Текст книги "Здесь играют только джаз (СИ)"

Автор книги: Иван Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  Здесь играют только джаз

  'Он сердце украл у Европы

  И никогда его не вернет.

  Он спрячет его под подушкой

  И там же, наверно, убьет'

  Земля молчит. Брошенные цепи человеческих поселений в безграничном космосе, закрытые под холодными льдами спутника Юпитера, и теперь Европа – Новый дом в Новом мире. Люди оторваны от своей колыбели, изолированы, ничтожны и преданы самыми что ни на есть родными существами – таким же людьми, более продвинутыми, более совершенными на расстоянии в семьсот семьдесят миллионов километров. Здесь не светит солнце, здесь нет облаков и нет неба. Этого всего никогда не увидит ни одно дитя Европы, рожденное в толще её Океанов. Все, что они видят – бесконечное насилие, моряков и огромные подводные лодки, созданные для исследования, перевозок и для завоевания себе подобных раз за разом. Снова и снова. Ведь человечество – это про завоевание.

  ***

  Меркушеву не спится.

  Казарма наполнена людьми, до ужаса верными, пропитанными идеологией, он чувствует, как если поднять его соседа снизу – тот встанет и расскажет всю историю Европы от самого начала до самых её концов, ведь конец, счастливый, правильный, написан государством. А государство никогда не ошибается. Никогда. И это он знал. Знал и тот, кто был справа от него, и тот, кто слева. Уснуть нужно было прямо сейчас, во что бы то ни стало. В мысли, в их двоичный код, вписывались представления о планете, с которой каждый здесь родом – Земля. Родная, голубая, единственная... Её нет, и, казалось, никогда не было. И не будет. Как это – греться в солнечных лучах? Что значит – небо? Дикость, что поражала своей устремленностью, впивалась в голову Меркушева. Он и не Меркушев и звали его иначе, не так, как придумала система, не так, как была воля Бешеного Пса. Но он и сам не помнил, или не хотел – помнить. На Европе не принято помнить. Тот, кто помнит – враг. Ведь враг помнит, откуда он, помнит и знает, что есть против десяти миллионов европейцев – десять миллиардов землян, по самым последним данным. Таких же людей, знающих, что такое солнце, небо, что такое ветер, который обнимает твои волосы и то тепло, что обвивает человеческие лица. Может, земляне уже берут штурмом Энцелад?

  Лица же европейцев были блеклые, витамина D практически не существовало в европейской среде, лишь в добавках. До той поры, когда каждое новое поколение все меньше и меньше будет от него зависеть – слишком далеко. Европейской цивилизации всего-то какие-то ничтожные двести лет.

  – Двести лет... – думал про себя Меркушев, сотрясаясь от этой цифры. – Двести лет мы здесь. Два и два нуля. Какая глупость, – и Меркушев отвернулся на правый бок, прижав рукой подушку, в которой не было перьев, лишь какая-то дрянь, мягкая, искусственная. И только он один в казарме знал, что раньше в подушках были перья. А перья – от кур. А куры – не дикие твари, которых невозможно приручить, а домашний скот, нужный и необходимый спутник людей. Это было так давно...Впрочем, мечта о том месте, в котором ты никогда не будешь, убаюкала Меркушева. Выспаться нужно было хорошо, ибо завтра – первый настоящий рабочий день. Предстояло ковыряться в хитросплетениях, загадках и добывать информацию ложью, притворством и харизмой, что брала города и страны везде, где существует человек.

  ***

  – И что ты, доволен собой? – спросила пьяная куртизанка у Росса. Ей было все равно, деньги уплачены, душа и тело в полном спокойствии, а тот, кто сейчас лежит с тобой – очередной и не первый.

  – Конечно, – ответил Росс. И больше он не говорил. Да и – зачем? Все равно не слушает. Не поймет.

  Чуть позже, Андромеда Николаевна, как она себя назвала, уснула. Росс же не спал, был в размышлениях. Путь, проделанный им – велик и сложен. Выбиться из простой службы безопасности – в службу разведки – подвиг. Тысяча и тысяча преград, за которыми еще столько же, а за ними – еще, еще, еще...

