Текст книги "Томчин (СИ)"

Автор книги: Иван Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Глава 6.

Предложил Борте соглашение о союзничестве. Пока она влияния своего не утратила, все хитросплетения местной политики понимает и впечатление у меня о ней, что умная и несволочная. Где-то я ей даже сочувствую, мы в одной лодке, после войны шансов на избрание ханом у ее старшего сына нет никаких. Все выгоды поделит верхушка из авторитетных родственников и крупных союзников, они же выберут нового вождя этой шайки. Борте и ее сыну, в лучшем случае, достанется мелкий род мужа с парой сотен верных сторонников, которые сейчас кучкуются вокруг нее, а то – и до юрты дело дойдет, если их верность не выдержит испытания бедностью и жадностью.

Что нам требуется. Продолжать запутывать народ слухами, сказаниями местных бардов о хане Томчине, по-разному описывать мою внешность, возраст, события моей жизни, раннюю биографию будущей легенды, включая параллельно в рассказы о реальных событиях из жизни ее почившего мужа множество баек, историй, случившихся с другими людьми. Поощрять разговоры о божественной сущности. При возникновении недоуменных вопросов ничего не подтверждать и не опровергать, кивать на богов – они все видят. Пусть люди судят по поступкам. Это укрепит в простом народе мнение что с ханом ничего не случилось, рассказчики cами болтают всякую чушь, в том числе и о мнимой смерти хана. Мне надо чаще появляться в войсках, в народе, пусть все видят, что хан – вот он, и выглядит именно так, и об этом рассказывают друг другу. Для Генерала и прочих этот ход преподносим, как введение врагов в заблуждение перед весенней компанией, если слухи и лазутчики донесут до врага информацию обо мне. Самой Бортэ это выгодно, так как даже в не самом удачном для нас варианте – если меня не переизберут, но оставят в живых, большая часть рода останется с нами. Бывший хан, мужчина в полном расцвете лет и сил, жив, здоров – меньше народа разбежится, крупнее будет род, вопрос про юрту – даже не рассматриваем. Не со всеми же мой предшественник за руку здоровался, а уж я, как раз, – постараюсь, по мере освоения языка. Ответственность за создание и несение нового образа в народные массы возлагается на Бортэ. Я на подхвате.

Второе. Кровь из носу, но я должен вместо Генерала возглавить и провести весеннюю операцию. О выгодах моего руководства для меня и Бортэ я даже не говорю, возможно удастся избежать перевыборов. Что получит наше племя и даже, возможно, племя нашего врага? Во-первых, мы, безусловно, победим, если у меня будет время на реализацию моих задумок в войсках и план местности. Мне надо два месяца. Я постараюсь избежать больших потерь с нашей стороны и максимально снизить потери у побежденных. Попасут немного чужих коз и все вернется на круги своя. Но лет на пять – десять эту конкретную резню между племенами прекратим. Во-вторых, на базе этой победы я попытаюсь провести переговоры с другими врагами племени и как-то снизить накал борьбы. Может, обойдется данью, попробуем их напугать. Без дани наши головорезы все равно попрутся искать приключений на свою задницу. Но об этом подумаем потом. Сейчас – Генерал и остальные.

А Бортэ? Ей я могу пообещать удержать ханство и передать его ее сыну. Мне не ханство на заштатной планетке надо, а свобода... Интересно, сколько пастухов хотели бы оказаться на моем месте? Мяса – завались. Юрта – белая, личная охрана. Могу слуг набрать и девок местных. Павлины, говоришь? Хех!

Бортэ поверю на слово. Не потому, что больше некому, только себе... Ей я хочу верить, только подставляться не надо. Кто-то опять стрелял в меня издалека вечером и промахнулся. Ускакал во тьму бурана. Не учел поправку на ветер? Как дети...

А хорощ бы я был в этой позе на стреле!

