Текст книги "1941 – Бои местного значения"

Автор книги: Иван Байбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Помогли вырваться из когтистых лап гестапо хорошие характеристики из школы и от соседей. А еще то, что больше никто из рабочих показаний на Курта не дал. Но в покое его все равно не оставили – для корректировки социальной ориентации, в принудительном порядке отправили в передовые части действующей армии, которая на тот момент уже сосредотачивалась на границе с СССР. Там вроде бы Курту снова улыбнулась удача, и его, учитывая специальность и опыт работы с моторами, вместо отправки на передовую с винтовкой в руках, оставили в ремонтной роте танкового полка. Работа привычная, даже любимая, знай себе в моторах копайся, технику обслуживай да ремонтируй.

Но на второй-третий день войны, когда ремонтная рота, идя вслед за танковым полком, остановилась уже на территории Белоруссии, где-то в районе Гродно, очередной «настоящий солдат фюрера» снова написал донос командованию. Дескать, пока доблестная немецкая армия и истинные патриоты Германии все как один, и для этого не щадя… этот сопляк Курт в свободное от службы время общается с местным населением противника. Причем разговаривает при этом по-русски и даже подкармливает их маленьких детей – будущих рабов немецких хозяев этих территорий – из своего доппайка (его начали выдавать немецким солдатам из продуктов, реквизируемых у местного населения на захваченных территориях). Учитывая высокую квалификацию и золотые руки Курта, который мог идеально отрегулировать любой мотор и починить любую технику, командование полка не стало сдавать его в контрразведку или фельджандармерию, а также посылать в пехоту на передовую, чтобы не потерять хорошего специалиста безвозвратно по причине смерти или инвалидности. Вместо этого, «дабы выбить лишнюю дурь и неуместный гуманизм», как выразился командир ремонтной роты, Курта временно сунули «на перевоспитание» к самым отмороженным и жестоким ублюдкам даже среди нацистов – в отдельный разведывательный батальон 19-й танковой дивизии, в качестве водителя боевой машины. Туда как раз начали поступать новейшие полугусеничные бронетранспортеры Sd. Kfz.250. Машины очень хорошие, но чувствительные к техническому состоянию и требующие грамотного обслуживания, которое, помимо службы и выполнения боевых задач, тоже должен был обеспечивать Курт. Вот там ему жилось уже совсем горестно, потому что бравые немецкие разведчики в процессе его перевоспитания не опускались до унизительных философских диспутов и, в полном соответствии с призывами партайгеноссе Геббельса, освобождали юного Курта от химеры, называемой совестью, самыми доступными их пониманию способами, а именно постоянными побоями и физическими издевательствами.

Потом первую роту разведбата, в первом взводе которой теперь перевоспитывался Курт, штаб танковой дивизии одолжил «во временное пользование» командованию 162-й пехотной дивизии (это практиковалось, хотя и сильно не одобрялось командованием самих разведывательных батальонов), с задачами ведения мобильной разведки местности от границы до Белостока, выявления разрозненных очагов обороны и подавления отдельных групп отступающих войск противника, а также выявления мест хранения и дислокации оставленной техники, боеприпасов, иных ресурсов. Несколько дней броневая разведрота колесила по приграничным территориям, нашли много полезного и уничтожили несколько очагов сопротивления, а вчера их перебросили в Суховолю, с теми же задачами. И попутно, на время дислокации в Суховоле, с задачей временного усиления пехотного батальона 329-го полка 162-й пехотной дивизии, который захватил населенный пункт и теперь удерживал его до момента подхода основных сил дивизии.

Таким вот причудливым способом Курт сегодня оказался в поселке Янув, где немецкие разведчики занялись привычным и любимым делом, то есть грабежами и насилием, а Курт, как он делал уже несколько раз, постарался спрятаться куда-нибудь в дальний угол, чтобы все это меньше видеть и слышать.

