Текст книги "На судьбу я не в обиде..."

Автор книги: Иван Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Кузнецов Иван Васильевич
На судьбу я не в обиде…

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ

Родился 7 января 1924 г. в деревне Коурчиха Шарьинского района Костромской области. Участник Великой Отечественной войны. Воевал на Западном, 3-м Белорусском и Забайкальском фронтах, участник штурма Кенигсберга, войну закончил в Порт-Артуре. В 1947 г. поступил, а в 1952 г. закончил отделение журналистики филологического факультета МГУ. Квалификация: литературный работник газеты, научный работник в области филологических наук, преподаватель вуза.

^{Ректор МГУ академик В.А. Садовничий вручает диплом заслуженного профессора}

Кандидат исторических наук (1955), доктор исторических наук (1970). Профессор (1972), заслуженный профессор Московского университета (1997).

Заведующий кафедрой истории отечественных средств массовой информации факультета журналистики (1985–2008).

Участник Великой Отечественной войны.

Награжден орденом Отечественной войны, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За победу над Японией» и др. Награжден Почетной грамотой Верховного Совета РСФСР (1980).

Область научных интересов: кандидатскую диссертацию защитил по истории большевистской печати в годы Первой мировой войны (1955), докторскую – по истории большевистской печати Москвы (1968).

Опубликовал более 150 книг, брошюр, учебных пособий, статей по истории отечественных средств массовой информации и публицистики, в том числе учебное пособие «История отечественной журналистики (1917–2000)» с грифом Министерства образования Российской Федерации (несколько раз переиздавалось, 4-е издание – в 2009 г.), двухтомник по московской большевистской (1968) и советской (1980) печати (в соавторстве с А.В. Шумаковым), двухтомник «Газетный мир Советского Союза» о центральной (1972), республиканских, краевых и областных газетах (1976) в соавторстве с Е.М. Фингеритом, «Публицистика русского зарубежья» в соавторстве с Е.В. Зелениной (1999); один из авторов учебника «Большевистская печать. Краткие очерки истории» (1962), книг «Москва за 50 лет Советской власти» (1968), «Многонациональная советская журналистика (1975), «Рабочая книга редактора районной газеты» (1988), «От книги до интернета. Журналистика и литература на рубеже нового тысячелетия» (2000), «Триста лет отечественной журналистики. 1702–2002» (2002) в соавторстве с Б.И. Есиным, «Журналисты XX века. Люди и судьбы» (2002) в соавторстве, «Три века московской журналистики» в соавторстве с Б.И. Есиным, «Газетный мир Московсого университета» в соавторстве с О.Д. Минаевой (2005) и др.

Подготовил свыше 35 кандидатов и пять докторов наук.

Из книг: Профессора Московского университета: Библиографический словарь. Т. 1. Изд-во МГУ, 2005. С. 680–681; Чернобаев АЛ. История России: Кто есть кто в изучении отечественной истории: Библиографический словарь. 2-е изд. Издательский центр Саратовского государственного социально-экономического университета; Летопись, 2000. С. 274.

ОТ ПРУССКИХ ДО МАНЬЧЖУРСКИХ РЕК

НЕЖИДАННЫЙ УСПЕХ

Самым дорогим для меня фильмом была и остается кинокомедия «Волга-Волга». И не только потому, что она одна из лучших в советском кинематографе, но и по сугубо личным мотивам. Всесоюзная олимпиада 1938 г., которой посвящен фильм, сыграла немаловажную роль в моей судьбе, в выборе журналистской профессии.

Нас, учеников сельской школы Горьковской области, в Москву телеграммой, естественно, не вызывали, но участие во Всесоюзном смотре художественной самодеятельности мы принимали самое активное. Помню, как мы, шестиклассники, готовясь к смотру, лихо отбивали чечетку, рисовали Чапаева, на боевом коне и с шашкой, сочиняли, как нам казалось, рассказы и стихотворения.

