Текст книги "Гость-краснобай на казенном пиру"

Автор книги: Иван Вазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

IV

Бал был в разгаре. В просторном зале, ярко освещенном множеством ламп и хрустальной люстрой, гремела музыка оркестра, танцевала группа дам в легких бальных туалетах, кто – с большим декольте, кто – с маленьким. Дамы грациозно кружились со своими кавалерами, облаченными в черные фраки; под мышкой левой руки каждый держал сложенный шапокляк. Как только эта группа перестала танцевать и отошла к стене, другие пары закружились и заскользили по гладкому блестящему паркету; в зале слышался легкий приятный шорох, издаваемый ножками, обутыми в атласные туфельки.

Танцевали кадриль-монстр.

Аврамов, стиснутый в толпе зрителей, не мог оторвать глаз от этого восхитительного зрелища, – ведь он впервые присутствовал на таком балу. Все здесь – и звуки музыки, и яркий свет, и дорогие разноцветные туалеты, и обнаженные плечи и шеи, и ароматы, и утонченные манеры, и грациозные движения дам и кавалеров – словом, весь этот столичный блеск взбудоражил его провинциальную душу. Все было для него так ново, все казалось ему таким блестящим, таким не болгарским, таким удивительным… Но вот он вспомнил слова Жоржа, сказанные вчера вечером, и горький пессимизм отравил ему все впечатление от бала. Он нахмурился и повернулся к Балтову.

– Ну, как? Нравится тебе? – с усмешкой спросил его приятель.

– Я тебе очень благодарен за то, что ты привел меня сюда – полюбоваться на бал в столице… Великолепное зрелище!.. И тем не менее твой Жорж был прав. Эта «культура» не годится для Болгарии…

Балтов взглянул на него насмешливо.

– Ты послушал его проповеди и заразился его идеями?

Аврамов серьезно посмотрел на него и ответил убежденным тоном:

– Да, заразился, когда увидел, что он прав… И все, что он говорит – правда… Каждый патриот должен разделять взгляды Жоржа и бороться со столь разорительными модами… Мы должны объявить беспощадную войну этой заразе.

– Ты глубоко заблуждаешься, Аврамов. Жорж говорит парадоксы; не слушай его… К тому же мы и не можем вернуться к старому.

– Все равно, новое мне не нравится.

– А ты поговори с Жоржем сегодня… Жаль, что его нет.

Этот разговор происходил во время краткого антракта между кадрилью-монстр и лансье. Но вот оркестр заиграл снова, и танцующие пары образовали с десяток каре… При всем своем дурном настроении Аврамов пришел в восторг от этого нового танца, во время которого дамы изящно делали реверансы. Когда танец окончился, разговор между нашими приятелями возобновился.

– Обезьянничанье, болгарское обезьянничанье, вот и все. Правильно говорил Жорж, – сказал Аврамов.

– А ты с ним и сегодня виделся? – спросил Балтов.

– Нет, но вчера вечером, после того, как ты ушел, мы еще долго говорили и о софийских чиновниках и о балах… И я теперь своими глазами вижу все то, о чем он мне рассказывал… Ах да, вспомнил – я сегодня видел Жоржа после обеда; он тогда шел на чьи-то похороны.

– Да, скончался Рачев… Они с Жоржем были большие приятели, друзья детства.

Тут дирижер танцев подал знак оркестру. Снова зазвучала музыка.

По гладкому полу вихрем закружились черные фраки и полувоздушные шелковые платья.

– Это вальс, его танцуют самые искусные танцоры, – шепнул Балтов Аврамову менторским тоном.

– И много других танцев еще будет?

Балтов вынул из наружного кармана сюртука зеленую бумажку.

– После вальса будет котильон, и на этом программа закончится.

– А что такое котильон? – полюбопытствовал Аврамов.

Балтов описал ему этот танец.

– Ордена и подарки для котильона привезены из Вены, – закончил он свои объяснения.

– А ты почему не танцуешь до сих пор?

– Котильон буду танцевать… Видишь вон ту барышню в голубом платье? Я ее пригласил на котильон.

Но тут Аврамов сильно толкнул его локтем и, устремив глаза на дверь, воскликнул:

– Смотри, смотри!

– Что такое?

В зал входила богато разряженная дама под руку с кавалером, грудь которого была украшена трехцветной лентой.

