Текст книги "Поцелуй анаконды (Сборник)"
Автор книги: Иван Любенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
4
Солнце, пробиваясь сквозь ватные тучи, выхватывало из морской глади большие неправильные куски серой воды и, наполнив их светом, будто подмешав синьки, придавало скучному цвету бирюзовый летний вид. На набережной фланировала беззаботная публика. Город, вырвавшийся из недавнего августовского пекла, теперь казался тихим и спокойным. Бархатный сезон был в самом разгаре.
Клим Пантелеевич прибыл в Одессу всего несколько часов назад. Легкая прогулка после долгого путешествия и чашечка кофе в уличном кафе взбодрили и придали новых сил. Ардашев щелкнул крышкой золотого «Мозера»: хронометр показывал без четверти десять. «Ну что ж, – мысленно рассудил присяжный поверенный, – самое время отправиться на встречу».
Извозчик оказался неподалеку, и чалая лошадка споро побежала по мостовой. Пассажир достал из кармана синюю коробочку с надписью «Г. Ландрин. Монпансье. Смесь». Выбрав розовую конфетку, он отправил ее в рот и предался размышлениям: «Если подозрения оправдаются, то в моей практике это дело станет вторым, когда смерть настигает из прошлого. Я совершенно уверен в том, что все наши дурные поступки не уходят в вечность, а копятся десятилетиями. И когда их количество достигает критического уровня, господь наказывает: он убирает последнего представителя поколения, допустившего злодейство. Причем в общую копилку грехов попадают деяния не одного человека, а целого рода. И совершенно неважно, что тот или иной дурной поступок не упоминается в «Уложении о наказаниях». Достаточно того, чтобы человек осознал, что совершил мерзость. Стоит ему только об этом подумать, как всевышний тут же поставит метку».
Экипаж остановился у помпезного трехэтажного здания. Вывеска над вторым этажом гласила: «Императорский Новороссийский университет».
5
Николай Петрович Нижегородцев расхаживал по читальной зале и нервно покашливал. Такое состояние он испытывал с того самого момента, когда рано утром заголосил механический дверной звонок, и почтальон вручил конверт с телеграммой из Одессы. Присяжный поверенный просил сегодня, к семи пополудни, собрать в читальной зале публичной библиотеки всех тех, кто присутствовал во время убийства директора первой мужской гимназии, в том числе и арестованного письмоводителя Каюмова. Из официальных чинов приглашался только Ефим Андреевич Поляничко. Все уже были на своих местах. Угрюмый Каюмов в мятом сюртуке и несвежей сорочке примостился рядом с начальником сыскного отделения. Малые ручные цепочки с его запястьев были сняты. Арестант молча уставился в пол. Минутная стрелка на напольных часах приближалась к цифре «7». Никто, кроме Поляничко и доктора Нижегородцева, кажется, не догадывался, зачем их сюда пригласили.
Когда раздался бой часов, в коридоре послышались шаги. В дверях показался присяжный поверенный. Он держал в руках саквояж. Бросив шляпу на стол, адвокат уселся напротив инженера Вахтеля.
– Добрый вечер, господа! Благодарю вас, что смогли уделить мне время. Сегодня минуло шесть дней с того часа, когда в это окно влетела пуля из винтовки, установленной на чердаке соседнего дома. Как вы знаете, это стало возможным благодаря хитроумному механизму, приделанному к стволу. Сам принцип убийства давал возможность преступнику обеспечить себе стопроцентное alibi, находясь не только рядом с жертвой, но и среди остальных свидетелей смертоубийства. Именно поэтому с самого начала я внес в список подозреваемых трех человек: вас, господин инженер, – Ардашев повернулся к Вахтелю, – вас, господин Каюмов, – он смерил взглядом письмоводителя, – ну и, конечно же, так сказать, хозяина читальной залы – господина Коркина.
– А как же доктор? Он ведь тоже здесь находился? – недовольно пробубнил арестант.
– Николая Петровича я вычеркнул из списка по двум причинам: во-первых, мы дружим с ним почти год, и, насколько я умею разбираться в людях, он не способен на преступление, а во-вторых, доктор единственный из всех свидетелей, кто сразу же бросился за городовым и не остался на месте убийства, пытаясь убрать самую важную улику, о которой я расскажу позже.
