Текст книги "Дело Ирины Гай"

Автор книги: Иван Кирий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Может, проходимец взвесил, что, если Гай упрется, то он может и ничего не получить.

Она стояла на своем.

– Пять тысяч и расписку.

Тогда он пошел в наступление:

– Мадам, я знаю, где работает ваш муж, и через полчаса буду у него...

– Но, поверьте, у меня и в самом деле нет такой суммы, – чуть не сквозь слезы проговорила она.

После долгих пререканий Гай все же согласилась на восемь тысяч, а он еще раз дал слово чести, что это в последний раз, что больше не побеспокоит ее.

Три тысячи рублей у нее были дома, сняла перед этим со сберкнижки собиралась купить наконец новую мебель. Гай отдала их, а остальное пообещала выдать через два месяца, хотя где их возьмет, не знала.

Вот эта история и толкнула ее на преступление, заставила запустить руку в государственную кассу. Шантажист приехал за деньгами ровно через два месяца. А первая же ревизия обнаружила недостачу, которую Гай не смогла скрыть, и, как говорят, час расплаты настал.

Евгений смолк, перевел взгляд на окно, за которым замелькали дачные домики в садах, линии электропередачи, стены новостроек, высокие краны над ними.

Начинался пригород. Поезд прибыл в Одессу.

4

Уже вечером, накупавшись в море и отдохнув с дороги, я спросил Евгения:

– Значит, в третий раз ты ей поверил?

– А ты знаешь – поверил, что наконец она рассказала всю правду.

– Ее, конечно, за растрату судили? И сколько же дали? – поинтересовался я.

– Нет, до суда еще далеко, – ответил Евгений.

Меня это удивило.

– Как так далеко?

– Вот так. Ведь следствие еще не закончилось. Именно по делу Гай я и приехал в Одессу. Надо все, что она мне рассказала, проверить, подтвердить свидетельскими показаниями людей, причастных к ее делу, документами. А может, и экспертизой, как это пришлось уже сделать в Киеве.

Я вопросительно посмотрел на Евгения: не говори, мол, загадками.

Он прошелся по комнате.

– Не понимаешь? Ну так слушай дальше, ведь на том, где я остановился, дело Ирины Гай не закончилось. Оно, собственно, еще продолжается.

...Рассказав свою историю с детьми, с одесситом-шантажистом и растратой государственных денег, Гай еще раз заверила меня, что это сущая правда, что она готова поклясться. Я попросил ее изложить свой рассказ на бумаге. Написала и подписалась, одновременно пояснив, что ее предыдущие показания ложные и она от них отказывается.

Как я уже сказал тебе – поверил Гай, но закон требует: проверить, подтвердить показания подследственного. Начал с того, что решил отправить Гай на гинекологическое обследование, которое бы засвидетельствовало рожала она детей или нет, а если не детоспособна, то почему. Деликатно, чтобы не обидеть, сказал ей об этом. Не стала возражать, наоборот – сразу согласилась.

Но представь себе мое положение, когда гинеколог специализированной клинической больницы, куда была направлена Гай, документально заверила, что та рожала детей.

Гай в слезы:

– Что же теперь будет, Евгений Владимирович?

Я тоже расстроился. И правда, как быть?

На другой день поехал к районному прокурору и уговорил его вынести постановление о назначении повторной судебно-медицинской экспертизы. Прокурор согласился, отметив в постановлении: поручить проведение экспертизы Киевскому областному бюро судмедэкспертиз.

Экспертиза была проведена через неделю под наблюдением доктора медицинских наук, заведующей гинекологическим отделением и установила, что Гай Ирина Степановна, такого-то года рождения, физически здорова, детей не рожала и не может рожать.

Первая гора с моих плеч свалилась. Подколов документ судмедэкспертизы к последнему письменному признанию Гай в деле, я просидел в своем кабинете целый вечер. Записал в рабочем блокноте множество вопросов, которые должен решить в Одессе, и отбыл в командировку, которая началась встречей с тобой. Вот теперь пока что все, – закончил Евгений. – Вопросы будут?..

