дорогу, а в подземый гараж около нашего дома. После вчерашнего я совсем не удивилась тому, что один из боксов гаража был входом в подземный тоннель. Мы проехали по узкому проходику и выскочили на широкую подземную улицу.

Где чуть не столкнулись с каким-то джипом, который нас оббибикал и из окна высунулась рука с волосатым пальцем.

– Дожили, – возмутился водитель, – уже и черные сюда пролезли.

Машин под землей было непривычно много. Водила застонал аж:

– Все, ну все сюда уже перелезли. Министерства, депутаты, помощники депутатов, комитеты, олигархи эти паршивые, банки-шманки, мэрия-шмерия – кого тут только нет! И у всех спецпропуска – не подкопаешься. Ууу, коррупция проклятая! Вчера вообще видел сюр – автобус с экскурсией для вип-иностранцев. Типа «тайная жизнь Москвы». Тьфу. Скоро пробки уже начнутся, как наверху. Будем еще один уровень копать.

– А что было вчера? Почему я ничего не помню? А как вы нас нашли.

– Дык, тебе же чип зачем воткнули?

– Ааа… Но я не помню ничего. Козла помню, а потом… Что было потом?

– Нервный срыв. Бывает. Тебе врач наш что-то там вколол, ты и вырубилась.

– А мой нож?

– Мы забрали. Занятный ножик. В музее ему самое место.

– А Катюша что?

– А ей-то что сделается? Отряхнулась, да и поехала оттуда на телевидение. Сейчас дома спит. Обдолбалась какой-то новой китайской синтетикой, до обеда не встанет. Ага, вот и прокуратура.

Я несколько приободрилась, осознав, что реальная опасность хоть и не была вчера ликвидирована, но до обеда мне не грозит.

Однако, подумала я, однако, как они все это успевают – жрать, пить, нюхать, колоться, куролесить, тусоваться, развратничать – и всегда выглядеть свежими и молодыми. Их только «новая китайская синтетика» валит, и то на полдня. А я как посижу на работе, как приеду домой, как схожу в магазин – ну ни что уже не гожусь, даже поесть иногда сил нет! Наверное, из пассионариев она. Та же порода, что у Бориса Ваграныча, только с обратным знаком.

Тем временем мы въехали в гараж, остановились у ожидавшей нас группы и вышли.

Прокурор был лаконичен.

– Это? – спросил он у меня, указав на стол. Там были разложены Катюшины пожитки.

– Да.

– Эти? – он перевел палец на задержанных. Витю и Степана я узнала, других нет – но ведь я их толком и не разглядела. Но сказала.

– Эти.

– Тогда у меня все.

Прокурор широким жестом сгреб драгоценности в чемоданчик, каковой вручил водителю, и удалился.

– Спасибо, – вслед ему крикнул водитель.

– Чем могу, – отозвался прокурор.

– А теперь, голубчики, буду говорить я – сказал водитель, напустив на себя серьезный вид, – ты, Степан, стой здесь, остальные бодрым спортивным бегом вон в ту дверь, наверх по лестнице и на улицу. И чтоб духу вашего тут не было!

Витя и братья послушно исчезли. Остался одни Степан. Водитель поглядел на него так, что тот вжал голову в плечи.

– Тебе, гражданин Грабовский, уже было прозрачно намёкнуто, и не раз – не шалить. Забыл?

– Я же… это… мы пошутить хотели.

– Пошутил ты на полтора лимона, ага. В ломбарде взяли вас, шутников. Короче, кувшин твоих глупых шуток показал дно. Понял смысл восточного речевого оборота? Мне приказано передать, что еще раз засветишься без приказа – вылетишь обратно, на Курский вокзал в артель к своим гадалкам. Или вообще сядешь. Так что торчи в своем астрале и не высовывайся. Всё. Пшол вон.

Степан Грабовский бодро затрусил к выходу.

