355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иван Шевцов » Набат » Текст книги (страница 2)
Набат
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 13:44

Текст книги "Набат"


Автор книги: Иван Шевцов


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава вторая

Подполковник Бойченков Дмитрий Иванович, как и многие сотрудники органов государственной безопасности, в то суровое военное время редко ночевал дома. В его рабочем кабинете в доме номер два на площади Дзержинского стоял кожаный диван с высокой спинкой, к которой была приделана застекленная полка для книг. Она не пустовала: Бойченков любил читать, и, пожалуй, не было случая, чтоб он перед сном не прочитал сотню, а иногда и больше страниц. Разные книги стояли на полке за узорчатым зеркальным стеклом: русская и зарубежная классика, два сборника Ленина и Сталина, учебник политэкономии, томик Тимирязева, томик Вильямса, сборник статей Белинского, «История Государства Российского» Карамзина.

В большом, вделанном в стену шкафу висели военный китель и штатский костюм, шинель и пальто. Там же лежали подушка, простыни, одеяла, полотенца.

Двадцатишестилетний подполковник занимал довольно высокий и ответственный пост в Министерстве государственной безопасности. Подчиненные ему чекисты-разведчики действовали в тылу немецких войск на оккупированной Гитлером территории.

В этот день Бойченков лег спать тоже в своем кабинете в третьем часу ночи. Собственно, это было уже утро: над притихшей Москвой струился розовый рассвет. Перед тем как лечь на пузатый, неудобный для сна диван, Бойченков снял с полки томик Чернышевского, зачитался. Особо понравившиеся места подчеркивал красным карандашом, чтоб затем выписать их в толстую в черном переплете тетрадь. Двумя жирными линиями и восклицательным знаком на полях отметил такие строки: "Народность, как знамя, как боевой крик… окружается ореолом, когда народ борется за независимость, когда свергает иноземное иго". "Русский народ уже показал себя, на что он способен; он уже много сделал, и это несмотря на цепи, в которые были закованы его руки; факт странный, но верный, как верно и то, что другие народы потратили целые века и ничего не сделали, несмотря на полную свободу… Он двигался и заявил себя в блиндажах Севастополя и на его стенах. Разве слабые народы дерутся так?.. Во имя любви к русскому народу я готов принести огромную жертву".

Отложил книгу, задумался. Во имя любимой родины люди наши сейчас на огромном фронте и во вражеском тылу ежедневно, ежечасно приносят невиданные жертвы, проявляя легендарный героизм.

И снова мысли Бойченкова возвращались к тому, что тревожило его весь вчерашний день и сейчас отдается все нарастающим волнением: от Разина нет никаких вестей. Прошлой ночью разведывательная группа Егора Разина была сброшена на парашютах на территории оккупированной Белоруссии, недалеко от Бреста. Днем Разин должен был передать первую радиограмму о прибытии на место. Разин молчит. Почему? Сколько всяких мыслей, предположений приходит на ум: попали в засаду, вышла из строя рация, погиб во время приземления (или боя) радист. Да мало ли что могло случиться. Из отряда Орловского сообщают, что Кирилл Прокофьевич уже поправился и его можно эвакуировать на Большую землю. Просят выслать самолет. Кирилл Прокофьевич Орловский – командир разведывательно-диверсионного отряда, действующего на территории Барановической области, еще зимой, во время нападения чекистов на гитлеровского гаулейтера был тяжело ранен и все эти пять месяцев находился в партизанском госпитале, где ему ампутировали правую руку, а также кисть левой.