– Простите, Клим Пантелеевич, что перебиваю вас, – вмешался Нижегородцев. – Но я выбежал на улицу лишь только после того, как убедился, что господин Мавилло мертв и я уже ничем не смогу ему помочь.
– Безусловно, свой долг врача вы выполнили, и никто не может упрекнуть вас в обратном, – уточнил Ардашев. – Однако я продолжу. Из формуляра, заполненного на директора гимназии, следовало, что он получил семь книг. Позволю их упомянуть: «Записки зоолога» Крюгера, «Жизнь животных» Брема, «Обитатели моря» Укрофта, Encyclopaedia Britannica, том четвертый, «Phoronis» W. Host., «Limax lanceolatus» П. Палласа и «Анатомия ланцетника», принадлежащая перу покойного Василия Поликарповича Мавилло.
Позже верхнюю книгу, запачканную кровью, Ксаверий Нифонтонович выбросил. В итоге их осталось шесть. Но дело в том, что я, когда только вошел в залу, насчитал восемь. Так куда делась восьмая? И что это была за книга? Дабы разобраться в этом, я принялся рыться в каталоге. И в ящичке «Естествознание» обнаружил весьма интересную карточку на монографию Мавилло. На ней красовались весьма неприличные словеса в адрес автора. Простите, но я их озвучу. Первая, исполненная черными чернилами и выведенная каллиграфическим почерком, состояла всего из одного словосочетания: «Грязный жеребец», а вторая, написанная химическим карандашом, гласила: «Согласен, он – редкостная скотина». Поскольку наш библиотекарь бросил испорченную карточку в корзину для бумаг, то я счел возможным подобрать ее и оставить себе. Кстати, оба автора этих строк находятся среди нас. Не правда ли, господа? – Ардашев остановил свой взор на инженере Вахтеле, а потом, через несколько секунд, переведя взгляд на письмоводителя Каюмова, добавил: – Я не собираюсь сейчас вдаваться в подробности ваших взаимоотношений с убиенным, но замечу лишь, что у каждого из вас были свои основания для неприязни к директору гимназии.
Таким образом, можно прийти к выводу, что и у господина Вахтеля, и у господина Каюмова имелись мотивы для совершения преступления в прошлый четверг.
– Послушайте! – вставая и одергивая форменную куртку, возмутился инженер. – Вы что? Считаете меня убийцей? Да я в суд на вас подам!
– Успокойтесь, сударь! – проворчал Поляничко. – Вас пока еще не назвали преступником. Вы бы лучше извинились, что испортили имущество публичной библиотеки, оставив непотребные слова на карточке. – Он поднял глаза на библиотекаря. – Ксаверий Нифонтонович, надеюсь, вы не оставите этот поступок безнаказанным?
– Да-да, безусловно. По нашему положению виновные в порче библиотечного имущества должны оплатить штраф, в зависимости от суммы причиненного ущерба. – Коркин поправил очки и вынес вердикт: – В данном случае будет достаточно взыскать с каждого лица по одному рублю.
– С паршивой овцы хоть шерсти клок, – пробасил Поляничко и полез за табакеркой. Однако, вытащив ее, передумал и убрал назад.
Ардашев поднялся. Все тут же уставились на него.
– Стоит заметить, что и вы, Ксаверий Нифонтонович, относились к покойному без особенного пиетета. Причиной этому, как известно, послужил отказ директора гимназии предоставить вам вакантное место учителя рисования. Таким образом, вы стали третьим кандидатом на совершение преступления.
– Помилуйте, Клим Пантелеевич, – сконфуженно выговорил библиотекарь. – Да если бы люди убивали друг друга по таким пустякам, то человечество вскоре перестало бы существовать.
– Вы совершенно правы, – кивнул Ардашев. – Все эти три мотива объединяет одно – малозначительность. Но и это еще не все. В том же ящичке с надписью «Естествознание» я обнаружил карточку на другую книгу: «Примитивные морские животные», автор некто Амфиокс К.Н., издана типографией Императорского Новороссийского университета. Данный труд имеет существенную особенность: здесь отсутствует титульный лист. – Ардашев открыл саквояж, вынул фолиант в дорогом кожаном переплете и, раскрыв, продемонстрировал: – Вот, смотрите, его аккуратно удалили. Так что название книги и имя автора можно прочесть только на обложке. И если бы не карточка, то нельзя было бы понять, где монография была издана.