В первую очередь я поинтересовался шантажистом. Ведь его надо немедленно разыскать и судить. Сколько он задал горя бедной женщине?

– А если Гай придумала его? – остудил мой запал Евгений. – Нет, я пока что буду искать подтверждение достоверности того, как она приобрела детей, проверю другие ее показания.

– Но ведь прошло же столько лет, – выразил я сомнение. – Удастся ли все подтвердить?

– Если я этого не сумею сделать, грош мне цена как следователю, дружески похлопал меня по плечу Евгений и предложил сходить искупаться перед сном.

Вечернее море было тихое, ласковое, прогретая за день солнцем вода такой приятной, что мы барахтались в ней больше часа, не хотелось выходить.

Спать легли поздно. Евгений уснул сразу, а я еще долго думал о сложной судьбе неведомой мне Ирины Гай, над тем – виновна она или нет в том, что совершила. С одной стороны, виновна, дважды нарушила закон, с другой... совершила добро, стала неродным детям родной матерью, вырастила их, воспитала. Ведь кто знает, как бы сложилась их жизнь, если бы остались без матери в Доме ребенка.

Все же удивительно переплелись здесь понятия добра и зла, преступность и гуманность.

5

На другой день Евгений возвратился из города поздно вечером. Был усталый, не в настроении. Я заметил это сразу и не стал расспрашивать, как дела, ждал – расскажет сам.

И он не заставил себя долго ждать. Сразу после ужина, стоя на пороге веранды, пожаловался:

– Неудачный у меня сегодня день, почти ничего не сделал из запланированного.

Неудачи начались с самого утра. Поехал в городскую прокуратуру доложиться о своем прибытии и начале работы в городе, но... прокурор отбыл в срочную командировку.

Не было и заместителя прокурора, вызвали в горком партии. Поговорив несколько минут с симпатичной секретаршей, он решил взяться за дело без благословения прокурора.

По свидетельству Гай, Дом ребенка, из которого она взяла детей, находился на улице Канатной. Поехал туда, а от того дома уже и следа не осталось. Вместо него высился новый, девятиэтажный. Он расспрашивать, куда же переехал Дом ребенка. Выяснилось – в новый район, на улицу Зодчих.

Отправился туда, нашел. Но появились новые сложности – весь персонал Дома ребенка сменился, и никто ничего не мог ему рассказать. Решил найти бывшую заведующую, которая должна была помнить историю с близнецами. И не только помнить, а и помочь найти документы, которые подтвердят правдивость рассказа Гай. Взял адрес, поехал, а ее... нет дома. Только завтра вернется из отпуска.

– Так вот и приехал ни с чем, – громко вздохнул Евгений.

Мне стало жаль его, и я неожиданно для себя предложил:

– А знаешь что? Возьми меня своим помощником.

– Зачем тебе такие хлопоты? – удивился Евгений. – Пиши себе, купайся в море...

Но я загорелся своей идеей и стал переубеждать его, доказывать, что мне интересно и полезно увидеть собственными глазами, как работает следователь.

Евгений скупо усмехнулся.

– Что ж, если хочешь – поедем завтра к бывшей заведующей Домом ребенка, будешь у меня в роли практиканта. Но предупреждаю: в мой разговор не вмешиваться, ничему не удивляться, многозначительных взглядов на меня не бросать. Малейшая неуместность во время допроса свидетеля может насторожить, свернуть его не в ту сторону.

Я пообещал, что буду молчать, как рыба.

6

Дверь нам открыла еще не старая, статная женщина в пестром длинном халате. Красивая прическа, лицо чистое, без единой морщины. На левой щеке небольшая родинка.

– Я вас слушаю, – смерила нас пристальным взглядом прищуренных зеленоватых глаз.

Евгений представился ей, показал удостоверение и попросил разрешения войти: мы, мол, ненадолго, просто нужно, чтобы вы помогли в одном добром деле.

Женщина отступила с порога и, стараясь быть вежливой (я хорошо это заметил), пригласила:

– Заходите, пожалуйста.

А еще я заметил, когда Евгений назвался следователем, как в глазах женщины, где-то в самой их глубине, промелькнула тень страха.

