сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)
Те двое направились к воротам, где с правой стороны была калитка. Запоров замысловатых на ней не было, лишь деревянная собачка, которая приподнималась посредством веревочки через просверленный глазок. Во двор нетрудно было попасть даже ночью. Как и следовало ожидать, незнакомцы быстро справились с нехитрым запором и взошли на крыльцо. В хате было слышно, как они застучали щеколдой. Зазыба вышел в сени. На крыльце, очевидно, услышали, что дверь открылась, и перестали стучать. Некоторое время царило молчание. Тогда Зазыба нарочно кашлянул.
— Председатель сельсовета здесь живет? — спросили с крыльца.
— Нет.
— А кто вы? Председатель колхоза?
— Нет, я завхоз.
— Мы красноармейцы. Дело у нас срочное.
Зазыба стал отпирать — привычно нащупал в темноте железную задвижку, повернул ее вправо, железо брякнуло, и дверь распахнуласьпочти настежь, будто на нее кто-то сильно нажал с той стороны. Красноармейцы отступили на шаг , давая, дорогу хозяину… Зазыба, вышел на крыльцо, стал между красноармейцами, Один из. них поднес руку к. фуражке, сказал:
— Лейтенант… — и назвал фамилию, которую Зазыба не расслышал. Глаза у красноармейца блестели, это было видно даже ночью.
— А что у вас за дело ко мне? — спросил Зазыба.
— Бензин нужен, — сказал лейтенант.
— Бензин? — переспросил Зазыба.
— Да.
— А есть ли он. Наверное, сдали вместе с машиной. У нас полуторка была.
Лейтенант снял фуражку.
— А кто скажет, есть бензин или нет? — спросил он более настойчиво.
Зазыба пожал плечами.
— Ну вот, а еще завхоз!.. — недовольно сказал красноармеец, до этого не вступавший в разговор.
— Так я тоже без году неделя тут, — начал оправдываться Зазыба. — Отлучался из колхоза. Все делалось без меня.
— Понимаете, у нас горючее кончилось…
— Может, спросить тогда у кладовщицы? — неуверенно, будто про себя, сказал Зазыба. — Это недалеко тут.
— Хорошо, — сразу согласился лейтенант.
Зазыба постоял немного в раздумье, затем тихо закрыл дверь и первым сошел с крыльца.
Кладовщицей в колхозе была Ганна Карпилова, соломенная вдова. В молодости — ей не было еще и двадцати пяти — она прижила двоих детей, так называемых ветровичков-безбатько-вичей. Ходили к ней и здешние, веремейковские, мужики, и приезжие, в особенности разные уполномоченные, которые просиживали в колхозе целыми неделями и которых приводили к ней запросто, по-деревенски, как в гостиницу на ночлег. Случалось, что объявлялись и женихи, сватались раза три. Но долго не задерживались в ее хате. Одного примака, лесосплавщика, она прогнала сама — избила подойником за то, что где-то видели его со старшей Хрупчиковой дочкой, остальные сбежали сами. То ли харчи не нравились, то ли выдержки не хватало. Кладовщицей Ганну поставил уже Чубарь. Сперва в Веремейках смеялись над этим, но потом перестали: слабая на передок, Ганна оказалась крепкой на голову. За каких-нибудь полгода она освоила всю бумажную премудрость и стала неплохой кладовщицей. Когда Зазыба привел к ней во двор красноармейцев, она спала: по ней хоть перун, лишь бы мимо. Будили долго, наконец достучались. Ганна подошла к окну, узнала Зазыбу. Но на порог вышла босиком, в одной рубашке.
— Ну, чего тебе? — спросила она недовольно.
— Бензин вот товарищам командирам нужен.
Ганна повела плечом и сказала с игривым сожалением:
— А я думала, женихов привел!
—Тебе лишь бы… — хотел упрекнуть Зазыба. Но Ганна громко засмеялась.
— Так нема бензину, — сказала она уже серьезно. — Если б раньше, можно было. А теперь нет. Газы, правда, еще есть немного. В кладовой стоит.
— Что это… газа? — спросил лейтенант у Зазыбы.