Что-то стихотворное решил сочинить и я. О чем? Помню свои долгие и бесплодные раздумья. Вдруг осенило: что, если рассказать, будто приснилось, что я на границе задержал диверсанта? И вот появились первые строчки:

 
Ах, какой замечательный сон,
Ну и сон замечательный был…
 

А дальше – граница, диверсант, которого я задержал, и уверенная концовка:

 
Буду так же я бить всех врагов
Не во сне, а уже наяву.
 

За это выступление удостоен был поездки на районный смотр, где, к неописуемой радости, мне присудили первую премию, выдали бесплатную путевку в детский санаторий на Волге под Нижним Новгородом, а написанное поместили в районной газете под названием «Сон».

После такого неожиданного успеха сотрудничество в районной «Шарьинской коммуне» вплоть до войны стало почти постоянным.

«АХ, ЕСЛИ БЫ НЕГАТИВЫ…»

22 июня. Мы с отцом в таком солнечном лесу, что, казалось, безоблачной будет вся жизнь. Но спустя год, в сентябре 1942, отца не стало». А тот день за далью лет не померк, хотя за прошедшие шестьдесят с лишним лет пережито было немало. Домой вернулись поздно. И вдруг: «Если бы вы знали, что случилось», – это промолвила встретившая нас сестра. «Неужели негативы разбила?», – только и спросил, не представляя ничего более ужасного: фотографировать я только-только учился и каждый негатив был особенно дорог.

«Ах, если бы негативы», – услышали в ответ.

«Ах, если бы негативы», – повторял я потом много, много раз.

От нее-то и узнали, что началась война.

С АВТОМАТОМ – ВСЕГДА ВПЕРЕДИ!

 
Хоть в разлуке мы четыре года,
А как будто не видались век,
Кажется, всю жизнь провел в походах
Я от прусских до маньчжурских рек.
 

Из «Письма матери»

Действительно мои фронтовые пути-дороги пролегли через Смоленск, Витебск, Вильнюс, Кенигсберг, позднее – Монголию и Манчжурию до Желтого моря, до Порт-Артура.

Призвали меня в августе 1942 г. Сначала был в военных лагерях под Костромой, затем в полковой школе под Кировом. В звании сержанта в метельную февральскую ночь 1943 г. выехали из Кирова на фронт. На небольшой станции за Торопцом высадили. Вечереет. Прибывших быстро определяют по частям: кого в минометчики, кого в саперы. Пока решал, куда пойти, все мои друзья направились в автоматчики. Уговорили и меня – с автоматом – всегда впереди!

Так я попал в батальон автоматчиков 124-й отдельной Краснознаменной стрелковой бригады.

Первая ночь вблизи фронта в полуразрушенном сарайчике запомнилась особенно.

АТАКИ У КУЛАГИНСКИХ ВЫСОТ

 
Нам вспомнятся в любую годовщину
Река Царевич, сорок третий год,
Смертельные бои за Духовщину,
Атаки у Кулагинских высот,
 

Именно эти высоты и река Царевич нас, прибывших на фронт одним эшелоном, разделили на живых и мертвых. У этих высот бои были особенно тяжелыми. Член Военного Совета нашей 39-й армии генерал В.Р. Бойко вспоминает: «С 17 августа начались упорные бои на правом берегу реки Царевич. Гитлеровцы упорно цеплялись за нее, как за ключевую позицию, прикрывавшую Духовщину. Сама по себе маленькая речонка не могла быть серьезным препятствием для наступающих войск. Больших усилий требовало преодоление широкой, до 1000–1200 метров, заболоченной поймы, в которой застревали тяжелые орудия и танки. Противник, имея траншеи на высоком берегу Царевича, держал под обстрелом каждую пядь поймы» (Бойко В.Р. С думой о Родине». Воениздат, 1982. С. 98).

Через тридцать лет, пишет генерал, ему довелось снова побывать в этих местах. «Хрустально чистая вода, – читаем в книге, – текла в извилистых берегах Царевича. Все было хорошо, но я повторял и повторял про себя слова поэта-смолянина Николая Рыленкова:

 
А рядом поле то,
Что кровью полито.
Где ком земли сырой
Дороже золота…» (Там же)
 

Поле это полито кровью и моих друзей. И хоть 39-я армия проявила подлинный героизм, полностью выполнить поставленную задачу не удалось. Не удалось взять сходу и Кулагинские высоты. Погибших в бригаде было много. Пал смертью храбрых и наш комбриг полковник Асланов.

