Текст книги "Изнаночные швы времени"

Автор книги: Иван Слепцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

VII

Через час пути, перед самым закатом, они увидели огромный луг. Его дальняя, южная граница скрывалась в тумане, поднимающемся от реки, он казался бесконечным. И только небольшая церковка, выглядывавшая поверх стелющейся по земле дымки, показывала, что до цели сегодняшнего перехода – первой деревушки на берегу Бужи – им осталось не более получаса.

Однако сначала нужно было осмотреться, и Шурик был послан оборудовать на ближайшем дереве наблюдательный пункт. Олег решил потратить несколько минут свободного времени на то, чтобы показать Норману, как собирать подзорные трубы. Принцип здесь был тот же самый, что и со стаканами, из которых они пили накануне: на каркасе зафиксировать двухслойную кожаную обтяжку, затем установить линзы. Сложность была только одна: чтобы все защелки каркаса сработали, нужно было одновременно надавить на него в восьми разных местах.

Олег взял все эти железки, стекляшки и лоскуты потрепанной кожи, выглядевшие как хлам, извлеченный из сумки старьевщика, сделал, казалось, только одно движение и протянул Норману элегантный цилиндр:

– На, любуйся!

Норман посмотрел на опушку соседнего леса, до которого было не меньше двух километров, и удивился качеству оптики: он разглядел даже красную макушку дятла, расширявшего дупло в сосне. А лису, с любопытством наблюдавшую за этим занятием с земли, не успел, потому что Феликс забрал подзорную трубу и полез на сосну к Шурику. И почти сразу же удачно передразнил майского тетерева. Три раза.

Это было знаком опасности, а потому Олег быстро собрал еще пару подзорных труб и забрался на соседнее дерево.

Теперь у реки, закрыв церквушку, поднимались дымы. И если бы они были белесыми, то Олег сразу же успокоился бы, решил, что на луговине начали жечь прошлогоднюю траву. Но дым был черным, горело что-то хорошо просмоленное.

Поднявшийся следом Норман притащил с собой оба лука – свой и Олегов, поднял на веревке остальное оружие и всю поклажу. Олег проверил, крепко ли все привязано к веткам, и снова поднес к глазам подзорную трубу. Теперь он увидел, что в их сторону бегут люди. Бегут изо всех сил, спотыкаясь, падая, снова поднимаясь, задыхаясь и снова падая, – в изнеможении.

Причин паники он сразу понять не смог. И только когда догадался окинуть взглядом всю долину, южнее увидел конный отряд – полсотни смуглых людей в кожаных доспехах на низкорослых лошадях. Всадников этих Олег лучше всего знал под названиями «монголы», «монголо-татары» и «ордынцы». Они, судя по всему, только переправились через реку, потому что как раз с ног предводителя стаскивали сапоги, чтобы вылить из них воду. На месте отряд задержался совсем недолго: командир, сотник, судя по значку на длинной жерди, который возили рядом с ним, взмахнул рукой, и монголы рассыпались по приречной луговине – понеслись за бегущими людьми.

Два километра для ничего не опасающегося всадника – пара минут. Когда они прошли, с луга по все стороны понеслись крики. В основном женские – ужасные в своей непоправимой отчаянности крики женщин Средневековья, которые поняли, что спасения им уже нет – ни мужчина не избавит от приближающейся смерти, ни бог.

Олег прижал окуляр подзорной трубы к глазнице. Восприятие, настроившееся на мемографирование, фиксировало одну за другой страшные картинки: здесь зарубили женщину, пытающуюся прикрыть руками двоих маленьких мальчишек, потом затоптали их копытами; здесь свалили арканом безбородого парня, неумело отмахнувшегося рогатиной; здесь старушка, еле-еле передвигающаяся, вдруг упала в траву да так и не встала; здесь маленькая девочка, поднявшая отрубленную руку, плача, на коленях ждала, когда ей следующим ударом снесут голову…

Минут через десять подзорные трубы уже стали не нужны – монголы решили отсечь убегающих от леса и оказались у самой опушки.

В этот момент отдельные человеческие трагедии спаялись для Олега в одну большую, коллективную. Минуту назад он видел только кусочки – старушку, парня, девочку, а теперь перед глазами у него оказалось большое горе – три или четыре сотни людских судеб, которые перемалывали конские копыта и кривые сабли.