Положив фолиант перед библиотекарем, присяжный поверенный сказал:
– Вот, возвращаю, как и обещал, в целости и сохранности.
– Вы очень любезны, – ответил тот.
– Но события, – продолжал адвокат, – развивались стремительно. Уже в пятницу арестовали господина Каюмова. Доказательством его вины явилось послание, якобы исполненное им самим, которое нашли в кармане убитого директора гимназии. Только вот Арсений Викторович авторство отрицал, хотя и узнал «собственный» почерк. Это натолкнуло меня на мысль, что злодей заранее выбрал «жертву правосудия», которая должна была в будущем нести крест его человекоубийства. И вот тут, уже второй раз, подозрение пало на господина Коркина, пытавшегося устроиться в гимназию учителем рисования и получившего отказ… Я вдруг вспомнил, что наш библиотекарь, по его словам, сравнительно недавно приехал в Ставрополь. «А не поднадзорное ли он лицо?» – подумал я. Чтобы проверить свою догадку, я отправился к господину Фаворскому. И жандармский ротмистр тут же раскрыл все карты. «Да, – сказал он, – Ксаверий Нифонтонович находится под негласным надзором и прибыл сюда после длительной ссылки. Еще в тысяча восемьсот восемьдесят втором году, будучи студентом Императорского Новороссийского университета, он был арестован за участие в тайном антиправительственном кружке. Через несколько месяцев его выпустили, но лишили права посещать лекции и выслали в Астрахань. Но и там он не успокоился и вновь попал под арест. Проведя в тюрьме пять долгих лет, господин Коркин был отправлен в ссылку в Усть-Сысольск Вологодской губернии, где и подрабатывал художником при местном театре. По истечении срока, который ему несколько раз продлевали, он приехал в Ставрополь». Но возникает вопрос – зачем? Зачем из одной провинции переезжать в другую, если у тебя уже нет каких-либо ограничений выбора места жительства?.. Ответа на этот вопрос у меня не было, но я надеялся получить его в Одессе. В тот же вечер я уехал. Первым делом я отправился в университет. И там в его научной библиотеке, получив на руки книгу Мавилло В.П. «Анатомия ланцетника», я сделал потрясающее открытие: ее текст совпадал полностью с текстом привезенной мною книги («Примитивные морские животные», Амфиокс К.Н.). Отличались только авторы и названия. Признаться, еще находясь в Ставрополе и листая написанную неким Амфиоксом книгу, я понял, что означает само это слово: ланцетник и амфиокс (Amphioxus) – синонимы, названия одного и того же рода примитивных морских животных семейства ланцетниковых, подтип бесчерепных, класс головохордых. Они живут на песчаном дне, и пищей для ланцетника является планктон. Эти существа считаются промежуточным звеном между позвоночными и беспозвоночными животными. «Стало быть, Амфиокс – это прозвище, – предположил я. – Но что тогда означают его инициалы: К.Н.? Неужто Ксаверий Нифонтонович? – Ардашев молча обвел взглядом присутствующих и, остановившись на Коркине, продолжил: – Ответ явился в виде смотрителя зоологического музея одесского университета. Этот старик преподавал когда-то биологию студенту Коркину, подающему большие надежды. Он, несмотря на свой юный возраст, создал достаточно глубокий труд под уже известным вам названием «Примитивные морские животные». За это увлечение однокашники и прозвали его Амфиоксом. Наш герой снимал комнату вместе со своим другом – Василием Мавилло. Будущий директор гимназии тоже увлекался зоологией, но не сумел достичь таких выдающихся успехов, как Ксаверий Нифонтонович. Только в один прекрасный день Амфиокса, посещавшего еще и кружок социалистов-революционеров, арестовали. Почти законченное исследование так и не вышло в свет под его именем. Зато через несколько лет бывший студент Мавилло издал соответствующий научный труд под собственной фамилией, присвоив себе авторство Коркина, отбывающего наказание. Он изменил лишь название. Как видно, покойный Василий Поликарпович ничего другого за всю жизнь так и не сумел придумать. Однако, получив степень магистра и дослужившись до статского советника, он возглавил лучшую на Кавказе