Бойченков вспоминает командиров отрядов и групп, действующих в тылу врага. У Юдичева дела идут успешно, Ботев просит прислать питание для рации. А на очереди – отправка в район польского города Беловира группы Алексея Гурьяна с очень ответственным заданием. Впрочем, слово "ответственное" всегда коробит Бойченкова: как будто можно посылать в логово врага своих людей с безответственным или не очень ответственным заданием. Сначала предполагалось послать в Польшу Разина, который в годы своей юности участвовал в легендарных операциях бесстрашного Камо. Но группа Разина состояла из девяти человек, а в район Беловира требовалось всего четыре человека, притом один из них должен быть поляк, хорошо знающий Беловир и его окрестности. Группа же Разина состояла в основном из москвичей, плюс два испанца. Тогда выбор пал на Алексея Гурьяна, всего месяц тому назад возвратившегося из-под Львова после ранения. Сейчас Алексей отдыхал в Москве и уже тяготился бездействием, не однажды звонил Бойченкову, напоминая о себе, но тот всякий раз говорил: "Не спеши, набирайся сил, окрепни. Как нога?" (Гурьян подо Львовом был ранен в ногу.) "Отлично, Дмитрий Иванович, как ни в чем не бывало!" – отвечал Алексей.

И вот настал его черед.

Вчера Бойченков вместе с Гурьяном ездил в сосновый бор, где теперь располагались отряды. У подполковника были кое-какие вопросы, которые желательно было выяснить на месте. Речь шла о дисциплине в отряде Куприянова. Заодно Бойченков решил познакомить Гурьяна с его будущими подчиненными – радистом Николаем Софоновым, снайпером Аркадием Кудрявцевым и польским гражданином Адамом Куницким. Куницкого в отряде не застал. Куницкий накануне получил увольнение в Москву и должен был возвратиться в отряд после полудня. Гурьян познакомился с радистом и снайпером и остался дожидаться поляка, а Бойченкову пришлось разговаривать с командиром. Высокий добродушный полковник пограничных войск, уже пожилой, с усталым серым лицом и воспаленными глазами признал, что с дисциплиной в отряде Куприянова не все благополучно. Перед отправкой в тыл ребята, мол, хотят "повеселиться", потому что там, за линией фронта не до веселья будет. Объяснения полковника показались не очень убедительными.

– Но ведь другие отряды тоже не для свадебных прогулок готовятся, – сказал Бойченков. – Помните, какая дисциплина была в отряде Кирилла Орловского?

– Дмитрий Иванович, все это верно, – Тихонов вздохнул.

Бойченков протянул полковнику руку и направился к машине. Это было вчера.

Бойченков встал с постели, подошел к письменному столу, открыл толстую черную тетрадь. Вчитался в последние записи:

"Огромна наша мать Россия!.. Изобилие средств ее уже дорого стоит многим народам, посягавшим на ее честь и существование, но не знают еще они всех слоев лавы, покоящейся на дне ее… Россия еще не поднималась во весь исполинский рост свой, и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь поднимется. Денис Давыдов".

Что-то могучее, горделивое дохнуло от этих строк. Радостная, почти восторженная улыбка осветила молодое лицо. Подумалось: "Поднялась Россия во весь свой исполинский рост. Поднялась!.."

Засыпал Бойченков с книгой в руках. А в семь утра его разбудил телефонный звонок, – от Егора Разина получена первая радиограмма: приземлились благополучно, приступаем к выполнению задания.

И словно тяжелый камень сбросил с сердца. Он считал, что момент приземления на парашютах самый ответственный, ибо здесь люди, в сущности беспомощные, подвергают себя серьезному риску.

Адама Куницкого он вызвал к одиннадцати часам, майора Гурьяна к десяти тридцати. Алексей начал войну на рассвете двадцать второго июня сорок первого года в должности начальника заставы. Потом уже дважды побывал за линией фронта с особым заданием. Бойченков любил Гурьяна как брата, ценил в нем качества прирожденного разведчика, восхищался его беззаветной храбростью. Они были одногодки, но живой, подвижный Бойченков казался моложе седовласого, коренастого крепыша Гурьяна.

Войдя в кабинет своего начальника, Алексей, прежде чем поздороваться, спросил:

– От Разина есть?..