Олег работал в Центре прикладной хрономенталистики почти тридцать лет, был, наверное, одним из самых опытных проводников в мире и не раз попадал в опасные ситуации. Видел, как карательный отряд прожженных чекистов-большевиков на протяжении двух дней расстреливал в Богословке на Тамбовщине заложников из местных жителей5151
  Во время антибольшевистского крестьянского восстания в Тамбовской губернии (1920—1921).


[Закрыть]. Был в числе тех, кого спас от смерти уоррент-офицер ВВС США Хью Томпсон, посадивший свой вертолет посреди вьетнамской деревни Милай и остановивший бойню5252
  Военное преступление, совершенное военнослужащими армии США в марте 1968 года по приказу лейтенанта Уильяма Келли (приговорен в 1971 году к пожизненному заключению, но помилован в 1974-м). Тогда погибли до 500 мирных жителей, еще несколько сотен благодаря вмешательству Хью Томпсона были спасены. Томпсона наградили за то, что он спас вьетнамского ребенка «попавшего в интенсивную перестрелку» и «его правильные решения существенно улучшили вьетнамско-американские отношения в оперативной зоне», но позднее консервативный конгрессмен Менель Риверс пытался привлечь Томпсона к суду, но сделать этого не смог. В 1998 году он получил высшую военную награду США за героизм, проявленный в небоевой обстановке.


[Закрыть], вошедшую в историю под названием Сонгми.

Он много чего видел. Ему приходилось делать даже такие мемограммы, которые потом он просил стереть из собственной памяти, оставить только копии в базе данных Центра. Но теперь у него почему-то свело легкие – несколько секунд он не мог выдохнуть. И только когда на глаза ему попался здоровенный мужик, который поймал за хвост лошадь всадника, чуть было не полоснувшего его саблей, и стряхнул его на землю, это оцепенение прошло.

Норман подал голос. Это был то ли всхлип, то ли стон, то ли «ебенамать», произнесенная сквозь сжатые челюсти. Олег посмотрел туда же, куда была направлена подзорная труба Нормана, и чертыхнулся. В полусотне метров от них один из всадников, наклонившись в седле, волок по земле вдоль опушки леса за косу молоденькую женщину. Она кричала и пыталась перевернуться на спину. Когда ей это удалось, то Олег увидел, что она беременна.

Ему даже показалось, что он встретился с ней взглядом. По крайней мере, мозг рассекло что-то вроде молнии – так на занятиях по мемографированию его мозг реагировал на ментальный призыв о помощи.

Олег зажмурился, чтобы не схватиться за лук. А когда открыл глаза, понял, что на земле случилось какое-то чудо: отрезанная коса осталась в руках у ордынца, а женщина поднялась на ноги и, прихрамывая, бежала к деревьям, казавшимися ей, наверное, спасительными.

Всадник взвыл и резко остановился. Потом развернулся и сдержанным галопом пустил своего коня следом за беглянкой. Приблизился, отпустил вожжи, вытащил правой рукой из ножен саблю, а левой из-за спины то ли недлинное копье, то ли удлиненный дротик. Догнал, нагнулся в седле, примерился и расчетливо взмахнул клинком. Беглянка рухнула. Вмиг, без крика. Монгол сделал небольшой круг и потянулся к ней копьем. В следующее мгновение поднял коня на дыбы с новым воплем – восторженно-победным.

На конце копья у него висело красное тельце ребенка. Такое маленькое, что наконечник еле-еле поместился у него в груди.

Олег потом не мог вспомнить, успел ли он еще раз взглянуть на убийцу в подзорную трубу или у него на несколько секунд значительно обострилось зрение… Но он был абсолютно уверен, что четко, будто с пары метров, видел дорожки от выпущенных слюней на запыленном лице, глаза как в поволоке от наркотика и подергивающийся в восторге кадык. А потом… Потом он так же ясно увидел, как этот кадык вырвала стрела, как мохнатые пальцы ордынца схватились за горло, как окрасились кровью и как все это провалилось вниз – в прошлогодний сухостой, на который прошедшим летом не нашлось косы, а зимой не хватило снега, чтобы примять его к земле.

Олег простонал «нет» и повернулся к Норману. Тот был неестественно бледен и медленно опускал лук, тетива которого еще дрожала.