– Взрослые вроде люди, а как дети, – пробурчал водитель. – Так, теперь в Кремль.

Мы поехали.

– Скажите, – спросила я водителя, – я у вас что, теперь типа своя?

– Вроде бы так получается.

– Скажите, а много народу знает, что их двое?

– Вованов-то? Да, в общем, много уже. Кота в мешке не утаишь. Особенно, их двое и у каждого шило. Шутка.

– И что? Долго это все будет продолжаться?

– Слишком общий вопрос задаете, девушка. Мне это, конечно, не нравится, но мое дело приказы выполнять. А сколько это будет продолжаться, сейчас сама спросишь. Приехали. Я заезжать не буду. Вылезай, дальше пешком. Вон туда.

Подземный вход в Кремль выглядел буднично. Дверь с гербом, за ней солдат с автоматом. Я подошла, показала паспорт, меня пропустили, указали на лифт.

Я поднялась и вышла – уже на ковры на «обычном» этаже. Меня встретил референт и проводил до кабинета.

В кабинете сидел сам Вован, вернее, второй Сам. Или первый. Один из, короче.

– Здравствуйте, – он галантно приподнялся, – садитесь. Прежде всего, позвольте принести извинения за вчерашние недоразумения.

Вблизи было ясно, что это совершенно разные люди, несмотря на стопроцентное внешнее сходство.

– Чтобы не тратить зря время, вот ответы на все ваши вопросы – он пододвинул ко мне папку, – там распечатка и вордовый файл на флешке. Но вы, кажется, хотите спросить что-то еще?

– Да. Почему…

– Минуточку. Мы выяснили, что вы хотите кое-что спросить, но я не дал вам разрешения спрашивать. Прошу не обижаться на мои слова, это просто небольшой урок дисциплины. Вам она в дальнейшем понадобится. В целом же, мне очень приятно видеть вас в наших рядах.

– Разрешите все-таки вопросы?

– Разрешаю. Но у вас одна минута. Йеменская делегация на подходе. Поэтому буду отвечать кратко, возможно, вы не все поймете.

– Почему вчера меня не убили?

– Потому что как только ситуация с моим напарником вышла из-под контроля, вы попали в поле зрения наших аналитиков, которые предложили наилучший вариант развития ситуации. В этом варианте вы становитесь на нашу сторону. Но вывод созрел не сразу, и эти дальнейшие ваши приключения – уже чистая случайность. Приятно видеть, что все опасности вас миновали.

– А с чего они взяли, что я приму вашу сторону?

– Вас просчитали психологи. Вы уже на нашей стороне, просто еще не привыкли к этой мысли.

– Вы пользуетесь жестокими методами.

– Ага. Ну и что? Разве те, на кого вы работаете в газете, пользуются методами рыцарскими?

– К вашим я никогда не привыкну.

– А вам они и не понадобятся. Внешне ваша жизнь не изменится.

– Гм… Вернемся к вчерашнему – как это у вас получается, что ситуации из-под контроля выходят?

– Ничто не совершенно. И мы тоже. Вы же помните, какое наследство нам досталось. Мы только начинаем всерьез наводить порядок. Да и контингент оставляет пока желать лучшего, но мы на подъеме, учимся на ходу… Все. Минута истекла. Спасибо. Еще раз – очень приятно было увидеться. Честное слово президента. Надеюсь не в последний раз. Текст интервью и флешку отвезут в вашу редакцию с фельдъегерем.

– А я куда?

– Туда, где вы сможете задать еще несколько вопросов. Референт проводит вас.

Он вышел. Явился референт и жестом пригласил меня подойти к стене. Дубовые панели раздвинулись и я вошла в новый лифт.

Вышла я не поймешь где, но это было точно подземелье. За стеной что-то погремело и смолкло – может метро?

Передо мной была дверь с табличкой «Отдел кадров». Я вошла.