  И все ради того, чтобы доказать, ты – не сломаешься. Ты – служитель, поклонник идеи, ты её будешь оберегать, ты будешь за нее убивать. И не важно, как ты это сделаешь. Задача – все, что должно тебя волновать, и метод, как ты к этому придешь. Росс думал о том, как ненавистны ему земляне. Эти подлые, проклятые вруны и самозванцы – враг навсегда. Думал он о том, куда все идет. Остатки человечества, здесь, на Европе, обречены по большей части. Сверху – многокилометровые льда, скрывающие за собой белоснежную пустыню, наполненной радиацией Юпитера. Снизу – бескрайняя Бездна, Черный Океан, Последний Путь, в который каждый человек отправляется по местным приданиям, лишь его тело извергает дух. Там, в глубине, в конце концов раскаленное ядро планеты, теплое, приятное, дарующая жизнь невероятных размеров тварям, которых никто не видел, но каждый о них слышал, находясь в плаваньях. И куда деваться в этом положении? Коалиция знает ответ на этот вопрос. Деться нужно в друг друга, стать 'единым целым' и выжить, как 'единое целое'. Росс знал наизусть легендарную речь Первого Капитана Европы, о том, куда должно идти европейское общество. Сначала – Европа, потом – все остальное. Нельзя грызться между собой, нужно сплотиться. И никакие земляне не станут ровней европейцам. Они отомстят, докажут, что с ними нужно считаться, что с ними – надо вести дела. Но этому мешают все, каждый, кто бунтует, каждый, кто кричит на демонстрациях, шествиях и те, кто выкрикивает лозунги против Коалиции, против Первого Правительства Европы. И Росс, как и многие ему подобные, встали за нее горой. И горой они умрут, это даже не обсуждалось.

  Росс обнял спящую Андромеду Николаевну, невзирая на её общественный статус, и собрался было покинуть бордель. Даже к ней, абсолютно обнаженной не из плотской любви и любви в целом, питал он идейную любовь, как и за любого другого европейца. Он знал, что Капитан Европы делает то же, что и он, с тем же порывом, с той же озабоченностью и той же горячностью, когда эта тема поднималась где угодно. Он покинул каюту раскрепощения и железным шагом пошел по коридору, стараясь не вслушиваться в стоны и другие звуки, присущие этому месту. Через 4 часа предстояло отправиться на свое первое боевое поручение и сказать всему проклятому космосу:

  – Европа будет едина!

  ***

   – Дурак, – обиженно сказал Иван, ведь тема эта его убивает, только о ней заходит разговор. – Молчит Земля. Мы – брошены. Мы – сокрушенные дети, вдали от своей колыбели. Им не нужны мы – ни один из нас. Эти высокомерные выродки считают всех нас за мусор, который можно оставить тут, в космосе, как они это делают на своей голубой планете. А моя планета – белая, непорочная, новая. Понял?

  В словах Росса слышались блеклые отголоски государственной пропаганды Коалиции, которую он давным-давно воспринял на свой личный счет, переварил её, сделал своими мыслями, своей идеей. А идея была простой – сплотить остатки колонизаторов в одно общество, и, в конце концов, просто выжить, как люди всегда это делают, окажись они где угодно и в любых условиях. Европа – была таким местом. Была новым домом. Новым смыслом. Шестой спутник Юпитера, наполненный ледяными океанами, что в десятки раз больше всех океанов Земли вместе взятых, самый изученный и забитый исследовательскими зондами и спутниками. Корпорации потратили на экспедиции триллионы и триллионы валюты, собранной со всего земного шара, чтобы сделать второй такой же, замусоренный, обворованный, по-людски обставленный интерьером, вроде нефтяных вышек, заводов по переработке или огромных шахт. Да. Сюда пришли захватывать. Но о том, что тут придется строить сложную общественную систему, новые институты, новую пропаганду – на это всем было плевать. В прошлом здесь был один интерес – ресурсы. И ничего больше. Но чем дальше твоя голова от секиры, тем ты выше ее держишь, тем смелее смотришь вперед – за горизонт. Европейцы смотрели также: зачем им ждать грузовые корабли с Земли? Зачем им отгружать то, что добыли именно они, своим трудом, своей мыслью, изобретая прогрессивные механизмы, что оказывали прямое содействие этому? Зачем было быть, в конце концов. И Европа сказала слово о независимости. Слово, которое перевернуло её историю. Аванпосты, что закладывали колонизаторы – превращались в станции, а станции – в города, массивные, подводные крепости, что существовали за счет энергии атомных реакторов. Эта технология была прямиком с Земли и разработана специально для Европы, чем последние и воспользовались с большой охотой. Её доработали и привели в наилучший вид, настолько, насколько это было возможно.