Феликс, с соседнего дерева увидевший стрелу в горле ордынца и, конечно же, не слышавший, как Олег застонал, посчитал, что руководитель экспедиции решил вмешаться. И тоже прицелился в ордынца, который примеривался половчее рубануть старика, в ужасе замершего всего в двух десятках шагов от опушки. Первая стрела степняка напугала, свистнув рядом, и он озадаченно завертел головой, оставив в покое жертву. А вторая прошила доспех под левой ключицей, и всадник упал с коня.

– Не, лук все-таки не мое, – проворчал Феликс и соскользнул по веревке вниз.

– Ты зачем стрелял? – этими словами встретил его внизу весьма и весьма раздраженный Олег. Но ордынцы, разглядевшие их на опушке, не дали начаться перепалке. С предельной дистанции они выпустили десяток стрел, одна из которых стукнула Олега по шлему, а это уже означало, что действует четвертый пункт международной конвенции обладателей вормхоул-технологий о безопасности трансвременных экспедиций. Он устанавливал, что она, эта безопасность, – превыше всего.

– Справимся или в лес уходим? – спросил Олег, доставая из-за спины свой лук.

– Какой лес, если лошади сами к нам прискакали! – откликнулся Феликс. – Сэкономим. Вы только выведите меня на оперативный простор, и я покажу им еще раз Евпатия Коловрата5353
  Евпатий Коловрат – по преданию, рязанский боярин, который вел в Чернигове переговоры о союзе против монголов, в пределы Рязанского княжества вернулся после падения его столицы (декабрь 1237) и победы степняков в битве у Коломны (январь 1238). Внезапным ударом силами небольшой дружины разгромил арьергард монгольских войск. Позднее погиб в бою с превосходящими силами противника.


[Закрыть].

– Хорошо, – кивнул Олег. – Норман, отгони их подальше, пожалуйста.

Тот кивнул, но повторять великолепный выстрел, сделанный с сосны, не стал – несколько его стрел просто воткнулись в землю рядом с копытами монгольских лошадей, хотя и с завидной силой. Впрочем, ордынцам и того хватило: непонятный враг среди деревьев, видимо, показался им весьма опасным, они загорланили что-то недовольно и убрались на безопасное расстояние. И только лошади убитых монголов остались возле опушки, обнюхивая упавших седоков.

Олег уже собрался добежать до них и увести, но Феликсу вдруг вспомнились курсы имитации голосов животных, на которые его занесло, в общем-то от безделья, с год назад, и он решил попробовать себя в роли манка для Equus ferus caballus, то есть лошади одомашненной, и громко зафыркал.

Пегая лошадка заинтересованно наклонила вперед уши, а после того как Феликс продемонстрировал, что может быть совсем уж убедительным, легкой рысцой затрусила на опушку. Ее, как и товарку по создающейся конюшне, хорошо встретили, дали слизнуть несколько капсул пивного концентрата, и обе решили, что грешить на перемену судьбы им совершенно не стоит.

Пока остальные занимались лошадями, Олег наблюдал за тем, что происходило на лугу, благо сумерки сгущались не очень быстро. Оставшиеся в живых крестьяне воспользовались заминкой у ордынцев и сумели спрятаться в лесу, а те бестолково сновали туда-сюда вдалеке от опасной опушки и вообще казались очень растерянными.

Олег надеялся, что с темнотой они скроются за реку и стычки удастся избежать, но не тут-то было. Когда верхний край солнечного диска скрылся за лесом, к ордынцам на лугу присоединился предводитель с другой частью отряда. До этого, по-видимому, он руководил грабежом в деревне, а теперь принялся энергично наводить порядок среди своих солдат, и скоро они растянулись в линию перед лесом. Из того, что ему рассказали, сотник, видимо, сделал вывод, что врагов не может быть много, потому нужно попытаться их изловить, а как сказано еще великим ханом Тэмуджином5454
  Чингисхан (Тэмуджин, Темучин, Темучжин; ок. 1155/1162—1227) – основатель и первый великий хан Монгольской империи (с 1206); полководец, организовавший завоевательные походы монголов в Китай, Среднюю Азию, на Кавказ и Восточную Европу. Был чрезвычайно жестоким.


[Закрыть], ни один поднимающий оружие на воина степи жить не должен.

– Внимание! – скомандовал Олег. – Они решили прочесать опушку.

– Ну-ну, – откликнулся Феликс и немедленно оказался в седле.

