Текст книги "Гассан и его Джедди"

Автор книги: Иван Шмелев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

ГЛАВА I

Тому, что я хочу разсказать, прошло лѣтъ десять, но всякiй разъ, какъ ночью на Пасху слышу я торжественный звонъ колоколовъ, въ моей памяти ясно встаетъ сухая, какъ изъ бронзы отлитая, фигура старика Гассана и маленькая, какъ птичка, то печальная, то порывисто весёлая Джедди съ большими глазами. Ихъ уже нѣтъ теперь въ живыхъ. Они ушли отъ земли въ неизвѣстную страну правды и вѣчнаго свѣта. И мнѣ становится грустно, грустно…

Первый разъ я встрѣтилъ Гассана на берегу Чёрнаго моря, въ небольшомъ городкѣ кавказскаго побережья.

Былъ тёплый iюльскiй вечеръ. Солнце собиралось опуститься въ морскую пучину.

Начиналась лёгкая зыбь на вечерней зарѣ. Я сидѣлъ на дамбѣ, свѣсивъ ноги надъ плескавшимся моремъ. Тянуло холодкомъ. Небольшiе баркасы и шхуны едва покачивались, шурша другъ о друга боками. Пахло смолой, водорослями и солёною свѣжестью моря.

Солнце всё ниже и ниже… Скоро съ далекаго запада двинется ночная синева волнъ.

Рѣзкiй свистъ чего-то по воздуху заставилъ меня оглянуться. Шагахъ въ десяти, турокъ въ фескѣ, длинномъ чёрномъ пиджакѣ и туфляхъ на босу ногу энергично вертѣлъ бечеву съ грузиломъ, собираясь забросить въ море. Его стройная, сухая фигура съ вздрагивающей кисточкой фески ярко рисовалась на фонѣ освѣщаннаго неба, какъ тѣневая картинка.

Недалеко отъ него маленькая дѣвочка въ аломъ халатикѣ и въ малиновыхъ бархатныхъ туфляхъ, раскрывъ пунцовыя губки, слѣдила, какъ старикъ вертѣлъ бечеву. Вотъ турокъ вытянулся, подпрыгнулъ, щёлкнули туфли, и бечёвка со свистомъ далеко вытянулась въ легкiя волны. Турокъ присѣлъ, дѣвочка точно повторила его движенiе, положила на ладошки головку и затихла. Ясно выдѣлялись на солнцѣ контуры этихъ двухъ фигуръ.

Пойти посмотрѣть, что за ловля!..

На привѣтствiе турокъ нѣсколько разъ качнулъ головой, и быстро затрепетала уморительная кисточка. Дѣвочка пугливо взглянула и тотчасъ же закрыла лицо загорѣлыми пальчиками.

– Богъ въ помощь! – сказалъ я.

– Алла… Алаа. – пробормоталъ старикъ. – поклонись, Джедди! – должно быть, сказалъ онъ дѣвочкѣ на своемъ языкѣ.

Джедди отняла пальчики, приложила ихъ ко лбу, и на меня взглянули две чёрныя сливы. Я уловилъ въ нихъ испугъ. Тоненькiе пальчики снова закрыли глаза.

– Глюпъ… онъ ещё очень малъ… чужой… – сказалъ турокъ, коверкая слова. – Баринъ боялся… глаза спряталъ. Хорошiй баринъ…

Мы и разговорились. Джедди нѣсколько разъ открывала лицо и старалась привыкнуть.

Я погладилъ её по головкѣ. Она пугливо отодвиглась. Я далъ ей монету. Она отклонила её гарцiознымъ движенiем ладошки.

Солнце собралось опуститься въ море. Оно уже коснулось нижнимъ краемъ воды и сразу стало приплюснутымъ, какъ каравай хлѣба на громадномъ синем блюдѣ.

Турокъ пробормоталъ что-то, быстро собралъ снасть, вытащилъ тряпку, разостлалъ её на камняхъ и опустился на колѣни. Джедди стала съ нимъ рядомъ и сложила ладошки. Они творили молитву.

Турокъ раскачивался, и его кисточка встряхивалась и прыгала. Джедди тихо кивала головкой и лепетала что-то, искоса поглядывая на меня.

Молитва кончилась.

Солнце приняло видъ яйца, горбушки, точки и провалилось въ пучину. Потемнѣло море.

Сильнѣй зашумѣли волны.

Джедди что-то сказала. Старикъ кивнулъ головой.

– Что она сказала? – спросилъ я.

– Штормъ… большой штормъ… Джедди хорошо знаетъ море. Ей самъ Аллахъ говоритъ…

Джедди сидѣла неподвижно. Порывы вѣтра играли ея чёрными локонами. Блѣдное личико было печально, а глаза смотрѣли на море, точно отыскивая тамъ что-то. Она указала пальчикомъ вдаль и залепетала.

Я спросилъ Гассана.

– Бригъ тамъ. Онъ спѣшитъ отъ шторма. Джедди безпокоится…

– Безпокоится?