Сергей, выслушав историю молоденького немца, в столь юном возрасте уже хлебнувшего лиха полной ложкой, а потом осмотрев на его лице и теле многочисленные следы воспитательных воздействий его новых сослуживцев, изрядно расчувствовался. И сразу решил, что Курт в этой войне настрадался уже более чем достаточно, а потому особистам и потом в лагерь он парнишку не отдаст, оставит при отряде. А оставаясь при отряде, тот еще и пользу принесет несомненную. И как переводчик, и как механик, да и как еще один источник информации, он лишним точно не будет. Но пока мальчишку надо, что называется, «и накормить, и обогреть», а еще временно убрать подальше от загребущих рук особистов Трофимова и самого бригадного комиссара. Хотя бы до тех пор, пока Сергей не договорится с Трофимовым считать Курта не пленным фашистским завоевателем, а «настоящим патриотом Германии, добровольно перешедшим на сторону советской власти». Поэтому Сергей сдал Курта с рук на руки старшине Авдееву, шепнув тому, что мальчишку обиходить и приласкать надо да держать пока подальше от отрядных представителей советской власти, главный из которых должен появиться поблизости с минуты на минуту.

Бригадного комиссара Трофимова Сергей, успевший к тому времени довести командному составу отряда общую диспозицию, сориентировать по обстановке и раздать персональные задачи, встретил широкой улыбкой.

– Ну, с почином вас, товарищ бригадный комиссар, – первый бой нашего отряда прошел в целом удачно, боевые задачи выполнены…

– Вижу, вижу, что доволен, – наигранно хмуро проворчал Трофимов, сам изо всех сил сдерживая улыбку, только что закончившийся быстротечный и эффективный бой его тоже изрядно впечатлил. – Сделал-таки по-своему, баламут упрямый, впереди всех под пули полез. А мне, значит, нервничай, переживай тут за него… Ладно, давай, докладывай результаты боя, вижу же, что не терпится тебе похвалиться.

Однако выслушав доклад о результатах боя, бригадный комиссар повел себя несколько странно. Сначала закаменел лицом, отвернулся и даже отошел на пару шагов, постоял так немного, словно обдумывая что-то, а потом резко вернулся и уставился в лицо Сергею тяжелым взглядом.

– Послушай, лейтенант… Или я совсем ничего не понимаю в военном деле, или ты мне сейчас изрядно заливаешь. Как!.. Как такое может быть, чтобы вы, атакуя целый взвод немецкой моторизованной пехоты – самой лучшей на сегодня пехоты, да еще и на бронетехнике, – причем атакуя даже чуть меньшими силами, в потерях имеете всего трех убитых и десяток раненых?! Вы что, с малолетними хулиганами тут воевали или с безоружными деревенскими увальнями, вообще понятия об организации и тактике боя не имеющими?! Поэтому хватит пудрить мне мозги и давай рассказывай подробно, как так вышло и в чем тут секрет кроется, вояка!..

– Ну, не то чтобы секрет, но нюансы, конечно же, присутствуют, – ответил Сергей. – Если коротко, то еще великий русский полководец Александр Суворов любил говаривать: «удивил – победил». Вот и мы смогли немцев удивить – новой тактикой и новой организацией боя, чего они не ожидали никак. А еще они совсем не ожидали нашего здесь появления и просто неприлично расслабились, настроившись на отдых и разврат, – какой уж тут бой и какое сопротивление, со спущенными-то штанами. К тому же – тут вы совершенно правильно отметили, товарищ бригадный комиссар, – это была пехота моторизованная, заточенная на свое техническое превосходство и уже привыкшая воевать на бронетехнике. Если вы заметили, когда со стороны бой наблюдали, они ведь и здесь первым делом к своей броне и пулеметам кинулись. А техника оказалась уже захвачена, и пулеметы уже против них развернуты, огонь на поражение ведут – отсюда, в условиях неожиданной потери технического превосходства, растерянность, некоторый ступор… В психологии это называется разрыв шаблона… И, как следствие, потеря инициативы, падение боевого духа и боеготовности.

Это если вкратце, товарищ бригадный комиссар, более подробно, если захотите, можно будет поговорить потом, как время будет и уже после детального разбора действий в бою обеих сторон. А сейчас у нас есть другие срочные дела. И в одном таком деле как раз ваша помощь необходима будет…

– Излагай, лейтенант.