Нормана и Шурика Олег послал на сосну и велел стрелять, даже если прицельно бить не получится. А когда приближающимся монголам до первых деревьев осталось шагов двадцать, они с Феликсом с места подняли своих лошадей в галоп и вылетели ордынцам навстречу.

Монгольский командир выбрал строй для своих воинов в расчете только на то, что им придется провести банальную операцию по зачистке местности от противника. В результате между каждым был интервал метров пять, а то и больше, и к первой сшибке с Олегом и Феликсом никто, кроме тех, кого они себе выбрали в качестве чучел для рубки, не успевал.

А один на один у монголов, конечно, никаких шансов не было. Точнее говоря, даже при соотношении один к пяти вероятность выйти целым из боя для них была практически нулевой, а уж тут…

Первым до своего противника дотянулся Феликс. Всего лишь кистевой удар мечом, и ордынец недоуменно рассматривает обрубок, из которого хлещет кровь – оттуда, что было лодыжкой. Он вываливается из седла, потеряв опору в стремени, и вопит.

Олег был гуманнее. Он просто вышиб своего противника на землю палицей – сыграл им в лапту.

Прорвав строй, Олег и Феликс немедленно повернули под прямым углом направо и понеслись за спинами ничего не понимающих монголов. Не просто, конечно, понеслись. Олег изображал трактор, который расчищает обочины дорог от лопухов, а Феликс, пропустивший товарища вперед, добивал тех, кто показывал хотя бы слабое намерение подняться на ноги.

Монголы не умели и даже после двух столетий борьбы с европейскими противниками не научились вести бой в непривычной для них тактической ситуации. Если им удавалось ошеломить врага первым натиском, засыпать стрелами, испугать, лишить воли к сопротивлению, у них все получалось. Но если враг хотя бы не паниковал или умело контратаковал, как при Айн-Джалуте5555
  .Блестящая победа над монголами небольшого профессионального отряда египетских мамлюков (1260).


[Закрыть], у Синих вод или на Куликовом поле, то монгольский натиск быстро терял силу, и командирам как минимум приходилось выводить стушевавшийся отряд из боя, чтобы привести его в порядок.

Они дрогнули и теперь. Как не растеряться, если в сгущающейся темноте десяток глоток орали про «Ипати-батура»5656
  Ипати-батур – Евпатий Коловрат в монгольских преданиях.


[Закрыть], который, как известно по сказкам, не опускал копье, пока на нем оставалось место хоть для одного мертвого врага. Да еще откуда-то полетели стрелы, и были многие из них под стать той, что пускал великий Гурхан5757
  Гурхан – герой монгольского эпоса, великий воин, отличный стрелок из лука, возможно полубог.


[Закрыть].

Когда взошла луна, на левый берег Бужи выбрались на четвереньках не больше полусотни ордынцев. И также по-собачьи скрылись в траве – им казалось, что иначе их и здесь может догнать смерть.

Олег и Феликс, проследив за ними, съехались с Норманом и Шуриком у деревенской церкви, бревенчатые стены которой днем безрадостно серые – цвета жизни, размытой дождями, – теперь при свете нескольких костров казались медными.

Идея разжечь костры принадлежала Шурику. «Давайте сделаем маяк!» – предложил он, когда стало понятно, что монголы в панике бегут и надо придумывать, как вытащить из леса разбежавшихся крестьян, ведь иначе они там и сгинут. Это был уже неоднократно проверенный факт: паническое бегство от степняков в леса оборачивалось тем, что люди сутками бродили в чаще, потеряв ориентацию, кляли лешего, умирали от голода или, ослабев, становились добычей волков.

Олег сначала от него досадливо отмахнулся – в суете после стычки ему показалось, что Шурик предлагает поджечь церковь, которую монголы не тронули по заведенным у них правилам общения с присягнувшим на верность священноначалием в завоеванных странах. Но тот не уступал. «Я не говорю, что ее надо сжечь, – уточнил он. – Давайте подсветим. Ее же с опушки видно. Хоть кто-то должен там остаться! Не у всех же крышу снесло. Я вот уверен, что тот кузнец, который лошадь за хвост поймал, он никуда далеко не уйдет!»

И кузнец этот оправдал ожидания. Теперь он, осторожно оглядываясь, шел к церкви. В одной руке у него был круглый монгольский щит, довольно нелепо выглядевший на громадной ручище, а в другой – дубина из половины свежесрубленной елки.

