Текст книги "Сенсация"

Автор книги: Ивлин Во

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Все газеты посылают специальных корреспондентов.

– И все газеты пользуются сообщениями трех-четырех агентств?

– Верно.

– Но если мы все будем посылать одно и то же, какой в этом смысл?

– Никакого, если б было так.

– А разве не получится неразбериха, если мы все будем посылать разные сообщения?

– Тогда у них будет выбор. Разные газеты ведут разную политику, а значит, и новости у них должны быть разные.

Они отправились в бар и выпили кофе.

Лебедки умолкли. Люки закрылись. Торговые агенты торжественно прощались с женой капитана. Коркер откинулся на спинку плюшевого кресла и закурил большую сигару.

– Получил в подарок от туземца, у которого купил барахло, – объяснил он. – Ты много барахла купил?

– Барахла?

– Восточного барахла – сувениров.

– Нет, – сказал Уильям.

– А я их собираю, – сказал Коркер. – Ни за чем особенным, конечно, не гонюсь. Я потому и обрадовался, что меня в Эсмаилию послали. На Востоке можно набрать много полезного. Но по тому, что я слышал, загорать на солнышке не придется. Конкуренция не на жизнь, а на смерть. Вот где я тебе завидую. Ты работаешь на газету. Тебе надо только успеть с сообщением к выпуску. А мы весь день друг за другом гоняемся.

– Но газеты не могут пользоваться нашими сообщениями раньше, чем вашими.

– Так-то оно так, но они пользуются теми, которые приходят первыми.

– Но если первые ничем не отличаются от вторых, третьих и четвертых и если все они приходят к одному выпуску?..

Коркер посмотрел на него с грустью.

– Я чувствую, тебе еще учиться и учиться. Запомни: новости – это то, что хочет читать человек, которого на самом деле ничего не интересует. И новости эти новые до тех пор, пока он их не прочитал. Потом они умирают. Нам платят деньги за то, чтобы мы поставляли новости. Если кто-то посылает сообщение до нас, то наше сообщение – уже не новости. Разумеется, есть колорит. Колорит – это много пены вокруг нуля. Его легко писать, легко читать, но телеграфом он стоит дорого, поэтому с колоритом приходится быть осторожным. Понятно?

– Кажется, да.

В тот день Уильям многое узнал о журналистике. «Francmaçon» снялся с якоря, развернулся, проплыл сквозь желтые холмы и вышел в открытое море, а Коркер все излагал и излагал ему героическую историю Флит-стрит. Он рассказывал о хрестоматийных сенсациях и розыгрышах. О признаниях, вырванных у впавших в истерику подсудимых. О тонких намеках и сложных играх. О пряных и ловких вымыслах, составляющих новейшую историю. О дерзкой, откровенной лжи, превращающей рядового журналиста в звезду. О том, как Венлок Джейкс, американский журналист номер один, потряс мир свидетельствами очевидца с тонущей «Лузитании» за четыре часа до того, как она пошла ко дну. О том, как Хитчкок, английский Джейкс, не поднимаясь из-за письменного стола в Лондоне, день за днем воссоздавал ужасы мессинского землетрясения. Как самому Коркеру каких-нибудь три месяца назад посчастливилось застать вдову пэра в застрявшем между этажами лифте.

– Из-за этой истории меня сюда и послали, – сказал Коркер. – Шеф обещал, что, как только подвернется что-нибудь из ряда вон, он отдаст это мне. Кто бы мог подумать, что я окажусь здесь!

Во многих историях Коркера фигурировал легендарный Венлок Джейкс.

– …по всей Америке. Получает тысячу долларов в неделю. Если он где-то появился, можешь быть уверен, что это самая горячая точка в мире.

Был такой случай, когда Джейкс поехал освещать революцию в одной балканской столице. В поезде он проспал, вышел не на той станции, что ошибся, не заметил, поехал прямо в гостиницу и послал телеграмму в тысячу слов о баррикадах на улицах, пылающих церквах, о пулеметной стрельбе, вторящей треску его пишущей машинки, о мертвом ребенке, похожем на сломанную куклу, который лежит на пустынной улице под его окном, – короче, сам знаешь.