В комнате было уютно – аквариумы, кресла, картины с Арбата и портрет какого-то дядьки с усами на почетном месте. За большим столом сидел румяный старичок. Перед ним была свалена гора книг, судя по обложкам, дешевые приключенческие издания. Лицо старца показалось мне знакомым. Он тоже, как и Вован наверху, привстал и сел только после того, как я устроилась в кресле напротив.

– Чаю? Кофе?

– Правды. Кто вы?

– Пенсионер.

– Я не это имела в виду. Кто вы… ну по званию, что ли?

– Генерал. В отставке.

– Опять не то. Как Вас зовут?

– Николай. Фамилия Кружков.

– Письма вы мне писали?

– Ага.

– Постойте… вы же тот самый. Из ГКЧП. Вас не расстреляли?

– Тот самый. Как видите, жив. Ну что, нравится вам эта правда? – он весело подмигнул, – а вы тут кого ожидали встретить? Смелее. Искусство правильно задавать вопросы – это целая философия, но ее можно освоить, только начиная с малого.

– А чем это вы тут …. занимаетесь?

– «Ведь кино то уже кончилось» – передразнил он и ответил: – руковожу небольшой ветеранской организацией, консультирующей органы власти. Заодно курирую проект «Двойники и близнецы».

– А что эти, там наверху, еще и близнецы?

– Да. Двойники устарели и возни с ними слишком много. Близнецы удобнее.

– И вы полагаете, что все идет отлично?

– Все идет вполне удовлетворительно, предсказуемо. Конечно, хозяйство беспокойное, но настоящий кошмар миновал.

– Вы, небось всех близнецов в стране под контролем держите?

– Да.

– А это кто? Дзержинский? – я указала на портрет усатого.

– Отто Бисмарк фон Шенгаузен. Ему приписывают слова «Никогда не воюйте с Россией. Потому что на всякую вашу хитрость она ответит непредсказуемой глупостью». Уроки истории обычно никто не учит, но мы выучили этот урок и реализовали его по-немецки досконально. Впрочем, давайте, пройдемся по бункеру. После небольшой экскурсии, вам будет проще спрашивать.

Мы вышли в коридор, прошли несколько шагов и оказались на большой балконообразной галерее. Гигантским кругом она опоясывала зал, который, совсем как в современных офисах, был разбит на «кьюбикли», а в них, как личинки в сотах шевелились сотрудники. Другие фигурки сновали туда-сюда. Обстановка была рабочая, как в улье. Зал и гудел соответственно.

На стенах нижнего зала висели многочисленные табло, самыми большими были огромная карта Москвы и огромная карта России. На них вспыхивали и гасли сотни огоньков. По самой галерее тоже шмыгало изрядное количество народу, большая часть дверей в кабинеты была открыта там явно кипела работа.

Зал был увенчан куполом, где горела какая-то суперлампа, освещавшая все.

Мы пошли вдоль перил. Я с любопытством вертела головой.

Кружков начал экскурсию.

– Вот отсюда мы и химичим. Простираем свои руки в дела человеческие.

– Монументальненько.

– Это старый штаб и командный пункт ПВО, еще при Сталине начали строить. Сейчас военные переехали, а помещение осталось. Вот мы его и заняли – чего такому помещению простаивать.

– А это что? – я указала на нестерпимый блеск в вершине купола.

– Солнце. Настоящее. По световоду сверху подается, почти без потерь, только без тепла. Люди же под землей сидят, им нужно немного ультрафиолета.

– А что делает публика внизу?

– Разное. Вон нефтяной отдел, рядом газовый. Вон партийно-депутатский.

– А те кто? А вот те?

Совершенно не таясь, он охарактеризовал мне функции и настоящие задачи каждого отдела, на который я показывала пальцем.