– Я вот смотрю на русского мужика, – тихо заговорил Феликс, – он не меняется столетиями. В тринадцатом веке лапти, портки и рубахи, в двадцатом – то же самое.

– У Зощенко есть повесть. Называется «Мишель Синягин». Там есть про это… – тоже еле слышно ответил ему Олег и вышел навстречу кузнецу.

Тот запнулся на мгновение на месте, переложил дубину в руку, на которой был щит, огладил бороду и уважительно поклонился.

– Богатыри в земле у нас. Поп говорил нету, а я ж не в веру брал те слова. Боярин, ты отколь?

И в этот момент Олег придумал, что скажет Андрею, когда у них зайдет разговор об этой стычке.

VIII

Когда киктоп просигналил Андрею, что пообщаться с ним хотят откуда-то издалека, он только что свернул с Си-Ти Новгород – Санкт-Петербург на дорогу к своему дому, построенному в самой вершине треугольника между двух рек – Оредежа и Луги. По обычаю, который все больше распространялся на северо-запад России из Прибалтики, трасса тут была тесно обсажена деревьями, здесь ухоженными липами. Им было лет по восемьдесят, их кроны наверху слились в плотную арку, и Андрею казалось, что он неспешно едет по нескончаемому туннелю, стены и свод которого отделаны искусно выточенными изумрудами.

– Ты, светлейший? – откликнулся он на вызов. – Что-нибудь срочное? Можем через полчаса поговорить?

Олег вроде бы не возражал, но в его интонациях было что-то необычное, и Андрей заставил мобиль резко разогнаться. Впереди появилось серебристое свечение – автоматика почуяла приближение мобиля и включила подсветку вокруг дома.

Дом Андрея был весьма своеобразной архитектуры. Основное здание выглядело так, будто кому-то вздумалось здесь, среди вековых сосен, надувать на земле гигантские мыльные пузыри. Олег, иногда здесь гостивший, сказал однажды, глотнув ром из пивной кружки: «Знаешь, Андрей, на что похож твой дом? На гигантского белого слизняка. Нет! На гигантскую личинку он похож! На личинку дракона!»

Андрей подъехал к дому, остановил мобиль на стоянке, засыпанной мелким гранитным гравием, и пробежал через лужайку к дому. Из-за входной двери слышался целый концерт: лай, повизгивания и партия барабана – бешеный цокот когтями по шпону. Минуту-другую пришлось постоять, пока электронный сторож не проверил рисунок ладони и не разблокировал запоры. Андрей чертыхнулся и в тысяча сто второй раз наказал себе врезать в дверь старый добрый замок, который открывается старыми добрыми ключами.

Из открывшейся двери выскочила белая, под окраску дома, собака – самми. Выскочила, подпрыгнула, пихнула хозяина лапами в грудь и завертелась вокруг его ног.

– Никто к нам не приезжал, Роберт, – проговорил Андрей, поймав пса и почесывая его за ухом. – Никому мы с тобой не нужны. Ну, иди, побегай.

Он поставил на ошейнике регулятор электронного поводка на расстояние в два километра и похлопал собаку по боку: давай, давай, ищи. Роберт опустил морду к земле и побежал вокруг дома. Андрей посмотрел псу вслед, усмехнулся: какой переполох начнется среди окрестных кабанов – и вошел в прихожую.

За дверью его встретил кибер, особенно любивший образ девушки-эльфа. Андрей похвалил новый купальник в дырочку, от ужина отказался:

– Поработать надо. Через часок, хорошо?

В кабинете на втором этаже он не стал включать свет и перевел вызов Олега на домашний коммуникационный центр. Темнота в дальнем углу, где, сейчас невидимый, стоял книжный шкаф, стала еще гуще, хотя на уровне верхней полки и заполоскалось на сквозняке пламя факела. Впрочем, оно даже огнем не казалось, а выглядело как хаотично колеблющаяся из стороны в сторону жидкая амальгама золота. Света от нее хватало только на то, чтобы выхватить из мрака лицо Олега и левый наплечник его кольчуги.

Сумрак Андреева кабинета перемешался с темнотой, окружающей Олега, и, казалось, они сидят в одном большом мрачном помещении. Только один в удобном кресле, а другой – на грубой деревянной лавке.