  – Да ладно тебе, – Мерфи достал старый, потертый чемодан, который они с Иваном забрали у информатора в Новой Москве. – Я больше думаю о том, что нам сейчас делать.

  Дело предстояло трудное. Мерфи Меркушев, как и Иван Росс, совсем недавно, год назад, были курсантами специального военного училища в Новой Москве. Оба они были выпускниками, натасканные, как собаки верные, но не лишенные человеческих качеств, что могли им помешать в их новой работе – в службе разведки Государственной Безопасности Коалиции. Меркушев раскрыл чемодан, взял свою обмякшую сигару, закурил и достал письмо. Плыли они в обычном челноке – маленьком судне, коих были тысячи, и все они плавали от аванпоста к аванпосту, от станции к станции, из города – в город. Быстрые, слабо защищенные, необходимые.

  – Вот, – стиснув здоровенную сигару в зубах, Мерфи показал письмо Россу. – Это все, что должно тебя и меня волновать. Я понял – с тобой про Землю говорить нельзя.

  Письмо же было самое обыкновенное и даже без печати. Написано корявым и быстрым почерком на бумаге, которой, видно, несколько лет, и лежала она в тумбочке какой-нибудь канцелярской крысы, хотя, кто такие крысы, на Европе, кроме старичков-колонизаторов, никто и не знал.

  'На руки Вам выданы поддельные документы на имя Ивана Росса и Мерфи Меркушева. Иван – беженец, ищущий работу и спокойной жизни. Мерфи – механик, подрабатывающий ремонтом судов в местном доке. По две ампуле цианистого калия на каждого, укороченные револьверы для самообороны. В бой не вступать, в плен не сдаваться. Пункт назначения: 'Альвер-2'. По станции расползаются слухи, которые дестабилизируют обстановку и сеют панику среди местного населения. Государственная Безопасность Коалиции на 'Альвере-2' занята другими делами, поэтому Ваша задача явиться к майору по кличке Заместитель и доложить о своем прибытии. Далее следовать его указаниям по искоренению причин, из-за которых 'Альвер-2' выходит из-под контроля. С начальством связываться только через Заместителя. Вас будет ждать специальный челнок, переделанный под гражданский. Отплытие через час.

  Желаю удачи,

  Бешеный Пес'.

  – Бешеный Пес, смотрите-ка... – удивился Мерфи. – Я про него знаю совсем немного, но то, что про него говорят – во сне страшном не присниться. Про сны-то хоть с тобой можно говорить, а? – Меркушеву не нравился его компаньон Росс. Что-то в нем было такое, слишком идейное, слишком несгибаемое.

  – Можно, – равнодушно был ответ. – Альвер значит. Был я там как-то раз. Эту станцию охраняют, как зеницу ока. Одна только служба безопасности – дикари, не знающие слова 'пощада'. Как там может быть неспокойно?

  – Откуда я знаю, – Мерфи положил письмо обратно в чемодан и достал все принадлежности, что им выдали. Было два комплекта одежды, оружие, патроны, ампулы и четыре тысячи кредитов наличными.