В редакции, конечно, удивились, когда получили телеграмму не из той страны, но они верили Джейксу и поместили репортаж в шести центральных газетах. В тот же день все специальные корреспонденты в Европе получили приказ двигаться в эту страну и повалили туда валом. Все было тихо, но поскольку за «тихо» денег не платят, а Джейкс продолжал выдавать по тысяче слов в день про кровь и насилие, им пришлось подключиться. В результате – правительственный кризис, финансовая паника, военное положение, спешная мобилизация, голод, восстание – и пожалуйста: меньше чем через неделю там действительно произошла революция, все точно по Джейксу. А еще говорят, что не стоит преувеличивать влияния прессы.

Но самое интересное, что Нобелевскую премию мира ему дали за правдивое отображение событий, то есть за колорит – представляешь?

К концу этого повествования (роль Уильяма сводилась к выражению изумления) Коркер начал беспокойно поводить плечами, запускать пятерню за пазуху и чесать грудь. Закатав рукава, он пристально рассматривал руки, которые на глазах раздувались и краснели.

Это была рыба.

2

Два дня Коркера терзала крапивница, затем ему стало лучше.

Уильям часто видел, как он, голый по пояс и в пижамных штанах, сидит перед открытой дверью своей каюты и печатает длинные, подробные письма жене, поливая себя водой с уксусом по предписанию корабельного врача. Часто его распухшее лицо возникало над ведущей в ресторан лестницей, и раздраженный голос требовал минеральной.

– Он страдает, – с удовлетворением говорил французский чиновник.

Лишь когда они подходили к Адену, крапивница поутихла и Коркер спустился к ужину. Уильям тут же поспешил к нему с радиограммой, которая пришла утром и повергла его в тяжкое недоумение. Текст ее был таким:

ОППОЗИЦИЯ МОЛНИРУЕТ ПЛЮС ПЛЮС ФРОНТ ТОЧКА

АДЕН ВОЙНА ПЛЮС ИССЛЕДУЙТЕ АДЕН СВИСТ.

– Ничего не понимаю, – сказал Уильям.

– Да?

– Ясно только, что я должен остаться в Адене.

– Да? – Лицо Коркера, по-прежнему ярко раскрашенное, не выражало ровным счетом ничего.

– Как вы считаете, что я должен делать?

– Только то, что тебе приказано, старина.

– Наверное, вы правы.

– Ну конечно!

Но Уильяма продолжали мучить сомнения.

– Все равно, как ни читай, смысла нет. Может, радист что-то напутал? – сказал он после долгого раздумья.

– Спроси у него, – предложил Коркер, почесываясь. – А мне пора. Давно я к уксусу не прикладывался.

Уильяму показалось, что Коркер ведет себя холодно. Возможно, виной тому была крапивница.

3

На следующее утро они вошли в Аденский залив. Стюарды развили необычайно бурную деятельность, как бы стремясь реабилитироваться за десятидневное безделье, и приставали к пассажирам с множеством мелких услуг. Багаж вынесли на палубу. В ожидании таможенного катера был спущен трап. Облокотившись о гакаборт, Уильям смотрел на лысую гору шлака, видневшуюся в полумиле от корабля. В этом городе не хотелось оставаться надолго. Что там было «исследовать»? На море стоял мертвый штиль, оно было усеяно мусором тысяч кораблей, как тщательно загаженная пикниковая площадка, и лежало бы совсем неподвижно и безмолвно, если бы не лодка араба, торгующего слонами из искусственной слоновой кости. Рядом с Уильямом Коркер отчаянно торговался из-за самой большой игрушки.

Из радиорубки вышел матрос и протянул Уильяму листок бумаги.

– Тут что-то про вас, – сказал он.

Уильям прочитал:

РАБОТАЯ СВИСТОМ ИЗБЕГАТЬ ПОВТОРА ТАППОКА БРЕД.

– Что это значит? – спросил Уильям Коркера.

– Это значит, что наши шефы договорились между собой в Лондоне. Вы будете пользоваться нашими сообщениями, а значит, и мы с тобой можем работать вместе.

– А почему бред?

– Это наша кодовая подпись на телеграммах.