– Это интернетчики и медийщики, коллеги ваши. Это отдел близнецов и двойников. Вон еврейский, а вон ИОР – «Идиотизм в Оппозиции Режиму». Вон научный. Вон военный. Вон чеченский. Вон отдел персональных проектов – Белкович, Павлович и прочие. Всех не пересчитаешь – проблем в стране много. Даже мебельный отдел есть.

– Мебельный?

– Вы же слыхали о махинациях в мебельном бизнесе? Да и министр обороны у нас из мебельщиков.

Так мы обошли круг по галерее и вернулись в кабинет.

– Ну? Продолжим?

– В чем сущность вашего заговора?

– Противостоять Марте Генриховне и ее хозяевам. Их цель – взять Россию без войны. Путем скупки элит. И этого они все еще могут достичь. Они, увы, сильнее нас. Еще Андропов бил тревогу, но хмыри из политбюро не хотели этого признавать и мы упустили время. Организация врагов мощнее идеологически и богаче финансово. Они могут оболванить многих и купить всех. Они долго организовывали и отлаживали свою сеть. Дошло до того, что мы знаем их людей, знаем их структуры, видим их денежные потоки – но никого не можем схватить за руку!

Но мы не сдавались и не сдаемся.

В 90-е годы мы прошли перигей бессилия – люди были растеряны, ложные ценности заполняли оставшийся после распада СССР идеологический вакуум, страна была на грани развала, история как имперская, так и новейшая была оболгана. В Кремле открыто рулили воры, предатели и лица с двойным гражданством. А мы едва-едва успевали менять двойников предыдущего президента – как спички сгорали!

Догадайся американцы тогда потратить несколько миллиардов долларов на подкуп еще нескольких ключевых фигур, или даже просто прояви они немного терпения – и в России сейчас было бы то, что в Ираке. Или хуже. Кроме того, оттуда, – он показал наверх, – к нам рвался ваш знакомый Борис Ваграныч, тогда еще секретарь совета безопасности. Он на этой должности уже разгромил несколько спецслужб, и нас бы не пожалел.

Но они поторопились и сделали стратегическую ошибку – в Югославии они позволили выглянуть из-под савана информационных войны то, что там прячется – войну настоящую.

Они сделали это очень нагло и публично. Люди в России, до того, безоговорочно доверявшие западу и всяким его ценностям, опешили и призадумались. Критическая масса лиц, причастных у правлению страной, еще не было скуплена. Даже здесь в Кремле, была растерянность. Пусть даже ненадолго. Но мы были к этому готовы и нам удалось воспользоваться моментом, расставить несколько своих людей и перехватить инициативу.

Мы не стали с ними играть в игру, в которую уже проиграли в 80-х. Мы все еще были очень слабы. Но мы придумали асимметричный ответ. Они ожидали от нас контригры, чтобы разбить нас в своей игре по своим правилам с сухим счетом. Но мы, наоборот, стали им подыгрывать, доводить все ситуации до маразма. Мы не стали отрицать их пропаганду – мы сами принялись ругать и поносить себя стократно. Мы не стали бороться с их идеологией – мы стали ей помогать. Мы устроили так, что все, что они сочиняли и сочиняют о нашей стране, стало моментально и многократно сбываться.

Они пишут о скинхедах – и пожалуйста, мы инсценируем целую волну нападений бритоголовых пацанов на очень даже аутентичных иностранцев. Они пишут о шпиономании – по стране немедленно прокатываются кампания ловли шпионов, одна идиотичнее другой. Они пишут о репрессиях против грузинов – и униженные и ограбленные грузины на неделю-две заполняют все передовицы всех газет. Они пишут об избиениях демонстрантов – и действительно, сочные и драматические избиения тут же организуются прямо перед камерами прессы. Они только вякнут про коррупцию – и тут же начинаются аресты оборотней в погонах. Они намекают на проделки лубянских мудрецов – а нате, вот он я! Они пытаются собирать компроматы – им тащат чемоданы оных. Им уже не надо, но мы тащим новые и новые чемоданы – подавитесь, мол.

