Текст книги "Больна, как я (ЛП)"

Автор книги: К. Л. Тейлор-Лэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 3

Кэлус

Обычно меня не волнует, когда кто-то прикасается к девушке, которая мне не принадлежит.

Тем более к той, что неделями не появлялась рядом, как бы я ни пытался её найти. Мне всегда было плевать. Я делил женщин с братьями: и младшими, и старшими. Переспал с половиной колледжа, не говоря уже о юности. Ни одна не задерживалась в мыслях до тех пор, пока я не кончил в нее. Я никогда не ревновал.

До этого момента.

Именно поэтому я сейчас в этой передряге.

В прямом смысле слова.

Измученные всхлипы, наконец, достигают моих ушей сквозь учащенный стук моего сердца, кровь стучит в ушах, когда дыхание с шумом проникает в мою грудь. Алый цвет заливает меня до локтей, красный размазан по груди, кровь капает со лба, ее вкус ощущается на языке. Но у меня есть то, за чем я пришел сюда.

– Ты прикасался к ней, – выплевываю я в его сторону, вспоминая, как раньше наблюдал через маленькое круглое окошко, выходящее в музыкальный зал, как он садится рядом с ней и кладет свои руки поверх ее. Его тело распласталось подо мной, глаза остекленели, лоб и верхняя губа были мокрыми от пота. – Ты просто не мог держать свои гребаные руки при себе, не так ли?

– Ч-что? – бормочет мужчина, его зубы стучат от шока.

– Остара Стоун, – шиплю я, поднимая его отрубленную руку и подбрасывая, чтобы почувствовать ее вес.

– Но я... я... я всего лишь ее учитель! – кричит идиот, стонет и прижимает другую руку к груди, кровь брызжет маленькими струйками и заливает его подбородок.

– Ты преподаешь фортепиано, тебе не нужно прижиматься к ней и водить по ней своими грязными гребаными руками! – Я рычу, слюна вылетает у меня изо рта, когда я наклоняюсь над ним, моя тень накрывает все его тело. Его глаза начинают закатываться, когда я заканчиваю отпиливать его левую руку. – Теперь ты больше никогда не сможешь прикоснуться к ней, – медленно говорю я ему, успокаивая дыхание этим утверждением.

Поднимаюсь из своего скорченного положения на земле, выгибая спину, когда выпрямляю свое тело ростом шесть футов четыре дюйма. Я провожу тыльной стороной окровавленного запястья по лбу, откидывая назад упавшие пряди моих прямых каштановых волос, и смотрю вниз на истекающего кровью мужчину.

Ярость бурлит у меня под кожей, когда я направляюсь в комнату Остары, крепко прижимая ампутированные руки к груди.

Мне нужно показать ей.

Она должна точно знать, что происходит, когда кто-то прикасается к чему-то, что принадлежит мне, без моего разрешения.

Ноги преодолевают расстояние от мюзик-холла до общежития, я ослеплен яростью. Поднимаясь по каменным ступеням, по три за раз, оставляя за собой кровавые капли, словно зловещую версию хлебных крошек. Я безумен, в ярости, мне кажется, что могу плюнуть огнем и сжечь весь этот замок дотла.

Я не беспокоюсь о растерзанном теле, которое оставляю в музыкальной комнате, о том, в каком я состоянии, весь в крови, с отрубленными конечностями, когда иду по залам, которые в данный момент пусты, но, возможно, ненадолго. Все, на чем я могу сосредоточиться, – это Оззи. То, как она избегала меня неделями, оставила умирать в лесу, даже не попытавшись найти, а потом и вовсе перестала меня замечать. Как призрак, бродящий по этому старому зданию, как настоящий кошмар, мой кошмар.

И вот сегодня я наконец-то увидел ее, словно призвал духа с спиритической доски, и этот грязный слизняк-преподаватель облапал ее своими извращенными пальцами.