Коркер завершил торг, перевел с грехом пополам франки в рупии, нещадно переплатил и поднял на веревке своего слона. Затем он небрежно спросил:

– Кстати, вчерашняя телеграмма у тебя?

Уильям достал из кармана полоску бумаги.

– Хочешь знать, что в ней? «Оппозиция молнирует» значит, что конкурирующие газеты много пишут о том, зачем нас послали. «Плюс плюс фронт» – как можно скорее отправляйся на фронт. Ну, точка – понятно, конец предложения. «Аден война плюс» – говорят, что в Адене объявлено военное положение. «Исследуйте Аден» – проверь этот слух и сообщи результаты.

– Господи Боже мой! – сказал Уильям. – Большое спасибо. Как это удивительно!.. Значит, мне совсем не нужно оставаться в Адене?

– Не нужно, старина.

– Почему же вы мне вчера об этом не сказали?

– Старина, пойми меня правильно. Вчера мы были соперниками. Как я мог допустить, чтобы ты опередил меня? Пусть лучше «Свист» обращается в ВН. Смеешься? А я чуть из штанов не выпрыгнул. Но, видно, они и без нас договорились. Рад, что могу опереться на тебя, старина. Кстати, пока мы работаем вместе, не показывай никому служебных телеграмм, ладно?

И, радостно прижимая к груди слона, Коркер удалился в каюту.

На корабль поднялись чиновники паспортного контроля и прошли в курительную первого класса. Пассажиры, которым нужно было сходить в Адене, собрались в коридоре. Уильям и Коркер быстро получили назад свои паспорта. Пробираясь через толпу разноцветных и разноязыких людей, появившихся из недр парохода, Уильям заметил среди них с иголочки одетого, плотного человека, от которого пахло лосьоном для волос, хорошим мылом и дорогими духами. Посверкивали драгоценные камни, сияла, отражая солнечный свет, конической формы лысина. Это был попутчик Уильяма по «Голубому экспрессу». Они тепло поздоровались.

– Я вас здесь ни разу не видел, – сказал Уильям.

– Я вас тоже. К сожалению, я не знал, что вы едете с нами, иначе пригласил бы вас отужинать в моем маленьком люксе. Я стараюсь не афишировать свое присутствие, когда путешествую морем. Так легко завести знакомства, которыми будешь тяготиться впоследствии!

– Я думал, вы едете в Антиб. Что привело вас сюда?

– Климат, – ответил его собеседник просто. – Зов солнца.

Чиновники замешкались у своего стола, разглядывая один из лежащих перед ними паспортов.

– Интересно, как этот тип произносит свое имя? – спросил первый офицер.

– Убей, не скажу, – отозвался второй.

– У кого коста-риканский паспорт? – громко спросил первый чиновник.

Индус, у которого не было паспорта, попытался заявить на него права, но был изобличен во лжи и задержан.

– Извините, – сказал лысый знакомый Уильяма, – мне нужно уладить небольшое дело с этими джентльменами.

И он в сопровождении камердинера подошел к столу.

– Кто этот красавчик? – спросил Коркер.

– Хотите верьте, хотите нет, не имею ни малейшего представления, – ответил Уильям.

Улаживание заняло много времени. Попутчика Уильяма не было среди спускавшихся по трапу пассажиров, но когда они, набившись в маленький катер, тяжело ползли к берегу, мимо в вихре радужных брызг промчался, взлетая на волнах и обдав соленой влагой их фальшборт, глиссер. В нем сидели камердинер Кутберт и его загадочный хозяин.

4

В Адене они провели два дня в ожидании маленького парохода, который должен был отвезти их в Африку. Уильям и Коркер осмотрели чучело русалки и копи царя Соломона. Коркер купил несколько японских шалей и набор подносов из Бенареса. За несколько часов, проведенных в Каире, он успел приобрести несколько сигаретниц, янтарное ожерелье и миниатюрную гробницу Тутанхамона. Его номер в гостинице напоминал магазин восточных товаров.

– Я от Востока просто балдею, – говорил он. – Моя супруга с ума сойдет, когда я все это перед ней выложу.