На международной арене то же самое, хотя и в ограниченном масштабе.

Они расширяют НАТО – и мы занудно просимся в НАТО. Они хотят построить на нашей границе радар – мы им предлагаем свой. Они хотят организовать картель против нефтяных цен – мы просимся в ихнее ВТО. И так далее. Тут у нас, правда, пока маловато опыта и пока мы боимся переборщить.

Еще одни слой путаницы добавляет то, что официально мы то отрицаем что-нибудь, то подтверждаем, то опровергаем, то замалчиваем, то допускаем утечки, то распускаем слухи – это еще более усложняет картину, ибо дополняет те же действия с их стороны в сторону усложнения. И все это тонет в океане разговоров, статей, версий, оценок экспертов, докладов политологов и т.п. Этот шлюз мы открыли настежь. И с недавнего времени процесс стал самоподдерживающимся. Мы уже почти не вмешиваемся. Следим, иногда вносим в реальные события долю абсурдности, насколько позволяют наши силы.

– А пример можно? Где это работает?

– Можно. Возьмем ту же Марту Генриховну. Она зарабатывает бешеные бонусы на направлении в нужное русло медийных кампаний в России. Ирина ваша повесится на подтяжках покойного мужа, если узнает, какие деньги она отбивает для Марты, а сама не получает. Но деньги эти Марта Генриховна получает только потому, что она пишет правильные отчеты своему начальству. Спрашивается, зачем ей писать, что газету «Гражданин» реально никто не выписывает и не читает, если она может предъявить показатели общественного резонанса на статьи этой газеты? А уж эти-то показатели мы обеспечим в лучшем виде, будьте уверены. И за это ей спускают новые задания. И она старается. Мы ей сначала «помогали». И она быстро достигала успеха. Теперь она успешна, она стократно-супер-успешна. Привыкла к этому. Она уже подсознательно не хочет думать о том, что вне ее кабинета уже давно реально ничего не происходит. А это давно уже так, даже без нашего вмешательства. Может, она и ощущает диссонанс, но никогда не признается в этом начальству. Потому что, чтобы признать, что ты проигрываешь глупому противнику, надо иметь мужество, а какое мужество может иметь эта рабская душонка? У них, там, на эти должности мужественные люди не идут.

И мы им помогаем. Мы создали для нее и для подобных ей среду, где они уснули в сладких грёзах. Их начальство тоже подсело на этот наркотик. Они строят планы, раздувают штаты, увеличивает финансирование. Им кажется, что вот-вот еще немного усилий – и они переломят незримый барьер, по их теориям чисто остаточное сопротивление российской среды. Но это лишь их грёзы, ибо они действуют в пространстве образов, принимаемых ими за настоящие. А чего можно добиться во сне? Ничего.

– Конспирологический эргегор поглощает реальный эгрегор заговора, – вспомнила я.

– Вот именно. А вы, кажется, знакомы с теориями моего сына!

– Он еще и ваш сын?

– Очень талантливый мальчик. Весь в маму. Он здесь. В аналитическом отделе трудится.

Он нажал кнопочку на столе и сказал:

– Зайди, Андрюш.

– Иду. Только пирожки мамины разогрею, – раздался знакомый голос.

– Он, наверное, сможет объяснить кое-какие детали. И жена моя тоже здесь – в котр… контпр, копрор…. тьфу, контрпропагандистском, тьфу, слово какое неудобное. На самом острие копья, как говорится. Здесь многие работают семьями. У нас тут хорошо, коллектив дружный, новый год вместе празднуем, КВНы проводим. Стенгазета есть «Хроники Нескучного Абсурдистана» – между прочем высшего класса публикации, народ наизусть заучивает. Бассейн есть, спортзал, питание хорошее, кремлевское. Плюс своя кухонька, с микроволновками. Свадьбы были, дети растут. Даже метро свое есть, до Спортивной можно доехать и до Внуково. Медицина очень хорошая. И заметьте – за всю историю ни одного психиатрического случая. Пионерлагерь. Ну и прочее.