За ними следовал высокий, элегантный господин во фраке, белом галстуке и перчатках. То был Жорж.

Не успел Аврамов оправиться от изумления при виде Жоржа в этом месте и в этом наряде, как Жорж заметил приятелей и бросился к ним.

– А, и вы здесь? Очень хорошо! Прекрасно, прекрасно. А я нынче, знаете, опоздал, хоть и по уважительной причине… Но все-таки мы с женой поспели… А что, Балтов, котильон еще не танцевали?

– Будут танцевать сейчас, после вальса.

– Слава богу, – радостно и быстро проговорил Жорж, – а то я чуть было не оказался обманщиком: ведь я еще в прошлую субботу, на вечеринке, пригласил на сегодняшний котильон госпожу N. Ну вот, надо мне пойти с ней поздороваться, – пусть убедится, что я сдержал свое слово.

И, легко подлетев к одной декольтированной даме, Жорж низко поклонился ей.

V

Аврамов потянул Балтова за рукав, и они пошли в буфет. Там Аврамов отвел приятеля в уголок.

– Объясни мне ради бога, что это такое? Я ничего понять не могу, – воскликнул он, в недоумении разводя руками.

Балтов угадал, чем смущен его приятель.

– Ты удивляешься, что Жорж здесь? – спросил он, спокойно улыбаясь.

– Что он за странный человек? Вчера вечером возмущался этим обезьянничаньем, этой комедией, а сейчас сам принимает в ней участие. Значит, он забыл свои собственные слова; как говорится: «лука не ел, луком не пахнет». Только что он похоронил своего лучшего друга, а сейчас идет танцевать котильон… Согласись, что это безобразие, бесхарактерность. Я одному удивляюсь: как можешь ты дружить с подобной личностью?

– Ты не прав, Жорж хороший человек.

Лицо у Аврамова покраснело от негодования:

– Ты смеешься? Вот сейчас я вспомнил, как он вчера заискивал перед этим Даскаровым! А еще говорил, что он в оппозиции!

– Слушай, Аврамов, ты действительно провинциал с головы до ног, настоящий провинциал. Под первым впечатлением составишь себе окончательное мнение о ком-нибудь, а потом падаешь с облаков на землю, удивляешься и ахаешь… Жорж – хороший человек, говорю тебе, его нельзя назвать низким или бессовестным, и он ничем не хуже других хороших людей… Только он поумнее и посмекалистее многих… В душе Жорж действительно оппозиционер, но он не лезет на стену и не бросается со скалы. Какая польза от подобных безумств? Несколько угодливых фраз, сказанных Жоржем Даскарову или своему начальнику, ничего ему не стоят, но они – крепкий щит, которым Жорж защищает свое положение, свой дом, свою жену, свой покой… Геометрическая прямолинейность быстро выбрасывает человека на улицу… Лавированье между подводными камнями – вот в чем житейская философия. Ты говоришь, Жорж нападает на чиновников? И как еще! А ведь Жорж сам не маленький чиновник, и, надо тебе сказать, служит он с тех пор, как в Болгарии раздался первый выстрел русской пушки… и служит по-настоящему. У него уже два ордена, и он представлен к третьему. Он служил при всех правительствах, и все правительства считали его своим человеком… По его мнению, он принесет родине больше пользы, состоя на службе, чем если допустит, чтобы его уволили, и останется не у дел. И все свое поведение он сообразует с этим практическим принципом… Что пользы лезть на рожон, донкихотствовать, дожидаясь, пока тебя раздавят, а потом корчить страдальческие гримасы, скулить, засыпать газеты телеграммами – словом, всячески мутить воду, чтобы поправить свои дела? Право же, это глупо… А ты слышал про Аврамова, архивариуса? Сегодня его отчислили!

– Как? А Жорж его так расхваливал!

– Да, отчислили, чтобы освободить место для кого-то из даскаровских родственников. Его погубили интриги Даскарова. Жорж восхищался Аврамовым, но не посмел, – в этом я убежден, – стать на защиту сослуживца, зная, что все равно не спасет его, раз уж министр решил его уволить. Аврамов, знаешь ли, немножко остер на язык, а по характеру – полная противоположность Жоржу. Зачем же рисковать собой? Сам знаешь: «Своя рубашка ближе к телу»… Но Жорж искренно и глубоко скорбит за Аврамова… Мы с ним сегодня виделись.

