Текст книги "Поступь империи. Между Западом и Югом."
Автор книги: Иван Кузьмичев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Глава 4
Конец июня 1712 года от Р.Х.
Пловдив.
Барабаны весело выбивали незатейливую дробь, им подыгрывали литавры витязей, но их вклад в общую какофонию звуков был столь мал, что его почти не замечали.
Пехотные каре выстроились в шахматном порядке. Кое– как встав в боевые порядки, батальоны с божьей помощью готовились к перестроению в полковое каре.
– Шельмецы! Да что вы творите? Какого рожна вы лезете вперед батьки? – седоусый сержант с ровным, недавно стриженым ёжиком на голове надрывался сиплым сорванным голосом.
– Ты сержант не ори, лучше проход освободи, – спокойно возразил годящийся ему в сыновья молодой лейтенант. – Устав читал, поди? Так должен знать, что стрелки, то бишь мы – витязи имеем право покидать строй во время наступления в любое удобное время, потому как задачи у нас сложнее, чем у простых солдат.
– Так то только по приказу командира… – попытался возразить сержант.
– В любое удобное время, – по слогам произнес лейтенант. – Не мешай нам, мы же не мешаем тебе, служивый.
Бывший гренадер, а ныне командир фузилерного взвода – Мушков Илья Анисимович не нашел что ответить и вынуждено скомандовал подчиненным пропустить роту стрелков, облаченных в серые стальные кирасы.
– Батальон, слушай мою команду, – командир полка воспользовался рупором. – В полковое каре стройся!
Два тульских батальона замерли на местах, успев развернуться на девяносто градусов, лицом друг к другу. Так получилось, что из-за нехватки времени, учения батальонов и полков приходится проводить чуть ли не перед носом у противника.
Ветераны, обстрелянные в сражениях давно овладели всеми перестроениями Воинского Устава, что не раз демонстрировали врагу, удачно чередуя фланкирующий и фронтальный огонь со штыковой атакой. Пусть времени у солдат не много, но если с умом подойти к процессу, то можно без ущерба для здоровья и дисциплины дать им все необходимое…
Трехшереножная фронтовая линия в обоих батальонах раздалась в стороны, соединяясь с боковыми, удлиняя, таким образом, фронт в полтора раза. Барабаны заиграли быстрее: солдаты тут ускорили шаг и в одно мгновение соединили шеренги, вобрав все четыре полковые пушки, орудийные расчеты налегли на станины, растаскивая орудия по углам новой формации. Казалось все нормально, но стоило полковнику Жирлицу скомандовать движение вперед как строй "посыпался". Резерв, движущийся в середине, смешался с передними шеренгами, внося сутолоку и разлад.
– Стоять! Вы что сучье племя творите?! – багровая рожа полковника опасно затряслась, изо рта полетели клочья слюны, а глаза едва не вылезли из орбит.
Полковнику было из-за чего переживать, после обнародования приказа царя о проверке всех офицеров в армии многие оказались смещены с должностей или уволены.
Столь поспешное решение было вызвано прозаичными вещами: годностью командиров и их преданностью России.
Проверки по планам Генерального штаба должны были начаться после войны с Османской Портой, однако после недавнего инцидента с участием наемного полковника Зухрянского процесс переаттестации пошел семимильными шагами. Может быть, дело полковника могло бы как-нибудь сгладиться и не стать катализатором в проверке, но из-за предательства Зухрянского Россия лишилась важной позиции в недавно завоеванных землях, без боя отдав туркам базу для снабжения отрядов татар, рыщущих по русским тылам.
Предатель намеривался скрыться в стане врага, но заподозрившие неладное казаки Понятовского, приставленные в качестве дозорных в полк, смертельно ранили Зухрянского. Но план коварного поляка успел свершиться: полк оставил занимаемые позиции, а его место заняли янычары, тут же открывшие огонь по растерявшимся фузилерам.