После взятия Смоленска, преследуя противника, подошли к Витебску. Бои за город начались в июне. Но перед этими сражениями многое изменилось в моей фронтовой судьбе.

ВСТРЕЧА С ГЕНЕРАЛОМ БЕРЗАРИНЫМ

Перед витебской операцией наша бригада была расформирована. Некоторые из уцелевших, в том числе и я, попали в роту охраны 39-й армии. Оказалось, что в этой роте числились также члены армейского ансамбля. Не удержался, написал ддя ансамбля несколько песен и вскоре был включен в его коллектив. С конца 1944 г. участвовал в подготовке всех программ ансамбля: «И к нам на фронт пришла весна», «Грянем дружно победную песню», «Здравствуй, славный Порт-Артур» и др.

Однажды ансамбль пригласили с концертом на встречу командования армии с делегацией из подмосковной Балашихи. Они были нашими постоянными шефами, так как командующий армией генерал Берзарин являлся их земляком. Во время концерта прочитал тут же написанное приветствие членам делегации. За ужином генерал Берзарин вдруг усадил меня рядом, стал расспрашивать откуда я и давно ли пишу стихи, а потом пообещал: «Кончится война, заберу тебя в Балашиху, в Москву, ты должен учиться». Навсегда запомнились мне эти слова. И не только слова, но и задушевный тон и даже то, как по-отцовски он обнял меня на прощание сильной рукой.

Месяца через два Николая Эрастовича Берзарина назначили командующим 5-й ударной армии. В майские дни 1945 г. он стал первым советским комендантом Берлина. О его трагической гибели я узнал, уже находясь в Монголии.

Учиться в Москве я все-таки стал, поступив в 1947 г. на филологический факультет МГУ.

ИМЕННЫЕ ЧАСЫ

Весной 1944 г. наша армейская газета «Сын Родины» объявила конкурс на лучший рассказ, очерк, стихотворение, рисунок, карикатуру. Я тогда уже писал кое-что для армейского ансамбля и тоже решил включиться в поэтическое состязание. Дома у меня осталась малолетняя сестренка. Осенило: а если бы это была дочь, которая за время войны подросла, пошла в школу и написала мне письмо. Стихотворение под названием «Письмо» быстро было написано и отправлено в газету.

В книге «С думой о Родине» член Военного Совета Армии генерал В.Р. Бойко вспоминает: «У меня в памяти закрепился один солнечный день мая тысяча девятьсот сорок четвертого года. Он напоминает мне, что ни суровая обстановка, ни постоянная опасность не могли заглушить на фронте душевные переживания воинов, обеднить их чувства.

КП армии располагался в овраге под Лучиновкой. Когда была возможность, мы с командармом выделяли, обычно в обеденное время, несколько минут, чтобы прогуляться по лесной тропинке, обмениваясь разной информацией.

В тот раз мы заметили на пригорке группу штабных офицеров и подошли к ним. Один из офицеров держал в руке газету, видимо, что-то читал вслух и комментировал.

– О чем беседа? – спросил его Берзарин, когда мы поздоровались.

– Ведем разные разговоры, товарищ командующий, – неопределенно ответил офицер.

Но сразу же выяснилось, что предметом оживленной беседы было лирическое стихотворение, опубликованное в армейской газете еще в апреле. По раскрасневшимся лицам было нетрудно заметить, что оно вызвало у офицеров эмоции, далекие от фронтовой обстановки. Потому-то номер газеты двухнедельной давности продолжал ходить по рукам.