– Да… Какъ шторма или осенью буря, Джедди не спитъ ночи… Всё плачетъ… плачетъ… говоритъ: – „страшно на морѣ“… Или начнетъ просить – на руки её взять, на море идти… И мы… мы идемъ къ маяку… Я закутаю её, и мы стоимъ… долго стоимъ. А вѣтеръ рветъ всё. Шумитъ камни, гремитъ камни… Да, Аллахъ говоритъ ей… и всегда мы увидимъ какой-нибудь бригъ или шхуну. Ихъ треплетъ волнами. Дождёмся ихъ, и тогда – домой… О, ей самъ Аллахъ говоритъ, самъ Аллахъ…

Что-то заскрипѣло около. Я обернулся. На морской станцiи поднимали сигналъ: NNO – сильный штормъ.

– Ге! – сказалъ Гассанъ, – Ге! А она ещё утро зналъ… утро лепеталъ: „шторма, шторма“…

Объ Али плакалъ… Какъ объ Али плакалъ, – шторма пришла…

– Али… Али… – зашептала Джедди, смотря въ темнѣющее море.

– А кто это Али?

– Али? Али – отецъ Джедди… Али – сынъ мой…

– Но почему же Джедди плачетъ? Онъ умеръ, или живетъ далеко, Гассанъ?

– Али тамъ… – указалъ турокъ въ море. – Годъ тамъ… ушелъ… Да… и не придётъ Али…

Море не дастъ его… никогда…

– Онъ погибъ?

– Ни-ни… – закачалъ Гассанъ головой. – Ни!.. Его Аллахъ взялъ… Али не погибалъ, не погибалъ Али… Тѣло его тамъ… а онъ, онъ… Али – у Аллаха. – Али, Али… – задумчиво шепталъ старикъ.

– Али! – какъ вздохъ, вырвалось изъ ротика Джедди, – Али! – Она указывала пальчикомъ въ море. – Стамбулъ… Али…

Въ ея лепетѣ слышался зовъ – печальный, тревожный, слышались слёзы. Она закрыла лицо.

– Ге! Джедди! – сказалъ Гассанъ. Онъ потрепалъ Джедди по щекѣ и что-то сказалъ на родномъ языкѣ.

Джедди склонилась къ нему. Ея большiе глаза неподвижно смотрѣли въ синiе, всё болѣе и болѣе нароставшiе валы. Вѣтеръ крѣпчалъ.

– Что вы сказали ей, Гассанъ?

– Сказалъ? Я сказала, – не надо… плакать не надо… Али скоро придетъ… Джедди давно ждетъ…

– А… такъ она не знаетъ, что онъ погибъ?

Старикъ схватилъ меня за руку. На его темномъ лицѣ отразился испугъ.

– Ни… ни… Великiй Аллахъ накажетъ… Джедди не знаетъ… Джедди ждетъ Али… Онъ поѣхалъ въ Стамбулъ покупать ей новыя туфли… Да, да… пусть не знаетъ…

И я понялъ, почему Джедди плачетъ въ бурныя ночи и зоветъ Гассана на море, когда шумитъ буря.

Ближе подходилъ бригъ. Его трехъэтажныя мачты гнулись, и глухо пощёлкивали паруса.

Видно было, какъ на бригѣ работали, готовясь пристать. Вотъ бригъ повернулся и сталъ подходить бокомъ. Заскрипѣли цѣпи: это спускали якорь.

Джедди уже не смотрѣла на бригъ; она прижималась къ Гассану, какъ птичка на скалѣ.

Плечики ея вздрагивали.

– Миля, миля… – бормоталъ старикъ по-русски, укутывая её въ свой чёрный пиджакъ.

Темнѣло. На шхунахъ поднимали огни. Море шумѣло. Краснымъ глазомъ смотрѣлъ маякъ со скалы.

– Ждетъ… всё ждетъ… – вдругъ сказалъ Гассанъ и затихъ. Что-то влекло меня къ этимъ двумъ существамъ, такимъ сиротливымъ, одинокимъ, такимъ жалкимъ передъ этимъ суровымъ моремъ. Но пора домой.

Я взялъ руку Гассана и крѣпко пожалъ на прощанье. Старикъ посмотрѣлъ на меня и вдругъ сталъ трясти мою руку. Что онъ хотѣлъ сказать? Можетъ быть, подѣлиться своимъ горемъ? Онъ всё не отпускалъ моей руки. Я понялъ его и сѣлъ рядомъ.

– Ге, Ге! – одобрительно произнёсъ онъ. – Хорошiй ты, барина… добрый барина… Гассанъ тебѣ будетъ сказалъ… всё сказалъ… Ты давалъ руку Гассанъ… Никто не давалъ руку Гассанъ. Полицей ругалъ Гассанъ… Хозяинъ ругалъ… всѣ ругалъ, ты одинъ не ругалъ…

– Ну, Гассанъ, скажите что-нибудь о себѣ… объ Али…

Я помню ясно, какъ турокъ довѣрчиво положилъ мнѣ на руку свою грубую ладонь и вздохнулъ.