Подкупив всего лишь одного штаб– офицера, турки смогли овладеть важным тактическим пунктом, сведя на "нет" недельные действия правого крыла армии.
– Господин полковник вас извиняет только то, что вы недавно назначены на должность, – хмуро глядя на смешавшиеся шеренги, бросил генерал-поручик Вейде инспектирующий Тульский полк. – Странно, но как получается, что здесь в медвежьем уголке люди больше ценят мужское слово и честь чем в просвещенной Европе? Вы знаете на этот вопрос ответ, полковник?
– Нет, ваше превосходительство. Но Россия и впрямь – медвежий угол, многое мне не понятно, но службу я несу исправно, – как оказалось, слова инспектора Генштаба задели гордость полковника.
– Ну-ну, Герард не петушись, я не хотел тебя обидеть, – тон генерала немного смягчился, но твердости не потерял.
На реплику инспектора командир полка никак не отреагировал, продолжая болезненно взирать на смешанные шеренги. Любой маневр должен быть довершен до закономерного конца, иначе его смысл теряется, пусть они неверны из-за халатности или банального незнания, но как поучительная экзерция подходит замечательно.
Барабанный бой резко изменился: с ускоренного темпа перешел на обычный. Солдаты сразу заняли места в шеренге. На углах каре образовались небольшие пустоты, в которые сразу поставили орудия. Резервы разбились на четыре равные группы, не теряя времени каждая из них встала как можно ближе к артиллерии, чтобы не мешать орудийным расчетам и в случае нужды придти на помощь ближайшим собратьям.
В сотне саженей от тульчан проводили аналогичные учения тверские фузилеры. У них в отличие от жителей Тулы и ближайших к ней городков и весей, с перестроением из двух батальонных каре в одно полковое сложностей не возникло. Да чего говорить, стоит взглянуть на батальонные знамена и все становится на свои места: на трехцветном знамени в правом верхнем углу аккуратно гнездиться небольшая серебряная звезда – символ победы в трех сражениях.
Ротные знамена у пехоты и кавалерии отменены Генштабом как ненужные. Каждому полку необходим один символ воинского единства, но так как полк чаще всего ходит в бой батальонами то приняли решение дать одинаковые знамена каждому батальону.
С одной стороны может возникнуть путаница, но с другой стороны каждое действие полка будет как на ладони, тем самым увеличивая общее усердие.
С 17 января 1712 года полковые знамена перевели в разряд амуничного имущества, они больше не подлежали замене. До этого момента знамена по Артикулу требовалось менять раз в пять лет.
– Соседи лучше понимают, что такое правильный строй, – хмыкнул генерал. – Ладно, срок на исправление даю тебе месяц, а дальше видно будет, если турок границу перейдет, то и мы выступим, вот тогда и проверим, на что способны твои орлы…
Генерал-поручик развернулся, и не спеша вместе с парой адъютантов, пошел к коновязи. Он не видел, как Жирлиц недобро посмотрел ему в след, тихо приговаривая что-то под нос. Новые порядки в русской армии мало кому нравились, теперь иностранные офицеры получали столько же сколько и русские. Да и спрос с них вырос: воровство и грабеж населения, как в прошлые годы наказывается сурово вне зависимости от звания. За последний год из-за этого казнили одного генерала и трех полковников.
– Пора мне искать место вольготнее… – тихо пробормотал Герард и тут же, сбросив оцепенение, прокричал в рупор. – Барабаны короткий бой!
Смешанное, "побитое" неумением каре остановилось, под командами офицеров солдатское море всколыхнулось и ручейками разлилось в противоположные стоны, вытягиваясь в колонну по шесть человек в ряд. Сержанты вставали спереди взвода, разбивая монолитную походную формацию на отдельные фузилерские группы.
*****
Октябрь 1712 года от Р.Х.
Рязань.