По времени этот эпизод совпал с завершением при редакции нашей газеты конкурса на лучший рассказ, очерк, стихотворение, рисунок, карикатуру. Военный Совет наградил именными часами лейтенанта А. Кирсанова за «Балладу о семи героях», старшего сержанта И. Кузнецова за стихотворение «Письмо», рядового В. Рогаля (впоследствии заслуженного художника РСФСР) за серию портретов гвардейцев – кавалеров орденов Славы; несколько участников конкурса были отмечены денежными премиями. В жюри конкурса поступило много стихов – больше сотни. Тяга к поэтическому творчеству, видимо, отвечала тогда душевному настроению воинов; но в этом сказывалось и влияние Александра Твардовского, тогдашнего специального корреспондента газеты нашего фронта “Красноармейская правда”» (Бойко В.Р. С думой о Родине. М: Воениздат, – С. 150–152).

Стихотворение «Письмо» – первая моя публикация в армейской газете. Потом я уже неоднократно бывал в редакции, где обещали нас познакомить с самим Александром Трифоновичем. К сожалению, такая встреча не состоялась.

НЕЗАБЫВАЕМОЕ

Май 1945-го. Восточная Пруссия. Эстрадный ансамбль 39-й армии готовит очередную программу «К нам на фронт пришла весна». Работаю над текстом музыкально-литературной композиции «Победа». Почти без правки записываю строки:

 
Светлый радостный май, ты явился ко мне
В первый раз в незнакомой чужой стороне.
Непривычно кругом черепица пестрит,
А душа от великой победы горит!
 

Одержаны поистине великие победы: повержены Тильзит, Инстербург, Кенигсберг! Спустя и почти 65 лет с душевым волнением вспоминаю все это.

В ансамбль я попал в 1944 г. И с тех пор принимал участие в подготовке всех программ ансамбля, писал стихотворные тексты, песни об армии и ее героях. Многие программы открывались песней о нашей 39-й армии, исполнявшейся всегда с большим воодушевлением:

 
Взвейся над ротами песня крылатая,
Да пролети над простором полей!
Крепни любимая, тридцать девятая,
Армия воинов-богатырей!
 

Вспоминаются некоторые любопытные эпизоды из деятельности ансамбля. Мы стремились выступать под девизом «Только у нас!» – свои тексты, своя музыка, свое необычное исполнение отдельных номеров. Так, одна из программ открывалась песней на слова В.И. Лебедева-Кумача «Кто сказал, что надо бросить песни на войне!». И вот, руководитель ансамбля перед началом концерта сажал среди бойцов басовитого шофера, который сразу же после нашего выхода на сцену поднимался и невозмутимо, громко произносил:

 
Не время песни распевать
В такой тяжелый час,
Когда свободу защищать
Зовет Отчизна нас!
Когда сраженья день за днем,
Когда из боя – в бой!
Фашистов полчища добьем,
Тогда – вопрос другой.
 

После чего мы все наперебой спрашивали: «Кто! Кто! Кто сказал, что надо бросить песни на войне!» И задорно и дружно начинали петь:

 
После боя сердце просит
Музыки вдвойне.
 

Исполняли песню на особом подъеме. Однажды такое начало концерта закончилось комично: на бедного шофера так зашикали, так энергично стали его урезонивать, что нашему руководителю пришлось под общий смех объясняться со зрителями.

Девятого апреля, за месяц до Победы, был взят Кенигсберг – цитадель фашистов в Восточной Пруссии. Удивительно: прошли всю Пруссию и не увидели ни единого немца – все укрылись за мощными фортами Кенигсберга. Зато когда Кенигсберг был взят, все дороги заполонили не только немцы, но и находившиеся у них в неволе поляки, французы и, конечно, русские, украинцы, белорусы. Никогда не забудутся эти дни, дни освобождения советских людей от фашистской каторги.

Не забудутся слезы радости спасшихся от неминуемой смерти, их страшные рассказы об изуверствах фашистов.

ЧЕРЕЗ МАНЬЧЖУРСКИЕ СОПКИ

С разгромом фашистской Германии ддя нашей 39-й армии война не закончилась: предстояло еще принять участие в разгроме милитаристской Японии. И вот мы едем на Восток. Стояла удивительно солнечная погода, на каждой, даже небольшой станции, эшелон окружали толпы безмерно счастливых людей. А мы ехали дальше и дальше, и все грандиознее представал перед нами образ ликующей России.