– Надо бы с местным населением работу провести. И разъяснительную, в контексте того, что это сейчас тут такое было, а также какие у них теперь могут быть перспективы, и особенно разведывательную, на предмет выяснения обстановки вокруг поселка и его окрестностей. Кто через поселок и его окрестности отступал, когда, что с собой при этом тащил и что где по дороге бросил, особенно поблизости от поселка… Думается мне, здесь мы тоже неслабо чего полезного собрать можем. И лучше вас, товарищ бригадный комиссар, с этой задачей никто не справится, так что не откажите в помощи. Еще со старостой поселка переговорить надо бы, на предмет взаимопонимания и обеспечения лояльности…

– Ну-ну, лейтенант, ты еще мне тезисы для выступления диктовать начни, – снисходительно и слегка насмешливо прервал Сергея Трофимов. – Или ты думаешь, что мне звание бригадного комиссара просто так присвоили, для антуража? То, что сам не полез с местными общаться, это ты молодец, осмотрительно поступил, а то, со своим знанием местных реалий и политической обстановки, обязательно дров наломал бы. Ну, а я уж как-нибудь сам разберусь, с кем и о чем говорить. Ты за это понапрасну не беспокойся.

– Все понял, товарищ бригадный комиссар, – смущенно пробормотал Сергей, слегка досадуя на себя; забыл он там, в своем времени, что такое настоящие политические руководители, матерого комиссара и чекиста общению с людьми учить взялся… – Я тогда у вас под ногами путаться не буду, а пока возьму Кешу, то есть военинженера третьего ранга Иннокентия Беляева, и с пленным радистом побеседую, он вроде от шока при осознании своего нового положения уже слегка оправился.

– Подожди, ты же вроде в отношении Беляева подозрения имел? Или уже не имеешь?..

– Ну, не то чтобы совсем не имею, товарищ бригадный комиссар. Есть еще некоторые туманные моменты. Но многие непонятные вопросы мы с ним в процессе недавней беседы прояснили – я вам потом, как с первоочередными делами разберемся, все более подробно расскажу. Пока скажу только, что он точно не вражеский шпион и действительно очень хорошо соображает в радиосвязи, то есть его военно-техническая специальность и звание вполне реальные. А еще он бегло говорит по-немецки и по-английски, за это спасибо его родителям, которые сыночка с детства развивали усиленно. Вот этими его знаниями и радиосвязи, и языка я сейчас собираюсь воспользоваться…

Немецкий радист, как Сергей и ожидал, оказался существом достаточно разумным и, сделав правильные выводы из сложившейся обстановки, изъявил очень сильное желание добровольно сотрудничать с советской администрацией в лице командования отряда. Собственно, ничего особо необычного в этом не было – во всех армиях мира радисты, причем именно радисты, а не все связисты поголовно, являются, можно сказать, наиболее тонкими военными специалистами и относятся скорее к армейской технической интеллигенции, чем к грубым и малочувствительным солдафонам переднего края поля боя. Соответственно, имея высокий уровень интеллекта и гораздо более чуткое восприятие, эти люди способны гораздо полнее и ярче представить и прочувствовать всю прелесть предстоящего зажима в грубые подручные приспособления отдельных выступающих частей своего нежно лелеемого организма.

Так вот, радист, будучи доставлен в отдаленный сарайчик, выбранный Сергеем в качестве места проведения допросов, даже не дожидаясь первичных установочных вопросов, сам, в инициативном порядке, быстро затараторил по-немецки о своей принадлежности к рабочему классу, давней ненависти к фашизму и горячей любви к идеям марксизма. А также о том, что, благодаря своевременному вмешательству советских «камрадов», избавивших его от необходимости подчиняясь грубому насилию и дальше служить в немецкой армии, он теперь готов со всем усердием помогать советскому командованию. При этом, как интеллигентные и тонко чувствующие люди, ни лейтенант Иванов, ни новоявленный патриот немецкого социализма в процессе разговора не поднимали вопрос о том, каким образом столь ярый противник фашизма вообще и службы в захватнической немецкой армии в частности оказался в составе элитных разведывательных частей танковых войск вермахта. Сергей, ввиду активного желания немецкого радиста сотрудничать решивший отложить эти вопросы на потом, еще только и подумал с внутренней усмешкой о том, что воистину тысячу раз прав был один знаменитый «криминальный философ», любивший повторять, что добрым словом, совмещенным с угрозой насилия, от человека можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом…

Более чем удовлетворенный допросом радиста, а в особенности тем, что информация в отношении Курта и искренность последнего подтвердились, Сергей решил немецкого лейтенанта и его прихвостня – поляка пока не трогать… Информации сейчас вполне достаточно, и целесообразность расходовать их в результате полевого допроса с пристрастием ради ее получения сейчас исчезла. А говорить по-хорошему они явно не будут. Поэтому пусть пока поживут – может, и пригодятся для чего-нибудь в дальнейшем.