Щелкнув дверным английским замком, женщина извинилась, что не может пригласить нас в комнату – у нее там неубрано, только вчера возвратилась из отпуска, и повела нас в кухню.

Кухня была светлая, просторная, с диваном под глухой стеной и большим круглым столом посредине, вокруг которого стояли четыре мягких стула.

– Садитесь, – предложила нам хозяйка и села сама. – По какому делу вы ко мне?

Евгений глянул мельком в мою сторону, что означало – не забывай о нашей договоренности, и тут же пояснил:

– Случилось это давно, около двадцати лет назад, а точнее, девятнадцать с половиной. Вы, Валентина Прохоровна, работали тогда заведующей Домом ребенка на Канатной, и с вашей помощью одна молодая женщина, Ирина Гай, которая сама не могла рожать детей, взяла их у другой, которая родила двух близнецов, мальчика и девочку, но отказалась от них. Теперь же, через много лет, настоящая мать разыскала их и через суд хочет восстановить свое право, то есть лишить права материнства Гай, которая вырастила детей. Вы, конечно, помните это и подтвердите письменно, что такой факт имел место?

Услышав, чего от нее хотят, Валентина Прохоровна сразу утратила к нам интерес, вперила свой взгляд в занавешенное дорогим тюлем окно и глухо сказала:

– Очень сожалею, но должна вас разочаровать. Такого факта я не могу подтвердить.

– Забыли или что-то другое? – поинтересовался Евгений.

– Нет, не забыла, – отрицательно покачала головой Валентина Прохоровна. – Просто его не было и не могло быть, такого факта. У нас все делалось по закону, оформлялось документами. Если же кто-то и делал что-то за стенами Дома ребенка, нас это не касалось.

"Вот тебе и на, – мелькнуло у меня в голове. – Вот и первая неудача".

Но Евгения этот ответ Валентины Прохоровны не смутил.

– Хорошо, – спокойно сказал он. – Не было, так не было. Тогда скажите, пожалуйста, а где хранятся документы Дома ребенка тех лет?

Валентина Прохоровна недовольно посмотрела сперва на меня, потом на Евгения, словно спрашивая: и надо вам ради этого беспокоить меня? Но все же ответила, скорее из вежливости:

– В архиве. Еще при мне все документы тех лет сдали в областной архив.

– Спасибо вам, – поднялся из-за стола Евгений. – Извините за беспокойство.

Я тоже поднялся и стал извиняться.

– Пожалуйста, пожалуйста, – скупо усмехнулась нам Валентина Прохоровна. – Я понимаю, служба. – И провела нас до дверей.

Выходя, я увидел в коридоре временную телефонную проводку, которая сквозь стеклянные декоративные двери была введена в прихожую.

– Где она работает, что ей вопреки техническим возможностям подключен телефон в этом районе новостройки? – поинтересовался я у Евгения на улице.

– Врачом-педиатром в районной больнице, – ответил Евгений и тут же похвалил меня: – А ты, брат, молодец, наблюдательный. А что еще тебе бросилось в глаза?

Я похвастался, что заметил испуг в глазах Валентины Прохоровны, когда он представился следователем.

Евгений остался довольным мною.

– Что ж, значит, я недаром взял тебя в практиканты! Кстати, я тоже заметил страх в ее глазах, и ты, наверное, обратил внимание – по-другому объяснил, зачем нам нужно ее свидетельство. Пусть она не знает правды об Ирине Гай.

Меня заинтересовало, зачем он так сделал.

– Извини, но это пока что мое предположение, и я не могу о нем говорить, – ответил Евгений.

– Хорошо, – согласился я и тут же спросил: – Как же мы установим фамилию той, настоящей матери, откуда она, где теперь?

Евгений пояснил, что это для нас не проблема. Пойдем в областной архив, и нам найдут дело о близнецах из Дома ребенка на Канатной. А в деле должны быть все данные о матери. И адрес тоже, на то время, конечно. Если же адреса нет, то есть запись, в какой больнице города она родила детей. Там адрес должен быть наверняка.

Через несколько минут мы сели в троллейбус и поехали в областной архив.

7

Вечером мы пили на веранде чай и подводили итоги своей работы за день.