Светает. Затихли победные вопли наших всадников. Давно затихли панические вопли разбежавшегося противника. Сколько не всматриваюсь в серую мглу, ничего не вижу. Тихо. А что я могу увидеть? Тихо грабят, несмотря на мой строгий приказ. Час назад, как Табаки сорвался Генерал, как я понимаю, только посмотреть, и он был последним. Терпел, наверно.

Вот и прошел мой первый отбор верных нам людей. Четыре моих телохранителя: Джелме, Боорчу, Мухали, Сукегай – эти имена я должен запомнить, они перебороли основной инстинкт своего племени и остались со мной до утра. А Генерал, мой дядя по отцу Даритай, забыл, что еще ничего не кончено, и всех нас можно убить и отправился мародерствовать. А надежды подавал.

Не знаю, что повлияло? Радость побед и сладость почти безнаказанного грабежа после использования Даритаем наработок нашего семинара? Со стратегической точки зрения разгром мелких родов, только номинально числящихся во враждебных племенах и промышляющих разбоем всех и вся, ничего не дал. В новостях об этом бы сообщили: стало спокойнее на дорогах. Но здесь нет дорог. И бандитов меньше не стало, здесь все бандиты. Часть из них разогнал Даритай, присвоив себе их имущество.

Может быть, решающим стал авторитет Бортэ? Или их общая любовь к халяве, желание поиметь что-то не прилагая усилий, сохранив в чистоте свою незапятнанную репутацию? О карьере дальнейшей пекутся? Боялись собственной неудачи, поражения? Трудно сказать. Я чувствовал их полную уверенность в результате. Давай, побеждай быстрее, обедать пора! Роль военного вождя мне передали незамедлительно. И тут же выпучили глаза – а когда обед?

А обед будет нескоро. Несмотря на полученные два месяца на подготовку результат ее пока сомнителен. Для чистой войны мне нужна дисциплина в войсках чтобы никто не отвлекался на грабеж, пренебрегая своими обязанностями. Чтобы дальняя разведка не угнала первый же табун, который увидела и не скрылась с ним вдали. Чтобы войска скрытно подошли к местам назначения, не поднимая шум и не отклоняясь от цели на те же грабежи. Чтобы боевое охранение перенимало всех встречных и поперечных, не убивало их, не грабило, а выполняло свою задачу и переправляло в наш тыл. Резюме: чтобы каждый знал свой маневр и не стремился грабить, пока товарищи воюют. В общем, я выдал новый закон о разделе добычи. Принцип его таков – вся добыча собирается в одно место: это и пленные, и скот, и прочее имущество. Пересчет, раздел на доли – в соответствии с количеством наших воинов, выступивших в поход. Сначала погашаются все понесенные затраты, затем выделяются доли семьям погибших и раненных. Они утроенные и удвоенные, соответственно. Затем хан, то есть я, делит остатки на число уцелевших участников похода, с учетом их весовых коэффициентов. Пришлось, родственники, аристократы настояли. Союзники, мать их. Два дня коэффициенты утрясали, пузами бодались, кто круче. Я, хоть и хан, за Бортэ спрятался, она объяснялась. Моя доля примерно равна доле тысячника. Но делю, по-честному, я.

В части пленных такой расклад. Желающих вступить в наше войско принимаем с семьями и раскидываем по родам. Год пашут бесплатно за еду, по-минимуму возвращаем имущество за счет обогатившихся родов, куда они поступают. Не желающих – в услужение бессрочно новым хозяевам, преимущественно вдовам. Женщин, кроме красивых девушек, в услужение или во вторые-десятые жены вместе с детьми. Пока, по опыту, непристроенных не оставалось, никто с голоду не умер. На девушек очередь, простым воинам, даже не женатым, вряд ли что достанется. Ну ничего, в следующий раз. Не все сразу. Да, вожди. Мужчинам секир-башка, семьи по общему принципу. Что поделать, обычай. Обещали без зверства, но надежнее им было бы умереть на поле боя. Вождизм тоже к чему-то обязывает. А племени этого больше не будет, конец раздорам. На большей площади будут пастись те же стада и пасти их будут те же люди. И хватит драться.