Осталось прояснить вопрос с избитыми танкистами, на которых он чуть не наступил в десантном отсеке бронетранспортера. При более детальном рассмотрении теперешней внешности танкистов мысль о том, что это может быть операция внедрения абвера, отпала сразу и бесповоротно – на такие повреждения, практически на грани инвалидности, добровольно не согласился бы ни один агент. Отрядные медики уже успели немного привести их чувство, перевязали и обработали большинство повреждений. Но выглядели танкисты по-прежнему ужасно. Совсем еще молоденькие ребята – наверняка только недавно из училища. По всему телу следы жестоких побоев, частично выбитые зубы и заплывшие кровоподтеками лица. У одного сломан нос, у второго сильно поврежден глаз. Руки и ноги у обоих были связаны не веревкой, а жесткой проволокой, в результате чего имели сильные повреждения и прорезы кожи, в некоторых местах до кости. Сергей, как узнал от медиков о состоянии и повреждениях танкистов, с большим трудом сдержался, чтобы не передумать и не покалечить немецкого лейтенанта прямо сейчас. Но все-таки сдержался и выслушал грустную историю ребят.

А история была типичная для первых дней этой войны. Молоденькие, меньше года как из училища, танкисты служили в 104-м разведывательном батальоне 29-й моторизованной Вятской, имени Финляндского пролетариата, дивизии 6-го мехкорпуса, которая, как знал Сергей, буквально перед самой войной была передислоцирована из Слонима в Белосток, где входила в состав войск 2-го (Белостокского) района прикрытия госграницы. В составе 6-го мехкорпуса участвовала в неудачном контрударе под Гродно, вела бои с частями немецкого 20-го армейского корпуса, потом, после провала контрудара, отступала за реку Свислочь. В его варианте истории эта дивизия, имевшая, как и все части 6-го мехкорпуса, неплохой уровень вооружения и оснащения, попала в окружение и к концу июня уже была практически полностью разбита, прекратив свое существование как воинское формирование. Сергей очень надеялся, что здесь и сейчас этого не произойдет – зря он, что ли, так подробно расписывал генералу Хацкилевичу, кого, где и как можно спасти от окружения и уничтожения.

Разведбат 29-й моторизованной дивизии с первых дней войны был выброшен вперед, выполняя задачи разведки по своему профилю, а потом, при суматошном отступлении дивизии и в условиях отсутствия связи с командованием, остался как бы сам по себе, вынужденный выбираться к своим самостоятельно.

Разведвзвод старшего сержанта Панасюка в составе пяти малых плавающих танков, в числе которых, кстати, были и два новейших, только-только начавших поступать в войска, радийных танка Т-40 (здесь Сергей сразу сделал охотничью стойку, но решил вернуться к этому вопросу чуть позже), немало поколесил по округе, разведывая местность и обстановку в районе от Белостока до границы. Видели много битой и брошенной техники, вооружения, много всего остального брошенного имущества. Сначала поддерживали с командованием связь по радио, потом связь прервалась. Выкатали почти всю горючку, но в точке встречи, где по плану должны были пополнить топливо, нашли только разбитую авиацией колонну техники и сгоревшие бензовозы. После этого Панасюк принял решение возвращаться к месту дислокации, под Белосток, но по пути топливо кончилось совсем, и машины встали. Встали, кстати, не очень далеко от Янува, километрах примерно в десяти. И тогда старший сержант со своим мехводом, оставив остальные экипажи охранять и оборонять технику, отправился пешим ходом в близлежащую деревню. Пошли в надежде найти продукты, может быть, еще работающий телефон, а еще была надежда встретить отступающие части и как-нибудь разжиться горючим. Местное население встретило настороженно, но немного продуктов все же дали. А на выходе из деревни танкисты, радостные от того, что добыли продукты, и от этого утратившие бдительность, буквально нос к носу столкнулись с немецкой разведкой. Здесь Панасюк сначала растерялся и впал в легкий ступор, а потом бежать и прятаться было уже поздно. Немцы, после первичного жесткого допроса выяснив, что танкисты тоже разведчики и знают немало о брошенной в округе технике, а также поняв, что их танки находятся не очень далеко, с экипажами, но без топлива, сразу убивать ребят не стали, прихватили с собой для дальнейшего получения информации. И еще для того, чтобы завтра те показали дорогу к своим танкам. Так двое молодых танкистов оказались в Януве с крайне скверными перспективами на будущее.