– Али… да… Али… Годъ скоро… скоро годъ… – глухо сказалъ онъ. – Вотъ солнца холодный станетъ, и годъ будетъ… Нордоста [1]1
  N. O. – сѣверо-восточный вѣтеръ, постоянно дующiй въ сентябрѣ.


[Закрыть]шумѣлъ… Шторма стоялъ на морѣ… Али собирался въ море… Никапулла посылалъ. – „Не ѣзди, Али, – сказялъ я, – не ѣзди“. Джедди больной былъ, плакалъ, кричалъ, Али не служилъ… чилавэкъ такой… Грекъ Никапулла… богатый, большой богатый… Пшеницу покупалъ… Шхуны ходилъ у него… тридцать шхуны… рыбу ловилъ, заводъ рыбный… Большой чилавэкъ, – нужно ѣхать. Прогонялъ онъ Али и тогда ходи голодать… И не хотѣлъ Али ѣхать… не хотѣлъ… – „Ѣзди, ѣзди за кефаль [2]2
  Рыба.


[Закрыть], ѣзди!“ – сказалъ Никапулла. – Не дамъ деньга, выгоню въ шею, и будешь, какъ собака“… Ещё греки были… у Али… на шхунѣ ходили… сталъ смѣяться: „трусъ, трусъ! Море боялся“… А Али моря не боялся, онъ ничего не боялся… Онъ Джедди жалѣла, много жалѣла… Больной была… уголёкъ была… вотъ какой горячiй… Пошла Али на море, и я пошла на море. Шумъ, шумъ… такой… Шайтанъ ходилъ, камни кидалъ, у маякъ кидалъ… Большой скала въ море упалъ… вонъ!..

Подъ маякомъ, во тьмѣ надвигающейся ночи, я различалъ фантастическую группу обломковъ известковаго камня.

– Станцiю срывалъ… потомъ новый ставили… Пограничника [3]3
  Солдатъ пограничной стражи.


[Закрыть]въ море бросалъ. И поѣхалъ Али…

Море разыгралось. Вѣтеръ срывалъ и добрасывалъ въ насъ бѣлые гребешки волнъ.

– И нѣтъ его, нѣтъ Али…

– Али… – печально пролепетала Джедди и показала пальчикомъ въ море. – Джамахэ…

– Да, да… – закачалъ Гассанъ головой, – Джамахэ…

– Что это за Джамахэ?

– Шхуна… Али ѣздилъ въ море… Ге! ничего не забылъ… Малъ-малъ, помнитъъ… какой, ишь какой памятливый… Сказалъ такъ Аллахъ, и нѣтъ Али… И одни… мать помиралъ въ Стамбулъ, молодой совсѣмъ… Али на перевозъ былъ, товаръ возилъ… Прiѣхала чорта пузатая, Никапулла, въ Стамбулъ, Джедди смотрѣлъ… „Хорошiй какой, ой, какой хорошiй Джедди… совсѣмъ красивый“, – говорилъ, долго говорилъ. Феску мнѣ покупалъ, Али шарфу. Джедди шёлковый шаль… хорошiй шаль. Деньги давалъ… Ѣзди къ намъ, ѣзди! Рыбу лови, на шхунѣ ходи!“ Поѣхалъ Али на чужой сторона, меня забиралъ, Джедди забиралъ… Джедди ѣхалъ, – Гассанъ ѣхалъ. Нѣтъ Джедди, Гассанъ зачѣмъ жить… и вотъ… нѣтъ Али… нѣтъ… – Гассанъ вздохнулъ.

– А у насъ въ Стамбулъ… ой, хорошо у насъ въ Стамбулъ… Ѣзди къ намъ, – вдругъ сказалъ мнѣ Гассанъ, оживившись. – Хлѣбъ у насъ, пшеничный хлѣбъ… до солнца – копейка фунтъ, а вечеромъ – два даютъ. Ѣзди къ намъ, барина, совсѣмъ ѣзди, – говорилъ турокъ, забывъ, что онъ уже не въ Стамбулѣ. – У васъ плохо… плохо у васъ… А Али думалъ!.. Прошелъ зима, получалъ деньга, ѣхалъ въ Стамбулъ… А Джедди болѣлъ всё… всё кашлялъ: ихи… – ихи… А тамъ тепло у насъ… Солнца всё ждалъ… и вотъ…

Громадный валъ съ трескомъ ударилъ въ дамбу и окатилъ насъ. Джедди вскрикнула и отбѣжала назадъ. Она испуганно смотрѣла въ море, и я ясно слышалъ, какъ она лепетала:

– Али… Али… Джамахэ…

Гассанъ свернулъ снасти, поднялъ Джедди. Запахнулъ её въ пиджакъ и поклонился мнѣ. Я долго смотрѣлъ имъ вслѣдъ. Шхуны уже съ шумомъ сталкивались другъ съ другомъ, и команда спѣшила поставить ихъ на вторые якоря. На станцiи уже висѣли сигналы: „крѣпче“ „NO“, „осторожнѣй“, „не выходить въ море“, „ожидается сильный штормъ“.