С минуту они вглядывались в лица друг друга, вдруг Олег дернулся и досадливо хлопнул себя по ладонью по бедру. Сочно звякнуло металлом о металл.

– Клопы?

– И блохи.

Андрей нашел на столе невидимую бутылку виски, плеснул в невидимый стакан и отсалютовал им Олегу. Тот угадал движение и поднял с пола перед собой корчагу с медовухой, поднесенную деревенскими жителями.

– Чтоб вам удача помогала! – сказал Андрей. – Давай, светлейший, рассказывай, что у тебя там.

Олег рассказал. Андрей, выслушав, спросил:

– Почувствовал себя наконец-то всемогущим богом?

Олегу показалось, что это ирония, и ответил резковато:

– Я почувствовал себя на месте.

И посмотрел на Андрея не без вызова: если считаешь, что мы наделали ошибок сверх меры, то отзывай нас с Феликсом, присылай кого-нибудь другого, но зубоскалить нечего. Но Андрей молчал и вроде бы ждал продолжения рассказа.

Олег продолжил: заговорил не о том, что случилось, а о своих ощущениях и трактовке событий, которая внезапно сложилась в его голове. Думаю, что мы ничего сегодня не поменяли в прошлом, говорил он. Никогда не было 16 мая 1252 года так, что один из монгольских разведывательных отрядов, высланных вперед Неврюем, вырезал всех до одного жителей деревни, одной из немногих, что остались на мещерской реке Буже со времен Батыева нашествия. Всегда было так, продолжал Олег, что часть селян был спасен случайно оказавшимся рядом небольшим отрядом – посланцами галицкого князя Даниила к зятю, великому князю владимирскому Андрею, а одновременно – экспедиция ЦПХ и НЦРИ.

И вообще, слова «никогда» и «всегда», как, впрочем, «раньше» и «позже», в отношении к истории имеют условное значение, развивал свою мысль Олег. Любая дата – это не более чем координата в пространственно-временном континууме, обозначающая точку, положение вещей в которой определятся набором воздействий, когда-либо на нее оказанных. В нашем случае это и ордынец, вспоровший живот беременной женщине, и Норман, который этого не смог стерпеть, и, может быть, какой-нибудь куратор этой эпохи из далекого будущего, решивший, что монгол это заслужил, а потому каким-то неведомым пока способом придавший стрелам Нормана особенную точность.

Все это Олег говорил, глядя в сторону – на светлый из-за взошедшей луны прямоугольник открытой двери. Он боялся, что если посмотрит на Андрея, то увидит на его лице ехидную усмешку и собьется.

Но Андрей на него не смотрел. Он открыл окно и разглядывал луну. Она висела примерно на том же самом месте, что и у Олега. Только цвет у нее был красноватый.

«Сейчас скажет – красиво оправдываешься», – решил Олег.

– Апология предопределенности, – однако проговорил, не оборачиваясь, Андрей. – Имеет право быть. Но…

– Совсем нет! – Олег не дал ему договорить. – Я для себя это сформулировал как… Как содействие энтропии несчастья. Ускорение ее.

Андрей промолчал.

– Я правильно понимаю, что сворачиваться не будем? – Олег решил свести этот не совсем понятный разговор к каким-то практическим итогам. – А с Норманом что делать? Все-таки угрозы в тот момент, когда он выстрелил, нам никакой не было, как ни крути.

– Это ты сам решай, – голос Андрея почему-то был печальным. – Ты на месте распоряжаешься. Я бы отослал. Прямое нарушение ключевых инструкций. Вам проще будет. Займетесь только нашей задачей.

Феликс, сидевший под дверью, из всего разговора понял одну вещь: Нормана отправят домой.

– Континуум… Временные координаты… – ворчал он, укладывая Олега, который захрапел сразу, как только прервалась связь. – Пойдет лучше простой неученый проводник в караул. Хороший караул еще никогда не был лишним.

Он растолкал Шурика, оставил его на крыльце вместо себя, сочувственно глянул на спавшего поодаль у костра Нормана и пошел к околице. Заставы из деревенских мужиков были на местах. Хотя опасности от ордынцев и не предвиделось, решено было создать что-то вроде ополчения – чтобы сами селяне были при деле и чувствовали себя увереннее.

– Слушаешь? – Феликс, неслышно подобравшись, хлопнул одного из них по плечу.