мужскую гимназию. Словом, его жизнь удалась за чужой счет. Как вы понимаете, господа, об этом узнал Амфиокс. И через двадцать пять лет, со свойственной ему изобретательностью, он принялся за осуществление плана по убийству плагиатора. А чтобы отвести от себя подозрение, мститель подделал почерк письмоводителя Каюмова и подбросил анонимную угрозу директору гимназии. Стоит заметить, что господин Коркин и в самом деле пытался устроиться преподавателем рисования, но директор по какой-то причине ему отказал. Однако в этом неудачнике он так и не признал бывшего друга юности. И это обстоятельство, как я полагаю, еще больше оскорбило Амфиокса и убедило в справедливости возмездия. В прошлый четверг, когда ничего не подозревающий господин Мавилло заказал книги, библиотекарь покинул здание, забрался на чердак и, заведя механизм, вернулся обратно. Не берусь утверждать точно, на сколько минут он выставил будильник. Да это и не столь важно. И вот, находясь в безопасной зоне, но рядом с жертвой, он подложил плагиатору собственную книгу. И Мавилло, увидев ее, вдруг все понял. Он поднял глаза на библиотекаря и хотел что-то вымолвить, но не успел – помешала пуля. Убийца не стал убирать книгу на глазах у всех. Он сделал это позже, успев удалить ее еще до появления полиции. Я же вошел сюда как раз тогда, когда она лежала в стопке. По счастливой случайности на книгу кровь не попала.
– Это ничем не прикрытая ложь! Какие у вас доказательства? Видимо, Клим Пантелеевич, вам не дает покоя слава покойного беллетриста Крестовского, – вставая, затрясся от негодования библиотекарь.
– Извольте сесть! – рявкнул Поляничко, и тот неохотно повиновался.
– А доказательств, Ксаверий Нифонтонович, хоть отбавляй, – присяжный поверенный открыл саквояж и выложил на стол книгу. На обложке виднелось название: «Анатомия ланцетника»; в качестве автора был указан Мавилло В.П. – Вот, соблаговолите убедиться – это такая же книга, как та, что вы уничтожили, считая, что еще один такой экземпляр мне никогда в Ставрополе не отыскать. Вот потому-то вы совершенно спокойно – и не без гордости за себя – принесли мне «Примитивных морских животных» Амфиокса К.Н. Однако я отыскал труд Мавилло в Одессе. Он в точности соответствует тексту лежащей перед вами книги. Обратите внимание, – адвокат раскрыл монографию, – здесь имеется титульный лист, на котором значится иное название и другой автор. Но и это еще не все, – он подошел к двери и кого-то пригласил.
Из темноты в залу шагнул старик, по виду еврей.
– Вы узнаете этого человека? – осведомился у него Ардашев.
Незнакомец водрузил на нос очки и, подойдя вплотную к библиотекарю, воскликнул:
– Боже ж мой! Господь тому свидетель! Этот уважаемый господин попросил меня переделать будильник в игрушку-сюрприз для какой-то дамочки. По его просьбе я усилил пружину и заострил молоточек. И он – мое ему почтение! – рассчитался по-царски. Но, если бы я знал, что этот тип столь опасен, я бы никогда – уж поверьте старому Соломону! – не взялся бы за эту работу…
– Благодарю вас, – прервал его Поляничко. – Подождите за дверью.
– Хорошо-хорошо, – закивал тот и засеменил к выходу, не переставая оправдываться.
– В заключение замечу, что вы, – присяжный поверенный окинул Коркина холодным взглядом, – с самого начала предусмотрели почти все: и замок сменили на чердачном люке соседнего дома, и отпечатков пальцев нигде не оставили, и даже шторы перед выстрелом демонстративно задернули, чтобы не только отвести от себя всякое подозрение, но и скрыть место выстрела, поскольку пороховой дым от старой винтовки на чердаке был бы сразу заметен. Не найди мы орудие преступления, то после отъезда полиции его и след простыл бы, а скромный письмоводитель отправился бы на каторгу. Именно так все могло бы и случиться, но вас подвело банальное тщеславие. Вместо того, чтобы уничтожить книгу Амфиокса, вы не только оставили ее в библиотеке, но и завели на нее карточку, подведя своеобразную итоговую черту. Как вы и мечтали, правда восторжествовала, но именно она и помогла мне выйти на ваш след.