– Да, получена радиограмма. Все в порядке. Здравствуй, Алеша. Как самочувствие? Со своими ребятами встречался? Ты присаживайся.

Бойченков одет в штатский серый костюм, как всегда чисто побрит, пострижен, темные волосы аккуратно уложены на боковой пробор. Следит за своей внешностью, – в который раз отмечал про себя Гурьян. Сам он был одет тоже в штатский костюм, который плохо, как-то неуклюже сидел на его крепкой и нескладной фигуре.

– Самочувствие хорошее, с ребятами встречался.

– Ну и как ты находишь? – по своему обыкновению растягивая слова, но стремительно спросил Бойченков, подойдя к окну, возле которого стоял Гурьян и хмуро смотрел на площадь Дзержинского. Алексей обернулся, ответил не спеша:

– А что ребята – Кудрявцева я знаю так же, как и ты. С ним можно хоть в ставку Гитлера. Софонов тоже вполне подходит… – Он сделал выразительную паузу и снова посмотрел на залитую солнцем площадь, через которую, громыхая на стыках, бежал вниз, на Театральный проезд трамвай № 23.

– Ну, а Куницкий?.. – не выдержал Бойченков с некоторым беспокойством.

– Как тебе сказать? – не сразу заговорил Гурьян. – Не нравится он мне.

– Чем?

– Какой-то он… Ну как тебе сказать… интеллигент.

– Ну, знаешь ли – это не мотив. Ленин тоже был интеллигентом. И Дзержинский Феликс Эдмундович, даже стихи писал. Кстати, он ведь земляк Дзержинского – Адам Куницкий.

– А хоть бы и однофамилец: разве в этом дело?

– Что тебя смущает в Куницком?

– Понимаешь, Дмитрий Иванович, хлипкий он какой-то, слаб характером.

– Это другое дело. Но хлипкие бывают не только среди интеллигентов. А известна ли тебе такая сила, как священная ненависть? Всесокрушающая сила. А в нем, в Куницком, она есть, не может не быть, должна быть. Ты знаешь, Алеша, что гитлеровцы сгубили его мать, отца и сестру? Он один из всей семьи спасся. И он будет мстить, обязан мстить. Тут уже вступает в силу принцип: кровь за кровь.

Бойченков говорил, чеканя слова и напрягая кулаки. Тонкое бледнокожее лицо его побагровело, в голосе звучала глубокая убежденность. Кажется, он поколебал Гурьяна: Алексей отошел от окна, достал портсигар, попросил разрешения закурить. Бойченков кивнул, – сам он не курил. Алексей сел на диван, поймав на себе вопросительный взгляд подполковника. Как бы отвечая Бойченкову, проговорил в размышлении:

– Мм-да, "должен", "обязан"… Теоретически твои аргументы неотразимы… Но я, Дмитрий Иванович, привык больше полагаться на опыт.

– Неисправимый практик, – улыбнулся Бойченков и подошел к висящей на стене карте. – Пойми, Алеша, задание очень серьезное. Можно сказать – чрезвычайное. Вот посмотри. – Алексей стал рядом. – Польский город Беловир. А здесь, в лесу, в замке графа Кочубинского, расположилась засекреченная служба доктора Хасселя, который проводит какие-то эксперименты. Возможно, над людьми. И, надо полагать, в военных целях. Несомненно, в военных. Хассель – врач-психиатр. И к тому же биолог. Имеет серьезные научные труды. Молодой, способный. Пользуется покровительством гитлеровской верхушки. Замок окружен сильной охраной. Что происходит в замке за колючей проволокой – мы не знаем. Это загадка, которую и требуется разгадать. Дело трудное, не скрою, да ты и сам понимаешь – рискованное. Но надо. Непременно. Думаю, что Куницкий поможет тебе. Он знает Беловир, учился на третьем курсе Варшавского университета, потом – два года в МГУ, и главное – биолог. Понимаешь? Владеет немецким и, конечно, польским. Нам его рекомендовал товарищ Серов.