– А если Марта Генриховна и ее хозяева догадаются, что всю малину им кто-то портит?

– А они уже подсознательно догадываются, и не только они. «Кто такой Вован?» – то и дело вопрошают. Аналитику разводят. Да и каждый писака считает своим долгом отметиться. – Крючков демонстративно пнул горку томиков на столе. – Напрягаются, анализируют, но охватить разумом саму возможность такой громады, как наш бункер, пока никто не решается. А мы уже приняли превентивные меры – отменили режим строгой секретности – все равно все всё узнают. Наши аналитики посчитали-покумекали – и разрешили свободно распространять любые сведения о нас. В результате они стали общедоступны и, автоматически обесценившись, попали в разряд конспирологии. И веры им поэтому нет никакой, а путаницы они добавляют изрядно.

– А Вы не боитесь, что это плохо кончится? Возьмет, к примеру, Вован, и затопит ваш бункер. Или другой Вован. Или они сговорятся.

– Риск есть, конечно. Но лучше уж «плохо», чем как на Украине или в Югославии.

– А если вы не справитесь с материалом? Ведь народ читает все это и может не понять ваших хитростей.

– А народ это и не читает.

– У нас же подписчики, тираж, и он раскупается мгновенно.

– Он даже не доходит до торговых точек. Вы видели своими глазами вашу газету «Гражданин» в свободной продаже?

– Нет.

– И правильно. Мы скупаем ее у распространителей. А потом сами раскладываем немного для приличия в холлах гостиниц и торговых центров. А количество ваших подписчиков равно количеству аналитиков, которые читают это по долгу службы. И вот вам результат…

Он достал из ящика свежий номер «Гражданина».

– Вот статья – наугад беру. Чиновник A пересел в из кресла X в кресло Y. Целая полоса о том, что бы это значило, и что думает по этому поводу политолог B и аналитик центра Карнеги C. Вы всерьез уверены, что народу это интересно?

– Но у нас же есть Интернет. Сайт активно посещается, на форуме страсти кипят. У людей есть гражданская позиция.

– Отдел, который этим занимается, я вам показывал.

– Но… Но как же все-таки свобода? Люди же искренне мечтают о свободе. Вы же не можете убить мечту.

– Про свободу я ничего не скажу – по этим делам у меня жена спец. Но возражу так. Люди еще недавно мечтали о коммунизме. Помните? И мечта эта двигала горами. Но – пока коммунизм не попал в передовицы газеты «Правда». Вы читали передовицы газеты «Правда»? Не читали? Так вот, поверьте мне, бывшему члену Политбюро, на слово, они его и убили. Медленно, как холестериновые бляшки. Люди постепенно перестали верить в коммунизм. Перестали сомневаться в нем. Перестали вообще переживать по его поводу. Он стал ритуальным заклинанием, доносящимся из каждого ведра, написанным на каждой стене. Его ежедневно упоминали в передовицах газеты «Правда», но их никто не читал. А если кто и читал, не мог удержать их в памяти более нескольких минут. Там язык был такой, что его невозможно было читать вообще. И теперь коммунизм уже не построишь вообще, он мертв. Он стал темой для анекдотов. На то, чтобы выжечь из него все живое, потребовались десятилетия. А чтобы нейтрализовать любую синтетическую идею, транслируемую вами через «Гражданина», достаточно несколько месяцев подавать ее всем насильно с интенсивностью передовиц газеты «Правда». И мы это делать умеем. Вы привлекаете к ней внимание, а мы делаем так, что сначала от нее будет всех тошнить, а потом она становится фоном, автоматически отсекаемым подсознанием от разума. Если надо, мы само понятие правды раздуем методом передовиц газеты «Правда» до стабильного подсознательного отторжения. Но нам пока это не надо.