– И что, вы оба вот так вот взяли и предали своих боевых товарищей? – зловеще и с изрядной примесью брезгливого презрения переспросил один из особистов Трофимова, который по указанию своего начальства все время отирался на площади и сейчас слушал разговор Сергея с танкистами.

Панасюк виновато посмотрел на него, сглотнул и тихо ответил:

– Очень уж сильно били, товарищ старший политрук… Но потом, когда нас, связанных, в кузове бросили, мы между собой решили немцев завтра по пути к нашим танкам в болото завести, а там – будь что будет…

Слушая ответы старшего сержанта особисту, Сергей на краю сознания подумал, что ребятам в каком-то смысле еще и повезло – такие вот, малые плавающие разведывательные машины в первые дни войны растерянное командование без затей бросало во встречные танковые бои или в атаки на развернутую противотанковую оборону. Где они, с их тонкой противопульной броней, горели как спички, зачастую даже не успев нанести противнику никакого урона. В результате почти все эти нужные и очень полезные для разведки, да к тому же неплохо плавающие (особенно Т-40!) боевые машины были уничтожены без всякой пользы. Здесь же есть шанс пяток этих по-своему очень удачных и полезных боевых машин заиметь, а уж как их грамотно использовать, особенно в условиях окружающей лесисто-болотистой местности, насыщенной к тому же речками и речушками, он отлично знает…

И еще подумал – ага, а немцы такие дураки, чтобы вот так вот запросто в это болото и поперлись бы, но вслух ничего не сказал. Молодые, наивные и неопытные ребята, попавшие в нештатную ситуацию, к которой их никто не готовил, да еще после жестоких побоев и издевательств, – ну что они еще могли придумать-то? Тот же старший сержант – старший он, по всей видимости, только по результатам боевой подготовки и освоения новой боевой техники, а так, по возрасту, такой же неопытный мальчишка.

Наоборот, видя, что особист никак не уймется и продолжает мерзко докапываться до избитых мальчишек, причем наращивая громкость голоса и уровень демонстрируемого презрения, Сергей оглянулся на так удачно подошедшего бригадного комиссара и взглядом попросил того отозвать своего ретивого помощника. А когда Трофимов, который уже успел провести короткий митинг с жителями поселка и только что закончил разговор с их старостой, с ходу вникнув в ситуацию, подозвал особиста и отошел с ним чуть в сторону, повернулся к танкистам и тихо сказал:

– Ничего, ребятки… Сейчас важно не то, что при жестком допросе все рассказали – тут не факт, что кто другой устоял бы или долго вытерпеть смог. Важно то, как потом решили и какой урок вам из этого будет. На будущее советую всегда иметь при себе оборонительную гранату Ф-1 с запалом мгновенного действия – это и вас в случае чего от неизбежного плена избавит, и врагов с собой при этом немало заберете.

После чего оставил танкистов на дальнейшее попечение медиков и, подойдя к Трофимову, негромко сказал, как бы в пустоту, но адресуясь именно к ретивому особисту:

– А кто в плену или просто на жестком полевом допросе не бывал, тот пусть сначала на себе это попробует, а потом других судит. – И потом, обращаясь уже персонально к нему: – Если хотите, то для обретения личного опыта и расширения общего кругозора приглашаю вас, товарищ старший политрук, поприсутствовать на предстоящем полевом допросе пленного немецкого лейтенанта. И прикинуть то, что вы там увидите, персонально на себя. А потом, если будет на то ваше желание, мы можем еще раз вернуться к обсуждению темы несгибаемой стойкости и героизма советского человека во вражеском плену.

Старший политрук, выслушав слова Сергея, сначала побагровел, явно собираясь тут же поставить на место наглого лейтенанта, и уже открыл было рот, но потом, видимо, вспомнил, что лейтенант этот не простой и вообще-то именно он отрядом командует, а непосредственное начальство самого политрука с этим наглым лейтенантом как-то очень уж близко общается, советуется… и беспомощно уставился на это самое свое непосредственное начальство, пытаясь понять, что теперь делать.

Бригадный комиссар тоже налился дурной краснотой – как же, по его подчиненному и помощнику потоптались, хоть и не без оснований, но ведь ведомственная солидарность и взаимовыручка никуда не делась – и прошипел:

– Что ты себе позволяешь, лейтенант?! Совсем берега попутал?..