  ***

  Альвер был огромен. До города он не дотягивал, но был тот самой большой станцией из всех существующих. Именно в нем зародился целый музыкальный жанр – нью-джаз. Песни этих музыкантов, в частности текста, в шуточной и ироничной форме высмеивают строгие порядки Коалиции, а звучание – классический блюз, существовавший лет 500 назад. Станция в целом славилась сохранностью традиций с Земли, транслятором той культуры, частью которой раньше были все люди, без исключения. Но сейчас все иначе – пропаганда Коалиции направлена на то, что больше ни один европеец не имеет ничего общего ни с одним высокомерным, надменным землянином, что оставил его без крова, воды и пищи, только тот заговорил об автономности. Десять миллионов людей вдали от родной планеты – достаточная причина о такой просьбе, на которую был сокрушительный ответ. Европу стали игнорировать, ведь процессы, здесь происходящие, стали неконтролируемые. 778 миллионов километров были все еще сильны, незыблемы. Но и здесь, на станции, случилось нечто ужасное. Обилие слухов и доводов о том, что люди бесследно исчезают, порождают панику, а паника, как известно, идеальный пособник для террористов, бандитов, и других, ищущих любых обстоятельств и средств, словно хищники, чтобы напасть и уничтожить что-то более крупное, чем есть они сами. Альвер трясется от страха, ведь даже в таком контроле умудряются исчезать люди. Коалицию ненавидели многие, и свое начало она взяла лишь как политический союз между двумя самыми крупными поселениями спутника. В итоге, это привело к созданию полноценного правительства Европы, к которому не все питают страсть.

  Что до самой станции, она является важным связующим звеном, из-за своего обширного дока и дислокации в богатой природной зоне, которая к тому же расположилась между двумя торговыми путями. Успех и значимость Альвера были предрешены задолго до его основания. Те, кто завладеют этой территорией, наступят на вены Коалиции. Она терпит присутствие музыкантов, некоторую симпатию к Земле, взамен на повышенный скрытный контроль за жителями. Исчезновения людей не рук дело Государственной Безопасности. Кто-то затеял хитросплетенную игру со службой разведки и должен за это горько заплатить. Но так ли сильна ГБК и Коалиция, с её огромной территорией, её могучим флотом и большими производственными силами? Существовала на Европе еще одна организация, что началась с попытки создания самого обыкновенного профсоюза. Права рабочих на территории Коалиции, что в момент своего основания брала одну станцией за другой (чаще методом изоляции от поставок ресурсов, нежели военным) ущемлялись и затыкались. Некогда разбираться с каждым недовольным, когда ты озабочен сплочением остатков человечества на ледяном спутнике. Профсоюз без должного названия был быстро развален и уничтожен. Однако идея, самая простая, самая человеческая, впилась некоторым европейцам в голову, как вбивается гвоздь в ботинок.

  Имя им – Юпитерианские Сепаратисты. Анархисты, политические преступники и крайне радикальные недовольные элементы, взявшие в руки оружие. Первые, кто открыто объявил Коалиции войну везде, где бы она ни была. Сепаратисты расползлись по всему спутнику и мигом превратились в главного врага в пропаганде Первого Правительства Европы. Террористы, как гласили коалиционные газеты, воюют не за свободу, и не за людей. Они воюют за ресурсы, как и каждый здесь живущий. Но это, конечно же, было ложью. Бунты, забастовки, бойкоты, взрывы – все это было не ради материальных удобств, совсем нет. Юпитерианцы имели противоположную Коалиции точку зрения о том, как надо построить европейское общество. Их главной целью было прекратить автократические коалиционные замашки, наладить контакт с Землей, правда, ни те, ни другие не знали, как это сделать: связь была неотвратима потеряна, а корабли снабжения перестали прибывать на спутник. Люди разной расы и разных национальностей, (ведь были здесь и русские колонизаторы, и немецкие, и английские, итальянские и многие другие), все до единого остались одни. Совсем одни. А любые различия стерлись, и было совсем неважно, откуда был твой прадед: с Туманного Альбиона или с бескрайних просторов России? Всем пришлось одинаково худо.