Я колочу в ее дверь, сотрясая массив красного дерева, гулкое эхо отдается в длинном коридоре с высокими потолками, освещенном мерцающими настенными бра. Я стискиваю зубы, снова ударяя кулаком по деревянной баррикаде, между нами. Мое дыхание прерывистое, отчаянные глотки воздуха просачиваются сквозь мои стиснутые зубы, ноздри раздуваются, и я как будто чувствую ее запах, даже отсюда, этот темный, нежный аромат, дразнящий мои чувства. Все в ней вызывает у меня головокружение, образы того, как она извивается на моем члене, проносятся в моей голове, и я снова представляю ту ночь.

Если бы я мог приставить отвертку к виску и выкрутить воспоминание из своего черепа, я бы так и сделал, но сейчас я не в силах вычеркнуть тот момент. Даже после того, как она сказала мне, что все было в порядке.

С тех пор я охотился за ней, прячась в тени, проводя нездоровое количество часов, наблюдая за ее комнатой, крадясь по ее классам в поисках любого признака ее присутствия. Ничего не найдя. Как будто ее не существовало в этом мире последние несколько недель. Каждый день казался длиннее, каждая мучительная секунда, казалось, тянулась, как тупой клинок, по внутренней стороне моих запястий. Дразнящий, бесполезный и не приносящий удовлетворения результат.

Я отхожу от двери и делаю единственное, что могу.

Вышибаю ее плечом.

Боль взрывается в моем плече, когда я, наконец, прорываюсь, врываясь в темную комнату. Односпальная кровать, застеленная фиолетовыми простынями, сдвинута в угол за дверью, а под окном, выходящим во внутренний двор, стоит письменный стол. Я толкаю дверь справа от себя, которая ведет в маленькую ванную, которая тоже пуста. Яркий оранжевый свет заливает противоположную сторону комнаты, множество стеклянных емкостей стоят на больших металлических стеллажах, которые занимают всю левую стену.

Руки с глухим стуком падают на пол, когда я отпускаю их, не обращая внимания на то, как они подпрыгивают на каменном полу, и подхожу к полкам. Оранжевое свечение исходит от тепловых ламп, которые согревают змей внутри террариумов. Их так много разных, большинство из них прячутся от посторонних глаз, свернувшись под корой и спрятавшись в маленьких пещерах, вырубленных в скале.

Рассеянно я опускаюсь на корточки, нащупываю стекло самого большого резервуара на нижней полке, хвост желто-черной полосатой змеи виднеется в гнезде из хрустящих темных листьев.

– Это Полосатый Крайт, – сообщает мне мое маленькое привидение, бесшумно входя в комнату, ее теплое дыхание овевает мою шею сбоку, когда она наклоняется вперед, нежно держа отрубленную руку между пальцами. – Это руки профессора Дюбуа? – невинно спрашивает она, как будто это нормально – обнаружить пару отрубленных рук учителя в своей комнате.

Мои глаза скользят вверх, к ее лицу, освещенному теплым светом обогревательных ламп, ее щеки в тени, еще более впалые из-за неровного освещения в комнате. Она не смотрит на меня, когда наклоняется через мое плечо, ее внимание сосредоточено на змее, даже когда она поглаживает руку своего преподавателя фортепиано.

– Где ты, черт возьми, была? – Я плюю в нее, злюсь на это живое, дышащее существо внутри меня, как будто каждый мускул в моем теле скован ее полным отсутствием реакции.

– У них очень сильный яд, нейротокси...

– Ты избегала меня, – рычу я.

– Я не знала, что мы уже настолько эмоционально вовлечены, чтобы чувствовать отсутствие друг друга, – просто отвечает она с ноткой замешательства в голосе.

Из меня вырывается смешок, раздражение срывается с моего носа:

– О? А разве нет?

Ее глаза медленно скользят к моим, их голубой оттенок, как сапфиры с золотыми крапинками в темноте, завораживает. Она моргает, всего один раз, а затем скользит взглядом по моему лицу, как будто подводит итоги, откладывая изображение на потом. Мой член становится твердым, эти большие гребаные глаза смотрят на меня, ее внимание, все на мне, опьяняющее, у меня перехватывает дыхание, как удар под дых.

– Выходит, ты не умер, – прямо говорит она, как будто это не более чем простое наблюдение, как будто она ничего не чувствует, когда так или иначе заходит речь о моем существовании.