Мелкий, противный дождь моросил вторую неделю. Людям хотелось насладиться последними теплыми, солнечными деньками, но на матушку природу не сыщешь, ни узды, ни плетей – как она восхочет, так все и будет. Простым смертным остается только смириться: не важно кто он – крестьянин или князь.
Дождь, не прекращающийся столь долгое время, что превратил половину улиц города в грязевые протоки, успешно доведенные повозками и конскими копытами до состояния грязевой каши, попав в которую единожды выбраться самостоятельно невозможно. Но так было не везде, центральную улицу города вымостили еще два года назад, успешно реализовав проект царя о создании единой магистрали между крупными городами с целью улучшения инфраструктуры страны. Особенно это касалось прямых воинских магистралей и искусственных каналов. Что бы там не говорили теоретики, но для России в первую очередь важны именно речные дороги, а сухопутные пока только приятное дополнение, да и честно сказать после Ивана Грозного никто дорожным строительством толком не занимался – слишком хлопотное дело.
Однако выпрямление и сводка речных русел дело не столько громоздкое, сколько интеллектуальное. Дело в том, что главное не просто прорыть канал, но и рассчитать так, чтобы его через 3–5 лет не занесло песком. Как и в любом деле, каналы и русла рек требовалось прочищать, следить за ними, строить плотины там, где происходит летний спад вод…
Первый канал, начатый весной 1703 года, между реками Цной и Тверцой закончили спустя шесть лет. Он соединил не только две реки, но и два моря: Каспийское и Балтийское, положив начало Петербуржской водной артерии. Пятеро голландцев, во главе с Андрианом Гаутером, вместо того, чтобы внимательно изучить все особенности местности запороли проект на корню, сделав судоходство в широком пятнадцати метровом канале в летнюю пору невозможным. Исправлять же ошибки голландских проходимцев взялся новгородский мастер Михаил Сердюков. Для этого он предложил использовать реку Шлину, не представляющую интереса для судоходства, направив ее воды через озера Ключинское и Городолюблинское в Цну, чуть выше канала.
Государь поверил Сердюкову, позволив начать проектирование новой системы. Три года понадобилось Михаилу Ивановичу на то чтобы сделать канал судоходным не только весной и осенью, но и летом. За свои заслуги и умения новгородца возвели в дворянское звание, наделив земельным наделом на протяжение всего канала. Тем самым канал, и часть недоделанного проекта отдавались под протекторат смышленого мастера.
В тот момент проблема халатности иноземцев удалось решить, но в силу слишком большого объема работ пришлось вновь нанимать специалистов со стороны. Увы, но своих мастеров в России по данной специфике оказалось мало, а те кто были или заняты, как Сердюков, или были мало грамотными в вопросах возведения больших каналов. Радует другое – даже не имея должных навыков, молодые инженеры расписывались по трое к каждому иноземному мастеру. Голландцы пытались возражать, что, мол работа тонкая и мешать им нельзя, вот только замолчали как только озвучили царский указ: "Всякий иноземец, желающий взяться за подряд, обязан предоставить как минимум трех русских учеников, которые по истечении пяти лет должны приступить к самостоятельной работе. В случае нерадения и неумения новых мастеров все издержки возлагаются на учителя, который обязуется оставаться в России на протяжении пяти лет после найма".
Услышав указ, треть мастеров не захотела браться за работу, остальные вынуждено поохали и взяли тех учеников, которых им прислали из московской математической школы…
– Сколько ты просишь? – тихий вибрирующий рык отразился от мутноватого стекла в большой оконной раме и унесся вглубь зала.
– Отец, ты прекрасно слышал: три тысячи рублей… для начала, – ответил молодой голос.
– Никола, ты конечно, у меня один сын, но поимей совесть, где я тебе столько найду?
– Ты входишь в Совет банка, – спокойно заметил Николай.
– И что с того? Думаешь можно просто так прийти в банк и сказать, что, мол, мне нужна некая сумма червонцев и все тут же побегут ее доставать из закромов? – весело хмыкнул отец Николая.