– М-да, – снова задумчиво промычал Гурьян и почесал затылок. – Меня, конечно, меньше всего интересует, кто рекомендовал: Серов, Белов, Чернов или Рыжов.

– У нас нет выбора, Алексей.

– Я понимаю.

– Слушай дальше. Вот здесь, – Бойченков обвел большой овал тупым концом карандаша, – действует партизанский отряд "Пуля", который входит в состав бригады имени Яна Матейки. Здесь отряд "Грюнвальд", здесь – отряд "Звыченство". Между прочим, "Звыченство" состоит в основном из бывших советских военнослужащих, бежавших из плена, и командует им Павло Сидорчук. Но тебя должен интересовать отряд "Пуля", поскольку он ближе всего к Беловиру. Командует им тоже наш человек, бывший пограничник Ян Русский. Это его псевдоним. Настоящее имя Иван Слугарев. У нас есть радиосвязь со штабом бригады. Сбросим вас в расположении "Пули", в условленном месте в определенное время. Встретит вас сам Ян Русский и, возможно, представители из штаба бригады. Поживете среди партизан какое-то время, осмотритесь. Затем Ян Русский даст верного человека, который проведет вас в Беловир и свяжет с подпольщиками. Они вам окажут содействие.

Вошла секретарша, сказала, что прибыл Куницкий.

– Пусть зайдет минут через пять. А ты, Алеша, оставь нас наедине. – Бойченков дружески улыбнулся Гурьяну. – Я с тобой не прощаюсь. Потом зайдешь ко мне.

Адаму Куницкому шел двадцать пятый год. Долговязый, худой, с отпечатком скорби и смирения на вытянутом лице и манерами мягкой учтивости, он показался Бойченкову человеком, который уже побывал в когтях у жизни и сделал для себя определенные выводы. Дмитрий Иванович попросил Куницкого коротко рассказать о себе. Тот начал негромко и неторопливо, но довольно лаконично излагать свою еще не очень богатую биографию. Собственно, ничего нового, неизвестного Бойченкову он не сообщил.

– Вы хорошо знаете Беловир? – спросил подполковник, когда Куницкий закончил свой рассказ.

– Не могу сказать, чтоб хорошо, но и не плохо, – скромно ответил тот и пояснил: – Сам я варшавянин, а в Беловире жил мой дядя, и я много раз приезжал к нему во время летних каникул. Окрестности Беловира прекрасны.

– Леса, старинные замки?

– Да, леса богатые. Они принадлежали графу Кочубинскому. Так и называется лес – Графский.

– А сам граф где жил?

– В Беловире имел дворец и за городом имение на берегу озера.

– Вы там бывали? В загородном имении?

– Нет, конечно, в самом замке не был. Но поблизости как-то один раз приходилось,

– Вы ведь биолог? – после паузы спросил Бойченков.

– Да. Один из интереснейших разделов науки. – Глаза Куницкого загорелись.

– Вы правы: биология перспективная наука, – согласился Бойченков.

– С большим будущим, – оживленно подхватил Куницкий. – Интереснейший предмет.

– Я немножко знаком, – кивнул Бойченков. – Изучал в Сельскохозяйственной академии.

– Вы аграрий по образованию? – откровенно удивился Куницкий.

– Да, представьте себе. Работал секретарем райкома партии и заочно учился в сельхозакадемии. А война видите куда меня забросила. Далеко не по профилю. Верно?

– Мм-да, – покачал тяжелой головой Куницкий.

– Война нам диктует, приказывает. И мы не вправе противиться ее воле. Всеми нами командует его величество Долг. Думаю, что и вы находитесь здесь, вот в этом доме, по велению долга. Я не ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь, – ответил Куницкий поспешно.