  ***

  Челнок прибыл на станцию. Мерфи и Иван были обличены в одежду самых обычных европейцев, не вызывающая никаких подозрений. Ступив ногами на твердую платформу альверского дока, в ноздри лез спертый, холодный европейский воздух. Ни в одном поселении не было таких мощных генераторов кислорода, которые бы в достаточной мере делали пространство пригодным к дыханию. Но, того, что было – хватало. На Европе жаловаться – дурной тон. Ведь воздух – не самая твоя насущная проблема. Только показав свой нос здесь, на спутнике, люди столкнулись с ними – ужасными, огромными существами. Чудовища Европы, скользкие, быстрые твари разных видов и происхождений, часто заглядывали в гости к людям, растерзывая их на лоскуты, пробивая обшивку подводных кораблей и врываясь на станции, минуя систему обороны. В начале колонизации от них не было проходу и то оборонительное вооружение, которое люди использовали на своих подлодках – проигрывало. Однако, сейчас ситуация плавно становилась куда лучше: европейцы создавали все больше и больше оружия, как личного, так и оборонительного. В некоторых случаях – даже наступательное. Но тот страх, когда ты уходишь в плаванье на любом судне – не отпускало. Что тебе встретиться в темноте на этот раз? Прожекторы субмарин едва могли сквозь толщи черной воды пробиться хотя бы триста метров. Но не по одному свету ориентировались суровые европейские моряки. На этой планете эхолокация – все. Сонары двигали людей по океану, помогали ориентироваться в узких и огромных пространствах. Правда, то, что на Земле звалось океаном – здесь было Бездной, где обитали твари куда больше самого огромного человеческого подводного города. О них слагали легенды, байки и рассказы, вселяющие в жилы слушателя животрепещущий ужас.

  Мерфи окинул взглядом док. Серый, огромный, заставленный судами. Тут были боевые, транспортные, исследовательские подлодки, стоящие либо на ремонте, либо прибывшие сюда для пополнения запасов. Вслед за челноком, на котором прибыли Меркушев и Росс, пристыковался специальный, черный. На нем была эмблема Коалиции.

  – Смотри, – Мерфи ткнул Росса в плечо. – Зачем они тут?

  Это были специальные отряды Коалиции, что отличались невероятной быстротой реагирования. Их челноки оснащались новейшими двигателями, позволяющие чуть ли не мгновенно перемещаться с одной станции на другую, если по пути не встречалось никаких преград. На Альвер очередной взвод прибыл точно по расписанию.

  – Опять демонстрация, – и Иван стал разглядывать людей, что собрались перед КПП. Вокруг них наставили ограждений, что, по большей части, являлись не преградой, а знаком – сунешься дальше – получишь пулю. Или разряд током. Коалиция, запретив большинство вооружения, что было создано европейцами, создавало свое собственное. Самая новая технология заключалась в простом: в неугодного влетало два штыря, что сцеплялись на теле жертвы, а через мгновение – от разряда тело тряслось в конвульсиях, пока не умирало. Процесс был медленным, страшным и показательным. Впрочем, именно последнее было главной задачей. – Взбунтованные... Их судьбы никогда добром не кончаются, – с должным знанием процесса против этого дела, заключил Росс. – Пойдем, нам, главное, быть как они.

  Меркушев понял, о чем говорит Росс. Они были одеты в обычные для здешних мест вещи: утепленные, потрепанные, ни раз побывавшие в чужих руках. То, что стало тебе не по размеру, ты нес на продажу, и это с охотой покупали. Или ты покупал то, что было, но уже под твою бирку. Так и крутился товарооборот на большинстве станций, не говоря уж о маленьких аванпостах. Но оба они остановились. Вперед Росса и Меркушева вышло несколько человек. Продвигаясь быстре, на ходу они надели черные балаклавы и стали что-то тянуть из своих подсумков. Мигом преодолев ограждения, достав самодельные зажигательные гранаты, они бросили их в сторону КПП, не докинув всего пару метров. Весь док окрасился в красный, аварийный цвет, завыла сирена, а впереди запылало огромное пламя. Подоспевшие силы Коалиции сзади и, бегущая служба безопасности в свинцовых сапогах, сквозь воду, льющую со входных брандспойтов, брали толпу в круг. Теперь отсюда никто не выйдет. По громкоговорителю было оглашено, что всем необходимо принять положение лежа и ни за что не поднимать головы.