Запомнилась и Монголия, ее бескрайние знойные степи, яркие национальные праздники, на которые нас приглашали монгольские друзья, щедро угощая кумысом.

Наконец наступил день штурма Большого Хингана. Маньчжурские сопки запечатлелись особенно. Их безжизненные скалистые вершины напоминали пейзажи из астрономических книг выжженного солнцем Меркурия, перейти которые не представлялось возможным. В книге «Большой Хинган – Порт-Артур» генерал В.Р. Бойко замечает: «Вспоминая о форсировании Хинганского хребта, не могу не сказать, что этот подвиг советских воинов еще не нашел нужного отражения в советской литературе и искусстве. Уверен, что к нему мастера искусства еще будут возвращаться, как в наши дни возвращаются к альпийскому походу А.В. Суворова.

Наш армейский поэт И.В. Кузнецов в дни штурма хребта написал стихотворение, в котором есть такие строки:

 
Взметнулись сопки без конца,
Горбами небо подпирая,
Ни кустика, ни деревца
Нигде – от края и до края.
И взглядом по хребтам скользя,
Вели мы тихо разговоры:
"Любую крепость легче взять,
Чем перейти такие горы".
 

Горы 39-я перешла. Не было такой преграды, которая могла бы остановить ее боевой порыв и предотвратить разгром Квантунской армии. Эта мысль была положена в основу литературно-музыкального монтажа, подготовленного ансамблем песни и пляски армии по стихам И.В. Кузнецова. Как и стихи, он имел большой успех у солдат и офицеров» (Бойко В.Р. Большой Хинган – Порт-Артур. М: Воениздат, 1990. С. 84–85).

КИТАЕЦ С ПЕТУХОМ

После того как Большой Хинган остался позади, путь на Порт-Артур продолжали на поезде. Ехали на открытой платформе. Незабываемая дорога! По обе стороны железнодорожного полотна толпы ликующих китайцев с поднятым кверху большим пальцем и бесконечными радостными восклицаниями «Шанго!», звучавшими и по-русски – «Холосо!». Было отчего радоваться китайскому народу.

Запомнился такой эпизод. На одной из станций подошел к нашему вагону в каком-то тряпье совершенно изможденный китаец. Мы, не сговариваясь, дали ему знак подойти поближе. И тут же – белье, простыни, одеяло оказались в его руках. Китаец что-то стал быстро-быстро говорить и, сделав глубокий поклон, вдруг пустился бежать, прижимая к груди все, что ему дали. Вот он затерялся среди фанз, а мы все еще гадали, почему он так поспешно и так стремительно убежал. Вскоре, однако, все прояснилось. Неожиданно мы снова увидели этого китайца, еще стремительнее мчавшегося к нашему поезду с большой корзиной в руках. Состав начал уже трогаться, когда он наконец протянул нам эту корзину с живым петухом! «Ваня, (китайцев мы всех почему-то звали Ваня), – дружно закричали мы, – петух в хозяйстве еще пригодится!» – и возвратили ему корзину не только с петухом, но и еще с какими-то вещами. Потрясенный китаец, пока мы могли его видеть, стоял и кланялся, прижимая к груди корзину.

«РУЗКИЙ КАПИТАНА И ОФИЦЕРА»

С этих слов начинались висевшие на отдельных домах в Порт-Артуре приглашения. В этих приглашениях непременно говорилось: «Угощай бесплатна». Я лично ни один из таких домов не посетил, а вот в парикмахерских пришлось не раз наблюдать любопытные сцены. Однажды, едва мы вошли в парикмахерскую, китаец ловко, буквально вырвал из кресла наполовину постриженного клиента, любезно обратившись к нам: «Садись, капитана!» Мы сделали знак, чтобы он закончил стрижку, но все было бесполезно. «Его подождет», – непреклонно звучало в ответ.