В областном архиве нам сравнительно быстро нашли дело детей-близнецов, принятых в июле 1961 года в Дом ребенка на Канатной от матери-одиночки, фамилия которой и правда, как сказала Гай, была молдавской – Георгице, но не Мария, а София, по отчеству Яновна. В деле оказалось два ее заявления: одно с просьбой принять детей в Дом ребенка, а другое – вернуть. На втором заявлении стояла резолюция бывшей заведующей: "Разрешаю" и подпись "Домрина". Еще была в деле запись о том, что Георгице С.Я. родила близнецов в родильном отделении третьей городской больницы в 1961 году, шестого июня.

Мы попросили работников архива найти документы третьей больницы за тот год. Нашли книгу регистрации родильного отделения, в которой были данные Георгице. Разнорабочая железнодорожного вокзала, проживала в общежитии по улице Ковальской, двадцать, комната пять. Родила впервые. Выписалась здоровой, дети – тоже.

Дальше нам нужно было найти личное дело Георгице по месту работы, в котором обязательно отмечено, где она родилась. Ведь если она и осталась жить в Одессе, наверное, поменяла фамилию, выйдя замуж, и поиски усложнятся. Зная же адрес ее родителей, найти Софию Георгице не представлялось сложным.

В областном архиве нам сказали, что управление железной дороги имеет свой архив, и личное дело Георгице должно храниться в нем.

Сняв копию заявлений Георгице в Доме ребенка и выписав все ее данные, мы отправились в архив при управлении железной дороги.

Но оказалось, он в этот день не работал, и нам пришлось перенести посещение архива на завтра. Мы поехали на дачу.

– Ничего, – успокаивал не столько себя, сколько меня, Евгений. – Хорошо и то, что мы добыли. Начало, можно сказать, сделано, хоть закрадывается у меня сомнение, что и в этом, третьем признании Гай что-то нечисто.

– Почему ты так думаешь? – поинтересовался я.

– Давай поразмышляем, – предложил Евгений. – Запомнив адрес Дома ребенка, другие мелкие подробности, она забыла фамилию заведующей, самой матери детей, имя. Разве ей не интересно было знать, кто она, эта мать, откуда?

Тут я ему возразил.

– Молодая была, неопытная. Да и делалось это тайком, поспешно.

– А как же с врачом? – поднял на меня глаза Евгений. – Сам же слышал, что сказала: такого она в своей работе допустить не могла, то есть не пособничала Гай в незаконном присвоении детей.

– Может, просто боится или не хочет впутываться в это дело, – высказал я предположение.

– Почему? – спросил Евгений. – Ведь Гай утверждает, что деньги она от нее за услуги не взяла. Бояться ей нечего.

Правда, выходит так. Чего ей бояться? Но и зачем Гай надо было все выдумывать?

Нет, дальше я был бессилен мыслить логически, сказал, что, по-моему, обманывает врач Домрина.

– Докажи! – потребовал Евгений.

– Просто подсказывает интуиция, – ответил.

Евгений допил чай, поставил пустую чашку на стол.

– Интуицию, брат, к делу не подошьешь. Нужны факты, документально подтвержденные. Мне тоже эта Валентина Прохоровна не понравилась, но...

Я поинтересовался, какая у нее семья.

– Никакой, – ответил Евгений. – Незамужем. Живет, как видел, одна. Квартира кооперативная, модница, ежегодно ездит на курорт, несколько раз была в туристических поездках за границей.

– Откуда у тебя такая информация? – удивился я.

– Профессиональная привычка, – подморгнул мне Евгений. Выясняя в Доме ребенка адрес Домриной, одновременно поинтересовался и ее семейным положением, спросил у нынешней заведующей, не ревнивый ли у Валентины Прохоровны муж, чтоб не иметь, мол, неприятностей. Она и выложила все, что знает о своей предшественнице. Женщины, брат, всегда любят, когда их о чем-то необыденном расспрашивают мужчины.

В этом, конечно, нельзя было возразить Евгению, и я спросил, чем же ему не понравилась Домрина.