Схема сражения у меня простая, отталкивался от их привычек. Выходят в чисто поле, толпа перед толпой, по сигналу кидаются и по нескольку часов друг друга прилежно истребляют. Делают это днем, когда подготовятся. Крупных засад не практикуют стараются показать товар лицом. Нас больше, мы победим, бойтесь. Складки местности не используют, разве что, случайно. На любую неожиданность реагируют стандартно: спасаются – потом разберемся, вдруг хозяин дома вернулся. Если не преследовать, возвращаются – у вас там ничего вкусного не осталось? Вроде, все. Да, забыл, стойбища остаются неприкрытыми, все ушли на фронт.

Племя состоит из четырех родов, юрты раскиданы между двух рек стойбищами в округе пятнадцати километров. Одну дивизию Убилая, я его Майором называл, направил окружить район стойбищ редким оцеплением, пройдя им в тыл по берегам. Естественно, только после ухода местной воинствующей интеллигенции на фронт, до этого сидеть в предгорьях, в полудне пути и, выдвинув разведчиков, держать ситуацию под наблюдением. Два резерва по тысяче, на случай попытки прорыва из кольца, и тысячу – на зачистку внутрь, чтобы население не переживало и спокойно дожидалось нас, победителей, для описи имущества.

С воинственной частью племени разобрались так. Их около тридцати тысяч. Подобрали место неподалеку от их стоянок в устье реки, впадающей в озеро. Предгорья, складок местности навалом. Пятьсот всадников из дивизии Алтана, Полковника, кстати сына какого-то очень знаменитого хана, уже давно покойного, нагло разбили там лагерь и приступили к выпасу, посылая десятки беспокоить чужие табуны. К вечеру прибыло еще пятьсот, утром еще и к середине дня на выбранное место приволоклись все тридцать тысяч героев: мешать накапливаться моим войскам, дать им по заду и совершить мощный набег на мою ставку, расположенную в полудне пути. Грозно напирали они толпой на моих ребят, загоняя их в треугольник река – озеро, мои маневрировали, но не удирали, мол, биться будем. Биться – так биться, но тут ночь подошла, спать пора, кто ночью воюет? Грамотно перекрыли моим пути отхода по берегам и спать приготовились. Утром эти две тысячи сами сдадутся. Через час с тыла по ним ударила дивизия Капитана, Чжирхо. Нет, сначала минуту их лагерь осыпали стрелами все восемнадцать тысяч, а потом с визгом десять тысяч сабель Чжирхо обрушились на лагерь. Стандартная реакция на неожиданность – спасаться, и лазейку они нашли. Мои две тысячи встали насмерть на берегу озера, а берег реки открыт – беги в предгорья. И ребята побежали прямо в лапы восьми тысячам Алтана. Обоз весь бросили. Они же без обоза воевать не ходят и мы такие же. У меня при обозе три сотни, не дай бог напорется такой же умный, как я. Это все должно было быть в темноте. Сейчас рассветет и посмотрим, чему я их там научил. Надо собрать хотя бы две тысячи наших и организовать преследование. Кто-нибудь, да убежал?