– Примерно так все и будет, все-таки в банке лежат и наши деньги тоже, так что проблем с выдачей не будет, ты же не государеву казну выкрасть хочешь.
– Ее то выкрадешь, как же, – немного печально вздохнул старший Волков. – Ты знаешь, что эти гаврики – царские наблюдатели суют носы во все дела, даже в малых вопросах без них никуда, хорошо, что палки в колеса не ставят, но и обмануть не получается. Приходится заботиться о чистой резе.
– Я об этом знаю, как-никак сам половину заметок для наблюдателей делал, – улыбнулся Николай.
– Вот шельмец! Кто тебя просил? – взъярился отец сподвижника государя.
– Я не понимаю тебя, батюшка чего ты так кричишь? Не ты ли учил быть хватким и не упускать своей выгоды?
– Но не в ущерб семье Никола.
– А где ты видишь ущерб интересам семьи? Вот давай посмотрим и решим прав ли я или нет. Ротозейство у чинуш меньше стало, за ними пригляд строже стал – это, несомненно, лучше дела быстрее делаются. Благодаря наблюдателям остальные советники коих кроме тебя еще четверо не могут делишки проворачивать, а значит, рычаг воздействия на них все-таки имеется. Ну и последнее – царь доверяет мне, пусть не до конца, но все же…
– Мальчишеские глупости, – бухнул кулаком по столу старший Волков. – Думаешь, что дружбу с государем водить и в темную за спиной сыграть? Не получится сынок, об этом даже не думай, в случае чего он тебя первым на плаху выставит. Не тот он человек, чтобы предательство прощать, ему идейные, верные люди нужны, а не вороватые нахлебники. Ты это понять сразу должен был.
– Не путай меня и ворье твое мелко сошное, отец!! – перебил советника покрасневший Николай, вскакивая с места.
Рукав его кафтана задел чернильницу, темное пятно расползлось по столу, заливая листы бумаги, а вместе с ними и пару кошелей с червонцами. Купеческий сын с негодованием смотрел на спокойное, несколько ироничное лицо отца и не мог понять, что же его вывело из себя. Не в первой батюшка затевает подобный разговор. Так в чем дело?
– Я не предавал царя и не собираюсь! Как ты вообще мог об этом подумать? Или быть может ты сам этого хочешь, а батюшка? – спросил отца Николай.
– Нет, тут ты сын ошибся, – улыбнулся старший Волков. – Да и не получиться предать царя так чтобы потом не было проблем. Ты то наверняка слышал, что с тем генералом стало, который четверть миллиона златых украл? А– а вспомнил? Ну, так мотай на ус, хотя какой ус, у тебя и бороды то нет. Впрочем, оставим все пререкания. Ты мне все-таки скажи, зачем тебе столько денег то?
– Я же сказал ясным языком. В кумпанство вступить хочу, на равных условиях.
– Так государь же вроде бы ничего нового и не предлагал. Он вообще уже год нового ничего толком не предлагает. Все в войну играет, да крепости берет. Ну да бог с ним, пущай резвиться, молодой еще, да и голова у него работает….
Николай уже успокоился и теперь ходил из угла в угол. Он даже стекающих с рукава кафтана чернил не замечал, слишком задумчивым был.
– После всех вольностей, что Алексей дал купцам и мануфактурщикам стало прибыльно вкладывать деньги в заводы и мастерские. Сам знаешь, что армия многого требует, начиная с сапог и заканчивая пушками. Вот и Демидовым поблажки пошли, они на Урале металлы добывают, да сразу в литейные государю направляют, благо что они на паях с ним, преград не чинят. Правда они шельмуют, но думаю на это государь глаза пока прикрывает, потому как больше нет таких сведущих в металлах людишек.