– Нечестностью, – сразу ответил он. – Еще взглянув на нее с порога, я понял: будет врать. А ведь наверняка помнит Гай. И ту же Георгице. И наверняка она их свела. Чувствую – нам с нею еще придется встретиться.

– Ты же интуицию отметаешь, – подколол я Евгения.

Но он не обиделся.

– Потому и молчу об этом, пока не подтвержу все фактами.

Я был рад случайной встрече с Евгением, интересный он человек. И работа у него интересная. Познавать человеческие характеры, раскрывать их, бороться со злом и отстаивать справедливость, как вот в данном случае с Ириной Гай. Мне хотелось хоть немного перенять от него этого умения, узнать кое-что из техники ведения следствия, может, когда-нибудь пригодится...

Раз уж речь зашла об интуиции, заодно поинтересовался у Евгения, как часто она подтверждается в его следственной практике.

– Трудно сказать, – после паузы ответил Евгений. – Случалось, что я ошибался, подводила она меня. Это зависит от многих факторов, порождающих интуитивное чувство. Иногда от какой-то мелочи: движения, слова, взгляда человека, с которым ты разговариваешь. Иногда при логическом анализе событий и фактов, собранных тобой. Да ты, я вижу, серьезно увлекся следовательской работой! Если так, скажи мне, что мы должны делать завтра после посещения архива железной дороги?

– Шутишь? – рассмеялся я. – Ты же об этом сам говорил. Как только выясним, откуда родом эта Георгице, сразу едем туда и от родителей узнаем, где она сейчас.

Евгений согласился.

– Хорошо. Приехали в такое-то село такого-то района, а родителей Георгице там нет. Выехали жить на целину или куда-то в другое место переселились. Да и живы ли они? Что тогда?

Я не ожидал такого поворота дела и вначале растерялся, а потом стукнул по лбу.

– Нет, не так, – возразил себе. – Выяснив, откуда родом Георгице, через милицию сделаем запрос – живут или не живут там ее родители, и тогда уже...

– Почти правильно, – похвалил Евгений. – Если родители ее на месте, нам скажут, где живет их дочь, и завтра же мы будем иметь адрес Софии Георгице. Не так ли? Нам туда не надо ехать, тревожить пожилых людей. А вот к ней самой поедем. Если же она в Одессе – еще лучше, хотя я в этом сомневаюсь.

– Почему?

– Очень просто, – ответил Евгений. – То, что она совершила, преступление, а преступник всегда старается скрыться подальше. Логика подсказывает – избавившись от детей, она тоже убежала из города. От позора, от любопытства подруг – а где же дети? В конце концов, от себя самой. А ты как думаешь?

– Вполне резонно, – согласился я.

– Тогда давай отдыхать, – предложил Евгений. – Может, завтра утром придет какая-то новая мысль, недаром же говорят: утро вечера мудренее. Возражений нет?

Мы ночевали вторую ночь над морем.

8

Воистину жизнь человеческая не обходится без неожиданностей и приключений. Если бы мне перед отъездом в Одессу кто сказал, что из нее я поеду в Молдавию, я бы рассмеялся. Зачем? Что мне там делать? А вышло поехал. Разве не странно?

Итак, на второй день вечером у нас был адрес Софии Георгице, по мужу Унгур. Как только Евгений получил телеграммой от прокурора Киева разрешение выехать в Молдавию, мы сразу же поехали в далекое, почти у самой румынской границы, молдавское село Элишканы, в котором она жила с мужем и детьми.

Адрес Софии Унгур дал нам ее младший брат Константин Георгице, водитель автобуса одного из одесских автопарков. Узнав из личного дела Софии, которое мы нашли в архиве управления железной дороги, откуда она родом, через милицию послали туда запрос. Ответ пришел немедленно: такая-то в селе не проживает, родители ее умерли, младший брат проживает в Одессе. Нашли брата и у него взяли адрес сестры. О том, были ли у нее до замужества дети, он не знал.

...В Элишканах мы, как и надлежит, явились в сельский Совет, белый двухэтажный дом посреди села, в котором на первом этаже была контора совхоза. Отрекомендовавшись председателю сельсовета, симпатичной, средних лет женщине, сказали, по какому мы делу, попросили рассказать все о Софии Унгур.