Сидим на совете, подводим итоги, пьянка второй день, никак до дела не дойти. В плен захвачено от ста до двухсот тысяч только гражданских, около пятнадцати тысяч военных. Мужская часть семьи хана перебита. Примерно десять тысяч воинов противника уничтожено стрелами, порублено в атаке, погибли при панике в давке. Около пяти тысяч разбежалось в разные стороны, никакого организованного сопротивления. Каждый думал только о своей шкуре. Среди гражданских сопротивления не было и, как результат, почти нет жертв. С нашей стороны погибло менее тысячи. Количество табунов и прочего добра не поддается быстрому подсчету. Я пытаюсь донести до этих баранов – совета, что наше племя просто удвоилось и надо не делить барыши, а наискорейшим образом ассимилировать людей в новых условиях. Пока их держат на месте прежних стоянок силами одной дивизии. Но кто бы меня слушал, эти мелкопоместные царьки, считающие за доблесть украсть чужого коня или отнять понравившуюся женщину, долго токующие об этом холодными зимними вечерами, как о величайшем событии своей жизни, цифры, о которых я говорю, просто не могут переварить. Для них это – много, очень много. Вот когда видно, что в юрте сидят дикие, неграмотные пастухи, примитивные бандиты, мародеры. Мой дядя со своим сыном отличились, нарушив мой приказ, нахватали без счету добра и через своих прислужников уже организуют его вывоз. Командир дивизии Алтан поступил аналогично и вовсю грабит воинский обоз побежденных. Оба аж багровые – не трожь, мое! Снять меня пока не успели, а Капитан и Майор оказались моими людьми. Убилай охраняет пленных, его люди всячески препятствуют мародерству, но оно все растет. Видя, что такие! люди не слушаются моих приказов, и другой народ потихоньку тянет все, до чего дотягивается. Чжирхо отобрал почти все награбленное дядюшкой Даритаем, его сынком и Алтаном. Но дальше то что, я же не могу их казнить, как обещал казнить всех мародеров и дезертиров? Вес у меня не тот. Кто ж знал, что эти уроды полезут, а за ними и половина моего войска. Кого казнить то, всех убью – один останусь? И, пока весь этот бардак продолжается, население, естественно, оказывает сопротивление при мародерских наскоках на свое добро, попытках изнасилования и похищения, видя, что часть моих воинов этому препятствует. Количество жертв с обеих сторон растет на глазах, а этим – только кумыс жрать.

И в этот момент мой братец Бельгу, снизойдя к моим призывам обсудить судьбу пленных, переживая, что я мешаю ему есть и пить, предложил решить вопрос кардинально – перебить пленных и дело с концом. Вот сука какая! Заткнул ему пасть, пообещав. что за каждого убитого сдуру пленного буду вычитать по два барана из его доли добычи. Ну и как прикажете следить за этим уродом, чтобы чего-нибудь не натворил? А остальные что, лучше?

В лагере пленных восстание. Около двадцати пяти тысяч мужчин собрались, вооружились как могли и кинулись на прорыв. Убилай не стал их удерживать, умница, мог стрелами всех выкосить, пока восставшие до предгорий доберутся. Рассчитывал, что выдохнутся, уймутся и – назад, к семьям. Ведь ни коней, ни вооружения, ни организации. Но, в течении дня, никаких положительных изменений не произошло и пришлось бросить две дивизии на прячущихся в редких деревьях и траве удальцов. Пологие склоны, трава уже достаточно высокая, но с коня спрятавшегося видно, тополя, березы, заросли кустарника. Оставлять в тылу такую массу противника нельзя, вся операция насмарку, разобьются на банды и начнут мстить, воссоединяясь с семьями. Снова в плен удалось взять около десяти тысяч. Пятнадцать погибло и пять тысяч моих пали. Сопротивлялись отчаянно, одними ножами резались, но кто бы мне говорил, что может сделать человек с одним ножом. Двадцать тысяч смельчаков полегло из числа лучших людей этого народа.

Народ, все-таки, один. И в этом народе нашлась одна сволочь, мой братец Бельгу. Он, пьяный, съездил к пленным, надо же похвалиться, покуражится, и сообщил им, что он брат хана, был на совете и его предложение – вырезать всех мужчин племени – принято советом и ханом. Вы дерьмо, а я крутой, всех вас резать будем. Я твою маму, и папу, и бабушку, и так далее. Те проверили, поспрашивали у наших – действительно, брат хана, поверили и поперли на выход. А что им оставалось делать, на морду Бельгу достаточно посмотреть. Так одна сволочь уничтожила двадцать тысяч лучших бойцов своего народа, которые должны были его защищать. Сволочь, за всю свою предыдущую жизнь убившая по одному несколько человек, подло, из-за угла или в стае. Мое появление дало ему возможность перейти из ранга рядового мясника, бычары, сразу к геноциду. Это уцелевшие пленные рассказали, один сам все слышал.