Вон Димка только да его подмастерья разбираются, но у них своих дел выше головы, к тому же управлять он не может. О механизмах мечтает.
– Так ты решил на манер Демидовых в железо вложиться? – удивился отец.
– Нет, наоборот. Пока я делать ничего такого не хочу. Еще пару лет назад, государь думал о том как наш чугун с железом в обиход шведских берегов в Голландию перевозить, так чтобы каперы Карла не нападали. Сначала пару караванов под голландскими флагами пускали, а возле прусских берегов меняли на русский, но ничего путного из этого не вышло. Швед принял указ о том, что его каперы могут грабить всех подряд. Да и свеи прекрасно понимают, что ежели русское железо в Европу бесперебойно поступать будет, то у них цена упадет, и львиная доля казны исчезнет.
– Это не новость ни для кого, Коля, – усмехнулся царский советник. – Это если у нас меха да лес с пенькой забрать тоже самое получится. Еще хорошо, что государь на откуп их не отдал нам купцам, иначе наша мошна от этого быстро бы выросла, правда хорошо это для царя и казны, но не для нас.
– Поэтому и ищет царь еще способы обогащения, – перебил отца сын.
– Да? И какие же это средства? Вон налоги убрал в стране, зато для иноземцев в три раза поднял…
– И только выиграл от этого, погляди на ярмарки да рынки людские под стенами городов. Такого давно не было, чтобы вместо скупщиков купеческих сами людишки стояли. Народ глоток свободы получил, глядишь, и башковитые себе на откуп через пару лет соберут.
– Под ногами мешаться начнут эти мелкие лавочники, – недовольно нахмурился советник. Затея с откупом крепостных сначала показалась легким способом обогатиться, вон простолюдины ни грамоте ни счету не разумеют, облапошить их проще простого. Так нет же "тариф" на откуп установил сам государь без права изменения и теперь каждый знает, сколько надо собрать, чтобы выкупить себя и семью. Правда этот указ касается только государственных крепостных, для остальных выплаты увеличены вдвое. Идти против дворян и аристократии царь не пожелал, он пока не мог позволить себе столь резкие решения.
– Глупости все это, отец. Ты же сам участвовал в разработке указа о торговых гильдиях. Сколько там их будет? – остановившись на месте, Николай облокотился на спинку кресла и посмотрел на отца.
– Семь.
– Вот! А ты говоришь мешаться будут… да они всему купечеству лучше сделают, если от веси к веси ходить будут и свободно торговать да связи налаживать, посмотри – уже новые дороги на две трети проложены, в любую погоду по ним поезда торговые ходят и не застревают как раньше бывало. Прибыток с них уже сейчас виден. А потом, ты сам видел карту новых дорог и каналов, что царь проложить хочет. Речные баржи и лодки, ведь что есть, не просят, знай только днище подсмаливай да о вахте не забывай. Прибыток чистой воды и ничего более.
– Все то у тебя гладко, а на деле каково оно будет, не думал? В первый год может и хорошо, да потом те крестьяне, что посмекалистей развернуться сумеют через пяток лет из низшей – седьмой ступени на шестую, а то и пятую прейти смогут.
– А для того, чтобы они не помешали, необходимо сделать так чтобы выше пятой – четвертой они не смогли подняться, каких бы результатов не добились. Золотая сотня не должна страдать из-за желания царя набить мошну, – улыбнулся младший Волков.
– Ты сам то понимаешь, что сделать подобное нам не позволит сам государь?
– Ему нужны деньги, а ради этого он может закрыть глаза на некоторые огрехи в указах принятых Царским Советом.
– Хорошо, допустим такое и впрямь удаться, но тебе то сейчас зачем деньги, ты так и не ответил? – настаивал на своем отец Николая.