— Керосин по-вашему, — объяснил тот.
— А бензина?
— Так ни капельки бензину, — снова громко сказала Ганна. — Весь слили, когда машину сдавали в армию.
Военные начали о чем-то переговариваться меж собой, Зазыба улучил момент и цыкнул на Ганну, как на невестку:
— Постыдилась бы, голая вышла!..
Ганна нарочито повела плечами, как бы поежилась.
— Накинула б на себя что, — снова буркнул Зазыба. Тогда Ганна с великой неохотой направилась в хату. Лейтенант повернулся к Зазыбе.
— Понимаете, мотор у нас заглох, — сказал он. — Горючего не хватило. Думали, у вас раздобудем, а теперь и не знаем, как быть.
— Так ежели б остался, то разве пожалели б, — словно оправдываясь, развел руками Зазыба. — Кому-кому, а своим не пожалели б.
— А лошади у вас есть? — спросил красноармеец.
— Есть, — вместо Зазыбы ответила Ганна, к этому времени уже вернувшаяся из хаты одетой. — Правда, хромые. Красноармейские. Нам их оставили вместо колхозных. А вчера еще трех забрали. Но запрячь можно. Если в ночное не угнали.
— Тогда вот что, — сказал Зазыбе лейтенант, — вы нам покажете, где ваши лошади, а она, — он кивнул на Ганну, — пусть принесет керосин.
— Так за ним же далеко идти! — встревожилась Ганна.
— Что значит — далеко? — посмотрел на нее лейтенант.
— В самый конец деревни! — сказала Ганна.
— А ты не иди улицей, — рассердился Зазыба. — Пойдешь огородами, ближе будет.
— Буду я ходить ночью огородами!
— Пугливая!
— А вот и пугливая. Бери ключи да ступай сам в кладовую!
— Ты, Ганна, не дури, — строго сказал Зазыба. — Я там не знаю, где что искать.
— Найдешь, если захочешь!
Разговор их перебил лейтенант.
—Тогда пусть он идет с ней, — предложил Зазыбе лейтенант показывая на красноармейца.
— С провожатым пойду! — засмеялась Ганна и перестала упираться. Она вернулась в хату, что-то сказала своему старшему сынишке, потом легко сбежала вниз по ступенькам невысокого, сложенного из круглых бревен крыльца. — Пошли! — позвала она красноармейца.
На улице лейтенант сказал Зазыбе:
— Надо хоть за деревню вывести машину, а то стали под окнами.
Лошади были в конюшне, и Ганна напрасно говорила, что их могли угнать в ночное, не до того теперь было. Они стояли в самом проходе между стойлами, и только одноглазая кобыла, которая никому не была нужна, подошла к боковым воротам. Почуяв людей, она тихо заржала.
Зазыбе не раз приходилось бывать на колхозной конюшне, и потому в темноте он свободно, ничего не задев, прошел по всему проходу.
— Что у вас там, полуторка или ЗИС? — спросил он лейтенанта.
— Т-26.
— Что? — не понял Зазыба.
— Танкетка.
— А-а-а, вон что! Тогда подождите. — Зазыба сходил в пристроенную к конюшне трехстенку, вынес оттуда хомуты с длинными сыромятными постромками и начал надевать их на лошадей.
В это же время в самом конце деревни разговаривали между собой еще два человека — местный крестьянин Парфен Вершков и танкист, оставшийся возле заглохшей танкетки, которая остановилась как раз против Парфеновой хаты, проехав по улице метров четыреста. То, что кончилось вдруг горючее, не явилось неожиданностью для самих танкистов. Они были уверены, что когда-то это должно случиться, так как выезжали в дорогу — от Воробьевой Буды, близ Гордеевки, и до Беседи — уже почти без горючего. Командованию танковой бригады срочно понадобилось провести глубокую разведку до самой реки, и комбат Вострецов, направляя танкистов, предупреждал:
— Оттуда, наверное, придется ногами топать, горючего все равно не хватит. Но рисковать не хочу. У нас неполные баки даже в КВ. Заправляться не будете. Поедете на том, что есть. Для меня легче потерять Т-26, чем КВ.