Выбил Бельгу пинком под зад из юрты совета, исключил навсегда и запретил на совете появляться. Лишил всей доли добычи. А что я еще могу? Заодно и дядю Генерала из совета исключил, благодаря его бездействию бардак получил свое развитие. Он, видите ли, мародерством был занят, некогда ему было пленных обустраивать. Я бы их всех поисключал, но тогда мне проще самому из юрты совета выйти.

Дальше вся работа с пленными и дележом добычи прошла по плану, единственное, в отличие от него, вопрос о вступлении мужской части в наше войско даже не поднимали. Мои волками на них смотрели после таких потерь, несколько лет должно пройти, прежде чем вместе в одном строю воевать будут. А, пока, побежденным оружия лучше не давать. Настроение – как в бочку с дерьмом окунулся. Похоже, с моей наукой побеждать этих дикарей один на один оставлять нельзя. Опять надо думать.

Глава 7.

Основная часть добычи ушла на расходы по обустройству пленных, особенно семей, утративших кормильца, и на компенсации семьям наших погибших и раненных. Теперь на Бельгу, нанесшего такой ущерб многим карманам, практически все смотрели зверем, он быстро собрал свои манатки и куда-то, не попрощавшись, откочевал. И правильно, скотина, целее будешь!

Не смотря на то, что в целом богаче мы не стали, народу в войске прибавилось изрядно. После наших побед к нам присоединилось много родов, хозяева которых принесли мне присягу. На их присягу можно не обращать внимания, но тысяч сорок за три дня мы сможем выставить, хотя, по-прежнему, это будет орда ордой. Вывод: буду готовить грамотных офицеров, а они уж пусть формируют свои подразделения, исходя из поставленных задач. Готовлю только лично преданных людей. Алдан, мой дядя и с десяток других – урок мне на будущее. Слава богу, пока я здесь, их умения – ничто, раздавим. Насчет грамотных занятно – письменности у них нет. Может, наш алфавит ввести, а то я нормальный приказ с вестовым не могу передать, только устно, что запомнит вестовой. Учить некому, я один не потяну, пока Цэрэну арифметику вдолбил, понял – ну не учитель я.

После победы вопрос о моих перевыборах не поднимался, как-то спокойно и естественно за время подготовки к войне я перетек в шкуру хана, и все привыкли, и вроде даже забыли, что я – это я, сумасшедший старик лекарь, обнаруженный прошлым летом в вымирающем стойбище. Похоже, всех устраивает настоящее положение дел, им так проще и спокойнее за свое будущее. Акыны Борте работают, кое-что слышал сам и вполне доволен.

В целях общей смычки населения и для поднятия своего престижа объявил всеобщий праздник и пир. Выдал для этого из своей доли почти всех баранов без согласования с Бортэ. Не знаю, как тут принято, я за хозяйством и имуществом семьи не слежу. Пусть меня побольше народу увидит и лично запомнит. Большинство богатеев жадные, от них такого не дождешься, но много ли раз бедняк в своей жизни наедался досыта? А здесь такой случай: подходи, угощайся, на меня любуйся, личность запоминай. Да и смычка населения должна сработать, на пир приглашаются все – и победители, и побежденные. Мир будем праздновать, на десятилетия – мир. За столом рядом со мной на местах жен будут сидеть две дочери хана разгромленного племени. Демонстративно роднимся, показываем всем нашим, что принятые в племя – те же люди, за одним с нами столом сидят. Тьфу, на кошме. Надеюсь, это хоть как-то снизит накал страстей после приснопамятной резни. Младшая, незамужняя, досталась мне при дележе как руководителю проекта. По этому поводу, после долгого кряхтения, обратился за разъяснениями к Бортэ, боялся какого-то взрыва в наших уже наладившихся отношениях. Самый ценный приз, как на пиру – глаз барана. И ведь не передашь никому, сочтут за неуверенность в своем праве. Глаз барана также пару раз выкинуть не удалось, пришлось давиться. Бортэ отнеслась ко всему этому философски: подержи пока не надоедят, а потом сплавь куда-нибудь, по тихому. Обещала помочь с этим сплавом, когда обращусь. Слава богу, никаких сомнений во мне, мыслей о возможном нарушении нашего соглашения, если молодой юбкой увлекусь. Ей то бояться нечего, но женщины славятся своим умением на пустом месте сделать скандал. Подержу их месяца два и потихоньку избавлюсь, отправим поближе к родне.