– Через неделю пошлю вестового к Алексею, испрошу разрешения заняться каперством…
– Глупость говоришь! У тебя никакой морской практики нет, ты даже по реке шхуну не водил, куда тебе по Балтийским просторам шастать? – охнул отец глядя на него. – Да и каперские грамоты уже с пяток капитанов получили, только трое из них с "уловом" вернулись, один потонул, а последний, поручик Сулин вместе со шнявой "Пестрой" вовсе пропал.
– Не собираюсь я на море. Я хочу с пару сотен сорвиголов собрать да в свейские земли наведаться, – негромко ответил Николай.
– Так там еще в этом году почти все города под руку государя перешли, не без труда конечно, но все же…. Разве что исконно шведские просторы, где они железо плавят, остались нетронутыми, но туда пробраться нельзя. Зима скоро, Балтика замерзнет, а по снежным просторам идти сил не хватит, – уловив мысль сына, советник начал размышлять в слух, посматривая при этом то и дело на улыбающегося Николая.
– Пройти можно, но только небольшим отрядом. Я покамест в Кареле был, нашел одного человечка, из поморов, так вот он согласился быть проводником.
– Предаст, как только швед предложит цену выше твоей, – пренебрежительно бросил советник.
– Не предаст, он не столько за деньги, сколько за совесть работать будет. Месть у него.
– Ишь как, ну тогда ладно, – сцепив пальцы, Павел Волков долго смотрел сыну за спину.
Николай не перебивал и не тревожил отца. Он с детства уяснил, что если батюшка задумчив, то лучше ему не мешать. Он решал.
Спустя пару минут старший Волков кивнул сам себе и тихонечко бросил:
– Зайдешь завтра, Митрофан тебе даст деньги, а если понадобится еще, то зайдешь к нему, он еще отсыплет.
– Благослови на ратное дело, отец, – попросил Николай, вставая на колени перед родителем.
– Ступай с Богом и пусть Божья матерь поможет тебе, – осенив сына животворящим крестом отец встал с места и наклонившись расцеловал в щеки. – Иди.
Николай, радостный и окрыленный успехом быстро вышел из кабинета родителя и бегом бросился на конюшню. Времени на задуманное дело оставалось все меньше да испросить разрешения государя на рейд в свейскую глубь необходимо иначе в противном случае и на виселице оказаться можно. Кроме того, сбор отчаянных рубак, которых в России с каждым годом становилось все больше, затруднялся тем, что все они были либо в армии, либо во флоте.
Купеческий сын, друг царя Алексея еще не ведал о том, что он станет родоначальником рейдерских батальонов русской армии…
*****
Конец октября 1712 год от Р.Х.
Москва. Кремль.
– Оленька, что с тобой происходит?
– Что-то не так милый? – удивилась она.
– Ты почему не спишь? Я просил – не надрывайся, школы, денек другой потерпят, ничего с ними не случится, – мозолистая ладонь с нежностью гладит волнистые волосы любимой.
Царица улыбнулась – ей нравилось чувствовать заботу любимого, пусть мимолетную, недолгую, но от этого еще больше ценную. Под рукой Оли стояла резная кроватка, в которой тихо посапывал наевшийся Ярослав. Маленький царевич во сне прижал к губам крохотный кулачок, видимо собрался его обсосать, но не выдержал и уснул, оставив столь занимательное занятие.
– Ярославушка… мальчик мой, – с нежностью прошептала царица, касаясь пока еще жиденьких светло– русых волос ребенка.
Малыш рос тихим спокойным крепышом. Царевич был обласкан за двоих: себя и отсутствующего отца. Государь смог увидеть сына спустя три месяца после рождения, треклятые дела задержали Алексея. Но вот когда он увидел маленькую частичку самого себя…
Нет, не было ни народных гуляний, ни великой попойки – все это прошло вместе с памятным 16 апрелем. Единственное, что позволил царь, так дать на пару дней роздых советникам и чиновникам. Эти дни отец посвятил всего себя семье: жене и сыну.
Лейб– гвардейцы по приказу государя заворачивали любого посетителя, кроме князя– кесаря.