Так он отдыхал. Работая же, попробовал взять интервью у британского посла и получил отказ; попытал счастья у капитана английского судна, заправлявшегося углем перед круизом по Персидскому заливу, и тоже получил отказ; наконец провел два часа в беседе с экскурсоводом-арабом и за двадцать рупий набрал материал, которого хватило на обстоятельный репортаж о военных укреплениях города.

– Нам нет смысла писать об этом обоим, – сказал он Уильяму. – Ты лучше нажми на британскую близорукость. Если подойдет, они смогут сделать материал типа «Аден, форпост британской безопасности в неспокойном регионе, по-прежнему погружен в бюрократическую летаргию…» и так далее.

– Господи помилуй! Как же мне это сказать?

– Ну, это просто, старина. Телеграфируй три слова: АДЕН ВОЙНА МИНУС.

На третье утро они отплыли в маленький итальянский порт, откуда железная дорога вела в горы независимой Эсмаилии.

5

В Лондоне герцогиня Стейлская давала бал. Джон Таппок отправился туда в надежде найти миссис Ститч. Она любила такие балы. Полчаса он разыскивал ее между колоннами и арками, но под ними не было никого, кроме оживленных и энергичных представителей старшего поколения. Пожилых графинь окружали спутники с безукоризненными манерами. Молодое поколение – немногословные, занятые друг другом пары – курсировало между танцевальным залом и буфетом. Танцы не были важной составной частью бала: у всех дочерей герцогини были блестящие браки. В одиннадцать часов столовая была полна веселых пожилых едоков.

Джон Таппок обошел в поисках миссис Ститч весь дом, боясь упустить ее, потому что она всегда уезжала в час ночи. И действительно, миссис Ститч уже собиралась домой, когда он наконец нашел ее в туалетной герцога, где она, сидя на постели, ела foie-gras рожком из слоновой кости. Трое пожилых воздыхателей злобно посмотрели на Джона.

– Джон, – сказала она, – вот уж не ожидала вас здесь встретить! Я думала, вы уехали на войну.

– Мне кажется, нам пора, Джулия, – сказали три бравых старикана.

– Подождите меня внизу, – сказала миссис Ститч.

– Вы помните, что мы идем в Оперу в пятницу? – произнес один.

– Надеюсь, Джозефине понравится нефритовая лошадка, – произнес второй.

– Вы ведь будете в воскресенье у Алисы? – произнес третий.

Когда они ушли, миссис Ститч повернулась к Джону.

– Мне тоже пора. Расскажите в двух словах: что случилось? Я помню, как мне звонил лорд Коппер. Он сказал, что вы уехали.

– А мне никто не звонил. Я в глупейшем положении.

– Из-за американки?

– Да. Мы простились две недели назад. Она надела мне на шею талисман – поросенка мореного дуба из Типперери. У нас обоих в глазах стояли слезы. С тех пор я не решаюсь выходить на улицу или отвечать на телефонные звонки. К герцогине я приехал только потому, что ее здесь не может быть.

– Бедный Джон… Что могло произойти? Но поросенок мореного дуба – это прелестно!

Книга вторая
Камни – 20 фунтов

ГЛАВА I

1

До Эсмаилии, этого счастливого содружества народов, трудно добраться из любой части света. Она размешается на северо-востоке Африки, оправдывая своим местоположением и формой метафору, которую часто используют применительно к ней – «Сердце Черного Континента». Пустыни, леса и болота, по которым бродят кровожадные кочевники, защищают подступы к ней из тех привилегированных районов, которые были отданы стратегами Берлина и Женевы европейским учителям. В горах обитает недружелюбное Верхнее племя, проводящее дни в полной праздности, что доступно только тем народам, которых не гложет любопытство или жажда творчества.