Сергей, глядя в бешеные глаза Трофимова, все так же тихо и бесстрастно ответил:

– Никак нет, товарищ бригадный комиссар, не попутал. Просто хочу показать вашим помощникам, как проходит жесткий и быстрый полевой допрос в боевых условиях. Уверен, им это будет очень полезно посмотреть, себя на месте допрашиваемого представить, чтобы на будущее не путали измордованных молодых мальчишек с настоящими шпионами и врагами Родины.

Трофимов еще пару секунд бешено сверлил глазами лейтенанта Иванова, потом выдохнул и отвел взгляд, как бы молчаливо признавая, что Сергей, хоть и нарушил сейчас субординацию, да еще прямо на площади, где его могли услышать посторонние, но по существу все же прав, а его подчиненный с этими молодыми танкистами палку перегнул. Постояв так еще несколько секунд, мотнул головой, чтобы старший политрук отошел, и пробурчал персонально Сергею:

– Не надо им на это смотреть, не на пользу им такое знание будет. Да и никому оно не на пользу… Думаешь, лейтенант, ты один войну прошел и пленным языки развязывал? Я в Гражданскую еще и не такого насмотрелся. И не только насмотрелся… В общем, так, лейтенант. Согласен, мой помощник здесь переусердствовал, но я с ними обоими потом сам поговорю, разъясню обстоятельства, ты сюда не лезь и с ними не конфликтуй, не обостряй ситуацию. А тебе – вот, держи, здесь информация о возможном нахождении в окрестностях поселка наших бойцов и техники по результатам беседы с жителями и старостой поселка, – ловко перевел разговор с явно неприятной для него темы Трофимов. – И еще – что там, по результатам допроса с немецким радистом?

– С радистом? – охотно подхватил тему Сергей, со своей стороны тоже не заинтересованный в осложнении отношений ни с куратором отряда, ни с его помощниками. Прояснили позиции, определили границы – и ладно. – С радистом, товарищ бригадный комиссар, нам, можно сказать, фортуна улыбнулась во все зубы, причем даже дважды. Мало того что он оказался личностью возвышенной, впечатлительной и решил не искушать судьбу отказом от сотрудничества, а потому чистосердечно и подробно ответил на все вопросы, в том числе помимо прочего подробно рассказав, где они в окрестностях успели побывать и чего нашли, да еще и на карте показал. Так он еще до боя, во исполнение приказа своего бывшего командира взвода, успел передать в Суховолю, дежурному радисту временно дислоцированной там разведроты, что у их броневого разведзвода все хорошо, противник не обнаружен, запланированные на сегодня задачи выполнены. А еще передал, что на отдых и развлекательные мероприятия с местным населением взвод остановился в Януве и следующий сеанс связи будет только утром, да и то не рано, чтобы, значит, господина лейтенанта после обильного ужина и бурной ночи не беспокоить. Это дает нам дополнительный запас времени на то, чтобы спокойно осмотреться и пошарить в окрестностях. И к тому же открывает очень интересные перспективы в плане использования радиосвязи и самого немецкого радиста для дезинформации немцев в Суховоле…

– Думаешь, радист не врет? – с сомнением прервал Сергея Трофимов, недоверчиво покачивая головой.

– Думаю, не врет, товарищ бригадный комиссар, – уверенно ответил Сергей. – Я его слова уже перепроверил на основании данных, полученных из другого источника.

И на вопросительный взгляд Трофимова пояснил:

– Да завелся у нас тут… еще один источник информации, можно сказать, альтернативный. – После чего коротко пересказал историю Курта и добавил: – Вот как-то так. Я его к вам на беседу потом, в индивидуальном порядке доставлю, а пока отослал помогать нашим водителям трофейные бронетранспортеры осваивать, ну и под пригляд старшины Авдеева. Тот его еще своими методами дополнительно проверит, но я уверен, что парень – наш человек.

– А моим особистам, стало быть, ты его не хочешь на проверку отдавать?

– Вы только поймите меня правильно, товарищ бригадный комиссар. Ваши помощники – я, кстати, это еще когда они с кавалеристами работали, отметил, – они, как бы это поточнее выразить… слишком категоричные и безапелляционные, что ли. Не буду утверждать, что это всегда и однозначно плохо, но в данной ситуации будет как раз плохо. Парнишка и так уже успел горя нахлебаться, а тут ваши бескомпромиссные, скорые в суждениях борцы с предателями и прочими врагами Родины. Не удержатся ведь, попортят пареньку здоровье, а оно у него и так не очень, после всего пережитого. Поэтому, думаю, не стоит пока Курта подвергать новым ощущениям, а их – лишним искушениям.