То и дѣло слышалось громыханье: это валы катали прибрежные камни. Вдали показалась огненная точка, и, заглушая ревъ вѣтра, протянулся гудокъ… Это почтовый пароходъ спѣшилъ зайти въ гавань.

Слѣдующiе дни я часто встрѣчалъ Гассана и его Джедди.

Бывало, сидишь на высокой скалѣ, у курзала. Солнце печётъ, снизу доносится ласковый ропотъ прибоя. Пёстрыми пятнами мелькаютъ группы туристовъ. У пристани покачиваются шхуны. А море едва-едва дышитъ.

Гдѣ-нибудь на берегу Гассанъ, навѣрное, гдѣ-нибудь… Я навожу бинокль и смотрю.

Вонъ, у купаленъ, сушатся сѣти и „дорожки“ для ловли кефали, – Гассана не видно. Вонъ развалины турецкой крѣпости и старая акацiя. Онъ часто сидитъ тамъ; – нѣтъ, не видно. Вонъ за пристанью – маленькая бухта… Мелькнуло что-то красное… Стой! это халатикъ Джедди… – Да, это она. А вонъ и Гассанъ сидитъ на корточкахъ и перебираетъ берегомъ, ловко скользя по узкимъ тропинкамъ надъ моремъ. Гассанъ всё ближе… Онъ, конечно, пробирается въ „старый“ городъ, значитъ, пройдетъ подъ скалой. Какъ мнѣ хочется поговорить съ нимъ, полюбоваться на красавицу Джедди!

– Гассанъ!.. Гассанъ!.. – кричу я.

Джедди поднимаетъ глаза, закрылась ладошкой отъ солнца. Я отсюда вижу эти чёрныя вишни на нѣжномъ чуть загорѣломъ лицѣ.

– Ге – Ге! – кричитъ снизу Гассанъ, – Ге!.. ловилъ крабъ!.. ловилъ крабъ!.. – Джедди говорилъ!..

И Гссанъ показываетъ что-то въ красномъ платочкѣ. Я быстро спускаюсь къ морю.

– Здравствуй, Гассанъ! Джедди! здравствуй, птичка, здравствуй!..

Я цѣлую ея пальчики, а она всё закрывается другой ладошкой. Ея коралловыя губки открыты: ей жарко.

– Какая хорошенькая у тебя Джедди…

Гассанъ потрепалъ её по щечкѣ.

– Красивый… самый красивый… У самъ великiй султанъ нэтъ такой. Большой денегъ давали, – не давалъ…

– Деньги давали? за Джедди?

– Давали… Чорта толстопуза давалъ, Никапулла… Въ дочери, говорила, возьму… У него дочь не былъ… Не давалъ я, ни-ни… А я тебэ крабъ ловилъ… на-на… Джедди говорилъ, – крабъ лови, барина крабъ лови… – Джедди!

Я посмотрѣлъ на неё. Она прижалась головой къ жёсткой щёкѣ Гассана и задумчиво смотрѣла на меня.

Я взялъ краба. Это былъ прекрасный экземпляръ.

– Скажи ей, Гассанъ, скажи, что я радъ… скажи, что я всегда буду любить её, эту птичку Джедди, и куплю ей золоченыя туфли.

Гассанъ перевелъ.

Джедди качнула головкой. Ея глаза стали ещё больше. Она что-то сказала.

– Джедди сказалъ, – не надо… Туфли Али покупалъ, въ Стамбулъ покупалъ… привозилъ…

– А куклу хочешь Джедди?

Гассанъ перевелъ.

– Ге! Джеди не зналъ кукля… какой кукля…

– Не знаетъ? – ну, я подарю ей… А вотъ тебѣ за краба, Гассанъ.

Я далъ турку придцать копеекъ.

Гассанъ покачалъ головой. – ни-ни… Гассанъ крабъ ловилъ… э… э… э… деньга не бралъ… дарилъ Гассанъ… э… не нада…

Гассанъ какъ-будто обидѣлся. Онъ кивнулъ головой и скрылся за береговымъ уступомъ.

Вечеромъ я засталъ Гассана и Джедди на дамбѣ.

Турокъ ловилъ бычковъ, Джедди собирала гальку, бросала камешки въ море и слѣдила за крабами.

Маленькiе чёрные крабики выползали изъ щелей дамбы, грѣлись на солнцѣ и быстро удирали, едва тѣнь руки набѣгала на нихъ.

Гибкая Джедди, какъ стрекоза, гонялась за ними по камешкамъ.

– Джедди! – позвалъ я её.

Дѣвочка повернула головку.

– Вотъ тебѣ кукла…

Я показалъ ей большую нарядную куклу.

Дѣвочка захлопала въ ладошки.