В семидесятые годы прошлого века в Эсмаилии, или рядом с ней, побывало много храбрых европейцев, оснащенных, как положено, фонографами, часами с кукушкой, оперными шляпами, проектами договоров и флагами стран, которые им пришлось покинуть. Они приезжали как миссионеры, послы, торговцы, золотоискатели, ученые. Никто из них не вернулся. Их съели, всех до одного. Некоторых – сырыми, некоторых запеченными, с приправами, в зависимости от традиций местной кухни и фазы луны (эсмаильская элита уже много веков исповедовала христианскую веру и не могла позволить себе публично поедать сырое человеческое мясо в Великий пост без специального и дорогостоящего разрешения епископа). Каратели больше страдали сами, чем наносили вреда, и в девяностые годы развитие страны приобрело мирный характер. Европейские государства независимо друг от друга пришли к выводу, что этот бессмысленный кусок территории им не нужен. Видеть там соседа было бы, конечно, неприятно, но еще неприятнее было осваивать эту страну самим. Поэтому с общего согласия Эсмаилию исключили из всех перспективных списков развития, и ей была гарантирована неприкосновенность. Поскольку у племен, не связанных между собой ни языком, ни историей, ни традициями, ни религией, не было общей формы правления, то страну назвали республикой. Комиссия юристов, собранных из университетов, составила конституцию, предусмотрев двухпалатный парламент, пропорциональную систему представительства с правом передачи голоса, исполнительную власть, назначаемую президентом по рекомендации обеих палат, независимое правосудие, свободу вероисповеданий, отделение школы от церкви, habeas corpus, [20]20
  Закон о неприкосновенности личности (лат.).


[Закрыть]свободу торговли, фондовую биржу, чартерные корпорации и много других приятных нововведений. Первым президентом был назначен набожный негр из Алабамы по имени Самуэль Смайлз Джексон, и казалось, сама история подтвердила мудрость этого выбора, поскольку сорок лет спустя пост своего деда занимал мистер Ратбон Джексон, сменивший на нем своего отца Панкхерста, а ключевые государственные посты делили между собой господа Гарнет Джексон, Мандер Джексон и Хаксли Джексон (дядя и братья президента), а также миссис Атол, урожденная Джексон (его тетка). Столь велика была любовь жителей республики к этому семейству, что всеобщие выборы были больше известны как «Джексонианы», где бы и когда бы они ни проходили. По конституции выборы должны были проводиться раз в пять лет, но местные средства сообщения не позволяли всем избирательным округам голосовать одновременно, поэтому возникла традиция, по которой кандидат от Джексонов и представитель избирательной комиссии наведывались по очереди в доступные для передвижения районы республики и устраивали там шестидневный пир для предводителей всех местных племен, после чего осоловевшие аборигены проводили, как предписывалось конституцией, тайное голосование.

Было признано необходимым совместить функции министра обороны и министра внутренних дел, которые выпало исполнять энергичному и умелому генералу Голанцу Джексону. Его вооруженные силы в основном состояли из двух частей: Эсмаильского ослино-налогового подразделения и Акцизного артиллерийского корпуса с небольшим Исполнительным артиллерийским батальоном, присматривавшим за наследниками влиятельных фамилий. Задачей этих частей являлся сбор фондов, просвещенное использование которых так много сделало для поднятия авторитета президента Джексона у редких иностранных гостей столицы. В конце каждого финансового года всадники генерала Джексона седлали ослов и углублялись в окружавшие столицу земли, преследуя бегущее население, и возвращались в день подведения баланса, нагруженные имуществом наименее проворных. Кофе и шкуры, серебряные монеты, домашний скот и оружие доставлялись на государственные склады и проходили там сортировку. Потом выплачивалось жалованье, погашалась национальная задолженность в банке и в присутствии дипломатического корпуса производились пожертвования в пользу Общерелигиозных технических школ совместного обучения имени Джексона и других гуманитарных заведений. Когда была создана Лига Наций, Эсмаилия стала ее членом.

Можно утверждать, что при таком либеральном и прогрессивном режиме республика процветала. Правда, столица, Джексонбург, непомерно разрослась, и ее улицы и хижины были переполнены безземельными жителями как местного, так и отдаленного происхождения, а прилегавшие к ней территории обезлюдели, так что для добычи налогов генералу Голанцу Джексону приходилось трогаться в путь раньше и углубляться дальше. Однако на главной улице размещались агентства крупнейших фирм Европы и Америки. Более того, к побережью Красного моря тянулась железная дорога, дававшая устойчивый приток импортных товаров, которые избавляли эсмаильцев от необходимости производить то немногое, что они умели, а постоянно кренящийся торговый баланс выправлялся гибкой системой закона о банкротстве. В отдаленных же провинциях, непроходимых для генерала Голанца, эсмаильцы предавались исконным местным занятиям: разбою, рабскому труду и безделью, пребывая в счастливом неведении своей связи с городом, о котором лишь до некоторых доходили туманные и удивительные слухи.