В первую же ночь после раздачи подарков подарок был переправлен мне в юрту. Ну что сказать, я, конечно, без женщин уже почти год. Вычтем проблемные времена, когда я об этом и подумать не мог, остается месяца четыре. Прижимает, само собой, сны по ночам снятся. Тяжеловато, и выхода из этой ситуации пока не видать. Но снятся мне женщины, женщины из моего мира, женщины Земли, а здесь... Как бы не совсем женщины. С ними можно общаться, говорить, но вот желать их... Слава богу, я до этого пока не дошел. Здесь вообще для секса условий нет. О мытье я просто не говорю, одежда не стирается и запах от меня, я подозреваю, еще тот. Я притерпелся, внимания не обращаю, все равно ничего не сделать, на пиру, как все, пальцы вытираю о халат. Почему не о волосы моих подданных или свои, как какой-то монарх в европейском средневековье, о котором я читал? Потому что волосы грязнее пальцев. А халат можно поменять на менее грязный. Но что толку думать об этих подробностях личной гигиены, если ее нет. Вот будем проезжать хвойный лес, нарву себе веточек и буду неделю, пока не пожухнет хвоя, себе зубы чистить. А в степи в зубах только травинкой или костяной иглой удается поковыряться. Некоторые, видел, ножом ковыряют. И ем я руками, потому что вилок нет, а ногами неудобно. Будет дождь или водоем – искупаюсь. Я в этом мире один раз купался в речке на другой день после последней битвы, минут пять, весна, вода холоднючая. В остальном – умываюсь два раза в день, руки, лицо, когда вода есть. Или снег. С волосами: очень удобно косички заплетать, меньше пачкаются и не такие грязные. Мне служанка Бортэ тоже заплела, ничего, нравится и лысина мне не грозит.

Как и положено, забилась бедняжка в угол: сейчас страшный старик набросится и насиловать будет. Я, пока она все это себе придумывала, спать лег. Уже засыпал, как девице в голову новая блажь ударила. Теперь она жертва, выкуп жизни племени, сама на все согласна. Смешно, конечно, и жалко ее, но еле уговорил отстать. Так до утра в углу на коврике и переночевала. Ну, дальше день, заботы, вечером опять спать в юрту пришел. А там уже другая тигра сидит, жертву из себя изображает. Что такое, в чем дело? Оказывается, первая газель решила, что меня недостойна и, во спасение племени, организовала поиск и похищение от мужа своей старшей замужней сестры. Малышня всегда старшим завидует, думает что они красивее и фигуристей. В результате: то ли наши, то ли вражеские боевики разыскали парочку по наводке сестрички, мужа или убили, или прогнали, а новая жертва, воспламенившись сестринскими доводами, сидит на моем коврике в моей юрте и жаждет комиссарского тела. Дурдом.

Объяснил обеим, что зачисляю их в жены, ставлю на довольствие и посещу при ближайшей возможности. Племя они спасли, могут этим гордиться, любовь моя к ним безмерна и я их очень уважаю за героический поступок, пусть всем рассказывают. На пиру сидеть рядом, всем улыбаться, жизни радоваться, а то – смотрите у меня!

На другой день после пира один из бывших пленных прямо в стойбище захватил в заложники младшего сына Бортэ, мальчишку лет десяти, и поволок его между юртами, приставив нож к горлу. Хорошо, что это увидела моя названная мать и закричала, созывая мужчин. Второй раз хорошо, что недалеко были по своим делам двое из моих ближайших телохранителей, и один из них, Джелме, зарубил террориста топором. Причиной нападения, скорее всего, была месть. Расследования не проводили – и так ясно, что ничего у меня из затеи со смычкой не получилось.