Я облизываю свои передние зубы, стискивая челюсть до скрипа коренных.

– Прекрати избегать моего вопроса, где ты была? – спрашиваю я.

Она удерживает мой взгляд, и мне кажется, что долгие-долгие секунды тянутся со скоростью улитки, а затем ускоряются, как будто я вообще не ждал ее отрывистого ответа.

– Ты сломал мою дверь, оставил оторванные конечности на моем крыльце...

Бессознательно я двигаюсь. Вскакивая с пола, мои пальцы сжимают ее шею по бокам, сковывая ладонью переднюю часть ее горла. Воздух со свистом вырывается из нее с вздохом, когда я толкаю ее назад, и она соприкасается с матрасом, когда я толкаю вниз. Обхватив ее коленями, я сажусь поверх нее, одна ее рука зажата между ее боком и моим коленом, другая, свободная, между нами, безвольно лежит у нее на животе.

– Ты избегала меня. – Ее грудь вздымается подо мной, глаза широко раскрыты, но она не выглядит даже слегка обеспокоенной. – Почему?

Кончики пальцев Оззи касаются моего бедра, она опускает глаза, наблюдая, как ее рука скользит по внутренней стороне моей ноги. Даже на этот раз в спортивных штанах из плотного материала ее прикосновения обжигают мою кожу, как будто мы обнажены друг перед другом.

– Это не так, – тихо отвечает она, все еще следя взглядом за едва заметным движением своих пальцев.

Ее пульс сильный и ровный под крепкой хваткой моих пальцев, сердце ровно бьется под моей другой ладонью, прижатой к ее грудине, ничто не указывает на ложь, кроме отсутствия зрительного контакта.

– Я просто была, – она прикусывает нижнюю губу, проводя передними зубами по пухлой розовой плоти, – занята. – Говоря это, она слегка пожимает плечами, насколько то, что я прижимаю ее к себе, позволяет ей двигаться. – А почему тебя это вообще волнует? – спрашивает она мягко, в той мягкой манере, в какой она всегда это делает, когда она со мной, это искренний вопрос, а не саркастическая фраза, предназначенная для того, чтобы выбить меня из колеи или заставить отвалить.

Но для меня это не случайный вопрос.

Почему, черт возьми, меня это волнует?

Но образы мелькают на переднем плане моего сознания, как будто они застряли в бесконечной карусели. Мой член, ее кровь, блаженное остекление ее больших глаз, ощущение ее губ, посасывающих мой язык, ее влагалище, сжимающееся вокруг моего члена.

И просто так это кажется очевидным.

– Потому что ты заразила меня.

– Заразила? – спрашивает она, наконец-то реагируя, поднимая свой пристальный взгляд на мой, легкая гримаса искривляет уголки ее рта.

– Ммм, – напеваю я, удерживая ее взгляд, покачиваясь над ней, мой толстый и твердый член упирается ей в живот. – Я из-за тебя болен.

– Болен, – повторяет она как утверждение, а не как вопрос, усиленно моргая.

– Да, Маленькое Привидение, болен. – Я сжимаю пальцы на ее шее, перемещая другую руку вверх по ее груди, ощущая тяжесть в своей ладони, мой большой палец касается острого кончика ее соска, выглядывающего сквозь ткань ее толстовки. – Болен головой, болен сердцем и душой.

Я повторяю это как мантру, опускаю взгляд и наблюдаю, как мой большой палец обводит ее сосок, прежде чем опустить голову и прикусить его. Оззи шипит, когда я кусаю, а затем посасываю через ткань, ее темный, соблазнительный аромат наполняет мои легкие, черная вишня и что-то еще, ее свободная рука поднимается к моему затылку, пальцы запускаются в мои волосы.

Ее спина выгибается, грудь приподнимается выше, словно приглашая на пиршество, но я не пробираюсь под ее одежду, не поддаюсь безумным порывам своего члена. Вместо этого я облизываю ее шею, и прижимаюсь губами к ее уху.