Коркин снял очки и опустил голову. Он молчал. В зале воцарилась тишина. А где-то далеко, за зашторенными окнами, раздавался звонкий женский смех и слышался стук проезжающих по мостовой ландо. Там текла другая, уже недоступная для него жизнь.
Замок с привидениями
1
По городу гулял северный ветер. Он гонял по улицам кучи сухой листвы и стучался в стекла незакрытых ставнями окон. Керосиновые фонари, как свечки в темной церкви, освещали не более сажени вокруг. Холод, точно полевая мышь, прокрадывался в жилища, пытаясь выстудить передние и проникнуть в кухни, а потом, если повезет, добраться и до спален. Но в доме присяжного поверенного Ардашева ему делать было нечего.
Еще два месяца назад, в сухой и солнечный сентябрьский день, горничная затворила на зиму окна: в межоконное пространство насыпала опилки, накрыла сверху ватой и, чтобы стекла не запотевали, разложила березовые угли, и поставила рюмочки с кислотой. Тут главное – знать меру, и потому первые рамы Варвара никогда не конопатила, ведь при больших морозах стекло могло треснуть. Другое дело, рамы внутренние, для которых замазки и бумажной ленты прислуга не жалела. Словом, в доме № 38 по Николаевскому проспекту было тепло и уютно.
В кабинете адвоката пахло ароматом вишневой наливки и легким запахом сухих дубовых поленьев. Круглая и высокая железная печь, забранная в ребристое железо, мирно раздавала тепло. Провалившись в кожаные кресла, хозяин дома и доктор Нижегородцев играли в шахматы. Партия перешла в спокойный и размеренный миттельшпиль[17]17
Миттельшпиль (нем.) – середина игры.
[Закрыть]. Судя по всему, дело шло к ничьей. Такая игра быстро наскучила доктору, и он, ожидая хода соперника, откинулся в кресле и загрустил. За окном тем временем послышался протяжный собачий вой.
– Этого еще нам не хватало! – недовольно пробурчал врач и потянулся за графином с наливкой.
– О чем вы, доктор? – не отрывая глаз от доски, осведомился Клим Пантелеевич.
– Собака воет – не к добру.
– Вот уж не знал, – усмехнулся присяжный поверенный. – Просветите меня на сей счет, не сочтите за труд.
– Да тут все просто: если воет носом кверху – к пожару, если носом книзу – к покойнику, ну и если ямы роет – тоже к покойнику.
– Надо же какая глупость! Собакой управляют инстинкты. Так, по крайней мере, считает первый русский нобелевский лауреат Павлов.
– Я с вами, Клим Пантелеевич, спорить не буду. Однако что бы вы мне сейчас ни говорили, но факты – вещь упрямая: четвертого дня, перед смертью архитектора Шеффеля, его пес, говорят, всю ночь выл.
– Это тот, что с лесов упал? – спросил Ардашев и переставил белого слона на поле с8, угрожая черному ферзю.
– Да, на Барятинской, вечером, в доме у купца Галиева. Этот особняк еще «Замком привидений» называют. Он под нумером сто числится.
– Эко вы хватили! Ладно, неграмотные ветхозаветные старушки так рассуждают, но вы-то – врач с университетским образованием – как можете верить в сей вздор?
– Да какой же это вздор, если о привидениях в замке даже в сегодняшнем номере «Северокавказского края» написали? – Эскулап обиженно покосился на адвоката и убрал ферзя из-под удара.
– Насколько я осведомлен, Шеффель оступился и сорвался вниз во время отделочных работ. При чем здесь призраки?
– Ага! Вижу, вы и в самом деле не читали эту статейку. А известно ли вам, дорогой Клим Пантелеевич, что в ночь после его смерти жители дома напротив, что под сто одиннадцатым нумером, видели, как в двух окнах третьего этажа правой башни появилась Апраксия – мертвая дочь прежнего хозяина, облаченная в подвенечное платье?
– Первый раз слышу. А что это за байка?