— Но успеем ли мы в таком случае? — усомнились танкисты.
— В вашем распоряжении вся ночь. Туда доедете, а оттуда — аллюр два креста. — Комбат прежде служил в кавалерии. — Хочешь, могу выписать мандат? — сказал он лейтенанту. — На обратном пути используй любой транспорт, реквизируй, если надо. Но чтоб разведданные к утру были в штабе бригады. — Он положил руку на плечо лейтенанта. — Пойми, бригаду каждую минуту могут бросить в бой. Горючее все на учете, а новый подвоз — хорошо, если будет к утру. Не хватает автомашин. Словом, аллюр два креста!
И вот остывшая танкетка уже почти час стояла в Веремейках. Танкисты напрасно тратили время, которого у них оставалось не так много, но бросать боевую машину на улице не решались. Сперва была надежда «занять» горючее в деревне. Однако поиски ничего не дали. Тогда лейтенант уже во дворе Ганны Карпиловой решился на последнее — вывезти танкетку за деревню и поджечь.
Пока лейтенант с одним танкистом ходили по деревне, второй танкист, сидя на завалинке, расспрашивал дорогу у Парфена Вершкова. Тот вышел на улицу сразу, едва услышал, что напротив остановилась машина.
— До Гордеевки далеко?
— Верст тридцать, считай.
— А если напрямик?
— Так напрямик, говорят, и ворона летала, зато дама не всегда бывала.
— А если без шуток?
Задрав голову, Парфен стал припоминать все деревни, лежащие на пути к Гордеевке, большому селу, которое находилось уже в Брянской области. Дорогу в Гордеевку из Веремеек мало кто знал, ибо у здешних крестьян не было никакой надобности ходить туда. Но Парфен в молодости возил в Гордеевку кору — ее драли тогда по всему Забеседью, и за нее заготовители хорошо платили. Пожалуй, с того времени в памяти и сохранились названия деревень.
— Сперва надо подаваться на Мокрое, — припоминал Вершков, — потом на Буду…
— Это Воробьева Буда?
— Нет, просто Буда. Но и Воробьева где-то там. А дальше Антоновка будет.
— Антоновка, — считал за Вершковым танкист.
— А за Антоновкой, кажется, сразу Гордеевка.
— Ну, а Воробьева Буда?
— Да и Буда где-то там.
— Значит, не знаешь?
— Так вам Гордеевка нужна или Воробьева Буда?
— Это военная тайна.
— Так бы и говорил сразу, а то голову дуришь! Наконец Зазыба с лейтенантом привели лошадей.
— Овсюкова еще не было? — спросил лейтенант у танкиста.
— Он же с вами ушел, — пожал тот плечами.
— Это я знаю, — почему-то разозлился лейтенант.
Вершков тем временем узнал Зазыбу.
— И ты, Евменович, не спишь? — отозвался он. — Так иди садись вот.
— Должно быть, Ганна где-то приспала вашего человека, — пошутил Зазыба.
— Какая Ганна? — навострил уши Парфен Вершков.
— Кладовщица.
— Тогда скоро не ждите, — усмехнулся Вершков.
Ночь между тем уже перешагнула тот невидимый рубеж, откуда начинается ее поворотный путь, и теперь вокруг серело. В небе потухали самые далекие звезды, словно кто-то незаметно стирал их с неба.
Беспокоясь, что в деревне они задержались слишком долго, лейтенант сказал Зазыбе:
— Мы сильно опаздываем. Боюсь, что не успеем добраться до части. Может, вы коней своих нам дадите?
Зазыба не успел еще ответить, как лейтенант начал успокаивать его:
— Вы не волнуйтесь, мы расписку оставим.
— Этих коней у нас дают и забирают, забирают и дают, — подал недовольный голос Вершков. —Как говорится, солдат дал, солдат взял.
— Не то время, Парфен, чтобы чего-то жалеть для Красной Армии, — усовестил его Зазыба.
— Так ужо ж… Только они, кажется, хромые?
— Не все.