Ни один из приближенных будь то министр или генерал не сумел пробраться в царские покои. Этого хотел сам Алексей, этого хотела Оля…
Друзья царевича перестали быть друзьями царя.
У государя нет друзей, как нет в мире светлого альтруизма. Любой человек всегда думает о том, что если он сделает добро другому, то в конечном счете ему все это воздастся. Не сейчас, так на небе. Так и у государевых людей, если не сейчас то на небе… будет возможность провороваться, продаться англицкому (французскому, цесарскому) послу или вовсе задумать худое супротив царских начал[4]4
Начало – проект или прожект, получивший воплощение в реальности.
[Закрыть].
Два дня спокойствия в бушующем океане придворных страстей показались государю райскими. И все же укрыться от мира навечно ни у одного человека никогда не получится, как не получится у реки поменять течение вспять.
– Милый, как долго ты будешь далеко от нас? – с грустью спросила царица Алексея, когда тот забирался в карету.
– Я буду лететь к вам на крыльях каждый божий день и каждую лунную ночь, – жарко поцеловал любимую женщину государь, напоследок погладив сопящего Ярослава по головке.
И вот минуло полгода, а царя все не видно, как не видно конца и края свейской войне. Порой государыня Ольга, выполняя просьбу любимого: бывать на заседаниях Царского Совета ловила себя на мысли, что готова бросить все и убежать с Ярославом далеко– далеко, туда, где не будет политики и придворных интриг, сотрясающих дворец в отсутствии Алексея пуще прежнего. Но каждый раз, вспоминая лик возлюбленного, она до боли кусала губы и тихонечко плакала в подушку, а каждый новый день вновь с улыбкой смотрела в лицемерные лица бояр и ближников суженного. Власть сладостным ядом развращала людские души, не все люди могут выдержать испытание "медными трубами".
– Государыня прикажите в детскую поставить пиалу с отваром? – одна из знахарок – Настасья, пришедшая в московскую лекарскую школу из Казанской губернии, заглянула в комнату.
– Ставь, Ярослав еще часа четыре поспит, – кивнула Оля, встав с места.
Соединив знания русских травниц, деревенских умельцев костоправов и хирургические познания старика Гариэнтоса новые лекари получали разностороннее образование, призывающее не тупо следовать канонам какой-нибудь одной школы, но и искать решение проблемы собственными силами. Для чего в каждом крупном городе к пятнадцатому году должны быть созданы подобные школы в первую очередь для сбора всех народных медицинских знаний. На этом настояла сама царица, заставив Царский Совет издать соответствующий указ, тем самым, скрепляя идею законодательно.
Первые плоды лекарей стали видны осенью. Жаль получился он с гнильцой. Травяные сборы, сушка, изготовление разнообразных настоек и мазей – все это, несомненно, ценные запасы отсылались в армию или в Царскую Службу Безопасности. Но успехи на ниве травничества перекрыла череда провальных попыток найти средство от оспы. По приказу государя на пустыре верстах в десяти от Мурома построили просторные хлева для подопытной скотины, которую специально заражали оспой, после чего следили за ее состоянием. После месяца опытов вызвавшаяся на богоугодное дело знахарка решила привить одного из добровольцев от переболевшей коровы…
Человек после прививки угас в течение недели. Опыты по приказу государя продолжились, для этого по всей стране кинули клич, мол, кто сможет сделать показать действенное лечение – предупреждение оспы будет вознагражден. Подобный метод возымел действие, откликнулось много знахарей, лекарей, даже заезжий цесарский хирург решил попытать счастья, но успеха проводимые мероприятия не принесли…
Но и в этой череде несчастий удалось установить закономерность: знахарка Марья после первой неудачи смогла привить человека от свиньи, и тот выжил, а теперь помогал ей в освоении тяжкого бремени создания прививок. Осталось дождаться только массовой проверки прививания людей, для чего царским указом была освобождена небольшая деревенька вблизи города. При условии тотального прививания, исключение составили только старики и дети до трех лет, все население получало наделы земли в свободное пользование без уплаты налога в течение двадцати лет и полное освобождение от рекрутских наборов.