– Вот, значит, как оно получается, – с некоторым весельем в голосе произнес Трофимов. – Стало быть, командир Красной армии немца защищает, причем от кого?! От насквозь родных и неизменно бдительных «органов»?!

Сергей по виду и интонациям Трофимова ясно видел, что бригадный комиссар говорит без злобы и не всерьез – так, слегка ерничает, скорее всего, просто разряжая обстановку после неприятного диалога про перегибы своих помощников. Но ответил серьезно, раз уж зашел разговор о таких важных и принципиальных вопросах.

– А чего же мне его не защищать, товарищ бригадный комиссар, особенно учитывая, что это правильный немец. Да и не с немцами мы ведь сейчас сражаемся, а с фашистами и их прихлебателями, и национальностей там сейчас намешано очень много, в том числе уже и русские есть, и даже советские, что с началом войны на сторону фашистов перешли. А немцы… немцы ведь испокон веков на Русь приходили, и служить, и работать, да на Руси и жить оставались, роднились с нами через браки, верой и правдой служили своей новой родине. Правильные, настоящие немцы, я имею в виду – работящие, дисциплинированные, пунктуальные, законопослушные, чем и славится всегда весь их народ. Вспомните, сколько из них, из таких немцев, прославились сами на русской службе и прославили величие России. И сколько из них окончательно обрусели, стали основателями славных русских родов, где уже и не поймешь конкретно, немцы они или русские?

Ну вот, к примеру, взять только наиболее известных из них: Барклай-де-Толли, полководец, военный министр, герой Отечественной войны 1812 года; Тотлебен, генерал, знаменитый военный инженер; Крузенштерн, адмирал, мореплаватель, один из организаторов и участников первой русской кругосветной экспедиции; Беллинсгаузен, тоже адмирал и мореплаватель, первооткрыватель Антарктиды. Или если не в военном деле, а в других областях брать – Фонвизин, создатель русской бытовой комедии; Якоби, физик, открыватель гальванопластики; Ленц, тоже физик, один из основоположников электротехники… Да взять того же Курта – у него ведь тоже корни русские есть: по отцу дед из поволжских немцев, а бабушка вообще русская. Или вот, посмотрите – наглядная иллюстрация моих слов о тесной связи двух великих народов и взаимопроникновении культур русской и немецкой наций – вот она, висит на ремнях наших бойцов.

Вот скажите, что это? Пехотная лопатка? А как еще она называется в нашей военной классификации? Правильно – «шанцевый инструмент». А почему шанцевый? Да потому что название русской пехотной лопатки образовано от немецкого слова «Schanze», что означает «окоп, укрепление»! А все почему? Да потому, что еще со времен Петра Первого немцы в русской армии командирами и инструкторами служили! Причем, за редкими исключениями – ну, так сволочей в каждом народе хватает, – служили честно, отважно и добросовестно, за что и ценимы были.

А та фашистская сволочь, что сейчас рвется на нашу территорию и устраивает всяческие зверства, – так это не немцы, а фашисты, то есть не люди даже, а, можно сказать, экологический мусор, вонючие отходы и грязная пена немецкого народа. Еще раз повторюсь – это отходы и человеческий мусор не только немецкого народа, но и многих других, я сейчас даже перечислять не буду, хотя вон там, неподалеку, валяется, скулит и нецензурно ругается животное в человеческом облике, и он не немец, а вроде как поляк, но все равно фашистская сволочь.

И ведь, что самое страшное, вся эта фашистская свора тащит за собой огромное количество оболваненных пропагандой обычных людей разных национальностей, которые без этого спокойно жили бы и работали у себя на родине, им эта война тоже совершенно не нужна…

Так вот, товарищ бригадный комиссар, я твердо убежден, что второй нашей важнейшей задачей, после задачи уничтожения фашистских захватчиков всеми силами, всегда и везде, при любой возможности, как раз и является задача объяснить таким вот одурманенным и оболваненным простым людям всю глубину, всю пагубность их заблуждений. А еще пагубность и смертельную для них ошибку прихода с войной сюда, на нашу землю. Если нужно, то объяснять после крепкого пинка сапогом по мужскому достоинству и сильного удара прикладом в зубы – так оно этим заблудшим еще быстрее и понятнее доходить будет…