Из большого соседского племени к нам прибыл посол. Жизнь-то налаживается, выходим на международный уровень отношений, послы пошли. Посол – послом, но на самом деле это звуковое письмо. Он заучил наизусть обращение ко мне соседского хана и передает один в один, не занимаясь отсебятиной. Ответ так же озвучит. Бортэ растолковала мне смысл послания: предлагают заключить военный союз для совместного грабежа прочих соседей и вместе охотится, если что. Охота меня мало волнует, если наше племя не будут тревожить хотя бы несколько лет, табуны и отары на пастбищах снимут продовольственный вопрос окончательно. У нас в племени народ на охоту идет только с голодухи, или я просто не видел пока, как богачи охотятся. Искусство владения луком у народа такое, что понятно – их предки когда-то были охотниками и били суслика в глаз. Умение полезное, постараемся сохранить, а сусликов, надеюсь, со временем оставим в покое. Пусть люди баранину едят, все-таки – монголоиды, это обязывает. Военный же союз, да еще предложенный по-доброму – за это надо хвататься двумя руками. На союз племен не всякий враг решится напасть, а совместную агрессию попытаемся отложить, пока племя не восстановит силы и я уже не смогу сдерживать их грабительские наклонности. Вот тогда и союз пригодится, уменьшим наши потери до неизбежного. Для пущей надежности мы с Бортэ предложили скрепить будущий союз браком ее старшего сына с дочерью старшего сына этого уважаемого хана, а старшему внуку его отдать в жены одну из дочерей Бортэ. Хан помрет, все в силе останется, раз породнимся с его старшим сыном. По-моему – хорошее предложение, им и зарядили посла в обратный путь.

Недалеко соседи живут, посол за неделю обернулся. По поводу наших с Бортэ матримониальных предложений ответ прозвучал близко к: – пошли вы в жопу! Вообще-то даже более оскорбительно, что уж здесь говорить о возможном союзе. Нда, чего-то я вокруг нас и в оценке наших дел явно не доглядел.

На другое утро пришла плохая новость. Нас покинули мой драгоценный дядя-мародер со своим сыном-мародером Хучаром и господин Полковник – Алтан, уведший практически всю свою дивизию. Дядя и двоюродный братец тоже увлекли с собой более пяти тысяч воинов. С учетом погибших в резне у меня осталось менее одной дивизии из трех, с которыми я начинал поход. С ними отбыли все их домашние, а также табуны, отары и прочее движимое имущество, поскольку недвижимого здесь нет, и не бывает. В один день я потерял почти половину своих войск, оставшись с неполной дивизией ветеранов и примерно пятнадцатью тысячами разного сброда, который тут же начал расползаться. Хитрые дядя и Алтан кочевали своими таборами по нашей совместной племенной территории, кочевали и, как-то, незаметно, перекочевали за ее границы, отправившись искать лучшей жизни и более щедрого покровителя. И, очень похоже, что они его найдут в лице соседнего хана, только что пославшего меня в жопу.

Следом пришла информация о многочисленных поджогах на пастбищах на всем протяжении границы с соседом. А я, по прежнему, ничего не придумал и не мог решить: сниматься ли нам со стоянок и уводить гражданское население вглубь нашей территории, или подождать дальнейшего развития событий. Народ ускорил темпы расползания. Что-то будет. Расставил частые патрули под командой надежных людей по горящей границе и ждал следующей информации.

И она пришла, дурацкая и неприятная до невозможности. Соседушка давал согласие на предложенные нами браки, брал жопу назад и приглашал меня в гости лично, с небольшим эскортом. Господи, до чего меня эти азиатские хитрости задолбали! Вот сидит старичок и думает, что я поверю его ласковым посулам и он меня зарежет. Он азиат хитрый, а я лох. Баран он, я могу его просто так зарезать, без хитрости, мысль такая в голову придет и амбец старичку-обманщику. Чтобы кого-то зарезать, дед, не обязательно его обманывать, просто воткни нож в правильное место и не парься. До нервного срыва довел, гаденыш! Послал людей, чтобы проехали пол-дороги, имитируя меня с охраной, а потом вернулись. И пусть думает.