– Теперь ты принадлежишь мне, – сообщаю я ей, покусывая мочку, – так что больше никому не позволяй прикасаться к себе, иначе эти руки будут не единственными в твоей коллекции, – шепчу я, касаясь губами чувствительной кожи возле ее уха.

Она тихо вздыхает, ее дыхание горячее и влажное касается моей щеки. Я нависаю над ней еще на мгновение, наслаждаясь ощущением ее пальцев на моей коже, мягко царапающих ногтями кожу головы, затем я поднимаюсь и слезаю с нее. Оставляя ее распростертой на кровати, с вздымающейся грудью и взломанной дверью. Крадусь обратно по коридорам с запретным вкусом ее губ.

Глава 4

Остара

Болен.

Одно это слово вызывает во мне беспокойство, как лава, стекающая по склону извергающегося вулкана. Но Кэлус сказал это не так, будто это что-то плохое. Он сказал это с острым, как кинжал, собственничеством, как будто ему нравилось это чувство.

«Болен головой, болен сердцем и душой».

Это то, на чем я сосредотачиваюсь сейчас, когда моя кожа зудит, ощущение слишком сильного напряжения, чтобы по-настоящему ощущаться моей собственной, сердце слишком тяжелое, чтобы отбивать обычную ровную барабанную дробь, которую я так хорошо научилась контролировать, стоя перед домом моей семьи.

Поместье Стоун-Хилл.

Я думаю обо всем, что Кэлус сказал мне с тех пор. Наши тайные встречи в глубине так называемого Карнеллского леса, где мы иногда просто разговариваем. А иногда он прижимает меня в тёмном углу и берёт прямо там, где нас может увидеть любой прохожий, заставляя меня видеть звёзды, и точно не те, что на небе.

Рядом с ним я чувствую себя в безопасности, так, как, должно быть, когда любишь. Его крепкие мускулистые руки обнимают меня, словно надёжный щит. Он оберегает меня, следит, чтобы я ела и высыпалась. Кэлус Карнелл заставляет мое сердце трепетать, а внутренности сжиматься в узел, и я должна его ненавидеть. Он должен меня ненавидеть. Но ни один из нас этого не делает.

Охранники пропускают меня через ворота без лишних вопросов, мои белые высокие ботинки бесшумны, пока я поднимаюсь по тридцати с лишним каменным ступеням к входной двери, которая уже широко открыта. Я не хотела возвращаться сюда никогда, особенно вот так, с такими чувствами, как сейчас. Зная, что я натворила, и не имея возможности это исправить.

Я резко втягиваю воздух сквозь зубы. Ледяной холод от кондиционера заставляет мои передние резцы пронзительно ныть, пока я пересекаю холл и направляюсь прямиком в парадную столовую.

Завтрак в этом доме, с этими людьми, не более, чем деловая встреча. Отец распределяет задания, я киваю в молчаливом согласии, а затем убегаю от него как можно быстрее.

Колин Стоун – неприятный человек.

Зои, младшая, ей всего шестнадцать, первая из сестёр, кого я вижу. Её короткие белокурые волосы заправлены за слегка торчащие ушки. Темно-карие глаза поднимаются из-под густых взмахов ресниц. Она смотрит на меня со своего места в дальнем конце стола, на противоположной стороне от того места, где я обычно сижу. Когда я сажусь на свое место, в комнате царит тишина, в данный момент присутствуем только мы с ней, и я вижу, что ее левая скула ярко-синего цвета.

– Не надо, – немедленно говорит она, царапая единственное слово по поверхности блестящей черной стеклянной столешницы. – Я это заслужила.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, удерживая ее взгляд, но, если она говорит, что это так, я не собираюсь спорить. Зои – сестра, с которой у меня самые близкие отношения, но все мы здесь не ближе случайных знакомых. Так задумано нашим отцом. Кроме того, в этом доме случались вещи и похуже, чем удар наотмашь по лицу.

Следующей входит наша старшая сестра Амелия, наш отец следует за ней по пятам, и, поскольку нашей второй старшей сестры, Наоми, видно не было, Колин начинает говорить.