Немногочисленных политических деятелей, попадавших в Джексонбург, встречали с почетом, развлекали, возили по городу, и они возвращались домой с благоприятными отзывами. Иногда в леса, граничившие с соседними доминионами, забредали приехавшие на сафари охотники, и если они возвращались домой, то до конца дней были обеспечены застольными анекдотами, а посему везде являлись желанными гостями… За несколько месяцев до поездки Таппока никто в Европе не знал о подводных течениях, будоражащих эсмаильскую политику. В Эсмаилии о них тоже мало кому было известно.

Все началось на Рождество со скандала в семье Джексонов. К Пасхе городу, который еще недавно был образцом взаимного согласия, грозила гражданская война.

Дело в том, что мистер Смайлз Соум стал лидером фашистов. Джексон лишь на четверть, он был по материнской линии внуком президента Самуэля Смайлза и на три четверти эсмаильцем. Кровное родство давало ему право на службу с приличным жалованьем, но в семье он котировался низко и занимал должность заместителя Директора общественной морали.

Ссоры в правящей семье были нередким событием. Они происходили обычно после похорон, свадеб и прочих совместных торжеств и неизменно заканчивались перераспределением государственных постов. О том, что мистер Смайлз недоволен своим местом в министерстве общественной морали, судачили на всех базарах, но когда он после рождественской стычки исчез из города, а затем издал манифест, который, по свидетельству его знавших, никак не мог написать сам, многие сошлись на том, что это не только нарушение прецедента, но и заря новой эры в истории Эсмаилии.

Вызванное им к жизни движение белорубашечников не имело корней в эсмаильской политике. Суть его сводилась к следующему: Джексоны исчерпали себя, они тираны и пришлые люди. Эсмаильцы – белая раса и под руководством Смайл за очистится от пигментной скверны. Джексоны лишили Эсмаилию участия в мировой войне, потому она не может пользоваться плодами победы. Вступив в Лигу Наций, Джексоны отдали Эсмаилию на откуп международным негритянским монополиям и тайному террористическому союзу негров-большевиков. На их совести – эндемические и эпидемические заболевания, поражающие скот, посевы и людей. Эсмаильцы, пожинающие плоды опрометчивости или невезения в финансовых и семейных делах, являются жертвами международного джексонизма и должны сплотиться вокруг Смайлза.

Реакции со стороны Джексонов не последовало. Жизнь в Эсмаилии текла по-прежнему, и купец-армянин с Главной улицы, выписавший большую партию белых хлопчатобумажных рубах, терпел убытки. Однако в Москве, Гарлеме, Блумсбери и Либерии заволновались. Джексоновский скандал, подхваченный сотнями прогрессивных изданий и кружками левого толка, обрел идеологические формы.

Смайлз олицетворял международные финансы, порабощение рабочих, власть духовенства. Эсмаилия была черной. Джексоны были черными, коллективная безопасность, демократия и диктатура пролетариата тоже были черными. Джексоны из этого мало что поняли, но результаты прогрессивной деятельности не замедлили сказаться. В пользу правящего семейства по английским церквам и университетам начали собирать пожертвования. Большой шум в Эсмаилии наделали три негашеные почтовые марки (по пенсу за штуку), присланные президенту «маленькой дочкой рабочего с Бедфордсквер». [21]21
  Площадь в аристократическом квартале Лондона.


[Закрыть]

В крупных европейских городах как грибы повырастали «консульства патриотов», занявшихся контрпропагандой.

В Джексонбург устремились журналисты. Стоял сезон дождей, когда обычно жизнь замирала, но в этом году все было наоборот. К сентябрю дожди должны были прекратиться, и взамен, по всеобщему мнению, следовало ожидать войны. Так полагали за пределами страны, а пока эсмаильцы со свойственной их расе безмятежностью пожинали плоды нежданной удачи.