Досиделся! С утра прискакали разведчики: войска хана пересекли нашу границу. Примерно пятьдесят тысяч, может больше, с ними пятнадцать тысяч бывших наших. Темпы перехода конницы мне известны, приказал всем все бросать, садиться о двуконь и срочно уходить в глубь нашей территории на восток. Ведь ясно же все было, чего тянул? Сам с дивизией Чжирхо остался невдалеке прикрывать отход гражданских. Надо было посмотреть на состав войск и действия противника, и прикинуть возможную операцию, но, без реальной подготовки, Генерал и Полковник на раз раскусят мои ходы. Что делать?

Двое суток мы пятились, отступая, прикрывая отход, угрожая ударом то на левом, то на правом фланге и избегая входить в соприкосновение с противником. Постепенно это становилось бессмысленным, все кто хотел и мог спастись – спаслись, надо было подумать о дальнейшем ведении войны. Я оставил две тысячи воинов под командой Джелме для прикрытия нашего отхода в отрыв от противника. Их задачей было только временное сдерживание, а затем Джелме мог действовать по обстановке, уйдя на север. Мы же, наконец, вырвались из под давления основных сил соседей и галопом ушли на самый восток наших владений в предгорья хребта, синеющего на горизонте. Там мы дали отдохнуть и подкормиться измученным лошадям, люди валились с ног от бешенной скачки последних дней.

Но недолго продолжалась тишина нашего отдыха, на третий день вдали, у степного горизонта, показались клубы пыли, враг настигал нас. Оставив в лагере двести всадников для охраны запасных коней, я во главе оставшихся восьми тысяч выступил навстречу судьбе нашего племени. Биться до последнего с противником, захватившим почти всю нашу землю, выполнить свой долг перед доверившимися мне и поверившими в меня людьми, или смириться с исчезновением моего народа, который растворится в ордах захватчиков, подобно многим и многим, прошедшим этот путь до него? Не знаю, что бы я выбрал еще полгода назад, но, давая слово Бортэ, внутри себя я ей дал слово офицера. Сейчас это решит мою и их судьбу. Врагов было около двадцати тысяч, увидев нас они остановились и стали традиционно выстраиваться для атаки, тасуя разноплеменные части, со стороны не поймешь, слабого или сильного выставляя на ее острие. Наших бывших коллег было не видно, наверно, разлетелись по дороге, не удержавшись от традиционно любимого занятия, как и остальные приблуды, отправившиеся пограбить на халяву тех, на кого в другое время опасались даже тявкать из под забора. Нашу участь это не слишком облегчает, перед нами костяк, наиболее сплоченная и профессиональная часть войск соседнего племени, многие годы воюющая бок о бок умело и жестоко. Ветераны против ветеранов, только моих в два раза меньше и нам некуда отступать. Никакого выигрыша от отсутствия Генерала и Полковника я не получаю, идей все равно нет, как нет и пространства для маневра. Голая степь и две толпы друг против друга, большая и маленькая, и играть придется по их правилам.

Единственный наш шанс был использовать то состояние бешенной злобы наших воинов, схожее со злобой загнанного охотниками волка, ощутимо реющее над последней дивизией. Я буду четырежды бросать по две тысячи этих берсеркеров в самый центр наваливающейся на нас толпы и, уверен, каждый перед смертью уничтожит гораздо больше двух воинов врага. До заката я наблюдал, как сносило ураганом и буквально растворяло вражеские эскадроны на пути моих отрядов. Как постепенно их продвижение замедлялось, направленные с флангов удары начинали сдвигать их несущие смерть ряды, и я снова слал очередное подкрепление. Мы никуда не хотели прорваться, мы хотели как можно больше их уничтожить. На закате я повел последние наши силы в атаку и все повторилось, потом сопротивление ослабло и мы увидели спины наших врагов. Они бежали. Наступила ночь. Поле битвы осталось за нами.