– Джедди… Джедди… – закричала она. Ея лицо преобразилось. Дѣтская неудержимая радость била фонтаномъ изъ всей ея нѣжной фигурки.

Джедди взяла куклу и прижала къ себѣ. Она смотрѣла на куклу, опустивъ свои длинныя рѣсницы. Передъ нами была картинка.

Гассанъ качалъ головой. Сухое лицо стало нѣжнымъ и улыбалось.

– Рука твой давай!.. давай скорѣй твой рука! – вдругъ сказалъ онъ, протянувъ мнѣ мозолистую коричневую ладонь. – Твой я… твой Гассанъ… Не чужой ты… ни… ни… чужой…

– Джедди! – сказалъ я и поманилъ.

Дѣвочка довѣрчиво подошла ко мнѣ. Я взялъ ея ручки съ синими, прозрачными жилками.

– Кукля… кукля… – лепетала Джедди. – Джедди… кукля…

Ея глаза такъ смотрѣли на куклу, въ нихъ было столько маленькаго счастья и любви, что теперь, десять лѣтъ спустя, я не могу забыть этого взгляда.

Захрустѣлъ гравiй подъ тяжёлыми шагами. Что-то запыхтѣло позади и засопѣло. Я обернулся.

Въ чёрномъ пиджакѣ, въ яркомъ галстукѣ и большой соломенной шляпѣ стоялъ обрубокъ сала. Короткiя ножки, громадный животъ, круглые пальцы съ бирюзовымъ перстнемъ, заплывшее жиромъ лицо съ пучками чёрныхъ усовъ и выпученные сонные глазки.

Обрубокъ сопѣлъ, какъ пароходъ.

Гассанъ вскочилъ и закланялся, прижимая руку ко лбу, и смѣшно трепетала его кисточка на фескѣ.

Джедди, какъ мышка, спряталась за меня. Она лепетала что-то. Я взялъ её на руки.

– Никапулла… Никапулла… – бормоталъ Гассанъ.

Грекъ заговорилъ по-турецки. Гассанъ отвѣчалъ плаксивымъ тономъ и всё кланялся.

Долго говорили они. Грекъ жестикулировалъ, хрипѣлъ, сопѣлъ и даже плевался.

Гассанъ испуганно вертѣлъ головой, прижималъ руку къ сердцу.

Наконецъ, обрубокъ ушелъ, ругаясь.

– Что такое? – спросилъ я.

– Что, что? – какъ-то растерянно говорилъ турокъ. – Покупала… опять покупала… сто рубля давала… два сто рубля давала… Шайтанъ! Ай, какой челавэкъ! ай, ай…

Джедди вздрагивала у меня на рукахъ, поминутно обёртываясь.

– Ишь… чорта! напугала… – Джедди боится… Джедди знаетъ Никапулла… Посылалъ Али ночью… Онъ была у насъ и кричала: „ѣзди въ море! Ѣзди въ море!..“

Когда я уѣзжалъ на сѣверъ, было свѣжее осеннее утро. Пароходъ стоялъ въ полверстѣ.

Баркасъ готовился отчалить. Гассанъ и Джедди были на пристани. Джедди стояла, закрывъ ладошками лицо: она тихо плакала. Она привыкла ко мнѣ, и ей жаль было разставаться. Кукла, уже сильно потрёпанная, лежала у ея ногъ. Гассанъ ласково кивалъ головой, глаза его были печальны. Онъ кланялся, прижимая ладонь ко лбу, и уморительно подрагивала его кисточка. А Джедди стояла, закрывъ руками лицо.

ГЛАВА II

Прошло около года. Ранней весной я снова былъ на югѣ и посѣтилъ тихiй городокъ, окружённый горами, мирно дремлющiй подъ тихiй плескъ моря. Была весна, конецъ марта. Ещё два дня назадъ поѣздъ мчалъ меня по снѣжнымъ полямъ.

Только хвоя радовала глазъ неумирающей зеленью.

А здѣсь! Вишни уже отцвѣли. Густая зелень акацiй встрѣчала раннее лѣто. Ребятишки протягивали букеты цвѣтовъ. Розы были облиты душистыми гроздьями тяжёлыхъ бутоновъ. Виноградъ обѣщалъ урожай. Далеко протянулась тёмная зелень табачныхъ плантацiй.

Вотъ оно! Море! Оно издалека зовётъ своей безмятежной синевой.

Я снова сижу на развалинахъ турецкой крѣпости. Вечеръ. Да, это былъ вечеръ Великой Субботы. Первый разъ въ жизни своей я встрѣчалъ праздникъ Воскресенiя у вѣчнаго, неумирающаго моря.

Но что со мной, я чувствую какую-то грусть… А, я вспоминаю о маленькой феѣ съ большими глазами. „Али… Али…“ – печально звенитъ въ моихъ ушахъ нѣжный лепетъ…

– „Джамахэ“… Я хочу видѣть её, любоваться ею, слушать этотъ тихiй, какъ вздохъ, лепетъ… Я хочу видѣть добряка-Гассана. Я жду… Но ихъ нѣтъ… И я не знаю, гдѣ спросить о нихъ.