– А что о ней рассказывать? – посмотрела на нас черными глазами председатель сельсовета. – Женщина как женщина. Живет у нас больше пятнадцати лет, с тех пор как привез ее сюда муж. Работает в совхозе на разных работах. Скромная, работящая. В семье мир и покой. Муж – механизатор. Тоже работящий и скромный. Имеют двоих детей, мальчика и девочку. Живут в достатке.

Начали совещаться, как лучше встретиться с Софией, чтобы о нашем с ней разговоре не узнал муж, да и никто из посторонних, даже работники сельсовета. Так как село есть село, какой-то неверный слух разнесется по нему с молниеносной скоростью и обрастет такими подробностями, что и предположить невозможно. Итак, пригласить Софию в сельсовет? Нет. В контору? Тоже нет. Это сразу вызовет подозрение: зачем? О чем там с тобой разговаривали приезжие? Надо было сделать это как-то неофициально. Тогда председатель сельсовета предложила такой план: отрекомендовать нас уполномоченными из райцентра по проверке работы клуба и библиотеки, заглянуть на часок туда, а потом пойти к ней домой. Она живет на одной улице с Унгурами, даже неподалеку, пригласит Софию по какому-то делу к себе, и мы с ней поговорим.

План был реальным, и мы с Евгением согласились.

Сказав секретарю сельсовета, что к ним прибыли товарищи из района по вопросу культпросветработы на селе и она будет занята с ними, председатель повела нас в сельский клуб, показала библиотеку, а потом мы зашли к ней домой.

Пока умылись и немного отдохнули с дороги, пришла София Унгур. Председатель сельсовета завела ее к нам в комнату, сказала, что вот эти товарищи, мол, хотят с ней поговорить, а она тем временем отлучится.

Несмотря на свой возраст, а ей уже было почти сорок, София, как и Гай, выглядела моложе. Высокая, стройная. Тугие щеки пламенели румянцем, а на полных губах словно выступал сок черешни. Нос небольшой, ровный, с тонкими лепестками ноздрей. Глаза темные, блестящие. Брови и косы – словно смоляные.

Признаться, я даже растерялся, когда увидел ее, не мог поверить в то, что эта красавица могла когда-то проявить такое бессердечие. Ведь говорят: красивы люди внешне – красивы и душой.

Наверное, красота этой женщины поразила и Евгения, потому что он тоже сперва словно растерялся, но быстро взял себя в руки.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласил Софию и, когда она села на краешек дивана, объяснил ей, кто мы и откуда.

Трудно сказать, или догадалась Ингур сразу, по какому мы делу, или просто на нее нагнало страха слово "следователь", но румянец на ее щеках исчез, и погас тот блеск, та страстность, которые излучали ее глаза минуту назад.

Евгений тоже заметил это сразу и поспешил ее успокоить:

– Не волнуйтесь, София Яновна, наш приезд вам ничем не грозит. Мы просто хотим кое о чем у вас расспросить.

– Нет, нет, я ничего, – смутилась она. – Я... спрашивайте...

Чтобы женщина не боялась и не замкнулась в себе, Евгений предварительно заверил, что наш разговор с ней сохранится в строгой тайне, потому ей следует быть с нами откровенной.

Я записал их разговор почти дословно. Вот он, в вопросах и ответах.

– Вы жили в Одессе?

– Жила.

– Как долго? Когда? Где работали и жили? Расскажите поподробней.

– Приехав в Одессу в августе пятьдесят восьмого года, устроилась на канатный завод, снимала комнату неподалеку от завода. Поработала больше года и бросила. Работа тяжелая, а заработки маленькие. Пошла в строительно-монтажное управление. На строительстве, говорили, и заработать можно, и общежитие есть. Но так только говорили. В начале шестидесятого рассчиталась и там, пошла разнорабочей на железнодорожный вокзал. Там сразу дали место в общежитии – на Ковальской улице, двадцать. Где-то в феврале шестьдесят третьего года познакомилась с шофером Петром Унгуром. Понравились друг другу и в мае того же года решили пожениться. После свадьбы сняли квартиру, но жить было материально тяжело, и решили поехать к нему домой, вот в это село, где живем и сейчас.