Конечно, Порт-Артур запомнился, главным образом, не этим. К осени 1945 г. вышла книга А. Степанова «Порт-Артур», которую мы не просто читали, а изучали по ее страницам историю героической обороны города, часто посещая Электрический утес, могилу генерала Кондратенко и другие места, освященные мужеством русских солдат и матросов. Не раз посетили мы и Перепелиную гору, возвышающуюся над всем городом и бухтой. На ней высится памятник самураям: высоченная и толстостенная башня, воздвигнутая на металлических останках русских кораблей. Внутри нее винтовая лестница, а на самом верху балкон для кругового обозрения. «На внутренних стенах башни, – читаем в очерке А. Канторовича “На сопках Манчжурии", – точно так же, как в рейхстаге, оставлены бесчисленные росписи солдат. Когда они успели появиться – тысячи гордых и насмешливых по адресу самураев автографов? А лестница крута, стены высоки. Как это влез он так высоко, удивляемся мы, читая подпись: «Мы победили! Сержант Кузнецов».

^{Порт-Артур. С капитаном Латышевым у здания}

^{политотдела 39-й армии. Май 1946 г.}

Рядом с сержантом Кузнецовым «отметился» другой: «Берлин – Порт-Артур. Лейтенант Веселов». Лихо и, главное, точно расписался Веселов! И тут же: «Россия вечна! Красноармеец Пастухов» (Канторович А. На сопках Манчжурии // Журналисты на войне. Кн. вторая. Μ.: Воениздат, 1974. С. 366). Да, есть на стенах башни и мой автограф, а писали высоко, как образно заметил Маяковский, «держа и вздымая друг друга».

Особенно впечатляло посещение русского кладбища в Порт-Артуре. Изумляла идеальная ухоженность каждой могилы. Сторожем кладбища десятки лет был полковник царской армии, с почестями отправленный в 1945 г. в Москву.

НАКОНЕЦ-ТО ЖУРНАЛИСТИКА

МЫ БЫЛИ ПЕРВЫМИ

В Порт-Артуре меня взяли в армейскую газету «Во славу Родины». Сначала работал корректором, потом все чаще и чаще стал выступать со стихами и даже рассказами. День ото дня все настойчивее становилось желание стать журналистом.

^{За кормой – Порт-Артур. Плывем на Родину,}

^{во Владивосток. 28.04.1947}

Демобилизовавшись в 1947 г., проплыв от Порт-Артура Желтым и Японским морями мимо запомнившихся с детства Цусимских островов до Владивостока, проехав всю Россию, прибыл на родную Ветлугу. Мои школьные товарищи были уже студентами: учились в Костромском учительском институте. С важным видом они говорили о сессиях, лекциях, зачетах – и все это казалось мне таким недосягаемым… Но однажды, наслушавшись их рассказов об институте, я огорошил их, заявив, что поеду учиться в Москву и не куда-нибудь, а в Московский университет. Помню, как они уставились на меня и в один голос сказали: «Уж не думаешь ли ты туда поступить?» От них-то и узнал: в МГУ такой конкурс, что и мечтать попасть туда нечего. Хотя они и охладили изрядно мой пыл, но я тут же засел за учебники. Убедившись, что еще кое-что помню, рискнул направить документы в МГУ.

И произошло то, о чем я никогда не думал и не мечтал: видимо, учитывая, что я закончил школу с золотым аттестатом, через несколько недель мне сообщили, что я принят на филологический факультет МГУ без экзаменов! Если сказать, что моей радости не было предела, это все равно, что ничего не сказать. У меня не было слов, мне хотелось летать! И я помчался в Москву, в МГУ.

Здесь ждала двойная радость: мало того, что стал студентом университета, так еще на филфаке открыли отделение журналистики. Журналистское отделение отличалось тем, что почти все мы были фронтовиками, многие носили военную форму не только на первом, но даже на втором и третьем курсах. С невероятным азартом приступили мы к занятиям, с особым старанием записывая каждую лекцию Т.Н. Антропова, Е.С. Ухалова, А.Л. Мишуриса, И.А. Портянкина, М.С. Черепахова, КА. Ковалевского. Мы были первыми студентами, слушавшими лекции по американской литературе Я.Н. Засурского, ставшего потом на многие десятилетия бессменным деканом факультета журналистики. Мы были вообще первыми студентами-журналистами в МГУ!