Тихо на пристани. Тамъ нѣтъ сегодня обычнаго шума. Солнце, какъ и въ тотъ первый вечеръ встрѣчи, точно покачивается надъ водяной бездной.

Сегодня я не увижу ихъ. А можетъ быть, они уѣхали въ свой Стамбулъ, и Джедди весело плещется въ тёплыхъ синихъ волнахъ, болтая ножками… Какое тихое море!.. Какъ грустно!.. Вонъ медленно движется чёрная фигурка по берегу къ пристани. Я слѣжу. Вотъ она поравнялась съ шхунами и уже идётъ по краю дамбы, садится на камни…

Пойти поговорить, узнать о нихъ…

Я на пристани. Красная феска, кисточка болтается сбоку, бронзовый профиль…

– Гассанъ!.. это ты!..

Да, это былъ Гассанъ. Онъ обернулся, посмотрѣлъ на меня и закивалъ головой часто-часто. Дѣтская улыбка расплылась по его тёмному лицу, въ глазахъ сверкнула неподдѣльная радость. Онъ поднялся и приложилъ руку ко лбу.

– Здравствуй, здравствуй!.. Прiѣхала… Узналъ тебя, узналъ…

Мы долго жали другъ другу руки. Гассанъ хотѣлъ сказать что-то и остановился. Въ его глазахъ я уловилъ тяжёлую скорбь.

– Джедди, Гассанъ? гдѣ Джедди?..

Турокъ свернулъ голову на бокъ и жалобно посмотрѣлъ на меня. Его чёрные усы вздрагивали. Ввалившiеся глаза стали тусклы.

– Джедди… Джедди… – растерянно повторялъ онъ, бѣгая глазами около себя. – Ни… ни… Джедди…

Голосъ его дрожалъ. Онъ вдругъ съёжился весь, затрясся, закачалъ головой и тихо заплакалъ. Такъ плачутъ дѣти. Безпомощно трепетала кисточка фески. А слёзы ползли по сухому лицу на усы…

Передо мной былъ ребёнокъ, жалкiй, забитый, слабый. Горе сквозило во всей фигурѣ Гассана, даже въ этой вздрагивающей кисточкѣ…

Кругомъ было тихо. Я слышалъ, какъ крабики пощёлкивали своими клешнями. Солнце тонуло…

– Что случилось съ Джедди? – Её украли? – вспомнилъ я вдругъ толстаго Никапуллу.

– Ни… ни…

– Ты продалъ её??..

– Гхе!.. – вырвался гортанный крикъ изъ горла турка. – Продала?… я продала? – Его глаза сверкнули. – Лучша, лучша… продала!.. была бы жива!..

– Джедди умерла??.

– Да… да… ушла… ушла… Аллахъ сказалъ: иди… и Джедди… нѣтъ… и Гассанъ одинъ стала…

Солнце опустилось въ море наполовину. Гассанъ творилъ молитву. Я отошёлъ.

Долго раскачивался турокъ, смотря на солнце, туда, гдѣ была Мекка.

Я закрылъ глаза, я вызвалъ въ своей памяти милый образъ ребёнка-феи. Я думалъ, что вотъ открою глаза и увижу её, какъ тогда… Но ея нѣтъ. Я вижу тихо покачивающiеся баркасы и старика Гассана. Какъ онъ жалокъ! Его чёрный пиджакъ сильно потрёпанъ, кой-гдѣ схваченъ суровой ниткой; на туфляхъ – заплатки.

Молитва кончилась. Гассанъ сидѣлъ, скрестивъ ноги, смотря въ одну точку, – въ море.

Сѣлъ и я.

Стайка морскихъ куличковъ съ пискомъ скользнула надъ моремъ.

– Гассанъ! скажи же что-нибудь о Джедди…

– Джедди… О!!! – Турокъ вздохнулъ. Ты… ты… тебѣ скажу… только тебѣ… Добрый ты…

Я понялъ, что для старика было святымъ дѣломъ говорить о ней.

– Джедди слышитъ… слышитъ… – тихо сказалъ Гассанъ, осматриваясь. – Она придётъ здѣсь и сидитъ… и слышитъ… Кто любитъ, тотъ придётъ и слышитъ… Вотъ… туфли… Джедди туфли…

Онъ вытащилъ изъ бокового кармана маленькiя, знакомыя мнѣ туфельки и поставилъ около. Его лицо было торжественно-строго.

– О! теперь она пришла… пришла…

Онъ провёлъ рукой надъ туфлями, точно обнимая невидимую джедди. Я не могъ оторвать глазъ отъ туфель… Онѣ были точно живыя. Я понялъ Гассана: Джедди должна быть тутъ, съ нами…

– Слушай…

Гассанъ говорилъ тихо. Часто онъ останавливался, и тогда ясно слышался легкiй, какъ лепетъ Джедди, плескъ волнъ. Чёрные крабики выставились изъ щелей, дышали морскимъ воздухомъ и тоже слушали.