Тот от неожиданности выронил рогатину и долго и бестолково хватал ртом воздух.

– Слушаю, – все-таки он выдавил из себя слово. – Аки заяць. Но боярин аки рысь. Не услыхать его.

– Лучше слушай и услышишь, – безапелляционно закончил разговор Феликс и отправился на берег. Сел в первую попавшуюся лодку-долбленку, переправился на восточный берег Бужи и потерялся в темноте.

Назад пришел уже ближе к полудню. Недалеко от деревенского пруда ему встретился крупный гусак, судя по всему, разведчик от деревенского стада, разлетевшегося по округе. Птица косилась на человека недоверчиво, но скрываться в кустах тоже не торопилась.

– Можно, можно возвращаться, – сказал ему Феликс. – Ненадолго, но можно.

Тот как будто бы понял: заголосил, захлопал крыльями, а откуда-то издали ему ответили сородичи. И почти одновременно – уже по-человечески – заголосили в деревне.

– Ага, собрались, – пробормотал себе под нос Феликс и перешел на быстрый шаг.

Около церкви на вытоптанном куске земли, который они с Олегом вчера в один голос назвали площадью, сошлось все выжившее местное население. Женщины стояли поодаль, а мужики кучковались в центре: решали, на все ли божья воля или что-то самим делать надо.

Феликс вышел к церкви одновременно с Олегом, и собравшиеся, человек пятьдесят, нагнулись в поклоне. Олег махнул рукой величественно: я удовлетворен, мол, а вторым жестом позвал с собой четверых стариков, отошел шагов на сто пятьдесят и начал им что-то обстоятельно втолковывать.

Старики снова поклонились и вернулись к своим. Послышался неразличимый для Феликса бубнеж, который время от времени перемежался то восторженными вскриками «уух!», то опасливым «ууу!», то мрачным «ыыммм!».

– Ты что им наговорил? – спросил Феликс.

– Как и решили, – ответил Олег. – Сказал, что нескольких лошадей мы забираем и что им нужно уходить. Рассказал про возможности – про Новгород, про Волынь, про вятские земли, про Смоленск и про Литву.

– А про то, что мы проводим, сказал?

– Нет, – помотал головой Олег. – Зачем? Мы же проводим, только если они на север пойдут, а если на Волынь или в Литву, то им самим пробираться нужно.

Обсуждение на площади между тем затягивалось. Мало того, завязался спор, который, судя по издаваемым выкрикам, становился все более ожесточенным. Быстрого решения ожидать не приходилось, и Феликс предложил пойти в избу, где накануне ночевал Олег, и отдохнуть. Но тот брезгливо поморщился, вспомнив клопов и блох, и они отправились к главному деревенскому колодцу, где велено быть Норману и Шурику. Крутюнов, успевший поспать, довольный и бодрый, с удовольствием разглядывал трофеи – монгольских лошадей, привязанных к плетню, доспехи, шлемы, луки, сабли и прочую боевую всячину. Норман с задумчивым видом сидел на бревне и крутил в руках небольшой кинжал.

На Феликса это упражнение подействовало как шарики в руках гипнотизера, да и бессонная ночь наконец-то дала о себе знать: он сел, прислонился к стенке колодезного сруба и задремал.

Проснулся он, когда солнце перевалило через зенит и раскалило металлические пластины на его кольчуге. Норман по-прежнему крутил кинжал, Шурик теперь уплетал громадный бутерброд в классическом составе: на кусок ржаного каравая был намазан слой масла чуть ли не с палец толщиной. Еще были квас, сало, соленые грибы и чеснок.

– Огурца бы еще, – сев, сказал Феликс и потянулся за салом.

– Конец шестнадцатого, – буркнул сидевший к ним спиной Олег. – Раньше не будет.

Он постукивал ножнами о сапог и поминутно поглядывал в сторону церкви. Оттуда по-прежнему доносились возбужденные голоса.

– Старики приходили? – спросил Феликс.

– Уже три раза, – Олег раздраженно передернул плечами. – В первый раз спрашивали, как они уйдут, если от князя дозволения нет. Второй раз – не нужно ли отослать лошадей в Орду. В третий раз я им объяснял, что к единому мнению приходить совершенно не обязательно. Кто хочет, может оставаться, а другие…

Он не договорил. За церковью на площади раздался страшный вопль и громко заголосили женщины.