  ***

  Людей по одному или по двое уводили на станцию и там допрашивали, муторно и долго. На Альвер попасть было трудно, это одна из немногих станций, где был такой строгий порядок по приему новоприбывших. Здесь активно боролись с революционными настроениями, допуская для населения некоторые вещи, на первый взгляд незначительные. Очередь медленно тянулась, и, если бы не очередная провокация, дело пошло бы куда быстрее. Меркушев и Росс оказались перед местным управляющим службой безопасности – Каром Михайловичем. Его, как и других европейцев, звали весьма странно. Дело в том, что общий процент населения, в основном, был поделен между русскими, американцами, англичанами и выходцами из Европейского союза, а также другими странами, что смогли собрать собственные людские ресурсы и резервы, которых они отправили в разных группах первых колонизаторов. Тебя могли звать по-английски, но отчество твое было русское. И так со всеми, всё смешалось между собой и так здесь жили абсолютно все. Редкость, когда тебя звали Иваном Ивановичем Ивановым или Джоном Адамсом.

  Кар Михайлович что-то звонко обсуждал со своим коллегой по цеху, таким же толстым псом, как и он сам. Два, уже измученных сотрудника службы безопасности, стоявшие не иначе как чудом, хотели упасть где-нибудь рядом и попросту уснуть до местного утра. Но смена их никак не кончалась, тянулась длинной, ровной линией. О том, ночь сейчас или день, европейцы узнавали по огромным часам, что были в каждом поселении любого размера. Сейчас была полночь. Один из сотрудников службы безопасности отдал честь, громко назвал имена Меркушева и Росса указал причину задержания – участие в демонстрации.

  – А-а-а-а...– басом протянул Кар Михайлович, – революционеры, да? Ну проходите-проходите, господа будущие арестанты. Оформлять будем. Форр, Бляшке! Свободны. И идите уже в часть, вы на ногах еле стоите.

  Сотрудники с фамилиями Форр и Бляшке отдали честь и удалились вон.

  – А с вами у нас разговор долгий будет...

  ***

  Кар Михайлович, попугав пытками и длительным заключением, выпросил у них взятку на две тысячи кредитов, так и не узнав, откуда они и чье поручение выполняют. Иван и Мерфи благополучно прошли через и оказались в холле Альвера. Он был огромным и очень пустым. Действовал комендантский час, и никто не смел сновать по внешним отсекам станции, все были в своих уютных микроскопических каютах или каютах побольше. Чьи-то каюты были личными, купленные за полную стоимость, а чьи-то съемные, под процент, в залог – как угодно. Люди исхитрялись, как могли и трясли с друг друга взаимно много.

  – Что ты так на меня смотришь? – спросил Меркушев, заметив, как Росс боковым зрением пялится на него. Учась у одного учителя, Иван и Мерфи поняли эту палку с двух её концов.

  – Ловко ты ему подыгрывал, – и уже перестав фокусироваться на Меркушеве, пояснил Росс, по-настоящему концентрируясь теперь на огромной электронной табличке, которая объясняла внутреннее строение станции. – Нужно где-то провести ночь, как считаешь?

  – Непременно. Снова платить этой толстой роже мне не хочется. 'Непристойные и униженные'. Что это?

  – Лучший бар на Европе, – сказал какой-то старичок, подошедший к оперативникам сзади. – Вы приезжие, что ли?

  – Да, с Земли прилетели, – шуткой ответил Мерфи.

  ***

  – Ну что вы, правда с Земли? – не отставал от Меркушева старик.

  – Дядь, нет конечно, – и Мерфи принялся рассматривать местное меню. Были здесь ползуны в томатном соусе, лапки раптора, тоже, в томатном соусе, и еще куча всего, тоже в проклятом томатном соусе. – Лучше скажи мне. В твоем 'лучшем баре на Европе' есть что-то, что не в томатном соусе, а?