– А кончится война, и мы с вами займемся каждый своим профилем: вы биологией, я сельским хозяйством. Буду ждать помощи от вас. Работы будет у нас уйма. Сельское хозяйство разорено войной. Так что нам с вами придется, засучив рукава… А пока будем заниматься тем, чего требует от нас долг. Кстати, ваш дядя чем занимается?

– Он домовладелец. В Беловире есть улица, которая так и называется – улица Куницкого.

– Вот даже как? – Об этом Бойченков не знал. – И где ж он сейчас, ваш дядя?

– Ему удалось бежать на Запад. Куда именно, не знаю.

– У вас есть в Беловире другие родственники?

– Нет.

– А знакомые?

– Были… Но не близкие.

– Как у вас с тренировочными прыжками с парашютом?

– Прыгал дважды.

– Удачно?

– Как видите – цел и невредим.

Куницкого удивляет манера подполковника вести беседу: он как бы сам себя перебивает, уводит неожиданно разговор в сторону и затем снова к нему возвращается. И, словно в подтверждение такой мысли, Бойченков спрашивает:

– Вы когда последний раз были в Беловире?

– Летом сорокового.

– За три года много воды утекло. Ваши беловирские знакомые, если встретят на улице, пожалуй, не узнают.

Бойченков смотрит на пего пытливо, изучающе.

Куницкий понимает, куда клонится разговор и к чему сказана последняя фраза. Ждал, что за ней последует главное, то, ради чего его из университета перевели в отряд особого назначения. По его просьбе. Ответил, изобразив нечто вроде неловкой улыбки.

– Думаю, что не узнают.

Куницкий иногда тушевался, тогда он начинал заикаться.

– Хотите побывать на родине?

– Я давно жду этого дня. – Куницкий поежился, отчего неуклюжие плечи его перекосились. Продолжал, глядя на Бойченкова: – Когда начала формироваться дивизия имени Костюшко, я в числе первых обратился с просьбой. Но мне предложили к вам, и я согласился.

– Может, за это время вы передумали? Дело добровольное.

– Нет. Я твердо решил. У меня с фашистами крупные счеты.

Длинные тонкие пальцы Куницкого беспокойно шевелились, не находя себе места. Бойченков обратил внимание на черные ободки под ногтями. Неряшливость не понравилась. Да и одежда на Куницком не отличалась опрятностью: густо засаленный воротник гимнастерки с грязным подворотничком, пятна на брюках – все это, по мнению Бойченкова, характеризовало Куницкого не с лучшей стороны и не свидетельствовало об интеллигентности. Он думал: что ж все-таки не понравилось в нем Гурьяну? Запущенный внешний вид? Или странная изменчивость в глазах, какие-то резкие переходы от скорбного смирения и мягкой учтивости до преувеличенной самоуверенности, этакого жестокого блеска мести в глазах? Что-то было нетвердое, неустановившееся в его характере и даже в голосе.

– Вы представляете себе всю сложность и опасность работы в подполье? – спросил Бойченков.

– Да, конечно. – Куницкий приосанился. – Опасность меня не страшит. Я знаю, под Беловиром, как и во всей Польше, действуют партизанские отряды. Мои земляки. Чем я хуже их?

– Вам предстоит работать в более сложных условиях, чем партизанские. Придется ежеминутно рисковать… жизнью.

– Я готов. Я дал себе клятву с лихвой отплатить за смерть моих родных, за муки народа моего.

– Хорошо, товарищ Куницкий, будем считать вопрос решенным. – Бойченков встал. Поднялся и Куницкий.

– Вы сидите, сидите. Нам нужно будет договориться по поводу вашей биографии. Новой, не настоящей. Нужно сочинить о вас легенду, о вашем происхождении. С командиром группы познакомились?

– Да, мы разговаривали.

– Алексей – опытный разведчик… Ну, а что касается задания, то вы получите на месте, в районе Беловира.