– Дети у вас есть?

– Двое. Мальчик и девочка.

– А раньше были? Кроме этих двоих?

В ответ – молчание.

– Так были или нет?

После паузы:

– Были.

Унгур с грустью и болью в глазах посмотрела на Евгения. Он понял ее и снова стал успокаивать.

– Не бойтесь говорить. Мы же договорились – ваш рассказ останется тайной.

– В шестьдесят первом году, в начале июня, в Одессе я родила двойню, мальчика и девочку. В третьей городской больнице. Очень переживала, плакала, ведь была еще совсем молодая. И отца боялась, он у меня строгий, за малейшую провинность бил. А этого бы не простил. Выписалась из больницы, а куда идти с детьми – не знаю. В общежитие – стыдно перед подругами, да и кто меня примет там с двумя малышами. Решила податься в Дом ребенка, сдать их туда. Думала – временно. Сдала в третий, на Канатной улице. Неделю или больше ходила кормить. Но в какой-то день заведующая, фамилию не помню, а зовут Валентина Прохоровна, сказала, если я не буду забирать детей, то есть одна женщина, которая хочет взять, так отдай, мол, ей. Я подумала и решила отдать. Ведь и родителей боялась, и того, что никто с двойней не возьмет замуж. Написала заявление, забрала и тут же, неподалеку от дома, в сквере отдала детей молодой женщине. Кто она, откуда, фамилия – не знаю. Мне тогда было все равно – лишь бы скорей ношу с рук. Дура была. Каюсь теперь. Где сейчас дети – не знаю. Тешу себя надеждой, что попали они в добрые руки, выросли уже, живут счастливо.

– Муж ваш знает об этом?

– Нет. Я ему не призналась. Сами понимаете...

– А вам давала та женщина деньги за детей?

– Нет, что вы! Сохрани господь! Да я бы и не взяла.

– А заведующей Домом ребенка, Валентине Прохоровне, она могла дать? За услуги, так сказать. Как вы думаете?

– Не знаю. Но думаю, что нет. Она запомнилась мне порядочной женщиной.

– А теперь скажите, кто был отцом тех ваших детей?

– Он был военный. Старшина, сверхсрочник. Познакомилась с ним на танцах. Хорошо танцевал, остроумным был, красивым. Понравился, и я... доверилась ему. А когда сказала, что забеременела, он испугался, признался, что женат, советовал сделать аборт. Я побоялась и родила. Он же, пока я была в больнице, демобилизовался и уехал домой.

– Вы знаете его фамилию, адрес?

– Знаю. Малинин, Сергей Васильевич. Село Маяки Белявского района Одесской области.

– После того вы с ним не виделись, не переписывались?

– Нет.

– Какой он из себя? Брюнет, блондин? Какой рост? Особые приметы?

– Среднего роста. Худощавый, лицо продолговатое, красивое. Светлый, синеглазый.

– Вставных зубов или коронок не имел?

– Нет. Зубы красивые, ровные.

– После того как выписались с детьми из больницы и сдали их в Дом ребенка, вы возвратились в общежитие?

– Конечно.

– А как объяснили девчатам, с которыми жили в одной комнате, куда подевали детей? Ведь они знали, что вы легли в больницу рожать?

– Знали. Я им соврала, сказала, что ребенок, один, был недоношенным, родился квелым и через несколько дней умер.

– Они вас не приходили навещать в больницу?

– Нет, я им не разрешила.

– Значит, они вам поверили?

– Повесили.

– Фамилии и адреса их помните?

– Фамилии помню. Одна – Елена Григорьевна Приходько, другая – Екатерина Васильевна Шкребтий. Адреса забыла. Знаю, что обе из Одесской области. Еще помню – Елена дружила с солдатом Сашей Ивановым, из той же части, что и Малинин. Где сейчас те девочки, не знаю.

– Скажите, пожалуйста, за эти годы вы хоть раз вспоминали о тех своих детях? Где они? Что с ними?

Ответила не сразу. Низко склонила голову, всхлипнула.