– Слушай… Ты уѣхала… мы пошли… Джедди всё говорилъ кукли… какъ вѣтерокъ, говорилъ кукли: „она придетъ, Джедди, она придетъ“… О тебѣ говорилъ… и спалъ, и кукля держалъ… И днемъ говорилъ… и другой днемъ говорилъ… ходилъ рыбу ловилъ, – три ходилъ и кукля носилъ… „Барина, говорилъ, прiѣдилъ баина“… Ты прiѣдилъ, и Али прiѣдилъ, и Джамахэ… Я говорилъ: „ѣдемъ въ Стамбулъ!!!“ А онъ: „ни… ни ѣдемъ въ Стамбулъ… Али прiѣхалъ, баина прiѣхалъ, тогда въ Стамбулъ ѣхалъ“…

Джедди ждала отца, Джедди думала обо мнѣ…

– Дальше, Гассанъ!

– А Али не ѣхалъ… и ты не ѣхалъ… А Никапулла, жирна чорта, говорилъ Джедди… утонула Али и Джамахэ, и не прiѣдетъ… Я ему рожу плевалъ и за усы хваталъ… и Джедди кричалъ и плакалъ… И турки нашъ Никапулла колотилъ и билъ…

Почти у самой пристани вынырнули дельфины. Они выпрыгивали и падали бокомъ, брызгая воду.

– Шторма… Дельфинъ игралъ, – шторма…

– Дальше, Гассанъ!

– Да… Никапулла въ судъ ходилъ, и турки наши въ тюрьмѣ сидѣлъ… два недѣль сидѣлъ… Я сказала Джедди: „Никапулла обманывалъ, Али въ Стамбулъ засидѣлъ, скоро бывалъ, письмо присылалъ“… Джедди вѣрилъ и плакалъ…

Гассанъ взялъ мою руку и сталъ говорить громче.

– Штормъ была… сильный буря. Камни шумѣлъ, маякъ тушилъ, баркасъ швырялъ на камни…

– Да баракъ въ море топилъ и наши турки три потопилъ… Ночь… ночь… Джедди не спалъ, кукла держалъ, лепеталъ: „Али… Али“… Меня тормахала: „Али… Али… на море ступай!.. Смотри Али!..“ – Нордоста свистѣла, ледъ замерзала… „На море иди! Али смотри“!.. Взялъ я Джедди… горячiй былъ… вся красный, какъ туфля… Закрылъ шаль, къ морю пошли… У-у-у… Темъ, какъ чёрный глазъ… Шумитъ-шумитъ… камни шумитъ… гремитъ-гремитъ… Стали у маяка… – „Ну? что? – говорилъ я: – кто поѣдилъ въ темь? Чёрный глазъ, – ничего не видали… Спитъ Али въ Стамбулъ, солнца ждетъ… Какъ солнца высоко ходилъ, – прiѣдилъ Али… Домой надо… всѣ спятъ… Шайтанъ по морю ходилъ“… – Джедди кричалъ: – „Али! Али!.. Джамахэ“… Кричалъ, дрожалъ… плакалъ, барина, тебя звалъ… Всё кричалъ: „ѣзди въ Стамбулъ! Сейчасъ ѣзди!.. Проси Накапулла… у него бригъ ходила… ѣзди! Али хочу!..“ Трепалъ насъ шайтанъ, пошелъ мы домой…

Жжж… шштит… – Золотой змѣёй протянулась въ темнѣвшемъ небѣ ракета, щёлкнула и разсыпалась въ море. Кто-то уже встрѣчалъ Святую ночь.

Гассанъ уныло проводилъ взглядомъ ракету и замолчалъ. Я подалъ ему руку.

– Дальше, Гассанъ!..

– Ну… пришли домой… Джедди спалъ, хрипѣлъ: хрии-хри… всё хрипѣлъ… Горячiй… уу-у… Кукля кричалъ, барина кричалъ. Али кричалъ… День кричалъ… хрипѣлъ… Турки наши пришелъ, докторъ звалъ… Джедди хрипѣлъ, не дышалъ… Докторъ говорилъ – горла рѣзалъ… не давалъ… „Ой, зачѣмъ рѣзалъ? Аллахъ не вёлѣла!“ Кричалъ докторъ, ругалась… Не давалъ, ни-ни… Ушла докторъ… Утро стала, солнца вышла… Джедди глазъ открылъ и Али сказалъ… и барина сказалъ… и… захрипѣ-ѣлъ… и… смерть пришёлъ… И кричалъ Гассанъ… Аллахъ сказалъ такъ… Великiй Аллахъ… А Джедди кричалъ: – „Али! Али!.. Джамахэ“.