…В самолете шесть человек: пилот, штурман и четверо пассажиров. Коротка летняя ночь – темного времени едва-едва хватает на «туда и обратно». Это для экипажа. Пассажирам нужно только «туда».

Москва осталась позади. Молчат пассажиры. Даже Коля Софонов, уж на что говорун, и тот притих, сидит, обняв свою рацию, будто боится, что ее здесь украдут. Рядом с ним чернявый, сильно смахивающий на турка Аркадий Кудрявцев зажал между колен карабин и, кажется, дремлет. Но это только видимость, его никакими снотворными не усыпишь: выспался перед отлетом на двое суток вперед. Карабин у него не простой, особенный: с оптическим прицелом и глушителем звука. Это наша новинка. Стреляет почти бесшумно. Так, легкий щелчок. Аркадий рассчитывает славно "поработать" с такой штукой. За линию фронта он летит во второй раз. Правда, предыдущее задание было намного проще, да и действовать приходилось на родной, советской земле. Но он спокоен и как всегда собран.

Коля Софонов летит впервые. Волнуется и всячески пытается скрыть свое волнение. От товарищей и от самого себя. Больше всего его беспокоит перелет линии фронта и приземление.

Напротив них по правому борту Гурьян и Куницкий. Алексей спокоен и даже как будто беспечен. Слишком будничный у него вид. Он знает, что нервы ребят – натянутые струны. А это нехорошо: нервы надо беречь, – спокойствие, выдержка и хладнокровие – лучший помощник в самой сложной ситуации. Взвинченный человек не способен к быстрой и точной реакции и правильному решению, – как правило, он теряется. И Гурьян хочет разрядить атмосферу. Говорит:

– Аркадий, расскажи нам, что ты там видишь?

– Где? – лениво отозвался Кудрявцев, не меняя позы, лишь приоткрыв один глаз.

– Во сне.

– Приснилось мне, будто Коля наш рацию в самолете забыл. – Кудрявцев выпрямился, открыл озорные восточные глаза. – Приземлились, а рации нет.

– Ну и что ж мы делали? Без рации как же? – интересуется Алексей.

– Приказал ты ему найти рацию.

– Где? – всерьез спросил Софонов. – Самолет же улетел.

– А где хочешь, – ответил Кудрявцев. – Потом, такое только в снах бывает, оказалось, ты ее дома у тещи оставил.

– Врешь. Нет у меня тещи, я ж еще хлопец. – И вдруг спохватился: – Това-а-ри-щи!.. Мы ж над нашей деревней будем пролетать. Честное пионерское.

– Может, приземлимся на полчасика, чайку попьем? – опять Кудрявцев.

– У них чай не пьют, у них самогонка, – улыбается Гурьян.

– Еще лучше: больше можно выпить, – подтрунивает Кудрявцев и продолжает: – А как деревня называется?

– Окоемово. Недалеко от Америки.

– От какой Америки? От США или от Латинской? – интересуется Гурьян.

– Деревня так называется: Америка, – всерьез отвечает Софонов и для пущей убедительности клянется: – Вот истинный бог – так и называется: деревня Америка. Честное пионерское. Пойдите к штурману, посмотрите на карте.

– Это где ж такая? – похоже, что Кудрявцев поверил.

– Недалеко от Левков, – серьезно отвечает Софонов.

– А Левки – это что, город?

– Нет, зачем, тоже деревня. Ты разве не слышал? И не читал? Стихи Янки Купалы не читал? Там под каждым стишком написано: "Оршанщина, Левки, такой-то год". Дача у него там – в Левках, на берегу Днепра. А места, скажу я вам, – закачаешься. Нигде на свете такой красоты не найдешь. Когда я пионером был – ходили в гости к Купале всей школой.

– В каком же это месте? Город поблизости какой? – интересуется командир.

– Как какой? Самый настоящий. Ну – Орша. Это недалеко, верст двадцать. Мы туда на базар ездили.