  – Конечно есть, – и он окликнул бармена, Эшли Сергеевича Картера. Был это человек деловой, в черной жилетке, с красным потрепанным галстуком и в белой рубашке, которая от времени превратились в серую.

  Пока Меркушев говорил со старичком, Росс осмотрелся: множество столов, стулья, кто-то играл в карты, огромное количество пустых и не очень бутылок и живое общение повсеместно и повсюду, куда ты не глянь. Кто-то, в отчаянии, держался за голову, упершись локтями об стол, а кто-то гоготал, от души так смеялся, будто бы ему рассказали самый смешной анекдот на Европе. А в конце помещения была она, местная красавица – сцена. Именно здесь выступали известные альверские музыканты.

  – Ну? – спросил Эшли Сергеевич, деловито протирая бокалы.

  – Чего-нибудь не в томатном соусе, пожалуйста. Хотя, в Бездну. Давай сюда свои лапки в томате, я голодный, как молох, – уже согласившись на треклятые томаты, сказал Меркушев.

  В эту же минуту бармен удалился прочь, на кухню. Только дверь открылась, и оттуда пошел приятный запах и понесло теплом, которого на станциях так не хватало порой, особенно, когда течения холодные. На Европе и погодой-то называлось – течение. Бывало подойдешь, спросишь у дежурного, как там, мол, погодка? А он брови нахмурит, фуражку на лоб натянет и скажет:

  – Течения холодные, капитан. Твари рвут нас в клочья, ни следа не оставят. А в целом, водичка-то, ничего-ничего...

  Да, суровые они, европейцы. Суровее сибиряков, английских моряков и русских исследователей в свое время – те еще морские черти, да ого-го! Команды, теперь, другие только. Вместо 'поднять паруса!', было 'полный вниз!', и это 'полный вниз!' – адреналин до конца заплыва. И куда ты спустишься – кто его знает... К Моппи Джеку, может быть? Или на пять километров, туда, в неизвестность?

  ***

  Бар, шумный, громоздкий, в одно мгновенье притих, как притихает подлодка, услышав рев какого-нибудь чудовища. Все, кто спал – встал, а те, кто собирался уйти – вернулись. Двери открылись, и вошли они – смельчаки. В руках их были самопальные гитары, барабаны и длинные европейские саксофоны. В миг преданные слушатели освободили проход музыкантам, и расселись, как в опере: столы выставили в ряд, а стулья поставили позади. Все было на виду, все было готово. И залился бар музыкой, здешней, особенной, неповторимой. Это был джаз Земли, но никто уже и не помнил, как он звучал. Поэтому это был джаз Европы, ведь на ней играют только джаз в узком и широком смысле всего этого слова. Росс и Меркушев, вместе со всеми, тоже наслаждались выступлением. Музыканты были одеты в разные наряды, кто в 'доисторический цилиндр', как его назвали, кто в очки-авиаторы, кто и вовсе был без одежды с оголенным торсом. А ведь было в баре, как и везде, довольно прохладно. Подсел незнакомец, и пользуясь общей отвлеченностью, ткнул Росса в плечо.

  – Каюта 29/35-б, – шептал он. – Пароль: хаос есть порядок наоборот. Не задерживайтесь и сейчас же покиньте 'непристойных и униженных'.

  И незнакомец скрылся также быстро, как и появился. Он вышел с бара, было видно, как тот осмотрелся по сторонам, и махнул сугубо вправо, заметив кого-то идущего сюда. Еле слышалась свинцовая поступь местной службы безопасности и эти шаги ни с чем не перепутать, но музыканты играли все громче, заглушая данный сигнал о том, что сейчас начнутся не самые приятные вещи. Это был ночной отряд, и после него, как правило, не остается свидетелей, способных внятно говорить и дать показания о превышении своих должностных полномочий. Хотя, в эти самые полномочия и входило – устрашение и пресечение. Шаги за дверью затихли, но Росс быстро смекнул: сейчас ворвутся. Он быстро сподвигнул на свою идею Меркушева, что нужно покинуть бар через кухню, ибо нет других выходов из этого ада, что сейчас начнется.