Староста вместе со старожилами думали недолго и вот уже месяц как Марья с Семеном, первым выжившим, привили всю деревню. Осталось только наблюдать за жителями, после чего идти на доклад к государыне…
– Настасья, как там ученики?
Царица вышла из детской, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ни одна петля, ни одна половица не скрипнули, казалось весь дворец замер, давая царевичу несколько часов тишины и покоя. Травница, зная привычку государыни проверять радение исполнения указов, часто заставляла Настасью описывать совершенные мероприятия, будь то обычная практика в богадельне, сбор трав или осмотр молодых учеников четырех бесплатных начальных школ Москвы.
По указу Алексея Второго домашнее образование стало регламентироваться исключительно государством, попытки привести к общей планке низко грамотное петровское дворянство ничего путного не дали. Исходя из этого под присмотром государыни, спешно вгрызающейся в гранит прикладных наук составлялись "Вольные прокламации". Суть небольших брошюр состояла в том, чтобы задать некий минимум грамотности в благородной прослойке Российского царства.
С одной стороны подобная мера выглядела несколько удручающе глупой – как можно заставить человека знать минимум, если он не хочет ничего знать? Но если посмотреть через призму окультуривания, то для сохранения дворянских, боярских и прочих пожизненных титулов этот минимум они знать обязаны.
В итоге получалось добровольно– принудительное обязательство благородного сословия перед государством. Подобное покушение на святая святых – личную вольность служивых людей вызвала в их среде сильное неприятие, немногие смогли по достоинству оценить задумку государя. Но даже не принимая активного участия в свершениях царя Алексея шляхетсво вынужденно приняло новый закон. Чтобы не выдумал приемник Петра, он все-таки показал себя благоразумным человеком, отменив несуразные, противоречащие друг другу указы своего батюшки.
– Государыня-матушка позволите пригласить Илюшу? Он готов принести клятву лекаря и отправиться в действующую армию, – Анастасия почтительно склонилась перед Ольгой.
– Кто еще готов? – листая докладные записки помощницы, поинтересовалась царица.
Более двух лет прошло с момента принятия новой русской письменности и счета.
Вызвав в начале яростное неприятие церкви, они все-таки получили благословение нового патриарха, уравняв их со старославянской письменностью, но только в пределах монастырей. В гражданских учебных заведениях и государственных учреждениях главенствующую позицию заняли именно нововведения. Упрощение в письменности и счете позволили легко перейти к единому стандарту во всей стране.
Облегчая счет ты облегчаешь возможность проверки абсолютно любого предприятия, да и чисто математически арабские цифры намного удобнее славянского счета, изобретенного чуть ли не тысячелетие назад. Прогресс всегда должен работать на благо Отечеству и ничего постыдного в этом нет. Старина нужна в том случае, когда она позволяет государству укрепить дух народа, построить эфемерные замки из воздуха или вселить в умы людей священную ярость войны.
Чтобы не было кривотолков вся чиновничья верхушка, патриарх, царская чета и генералитет спешно учились новой грамоте. А следом за ними новым буквам и цифири учились меньшие люди. Получался некий лавинообразный штурм знаний. Если хочешь званий, почета, уважения и продвижения по службе – учись, иначе так и будешь сидеть на должности подъячего, в крайнем случае, выбьешься в приказчики, но если человек честолюбив, самолюбив, сможет ли он удовольствоваться столь малым? Вряд ли.
– Больше никого. Тех, кого взяли на обучение полгода назад мало что знают, им учиться и учиться. Разве что гишпанец пару юношей выделил, но в травничестве они пока еще слабоваты. Если неучей отправим, то худо будет…