Старикъ сидѣлъ неподвижно, низко опустивъ голову. Молчалъ и я. Ночь наступила быстро. Въ сторонѣ курзала вспыхивали съ трескомъ ракеты. Десятки огненныхъ нитей тянулись къ звѣздамъ. Совсѣмъ почернѣло море. Вздрагивали верхушки зыби, схватывая тихiе лучи звѣздъ. Время бѣжало…

Я не хотѣлъ уходить. Мнѣ всё казалось, что около насъ – гдѣ-нибудь – Джедди: она забѣжала за край дамбы, сторожить крабика или собираетъ гальку…

– Ну, а ты, Гассанъ? Ты какъ теперь?

– Что я… Виноградъ копалъ… деньга бралъ и въ Стамбулъ, буду тамъ помиралъ, на родной землѣ. Тамъ тепло… хлѣбъ у насъ – пшеничный хлѣбъ… даромъ совсѣмъ… Ѣзди къ намъ, барина, ѣзди!..

– А Джедди? Вѣдь она здѣсь… И ты оставишь её?..

– Ни-ни… Со мной она… Туфли со мной, Джедди со мной, Джедди тамъ – укзаалъ онъ въ пространство; – Джедди тутъ, – указалъ онъ на сердце. – Аллахъ, Аллахъ!.. – Онъ покачалъ головой.

Снова вспыхнули и съ трескомъ разсыпались ракеты. Вздрогнулъ старикъ и сжалъ мою руку.

– Проклятой чужой сторона!.. твоя сторона. Бѣдный человѣкъ обижалъ… Гассанъ обижалъ…

Турокъ затрясъ головой и заплакалъ.

– Чужой сторона… злой сторона… И солнце холодный, и море злой… и люди…

Я молчалъ. Гассанъ потерялъ слишкомъ много, и чужая сторона была для него страшной, и море было проклятымъ. Здѣсь онъ потерялъ всё…

Мы долго сидѣли. Ночь висѣла надъ морской пучиной, глухая ночь. А старикъ не уходилъ въ свой жалкiй уголъ. Плескалось море. Становилось свѣжо.

– Бу-ммм… Ударъ колокола прокатился надъ моремъ и отозвался въ горахъ. Я вздрогнулъ…

Святая ночь!

Вздрогнулъ Гассанъ и вопросительно посмотрѣлъ на меня: его удивило, что ударили ночью.

– Сегодня въ ночь мы празднуемъ великiй праздникъ, Гассанъ. Сегодня ночью воскресъ нашъ Богъ и воскресилъ мёртвыхъ…

Гассанъ шире раскрылъ глаза.

– Ты… сказала… Богъ… воскресилъ мёртвыхъ…

– Да, Гассанъ. Мы такъ вѣримъ и это было такъ.

Турокъ недовѣрчиво покачалъ головой.

Я горячо сталъ говорить Гассану о Христѣ, о его жизни, страданiяхъ и воскресенiи. Онъ всё качалъ головой.

– И когда будетъ конецъ этой жизни, Гассанъ, мы всѣ воскреснемъ и увидимъ всѣхъ, кого любили…

Гассанъ схватилъ меня за руку.

– Постой… постой барина… Ты говорила; вы… вы… А мы? Мы?.. Говори скорѣй!.. скорѣй говори!..

Онъ дрожалъ.

– А мы?.. А Джедди?.. скорѣй говори…

– И вы… и Джедди… всѣ, всѣ…

– Всѣ?.. и Али, и Джедди?..

– Всѣ, Гассанъ. Христосъ всѣхъ искупилъ. Онъ всѣхъ воскреситъ для новой, вѣчной жизни…

– Э!.. э… э… Христоса… хорошiй Христоса… Гассанъ будетъ любилъ Христоса… А-а…

Джедди не ушёлъ… Джедди живой… Гассанъ нашёлъ Джедди… Джедди живой… и Али… и Христоса…

– Смотри, Гассанъ!

Я указалъ ему на ясно виднѣвшуюся площадку собора. Крёстный ходъ съ хоругвями уже шёлъ кругомъ; сотни огоньковъ рѣзали тьму южной ночи; звучно доносилась къ морю радостная пѣснь Воскресенiя.

А со скалы отъ курзала сыпались, взлетали, рвались, трещали ракеты, свѣчи, змѣи.

Весёлый перезвонъ плавалъ надъ моремъ и отдавался въ горахъ.

Гассанъ въ волненiи всталъ, слушалъ, смотрѣлъ и шепталъ: – Христоса… добрый Христоса… Гассанъ не зналъ Христоса… А… а ты, барина… барина… ты… не смѣялся? – вдругъ тревожно спросилъ онъ.

– Гассанъ!!!.

Онъ порывисто схватилъ меня за руку и потянулъ.

– Туда… туда… ближе… барина… добрый, хорошiй барина… Пойдемъ ко Христосу… Я хочу сказалъ Христосу твоему… „Не забудь Гассанъ, не забудь Джедди, не забудь Али!.. Отдай!“

Тррррахъ-ррахъ… тррр – съ грохотомъ взорвался гигантскiй фейерверкъ, и миллiоны огней освѣтили море… И мы пошли.