Он начинает с перечисления мелких задач, которые мы должны выполнить. Его мясистые ладони с толстыми растопыренными пальцами тяжело ложатся на стол, когда он поднимается. Взгляд приковывается ко мне, и я изо всех сил стараюсь не отвести глаз.

– Пташка мне нашептала, – он выдыхает, его небольшой животик уже тоже касается стола, пока он нависает над ним, – что ты вдруг сдружилась с этой Карнелловской мразью. – Он произносит это с таким отвращением, что всё внутри меня сжимается, будто кости сами по себе съёживаются.

Моё сердце колотится, словно жестяные крышки, сталкивающиеся в бешеном ритме, грохот отдаётся даже в зубах. Но я не подаю виду, даже не моргаю. Встречаю его взгляд. Глубокий коричневый цвет его радужки так похож на глаза младшей сестры, что ненавидеть их невозможно. Но я всё ещё могу ненавидеть то, как его взгляд заставляет меня чувствовать себя – будто он сверлит мой висок.

Никто из живых не видел нас вместе. Теоретически, он не должен знать. Но он явно что-то выяснил. Моё лицо остаётся неподвижным, но внутри паника сжимает сердце, как фортепианная струна – всё туже, туже, туже.

– Что облегчает твою следующую работу, Остара, – в его глазах, за стёклами очков, вспыхивает искорка, в которой читается не радость, а что-то куда более зловещее и кровавое. – Ты должна убить Кэлуса Карнелла.

Остаток завтрака прошел как в тумане, два крошечных кусочка рогалика ощущаются у меня в желудке как камни, но вполне реальные угрозы Колина Стоуна вызывают тошноту у меня в животе, привкус кислоты тяжело ощущается на языке.

– Ты больна, Остара. И постарайся не забыть, что мы делаем с такими больными девочками в нашей семье.

Не имеет значения, что его приказ противоречит соглашению между нашими семьями, потому что, несмотря на то, что мой дедушка и Кэла спорили, как малыши, из-за каких-то бессмысленных земельных сделок, они подписали соглашение, по которому ни одна из линий крови не должна причинять вред или убивать другую.

Поэтому я стараюсь не думать. Паника – это очень реальная, живая, дышащая штука внутри меня, отравляющая меня изнутри. Мои свинцовые ноги несут меня по старым каменным залам, а белые высокие сапоги покрываются алыми брызгами, куда стекает кровь из моего сжатого кулака. Я думала, это поможет – разрезать кожу, выпустить наружу это всепоглощающее чувство, сжимающее виски и перекрывающее дыхание.

Обычно это всегда помогает.

Поверхностью моих окровавленных ладоней натыкаюсь на огромные деревянные двойные двери, согнув пальцы, толкаю их с громким стуком, когда левая дверь сталкивается с обшитой деревянными панелями стеной за ней.

– Теперь ты принадлежишь мне.

Карие глаза Каэлуса сужаются, когда он резко поворачивается на прервавшее его урок вторжение. И на мгновение время замирает – в этой студии для нас двоих больше никого не существует.

Зеркала покрывают две смежные стены, и в самом дальнем углу замер Кэл. Его высокое мускулистое тело развернуто в мою сторону; левая рука сжала деревянный поручень цвета светлой сосны, прикрепленный к зеркальной стене. Верхняя часть торса, обнаженная в широких проймах и вырезе свободной черной майки-сетки, блестит от пота под резким белым светом. Черные колготки, облегающие его ноги, шелковые черные пуанты на ступнях, увеличивающие и без того длину его ног, превращая их в нечто мощное и элегантное. Он великолепен, каждый его дюйм.

Это одна из причин, по которой он такой смертоносный.

Его карие глаза обжигают меня, сжигая изнутри, и каждый инстинкт внутри меня подсказывает мне подойти к нему. Ринуться через весь зал, не обращая внимания на учеников, чьи взгляды сейчас прикованы к незваной гостье, сорвавшей их занятие.

Но даже когда я делаю это, мой мозг посылает срочные сигналы моим ногам, чтобы заставить их двигаться. Я застыла на месте, каждый мускул, кость и дюйм сухожилия зафиксированы на месте. Каждая мышца, каждая кость, каждое сухожилие скованы невидимыми оковами. И единственное, что я могу выдавить, когда впиваюсь взглядом в его лицо, во влажные от пота каштановые пряди на лбу, в его приоткрытые губы – это его имя.