– Ну, не знаю, – пожал плечами Нижегородцев, – я бы не стал называть это «байкой», это самая настоящая беда. И случилась она ровно два года назад, как раз в день гибели архитектора. Вы о ней не слышали, вероятно, потому что все произошло еще до вашего приезда в Ставрополь. Прежний владелец – купец Щегловитов – человеком был весьма строгого нрава. А его восемнадцатилетняя дочь, напротив, – веселая и жизнерадостная хохотушка. После гимназии она уехала из Ставрополя и поступила на женские Павловские курсы. Потом вернулась домой. А тут певец итальянский с гастролями выступал. Вот в него она и влюбилась. Встречались тайком. Отцу, понятное дело, донесли. Скандал случился, тенору пришлось раньше времени из города убраться. Злые языки всякое про их роман судачили. И купец, чтобы не уронить честь фамилии и прекратить сплетни, решил выдать дочь замуж за солидного человека, вдовца, управляющего Ставропольским отделением Государственного банка, коллежского советника Якова Амосовича Выродского. А недавно выстроенный замок обещал подарить молодым. Только дочь – ни в какую. Но ее можно было понять, суженый был старше ее аж на целых тридцать лет! Плешивый такой сладострастник с узкими, вечно смеющимися глазками, – доктор махнул рукой. – Ладно, не будем нарушать врачебную тайну… Так вот, родитель, несмотря ни на что, оглоблю решил гнуть в свою дугу: «Выйдешь замуж за Выродского, и все!» А та в ответ: «Ни за что на свете я с этим старым упырем жить не буду!»
Скандалы и ругань тянулись до самого дня свадьбы. И утром, перед венчанием, выпила нареченная пузырек уксусной кислоты. Переполох! Меня вызвали!.. Я приехал. Смотрю, помирает Апраксия. И чего я только не делал! И воду с жженой магнезией ей вливал, и ледяные пилюли давал, но помочь бедолажке мог только господь, а он не смилостивился, и через несколько часов в страшных муках девушка скончалась. Отец ее в этом замке уже больше никогда не обретался. Да и не видели его в Ставрополе больше. Он сразу же уехал. Говорят, отправился в кругосветное путешествие. Особняк стерег слепой старик. Но через сорок дней после ее смерти жильцы окрестных домов стали замечать в окнах свет и женское лицо – белое, как известь. А несколько месяцев назад бакинский миллионер Али Таги Галиев дом-то у купца этого и приобрел. Где он Щегловитого отыскал – одному ему известно. Купил вместе со слепым привратником. Точнее сказать, пожалел старика и оставил у себя. Бакинец Галиев в Ставрополе недавно, но недвижимости нахапал – будь здоров! Есть у него и мельница, и гостиница, и ресторация, а вот средневекового замка еще не было. Жену с собой привез. Вы ее, случаем, не видели? – осведомился доктор и двинул вперед пешку.
– Нет, не доводилось.
– Зовут Ясмин. Восточная красавица: брови вразлет, глаза точно блюдца, стройная брюнетка… Правда, очень капризная мадам. Кстати, у нее с Галиевым тоже разница в возрасте немалая. Дом № 100 на Барятинской он ей подписал. Тут же пригласил архитектора, чтобы сообразно вкусу супружницы комнаты перестроить. Господин Шеффель носился с молодой хозяйкой с утра до вечера. Все угодить старался. Только уже ближе к концу работ мадам Галиева узнала от кого-то печальную историю своего нового гнездышка и закапризничала: не хочу жить в этом проклятом Всевышним месте. Муж уговаривал ее, уговаривал, да все без толку. И тогда, еще до окончания отделочных работ, дал азиат объявление в газеты о продаже. А тут, как назло, архитектор разбился. И – представьте себе! – случилось это несчастье как раз в день смерти Апраксии. Той же ночью ее призрак вновь появился в окнах верхнего этажа правой башни. Вот так. А вы говорите «вздор», «байка»…
– Так ведь и сейчас я своего мнения не переменил. – Ардашев поставил ферзя рядом с черным королем и добавил: – Простите, Николай Петрович, но вам шах и мат.
– Как это я не заметил? – рассеянно вымолвил доктор. – Заболтался совсем, потому и продул.
– А хотите пари? Я готов доказать, что никакого ревенанта[18]18
Ревенант (от фр. Revenant) – призрак, дух.
[Закрыть] в этом замке нет и никогда не было? – хитро улыбаясь, спросил адвокат.
– Ящик мартелевского коньяку вас устроит? – запальчиво воскликнул Нижегородцев.
– Ого! Вот это ставка!
– А какой срок?
– Думаю, две-три недели хватит, – отхлебывая очередную порцию наливки, заключил присяжный поверенный.
– Что ж, тогда по рукам!