— Значит, поправились, — усмехнулся Вершков. — Однако чудно, как это не высмотрели их? Забра-али б!..
— Не возьмем мы — возьмут немцы, — вдруг сказал, словно огрызнулся, танкист.
— И это может быть, — согласился, кивнув головой, Вершков. — Время теперь такое, что все берут и не спрашивают даже.
— Будем считать, что у нас с вами полное взаимопонимание, — не глядя на Вершкова, сказал лейтенант Зазыбе. — Лошадей вы нам даете, а расписку получите.
— Да где вы ее писать будете теперь! — махнул рукой Зазыба. — Берите уж так, без расписки. Раз надо, так надо.
Тогда лейтенант будто спохватился и заспешил.
— Лезь в машину, рули, — приказал он танкисту. Зазыба принялся раскручивать постромки, подавая лейтенанту, чтобы тот цеплял за буксирные крюки танкетки.
— А того, что с Ганной, можете и не дождаться, — вспомнил Парфен Вершков. — Она у нас смола, а не баба. Да и время как раз к тому. Самое подходящее, считай, в примаки пристать. И голова, глядишь, целее будет, и телу…
— Болтаешь, сам не знаешь чего, Парфен, — поморщился Зазыба. — Что-то ты…
— Его, наверное, женка от себя шуганула, — высунулся из люка танкист.
Лейтенанту не понравилась такая развязность своего подчиненного, и он прикрикнул:
— Ну-у, ты-ы!
Когда постромки наконец были зацеплены за танкетку, кони стронули ее с места и, храпя, потащили по улице.
— Куда это они ее? — спросил Вершков Зазыбу.
— За дворы, кажись, сожгут там. Вершков мотнул головой.
— Это зачем?
— Не на чем ехать дальше. Горючее выгорело. Но выдержат ли постромки? Коротки, пришлось надвязать, — беспокоился Зазыба.
— Кони стронули с места, так выдержат.
— И надо тебе, Парфен, абы что говорить людям.
— Какое «абы что»? — вспылил Вершков. — Самое неприятное я берегу про запас. — Он прошел немного рядом с Зазыбой, который правил лошадьми, а потом сказал: — Чем эту коробку пустую тянуть, вы лучше б погоняли по чердакам мужиков наших, попороли бы их штыками, как воробьев киловатых. А то же прячутся где-то. Окруженцы, мать их за ногу! Еще фронт не прошел, а уже окруженцы!
— Что-то я не понимаю тебя…
— Так поймешь, когда пролупишь зенки. Да поздно небось будет.
— Говори ясней!
— Да уж куда яснее…
«Неужто кто из веремейковцев дезертировал? — подумал Зазыба. — Но кто?»
Кони вытащили танкетку за выгон на край овсяного поля, и тогда откуда-то из серых потемок вынырнули Овсюков с четырехугольной жестянкой и Ганна Карпилова.
— Где пропадал? — строго спросил красноармейца лейтенант.
Тот молча потупился.
— Я спрашиваю, где пропадал столько времени?
— Товарищ лейтенант…
Но тут заступилась за красноармейца Ганна Карпилова.
— Не кричи на него, командир, — сказала она и засмеялась: — Солдат же пришел!..
Лейтенант с брезгливостью чистоплотного человека передернул плечами, но распекать Овсюкова перестал.
Зазыба с Парфеном Вершковым тем временем отцепили постромки. Из танкетки вылез красноармеец, показал лейтенанту замок от пулемета.
— Надо куда-то выбросить, — кивнул тот и взял у Овсюкова жестянку с керосином, поболтал для порядка, а затем, не жалея, начал выливать керосин на броню.
— Поджигай! — скомандовал он.
Овсюков тут же чиркнул спичкой о коробок и, не дождавшись, пока разгорится, бросил ее на самый верх танкетки. Синее пламя сначала несмело лизнуло броню, затем рванулось вверх и, став красным, охватило всю танкетку. Сразу вокруг сделалось светло, а тени, которые отбросило пламя от пятерых удрученных мужчин и одной женщины, полной своего мимолетного счастья, выросли чуть ли не до самых деревенских дворов, заплясали, будто живые.
II