Куницкий не прислушивался к пустому, как считал он, разговору и все это время в молчаливом напряжении смотрел в иллюминатор. Самолет качнуло, и Куницкий первым оповестил:

– Внизу стреляют зенитки. Видны вспышки.

– Значит, перелетаем линию фронта, – так же просто сказал Гурьян и добавил: – Только и всего.

"Странные люди, удивительные, – думает Куницкий. – По самолету бьют зенитки, в любую секунду можем полететь вниз тормашками, а они про какую-то дурацкую деревню Америку разговор ведут, шуточки шутят. Им не страшно. Или делают вид, что не страшно". Он поднимает руку и трогает вытяжную фалу парашюта. Просто так, машинально, от волнения. Пусть думают, что хотят, а он не стесняется спросить:

– А что, если попадут в самолет и самолет загорится? Мы будем прыгать?

– Будем. Обязательно. Прямо на голову фашистским зенитчикам, – отвечает за командира Кудрявцев.

Куницкий смотрит на него с досадой и робким укором и отворачивается к иллюминатору. Земля плюется в небо трассирующими пулями. Зенитный огонь набирает силу. А самолет, как на грех, еле тащится и скрипит, кажется, вот-вот развалится. Не самолет, а какая-то колымага.

Куницкий пожалел, что не остался в дивизии имени Костюшко, все-таки в пехоте не так опасно, – там можно в землю зарыться, в канаве залечь, за дерево, за бугорок спрятаться. Там если и попадет в тебя пуля или осколок – ну убьют или ранят. Это совсем не то, что падать с такой высоты в горящем гробу. А в общем – один черт, – лучше об этом не думать и не хоронить себя заживо. А мысли наседают, их не прогонишь. "Нет, не солдат я, и тем более не разведчик. Не гожусь я для героя. Каждому свое: я ученый. Глупо было уходить из университета с предпоследнего курса. Предложили. Но я мог отказаться".

Погасли зловещие вспышки на земле. Гурьян объявляет:

– Прошу внимания. На случай, если кто-нибудь из нас отобьется от группы. Нас должны встретить польские партизаны из отряда Яна Русского. Запомните пароль: "Из какого царства-государства, панове?" – спрашивают они. Наш отзыв: "Мы ангелы, дети Солнца. А вы?" Они отвечают: "Мы странники. Дети Луны". Давайте повторим и запомним. По-польски тоже. Переведи, Адам. И еще напоминаю: в Польше действуют подпольные группы и партизанские отряды разных политических окрасок, часто враждуют друг с другом. Кроме Гвардии Людовой, есть отряды Армии Крайовой, батальонов хлопских, НСЗ. Последние – народове силы збройне – это польские фашисты. К ним лучше не попадаться.

– Знаем, – отозвался Кудрявцев. – Лучше повтори еще раз по-польски пароль.

Пока заучивали пароль, из кабины вышел штурман, сообщил, что самолет приближается к цели и видны сигнальные костры. Гурьяна пригласил в кабину. Тот вернулся не сразу и чем-то обеспокоенный. Объясняться не стал. Дело в том, что горели костры не в одном, а в двух местах, примерно километрах в семи, а может, и того меньше друг от друга. По договоренности с партизанами костер должен гореть в одном месте. Второй костер настораживал.

– А может, они для большей надежности – продублировали на всякий случай, – высказал предположение летчик, но больше для успокоения Гурьяна.

Алексей не ухватился за такую мысль: он знал случаи, когда гитлеровцы устраивали ловушки нашим разведчикам, зажигая сигнальные огни. Перспектива угодить в когти врага не радовала. Самолет сделал большой круг над кострами. На северо-востоке наклевывалась заря. Летчики спешили.

– Что решил, командир? – спросил пилот Гурьяна. – На какие костры будете выходить?

– Не на какие, – ответил Гурьян довольно спокойно. – Давай в промежутке, промеж костров. А там, на земле, попробуем разобраться, которые из них свои.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю