Текст книги "Верность Отчизне"

Автор книги: Иван Кожедуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Еще одно происшествие

За курсантов я был спокоен. Они хорошо все усваивали. Программу обучения завершали успешно. Но по-прежнему, не ослабляя внимания, я следил за ними, их действиями, особенно за Клочковым. После аварии, доставившей и ему и мне столько огорчений, его хотели отчислить. Мне еле удалось отстоять его. И надо сказать, Клочков подтянулся, стал летать хорошо, не отставая от других.

Но вот что случилось однажды. Клочков был в воздухе, а я с земли наблюдал за его действиями. Вижу – никак ему не удается сделать расчет на посадку. Сразу вспомнилась авария – столкновение с рулежным самолетом. И сейчас у курсанта явно что-то не ладится. Подсказать бы, да радио нет. Грожу ему с земли кулаком, – так Кальков грозил учлетам на аэроклубовском аэродроме. Показываю руками, что надо сделать. Такая уж манера у инструкторов!

Наконец на четвертом заходе Клочков садится с перелетом. В конце пробега – еще одна ошибка: он упускает направление и самолет резко разворачивается. Шасси поломаны. Но все же вздыхаю с облегчением: хорошо, что не выкатился за границу аэродрома – там арыки, постройки, – мог бы разбиться. Но за курсанта стыдно. Приятели трунят:

– Эй, Никитич, как твой ученичок?

Я зол на Клочкова, но и встревожен: как бы наш строгий комэск его не отчислил!

Подхожу к самолету, лежащему на брюхе. Техник осматривает узлы крепления. Курсант стоит, опустив голову. Он в слезах, не может слова вымолвить. Сгоряча отчитываю его по всем правилам – как у нас говорят, стружку с него снимаю.

– Я заметил, как самолет начал разворачиваться, но не смог удержать… – говорит он дрожащим голосом.

– Зачем же ты в самолете сидишь?

Но, посмотрев на его пристыженное, несчастное лицо, вдруг вспоминаю, как я сам допустил отклонение во время одного из первых полетов на «И-16», как отчитывал меня Тачкин, но зато как и помогал мне во всем. И невольно меняю тон:

– Ты еще легко отделался. А он, всхлипнув, отвечает:

– Ведь теперь мне не дадут летать, товарищ инструктор!

– Успокойся. На фронт собираешься, а сам нюни распустил. Сейчас мы с тобой ошибку разберем, чтобы ты больше никогда не допускал промахов.

Все произошло оттого, что курсант, не учтя особенностей штилевой погоды и температуры воздуха, не сумел сделать расчет на посадку. Положение осложнилось и тем, что горючее было на исходе, а вокруг вздымались горы, и летчик немного растерялся. Но все же он сделал волевое усилие и посадил самолет.

Напоминаю ему, что на пробеге и на взлете надо, как говорится, замечать не сам разворот, а тенденцию к развороту.

– Помни: человек управляет самолетом, а не самолет человеком!

Этот случай послужил для Клочкова хорошим уроком. Больше он ошибок не допускал, сделался одним из лучших курсантов, успешно закончил программу обучения. Должен добавить: Клочков стал хорошим боевым летчиком, капитаном и до последнего дня войны отважно и умело дрался с фашистами.

Через несколько дней я снова пришел к комэску с рапортом – просил отправить меня в действующую армию, – но рапорта он не принял. Сказал резко:

– Летчиков учить получше надо!

Сердце у меня упало: да, не видать мне фронта… Не слушая объяснений, комэск сухо добавил:

– Больше рапортов не пишите, пока группу курсантов не выпустите.

Друзья меня утешали, советовали ждать. И я ждал…

Новое звание

«Обучение и воспитание курсантов – неразрывный процесс», – часто напоминали нам командиры.

Да, мы должны были не только обучать курсантов летному мастерству, но воспитывать у них волевые качества – смелость, решительность, настойчивость. И в этом нам, как всегда, помогала комсомольская организация. На примерах фронтовых летчиков мы учились сохранять хладнокровие и самообладание в сложной обстановке.

Преподаватель тактики ВВС майор Гуринович кропотливо, тщательно собирал боевой опыт и сделал отличное наглядное пособие: наклеил в альбоме вырезки из газет – описания боев, представляющих интерес с точки зрения тактики.

Преподаватель дал мне альбом на несколько дней. По вечерам я засиживался допоздна, переписывал в блокнот выдержки из статей, внимательно читал подробные описания летно-тактических характеристик и уязвимых мест вражеских самолетов, вычерчивал их силуэты, схемы боев, отдельные фигуры.

Записывал цитаты, которые, по моему убеждению, должны были помочь мне в бою. И в самом деле помогли. Вот, например, одна из страниц.

Начинается она словами Ленина: «…действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление».

Дальше афоризмы: «Не опознав самолет, признавай его за противника», «Перед атакой посмотри назад, не атакует ли тебя противник», «Воздушный бой – море комбинаций, положений, неожиданностей», «В бою побеждает тот, кто отлично владеет самолетом и оружием, первым нападает на противника, применяет нужный маневр и овладевает инициативой», «Победа дается людям сильной воли, людям чистой и благородной души». А вот и заповеди Суворова, которые в те дни обрели всю свою силу: «Сам погибай, а товарища выручай», «Никогда не отбивайся, а сам бей», «Не бойся смерти, тогда наверное побьешь»; выдержки из его науки побеждать: о трех воинских искусствах – глазомере, быстроте, натиске.

И сейчас, перелистывая старенький блокнот, ставший потом фронтовым, я вспоминаю ту далекую пору, когда мои товарищи и я в глубоком тылу готовили себя к фронту, жили одной мыслью, одним стремлением – скорее вступить в бой за освобождение советской земли.

Большую пользу принес мне альбом майора Гуриновича. Я стал нагляднее представлять себе действия летчиков в бою и решил поделиться с курсантами всем, что узнал и узнавал. В свободный час стал собирать свою группу: рассказывал об опыте наших боевых летчиков, а рассказы иллюстрировал рисунками, вычерчивал схемы боев. Готовя курсантов к фронту, я готовился и сам.

В день 24-й годовщины Советской Армии политрук зачитал приказ по училищу. Нам, инструкторам, было присвоено звание старшего сержанта. И даже не верилось, что после всех моих неудач оно присвоено и мне.

Наши отличились

Как-то в середине марта я пошел в штаб эскадрильи. У витрины с газетами толпились летчики-инструкторы и курсанты.

Раздавались оживленные голоса:

– Да ведь это инструкторы Скотной, Мартынов, Король! Наши-то как отличились!

Спешу к товарищам. В витрине висит авиационная газета от 11 марта 1942 года. Бросается в глаза призыв: «Истребитель! Всегда ищи боя! Будь смелым, решительным и инициативным в воздушном бою, как капитаны Еремин и Запрягаев, лейтенанты Скотной, Седов, Саламахин, Мартынов и старший сержант Король!» Семь летчиков-истребителей на «ЯК-1» вышли победителями в воздушном бою против двадцати пяти немецких самолетов: восемнадцати истребителей «Мессершмитт-109» и семи бомбардировщиков «Юнкерс-87» и «Юнкерс-88». Наши летчики сбили один «Юнкерс-87» и четыре истребителя, остальные фашисты покинули поле боя. Наша героическая семерка потерь не имела.

Кто-то из ребят читал вслух:

– «Этот бой и победа не есть счастливая случайность. Отечественная война с немецко-фашистскими захватчиками дала уже нам немало фактов, когда советские летчики вступали в бой с превосходящими силами врага и побеждали его.

Группа капитана Еремина обнаружила гитлеровских разбойников раньше, чем они заметили наши самолеты. Это – одно из условий победы. Умей постоянно вести наблюдение в воздухе, первым находи противника – золотое правило истребителя… Победить такую многочисленную стаю фашистских стервятников небольшой группкой самолетов можно было только блестящим применением тактики и передовой техники. Именно в этом сказалась сила семерки истребителей. Они показали себя не только храбрецами – настоящими воздушными снайперами, летчиками, в совершенстве владеющими техникой пилотирования на всех высотах и скоростях своих самолетов».

Статья кончалась так: «Блестящая победа группы капитана Еремина заслуживает тщательного изучения. Все новое, все необходимое для нашей борьбы с врагом должно быть усвоено всеми частями, всеми летчиками».

И мы подробно изучили этот бой. Да, воевали летчики комэска Еремина не числом, а умением!

…Когда в декабре 1942 года по почину колхозников Тамбовской области начался сбор средств в фонд обороны, колхозник-патриот Ферапонт Головатый внес деньги на постройку самолета в дар командиру славной эскадрильи капитану Еремину.

Доверять, но проверять

Программа обучения заканчивалась пилотажем. Выполняя фигуры пилотажа, курсант должен уверенно владеть самолетом, у него вырабатываются волевые качества, решительность и смелость, необходимые воздушному бойцу.

Все мои курсанты хорошо пилотировали, кроме одного – Мешкова. Он боялся штопора, и ему не давалась чистота вывода. А надо было непременно добиться чистоты выполнения этой фигуры – приближался день выпуска группы, и меня очень тревожил отстающий курсант.

Как всегда, ранним утром мы уже на аэродроме. Механик «УТИ-4» Наумов доложил, что самолет исправен и подготовлен к полету. Поднимаюсь в воздух с Мешковым: собираюсь еще и еще раз показать ему правильный вывод из штопора. Он мягко держится за управление. Делаю срыв в штопор. Сопровождаю свои действия объяснениями.

Начинаю выводить самолет. И когда он начал задирать нос, даю газ. А мотор не работает. Самолет самопроизвольно сорвался в штопор и стал вращаться в другую сторону.

Земля быстро приближается. Не могу понять, что произошло с мотором. Делаю последнюю попытку вывести самолет из сложного положения. Удается его выровнять. Мотор по-прежнему не работает. Вынужденная посадка неизбежна.

Местность под нами гористая. Только в стороне виднеется небольшая площадка – хлопковая плантация. Направляюсь к ней. Снижаюсь. Потянул ручку на себя – самолет коснулся земли и вдруг запрыгал: я садился поперек борозд – как пришлось. Вот-вот перевернется на спину. Впереди, метрах в пятнадцати, – обрыв. Самолет останавливается вовремя!

Очевидно, кончилось горючее. Да, бензина действительно нет. Как подвел меня механик: а ведь он такой исполнительный, аккуратный!

Раздается гул мотора. Низко пролетает самолет. И кто-то грозит с него кулаком. Да это комэск! Показываю знаками, что нет бензина, а командир грозит кулаком еще яростнее.

Самолет улетел. А мы сидим и уныло ждем бензина. Уж наверняка я снова попал в нерадивые, опять будет отложена моя отправка на фронт.

Комэск приехал на автомобиле. Я готов был провалиться сквозь землю. Но подобрался и доложил о вынужденной посадке из-за недостатка горючего и о полной исправности самолета.

Комэск сердито посмотрел на меня и, пробормотав что-то нелестное на мой счет вместо ответа, приказал заправить самолет бензином.

Бензобак залит. Командир влез в кабину и попытался взлететь. Но площадка была слишком мала. Тогда он приказал разобрать самолет и доставить его на аэродром на грузовике.

Я знал, что на этом дело не кончится. И в самом деле комэск вызвал меня, как только я приехал. Я ждал неприятного разговора: комэск умел снимать стружку!

К моему великому удивлению, командир встретил меня не так сурово, как я ожидал. На этот раз он даже не кричал – может быть, оттого, что я удачно, без поломок, посадил самолет. Я не сказал командиру, что все произошло из-за оплошности механика. Принял вину на себя, но комэск и без моих объяснений все понял. Он строго сказал:

– Помните: доверяя, нужно проверять!

Я запомнил его слова и в дальнейшем, доверяя механикам и техникам, всегда их проверял. Этому учил и своих курсантов.

И вот наступил день, которого я так ждал. Все курсанты успешно закончили учебу и получили назначение в действующую армию.

Мои питомцы, окружив меня перед отъездом, благодарят за выучку. Крепко пожимаю им руки на прощание, даю последние советы, наставления.

– До скорой встречи на фронтовом аэродроме, товарищ инструктор! – кричат они, уже сидя в машине, увозящей их на станцию. Они знают: для меня это лучшее пожелание.

И снова я остаюсь на инструкторской работе: мне уже дали новую группу. Все мои надежды снова рухнули.

Прощайте, друзья!

Уже целый год наша авиашкола здесь, в глубоком тылу. Незаметно прошло время в каждодневной упорной работе. По-прежнему мы целыми днями на аэродроме, а вечерами в Ленинской комнате.

Сообщения тревожные: наши войска ведут тяжелые бои под Сталинградом, стоят насмерть.

Товарищи моего детства, мои братья воюют. Отец, сестра, близкие – в фашистской неволе. А я, воздушный боец, отсиживаюсь в тылу. И эта неотвязная мысль нестерпима.

Как-то после тренировочных полетов ко мне подошел Гриша Усменцев. Участливо спросил:

– Ты что голову повесил? Здоров ли? Верно, устал?

– Да нет, Гриша, дело не в этом.

– Пойдем купаться, по дороге поговорим.

Мы отправились к арыку, протекавшему между высокими тополями, неподалеку от нашего авиагородка. Вдруг кто-то позвал меня.

Оглядываюсь – нас догоняет дежурный. Говорит мне с досадой:

– Где вы пропали? Вас срочно вызывает комэск. Идите быстрее!

– Очевидно, вызывают на очередную стружку,—сказал я Грише.

Я пошел в штаб, ломая себе голову: зачем мог понадобиться строгому комэску? И не очень спешил, припоминая, не допустили ли нарушений мои курсанты. Да нет…

Впереди меня быстро идет командир звена другого отряда Петро Кучеренко. Очевидно, тоже в штаб. Обычно спокойный, выдержанный и несколько медлительный, лейтенант сейчас чуть не бежит. Прибавляю шагу, нагоняю его у самых дверей кабинета.

– Товарищ лейтенант, куда торопитесь?

– Да вот комэск вызывает.

– Меня тоже. Давайте, товарищ, лейтенант, вместе войдем. Одному страшновато: не знаю, в чем дело.

– И я не знаю.

Входим вместе. Докладываем. Командир эскадрильи встает и молча окидывает нас взглядом, будто впервые видит. И с несвойственной ему мягкостью говорит:

– Летчики вы неплохие, не подведете в бою. На вас получен вызов. Завтра с утра отправитесь к начальнику училища и узнаете все подробнее. Быть может, я бывал резок. Но дисциплина прежде всего. Командир должен быть требовательным. Поймете, когда сами станете опытными командирами.

Он отпустил нас, и я, вдруг забыв о всех обидах, горячо пожал комэску руку и быстро вышел из штаба.

Весть о нашем отъезде уже облетела эскадрилью. Меня обступили товарищи. Тут и мой друг Гриша Усменцев. Он все твердит:

– Ты только пиши непременно. И как собьешь, сразу напиши, слышишь?

– Слышу, Гришка! Да мне все не верится, что на фронт еду!..

Товарищи устроили нам проводы. Мы собрались у Кучеренко – он жил вместе с семьей. Не по себе мне стало, когда я увидел дочурку Петро, заплаканное, встревоженное лицо его хлопотуньи жены. Петро озабоченно и ласково поглядывал на нее, старался подбодрить.

Утром я вскочил раньше всех. Не давала покоя мысль: а вдруг передумают, вдруг что-нибудь изменится! И хоть жаль было расставаться с друзьями и со своими курсантами, все заслоняла мысль о том, что скоро буду на фронте.

В назначенный час за нами приехала машина. Собралась вся эскадрилья. Пришел Петро, его провожала жена с дочкой на руках. Друзья окружили нас. Ко мне пробился механик Наумов:

– Товарищ командир, вы уж не обижайтесь на меня из-за того случая…

Я крепко обнял ею.

– Да я все забыл, Наумыч! Знаю, как вы сами переживали все это. Готов с вами всегда работать.

– Товарищи, пора ехать! – раздался голос командира эскадрильи.

Усменцеву, Панченко, Коломийцу командир разрешил проводить нас до штаба авиаучилища.

Мы стали торопливо прощаться, и я влез в машину. Она тронулась, Петро вскочил уже на ходу. Инструкторы, техники, курсанты бежали вслед за машиной и кричали:

– Не подкачайте! Поддержите честь эскадрильи! Бейте врага!

И вот мы у штаба. Во дворе у дверей стоят шесть летчиков-инструкторов из других эскадрилий.

– А вы что здесь делаете? – спросил их Петро.

– Да вот вызвали. Говорят, наконец на фронт пошлют, – широко улыбаясь, ответил за всех летчик с веселыми серыми глазами.

Это был Алексей Амелин: я знал его в лицо, как и всех остальных инструкторов, – встречались, когда школа находилась еще на Украине.

– Может, все вместе отправимся воевать! – заметил я.

Друзьям пора было возвращаться. На прощание мы долго жали друг другу руки, троекратно расцеловались.

Они уехали. А немного погодя к нам подошел незнакомый капитан. Он проверил по списку наши фамилии и сказал:

– Все в сборе? Вас ждет начальник училища.

Подтянувшись, входим в просторный кабинет. Начальник встречает нас приветливо. Сообщив, что мы направляемся в Москву, на пункт сбора летно-технического состава, он добавляет:

– Там и определится ваша служба. Надеюсь, скоро услышим о ваших боевых делах.

Зачислены в авиаполк

В пути мы встретили 25-ю годовщину Великого Октября. И вот мы в Москве, на пункте сбора летно-технического состава. Здесь много боевых летчиков. Но есть и молодежь, вроде нас. Одни только что прибыли с фронта, другие – из госпиталей. Стоит гул голосов.

Летчики рассказывают о воздушных боях. Мы с Леней Амелиным слушаем затаив дыхание, иногда переглядываемся – ведь перед нами живые боевые летчики. Мы изучали тактику и понимаем все с полуслова, однако некоторые вопросы кажутся нам необычайно сложными. Немного освоившись, вступаем в разговор.

– Кто тебя учил? – спрашивает меня один из боевых летчиков.

– В аэроклубе – Кальков, а в школе – Тачкин.

– Тачкина я знал. Отважный, умелый был летчик.

От летчиков, прибывших из Сталинграда, узнаю, что там доблестно воюет Вячеслав Башкиров, получивший звание Героя Советского Союза. Несказанно рад и горд за своего бывшего курсанта.

Многих я спрашивал о своем первом инструкторе – Александре Калькове и очень обрадовался, когда кто-то сказал, что он служит в бомбардировочной авиации, имеет правительственные награды.

Узнал я и печальную весть: в первые же дни войны в неравном бою погиб мой старый товарищ Петраков. Перед глазами вставало его лицо, вспоминалось, как радостно бежал он встречать наш «У-2» на маленьком аэродроме шосткинско-го аэроклуба.

Раздался знакомый голос диктора. Стало тихо: передавалось сообщение Совинформбюро. Наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда, северо-восточнее Туапсе и юго-восточнее Нальчика. И снова зал гудел от голосов. Слышу отрывки разговоров:

– Наши хорошо тогда прикрыли боевые порядки пехоты! Скорее бы нам вступить в бой – сколько нас здесь!

– Скорее бы мне в свою часть, в Сталинград.

– Да, там нелегко… Нелегко дается победа!

– Неужели и нас тут долго будут держать? – говорю я Лёне.

В эту минуту подходит Петро, обращается к нам с несвойственным ему оживлением:

– Тут, слышал я, формирует полк бывалый летчик майор Солдатенко. Вот бы нам к нему попасть. Говорят, командир строгий, зато душевный. Он с фашистами еще в тридцать шестом году добровольцем в Испании сражался, чуть не погиб в горящем самолете. У него все лицо в рубцах от ожогов.

И сейчас с самого начала войны воюет, только что из-под Сталинграда.

– Как к такому попадешь?

– Здесь много бывалых летчиков. Может быть, с кем-нибудь посоветоваться?

Но зал опустел: все пошли обедать. Пришлось отложить разговор до вечера.

В столовой было много народу, и мы решили до обеда зайти в спортзал. К нам присоединились наши товарищи инструкторы, и мы все вместе вышли во двор.

Навстречу нам быстро шел какой-то майор. В глаза бросались рубцы, покрывавшие все его лицо, – следы сильного ожога. «Вот это бывалый летчик! Уж не майор ли Солдатенко?» – думал я, с уважением поглядывая на него.

Майор, мельком посмотрев на нас, ответил на приветствие.

Нас обогнал старший лейтенант. Мы слышали, как он сказал:

– Товарищ майор, вас срочно вызывают по телефону из штаба ВВС.

– Отлично, а я уже собрался позвонить туда. На обожженном лице майора мелькнула довольная улыбка. Он зашагал еще быстрее.

– А ну, Петро, спроси, кто это? Не командир ли части? Петр решительно подошел к старшему лейтенанту:

– Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант?

– Что вам нужно, товарищ лейтенант?

– Кто этот майор?

– А вы не знаете? Это майор Солдатенко, командир полка. Летчики его полка хорошо дрались под Сталинградом. – И, словно прочитав наши мысли, добавил: – С таким командиром в огонь и в воду пойдешь. Ну, ребята, мне некогда, спешу!

И он тоже быстро ушел.

– Эх, упустили момент… – с досадой сказал Леня.

– А не подождать ли майора?

– Да как-то неудобно.

Вечером некоторым летчикам и техникам, в том числе нам восьмерым, было приказано собраться в большом зале.