– Кэлус. – Мой голос дрожит, звучит тихо и неуверенно. В ответ – взрыв шёпота: ученики перешёптываются, услышав, как я наконец нарушаю собственный обет молчания в стенах академии. Но у меня нет времени осознать это, потому что сейчас, посреди своего занятия, Кэл видит только меня.

– Урок окончен, все на выход, – прогремел он приказ, звук его громового голоса разнесся по огромному залу.

Тут же, заметая свой путь по полу, студенты устремляются мимо меня к выходу. Его движения почти театральны: лёгкие, скользящие по деревянному полу, но в глазах читается беспокойство. Тёплые ореховые, с вкраплениями тёмно-лесной зелени... Невероятно красивые. Особенно когда всё его внимание приковано ко мне.

Я больна. Прийти сюда, к нему, искать... чего? Я даже не знаю.

Но знаю, что, между нами, что-то есть, даже если я не совсем уверена, что именно.

Двери захлопываются с гулким хлопком за моей спиной, заставляя меня вздрогнуть, когда руки Кэла находят обе стороны моего лица.

– Оззи, – выдыхает он, его глаза ищут мои, его хватка на моем лице приподнимает мой подбородок. – Что случилось?

Его пальцы сжимаются на моих скулах, мои губы приоткрываются, чтобы заговорить, но от меня не ускользает ничего, кроме тяжелого вздоха облегчения. Кэлус проводит своими теплыми большими пальцами по всей длине моих скул, запуская кончики своих длинных пальцев в мои волосы, держась за мой череп, как будто моя голова находится в его руках там, где ей и положено быть.

– Ты, – вот что я выдыхаю, тихий звук, но такой тяжелый, словно в нем заключен весь мировой хаос, насилие и смерть. – Ты... он... я должна...

– Ты плачешь, – шепчет Кэлус почти с благоговением, глядя на мои нижние ресницы, на которые набухают капли отчаяния. Его ладони горячие и липкие на моих щеках, большие пальцы гладят кожу, размазывая соленые слезы под глазами. – Расскажи мне, что случилось.

– Я не хочу тебя убивать, – вот мой ответ, все угрозы моего отца крутятся в моем мозгу и причиняют мне физическую боль.

Он моргает, тяжелые черные ресницы закрывают его теплые глаза, когда он изучает меня, а затем его темно-каштановые брови высоко поднимаются:

– Я твоя следующая цель, – тихо говорит он, приходя к правильному выводу без всякой моей помощи.

– Я этого не сделаю, – говорю я ему, даже когда тошнота разливается у меня в животе, а желчь поднимается по пищеводу, как будто это существо, сделанное из грязи, использующее крючковатые когти, чтобы подняться. – Мне все равно, что со мной будет. – Это признание, от которого захватывает дух, о котором мне не нужно думать, это просто правда.

Вспоминаю ту комнату. Ящик. Кожаные ремни. Иглы у шеи. Темноту и свет. Волны жара, пота, ледяного холода.

Я напрягаюсь, мои глаза расширяются, когда Кэлус притягивает меня к своей груди, складывает руки у меня за спиной, обхватывает ладонями мою голову и плечо, как будто я что-то значу. Мои руки висят вдоль тела, потому что я не знаю, как это делать, чувствовать, обнимать, прижиматься. Меня никогда раньше не обнимали.

– Оззи, – его шёпот обжигает ухо, тёплое дыхание шевелит мои волосы. Кожа его, влажная от пота, прилипает к моей одежде, а горячие и влажные губы прижимаются к шее. – Обними меня, Маленький Призрак. Держись за меня, пока я держу тебя.

Послушно, будто зачарованная, я медленно поднимаю руки, пальцы впиваются в мятую ткань его майки, сжимая промокший хлопок.

– Вот так. – Он успокаивающе выдыхает, и этого достаточно, чтобы мои глаза закрылись. – Просто держись за меня. Я тебя не отпущу.