Олег и Феликс кинулись туда.

Олег еще издали заорал, не заорал даже, а зарычал, и мужики, сбившиеся в ожесточенно машущую кулаками толпу, прыснули в разные стороны. Троих особенно рьяных бойцов Феликс успокоил плеткой.

Деревенские, оказывается, решили делить трофейных лошадей, и размолвка между теми, кто решил оставаться, и теми, кто собрался уходить в недоступные для ордынцев места, вспыхнула с большей силой. Феликс, устроивший небольшое следствие, узнал, что драка началась из-за того, что один из деревенских предложил уходящим ничего не давать, так как они все равно сгинут и все добро пропадет. Идею одобрили многие, видимо, были уверены, что бояре рассудят в их пользу, потому что главный придумщик – крепкий мужик, выделявшийся из толпы старым шрамом поперек лба, – прохаживался по площади гоголем.

Феликс погрозил ему плеткой. Мужик сначала сделал удивленные глаза, но, когда было объявлено, что лошадей будут делить в два круга: сначала по тяглу, то есть на семью, а тех, что останутся, – по едокам, понял, что спасители придерживаются других представлений о справедливости, и спрятался за спинами соседей.

В итоге двенадцати уходящим семьям досталось восемнадцать лошадей, а двадцати двум остающимся – тридцать одна. Еще дюжину Феликс отобрал для экспедиции и вместе с Шуриком увел на реку купать, взяв в помощники четверых мальчишек.

– Я сильно виноват? – спросил Норман потерянным голосом, когда они ушли.

– Ты о чем?

Олег прекрасно понимал, о чем спрашивает Норман, и даже уже имел твердо согласованный с самим собой ответ, но не оказалось у него готовности проговорить эти слова, и, задав встречный вопрос, он взял паузу – подумать еще немного. Еще ему вдруг понадобилось проверить, насколько хорошо меч скользит в ножнах. Что-то там оказалось не в порядке, и он снял с них наконечник – металлического двухголового тигра, распустил кожаную оплетку и, рассоединив деревянные половинки, довольно долго над ними колдовал. Потом, не собрав все вновь, обернулся к Норману и проговорил спокойно, но довольно жестко:

– Виноват!

– Чем?!

– Виноват, – повторил Олег. – Первое правило, которое в базовой инструкции записано, – какое?

Дословно Норман не помнил, но его ответ: «действовать надо так, чтобы все вернулись живыми и здоровыми» – Олега удовлетворил.

– Да, примерно так, – кивнул он головой и процитировал по памяти: – Главной целью участников экспедиции является обеспечение их собственной безопасности. Все их действия в первую очередь должны быть подчинены ее решению.

– Да, так, – кивнул головой Норман. – И что?

– А под номером два что идет? – гнул Олег к чему-то своему, пока еще для Нормана непонятному.

Номером два, по словам Нормана, который теперь почувствовал себя экзаменуемым, подозревающим преподавателя, что тот настроился его заваливать, шли рассуждения про здравый смысл, рациональность поступков и соотношение этих «абстракций» с научными задачами экспедиции. Спич был красивый, многословный, в нем было много «как мне кажется», «я считаю» и «по-моему». Олег дослушал до конца, не перебивая, а потом переспросил:

– Если я правильно тебя понял, ты знаешь, что вторая важная цель – решение научных задач экспедиции. И поэтому участники должны избегать любых действий, которые с точки зрения здравого смысла и рациональности тому не способствуют. Так?

Норман опять кивнул.

– Хорошо, – повторил его жест Олег. – Так напомни мне, мил человек Норман Кирлин, о задачах своих научных.

Норман покосился на Олега, не понимая, почему тот так сменил строй речи, и, аккуратно выбирая слова, начал рассказывать.

В НЦРИ уже несколько лет в плане работ стояла тема конфликта – мнимого или реального – между двумя братьями Ярославичами: Александром и Андреем. Даже не так – шире! Тема выбора: бороться ли с монголами, очередным нашествием из степи, пусть и наиболее страшным из виданных ранее, или склониться, стать вассалом, слать захватчикам вспомогательные войска и усмирять соотечественников, если у них кончается терпение сносить поборы, грабеж и убийства. Ну и, конечно, хотелось понять, чем руководствовались те, кто выбрал коллаборационизм. Но без полевого исследования расставить точки над «i» никак не получалось.