И когда все уже были в сборе, вошел майор Солдатенко. Он рассказал нам о напряженных воздушных боях под Сталинградом.

– Летчики нашего полка вступали в бой с любым количеством немецких самолетов, – говорил Солдатенко, – не щадя жизни, прикрывали наши войска и город от налетов. Многие погибли. Мужественные защитники Сталинграда будут вечно жить в нашей памяти… А теперь мне приказано пополнить полк. И вы, товарищи, уже, вероятно, догадались, что зачислены в вверенную мне авиачасть? – И он добавил: – Я убежден, что вы отомстите за товарищей, павших смертью храбрых во имя нашей Родины!

Если бы майор Солдатенко приказал нам немедленно вылететь на фронт, мы бы большего и не желали. Но он сказал:

– Завтра мы отправляемся на аэродром в район Горького, там переучимся на новых самолетах «ЛА-5».

Командир представил нам замполита полка, летчика майора Мельникова:

– Мы с замполитом летали по очереди. Когда я на земле – он в воздухе, когда он на земле – я в воздухе.

Познакомил он нас и с начальником штаба подполковником Белобородовым, старшим инженером полка Фрайнтом и будущими комэсками.

– Знаю: все вы рветесь в бой. И я вас хорошо понимаю, – продолжал майор Солдатенко. – Но прежде вам придется еще поучиться. Помните, враг коварен и силен! Освоим новые боевые самолеты – наши, отечественные, изучим тактику, еще глубже познакомимся с боевыми эпизодами. Сегодня у нас с вами, так сказать, состоялось знакомство в общих чертах. В работе вы все друг друга ближе узнаете. Вы уже распределены по эскадрильям, а когда слетаетесь, вам легче будет бить врага.

Командир предоставил слово замполиту, который кратко познакомил нас с историей полка. Наш 240-й истребительный авиаполк боевые действия начал 22 июня 1941 года, был на Ленинградском фронте, участвовал в прорыве блокады Ленинграда, с поставленными задачами справился отлично. Личный состав имеет ряд благодарностей от командования наземных войск и сопровождаемых бомбардировщиков. В июне 1942 года полк вошел в состав 8-й воздушной армии, воевал на Юго-Западном фронте. Летчики полка отважно сражались под Сталинградом, в основном прикрывая наземные войска и сопровождая штурмовиков.

Затем замполит сказал:

– Вы должны особенно бережно относиться к новой отечественной технике, всегда помня о самоотверженной работе нашего народа в тылу. И постараться глубоко изучить, освоить технику в наикратчайший срок. В начале нового, 1943 года мы должны влиться в боевую семью. Совместно с нашими войсками будем громить врага, приумножать боевые традиции полка.

Начальник штаба зачитывает приказ по полку о боевом расчете.

Леня Амелин попадает в первую эскадрилью, я – в третью, к комэску Гавришу. Петро Кучеренко назначен начальником ВСС – Воздушно-стрелковой службы.

Комэск Гавриш в 1933 году закончил наше Чугуевское училище и с тех пор работал инструктором в авиашколе. У него, как и у всех летчиков эскадрильи, боевого опыта не было – все мы необстрелянные.

Летчики разделены на боевые пары – на ведущих и ведомых. Я назначен ведомым командира звена младшего лейтенанта Ивана Габунии.

После небольшого перерыва нашу эскадрилью собрал комэск Гавриш.

– Семья у нас многонациональная, – сказал он, – белорус Гомолко, татарин Ислам Мубаракшин, грузин Иван Габуния, русские – Козлов, Мочалов, Пантелеев, Пуршев, украинцы – Кожедуб, Пузь и я. Познакомьтесь друг с другом.

Ко мне подошел Габуния. У него черные задумчивые глаза, тонкие красивые черты лица, походка легкая, ритмичная, в движениях чувствуется ловкость и сила. Синяя гимнастерка сидит на нем как-то особенно ладно.

Он крепко жмет мне руку:

– Ну, давай знакомиться, тезка! В Грузии нас, Иванов, зовут Вано. И ты так меня называй.

Он с яростью сжал кулаки, узнав, что мой родной край оккупирован врагом. Участливо расспросил о всех близких, рассказал о себе. Он был педагогом в Грузии, кончил аэроклуб, а в дни войны – летное училище, горячо любил авиацию.

С того вечера мы с Вано стали неразлучными друзьями.