– Скорбит? – с насмешкой проговорил Аврамов. – Вот так же он скорбит и о своем друге, которого хоронил сегодня… от великой скорби не мог забыть про котильон… Оставь меня, Балтов!

И Аврамов с отвращением отвернулся, словно стараясь не видеть что-то неприятное.

Балтов подождал, пока он снова не повернулся к нему лицом, и продолжал:

– И нечего удивляться его поведению; оно в духе его житейской философии… Что пользы досадовать и огорчаться, сетуя на непоправимое зло? Аврамова, сослуживца его, уволили; Рачева, друга его, сегодня похоронили… Но Жорж выполнил свой нравственный долг: Аврамова он пожалел в душе, Рачева проводил в последний путь. А сейчас он выполняет свой долг по отношению к жизни: ест, пьет, работает, танцует, ибо из подобных противоположностей состоят все звенья в цепи человеческой жизни… Жизнь коротка, почему же нам не пользоваться ею?

Аврамов смотрел на приятеля со все возрастающим изумлением; он не мог понять, серьезно ли говорит Балтов, стараясь оправдать в его глазах поведение Жоржа, или же смеется над ним? Глаза у Балтова сейчас, как всегда, смотрели спокойно и насмешливо. Это раздражало Аврамова, и он сказал язвительным тоном:

– А чем ты объяснишь, что этот Жорж вчера обливал грязью и Австрию, и немцев, и моды, а сегодня тащит на бал свою жену, разодетую, как герцогиня, в немецкие тряпки, а сам тоже расфрантился, напялил фрак и шапокляк? Ругает иностранную эксплуатацию, а сам поддерживает ее!.. Где же тут логика?

– Все это очень просто, – ответил Балтов. – Он говорит правду и, как любой человек с сердцем, возмущается злом, но живет, как все люди. Ведь он не может переделать мир… Бери его таким, каков он есть. Кто против общества, тот от него бежит в горы. А Жорж не чудак и не дикарь. Он любит пожить, он эпикуреец и хочет пользоваться всеми развлечениями, какие ему предоставляет общество… Волей-неволей мы подчиняемся законам, мы выносим гнет тирании, мы опустошаем свои кошельки, тратясь на дрянные австрийские товары и всякий мусор, но зато сохраняем за собой право ругательски ругать и все это, и немцев, и моды, и общество… Чего ты хочешь? Ведь Жорж обитает в столице, а будучи столичным жителем, он и живет по-столичному. Здесь его среда, его атмосфера. Что же ему делать? Коли на то пошло, твой покорный слуга – птица того же полета.

– Да, но ты, Балтов, не проповедуешь в «Красном раке», ты по крайней мере последователен.

Балтов пристально посмотрел на приятеля, положил ему руки на плечи и сказал:

– И он последователен, говорю тебе – он поступает так, как поступает весь свет, и не отделяет себя от толпы. Он придерживается здоровых принципов: оппозиционерствует, когда возможно; ломает шапку перед кем следует; прикидывается слепым дурачком, когда это разумно; ругает Австрию потому, что все болгары ее ненавидят; с жаром разглагольствует против мод, потому что это в моде; следует моде по той же причине… Словом, скажу тебе, что Жорж – это человек девятнадцатого века. Он болгарский оппортунист – со всеми хорош, всем приятен, всегда доволен. Коротко говоря, это очень умный и обаятельный человек!..

Аврамов, пораженный, пристально вглядывался в лицо Балтова. Но он не видел в этом лице ни насмешки, ни негодования – оно неизменно носило свою ехидно-спокойную маску. Возможно ли, думал Аврамов, что Балтов и правда находит естественным, правильным и даже достойным уважения образ действий Жоржа, этого непонятного, бесцветного и беспринципного человека?

– А как его фамилия, этого Жоржа? – спросил Аврамов. – Я хочу ее запомнить.

– Я же познакомил нас вчера вечером!

– Да, но он не назвал себя, а сразу заговорил о чем-то другом, болтун, и я так и не узнал его фамилии. А потом ты все время называл его просто Жоржем… Так как же его имя, этого ловкача чиновника?

– Имя ему легион! – с усмешкой проговорил Балтов.

И он перешел в бальный зал, где уже звучала музыка котильона, оставив в буфете своего приятеля, погруженного в глубокое раздумье.