– Думала, вспоминала. Не раз. И сейчас вспоминаю, мучит совесть. Но сами понимаете мое положение...

Евгений посочувствовал ей:

– Понимаю. Двое вас, безрассудных, мучитесь теперь совестью. Да вам легче, а у той, другой, беда.

Унгур вопросительно посмотрела на него.

– Что с ней? Скажите.

Я взглянул на Евгения: скажет или нет?

Рассказал. Всю драматическую историю Ирины Гай.

Унгур слушала внимательно, время от времени смахивая с глаз слезы. А когда Евгений закончил, спросила: не может ли она чем-то помочь той бедной женщине?

– Вы уже ей помогли своим признанием, – ответил Евгений. – Больше ничего не надо.

Она вытерла глаза, вздохнула и снова взглянула на Евгения:

– А дети как? Они ничего об этом не знают?

– Не знают, – ответил Евгений. – Просто переживают за мать очень, любят ее.

– Как бы хоть издали увидеть их? Так хочется, – едва слышно прошептала Унгур.

Евгений сказал, что делать этого не следует, пускай все будет так, как было до сих пор, и поблагодарил ее за беседу.

Тяжело поднялась женщина с краешка дивана, поправила на голове косынку.

– Мне можно идти?

– Можно, – кивнул Евгений.

Дошла до дверей, взялась за ручку, оглянулась.

– Разрешите вас попросить? – обратилась к Евгению.

– Пожалуйста.

Облизнула языком пересохшие губы.

– Вы, конечно, увидите Ирину. Передайте ей от меня большую благодарность. За детей. Пожелайте доброго здоровья и всего наилучшего. Думаю, суд будет к ней справедливым. До свидания. – Рывком открыла дверь и вышла.

Я стоял посередине комнаты, тронутый последними словами этой женщины, и думал, какой тяжелый камень унесла она в душе после нашего разговора. И будет нести еще долго. До конца жизни.

9

Через два дня мы были в селе Маяки и встретились с Сергеем Малининым. Работал он в местном совхозе механиком, был женат, имел детей. Годы, конечно, уже наложили на него свой отпечаток, но выглядел еще молодцевато, имел приятный мягкий голос, говорил быстро, бодро. Такие говоруны нравятся женщинам. Но когда Евгений спросил его, помнит ли он Софию Георгице, куда и подевалась его бодрость: сразу сник, лицо посерело.

– Что, подала на алименты? – спросил с тревогой.

Евгений рассмеялся.

– Не беспокойтесь, это вам не грозит. Дети уже взрослые.

– Почему дети? – удивился Малинин.

– Разве вы не знаете, что София Георгице родила от вас двойню, мальчика и девочку? – спросил Евгений.

– Не знал. Я думал – один ребенок.

Евгений продолжал допрос.

– Вы советовали Георгице сделать аборт, когда она сказала вам, что беременна?

– Советовал.

– А когда легла в больницу рожать, быстренько подали рапорт и демобилизовались?

– Да.

– Значит, нашкодили – и в кусты?

– Ну, – замялся Малинин, – сами понимаете... Я же был женат, уже имел ребенка...

– Я-то понимаю, а вот понимаете ли вы подлость своего поступка?

– С кем не случалось в молодости...

– Итак, вы не отрицаете своих интимных связей с Софией Георгице в Одессе и того, что она родила детей от вас?

– Куда же деться, раз вы знаете. Но, если не секрет, разрешите спросить – зачем это вам через столько лет?

Евгений уклонился от прямого ответа.

– В нашей практике бывает, что мы интересуемся событиями и фактами значительно большей давности.

Малинин попытался доверчиво улыбнуться, но это вышло у него неуклюже и неприятно.

– Да я... понимаете, и не боюсь вроде, однако не хотелось, чтобы в селе узнали, не говоря уже о жене...

– Не волнуйтесь, наш разговор останется в тайне, так что это не повредит вам ни в работе, ни в семейной жизни, – успокоил его Евгений.

Когда Малинин вышел, виновато попрощавшись, я спросил Евгения, почему он не сказал ничего об Ирине Гай и о Софии.