  Так и случилось, и только закрылась за Россом и Меркушевым дверь – тут же влетели они, тучи, обличенные в защитный комплект одежды, со стальными наколенниками, электрическими дубинками и в пуленепробиваемых шлемах, которыми можно было спокойно бить неугодных в лоб, и ничего тебе за это не будет. Свинцовая подошва была тяжелой, что лишь поставив ногу на грудь таким ботинком – уже хотелось впечататься в стену, стать ею. Росс закрывал глаза на все эти вещи – порядок стоит того. Или не стоит? Или люди могут жить иначе – даже в таких условиях, когда под тобой и над тобой – ничего нет? Это риторический вопрос, и чего-то третьего, кроме Церкви Паразита, не виднелось. Данная организация была подпольной, и очень, очень опасной, ввиду своей специфики. Её члены самые настоящие фанатики, слепо верующие в то, что представить страшно большинству населению Европы. Как это – впустить в себя порождение Европы, как это – стать её новым пособником, смешаться с этой жизнью, что была здесь и будет целую вечность?

  Церковь Паразита распространяла любыми средствами свои 'Дары', как они их называли – микроскопические организмы, растущие внутри носителя продолжительное время, и берущие в конце концов над ним полный контроль. Тело и душа сгибались под натиском этой всемогущей силы, а из рта твоего вылезало оно – длинное жало, отбирающее у тебя добрую часть челюсти и способность говорить. Такое мало кто видел, потому что те, кто видел – не остаются в живых. Страх перед этим ужасным существом, что раньше было человеком, а теперь медленно волочит в твою сторону ноги, бросив в тебя свой бывший человеческий взгляд, брал тебя полностью и безоговорочно. И вот такое общество хотят построить они – децентрализованные ячейки Церкви Паразита, блуждающие в темноте и дерущиеся лишь оттуда. И они, имея в своих руках некоторое влияние и деньги, подкупали некоторых незадачливых капитанов, условившись на том, что они не зададут вопросов при перевозке груза. И везут те с станции на станцию целые тонны этих паразитов в специальных колбах, разносили они эту идею среди людей. Такие станции считали мертвыми, и нередко посылали отряды зачистки в эти места. Хотя, трудно убить то, что уже мертво. И Росс пылал ненавистью к этой дряни, как и к тем, кто с ними стоял на одной ноге, вроде бесчисленных бандитов, пиратов, сепаратистов и других анархически настроенных элементов. Благо, Коалиция располагала большинством ресурсов, как экономических, так и людских.

  Служба безопасности громила бар 'Униженные и непристойные'. Она нещадно переворачивала столы, разносила в труху стулья и людей, что воспротивились им на пути к сцене и к музыкантам. Кого-то, может быть, убили на месте, а кого-то – помучили. В средствах они были не ограничены и в какой-то доле даже уполномочены. О том, задержаны ли смелые музыканты, или уничтожены они – узнать можно было только у тех, кто лично присутствовал там, в момент показательного разбоя. Да и бар был – не то, что бы сильно легальным, ведь работал он ночью, где собирались местные рабочие, жители и другие. В основном люди были либо на работе, либо дома. А работали они везде и каждый как мог: кто в доке, кто на складе, кто ходил по каютам и предлагал свои услуги за символическую плату по ремонту всего, что можно было отремонтировать. Вещи здесь выкидывались только в том случае, если никакая помощь им уже не поможет. Была работа и на государство – в службе безопасности. Но самая опасная и самая оплачиваемая, это конечно работа быть моряком. И каждый твой уход из дома – вероятно последний. В океане с тобой могло случиться что угодно. Моряки, и те, отчаянные, были разные: моряки-анархисты, члены бандитских группировок, моряки-пираты, что порой собирались в целый флот Черного молоха, который наводил ужасы на окраины границ Коалиции, или моряки самой Коалиции – вершина карьеры любого моряка Европы. Отличное жалованье, превосходные суда и отважное руководство – против безжалостных вод ледяного спутника. Порой все вышеперечисленные сбивались в одну кучу, лишь на общем курсе виднелось что-то поистине великое, страшное, невообразимое по своим размерам...