Текст книги "Унаги с маком или Змее-Week"
Автор книги: Иван Быков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
– Как-то, помню, Вы поднимали тост «Чтоб всем нам до Восьмого дна!», – решил уточнить Нестор. – Так их семь или восемь?
– Пустой вопрос, мой друг. Никто тебе на него не ответит. Может, сам со временем разберешься. А тост «До Восьмого дна!» – лишь аналог таких же тостов во Взвеси. Например, как «Кан пей!» – «чтобы река обмелела» – в Китае или как привычный нам тост «До дна!». Вернемся к нашей цветовой дифференциации…
Нестор и сам понимал, что пояс – это метафора Нага. Оказалось, что символика распространяется не только на форму, схожую с формой змеиного тела, но и на сущностное содержание. Пояс Нага – это попытка спектральной визуализации архисложных ментальных составляющих змеиной природы.
23
Вот из-за этих архисложных составляющих в Раджасе возникла древняя традиция. И традиция эта была связана, в первую очередь, с особой способностью Нагов воспринимать цвет.
Человеческий глаз может различить до десяти миллионов оттенков. При этом во всех языках Взвеси долгое время цвета обозначались только двумя словами: темный и светлый. Свет отражается от предмета, глаз воспринимает количество света. Света много – глаз говорит мышлению: «светлый»; света мало – глаз говорит: «темный».
Но жизнь человека становилась сложнее, для операций с действительностью нужны были новые инструменты. Со временем добавился красный, а темный и светлый превратились в черный и белый с различными оттенками. Потом появилось слово, означающее одновременно зеленый и синий цвета. До сих пор из-за такого положения дел возникает путаница при анализе древних рукописей.
Слова и словосочетания, обозначающие наименования цветов, вызывают в воображении целый мир световых представлений. Этот мир развился, подчиняясь зрению. Воображение Нагов – когда они Наги – свободно от такой зависимости.
Сегодня в разных языках мира можно обнаружить разное количество уникальных наименований цветов и оттенков. Все зависит от того, как тот или иной цвет отражается в восприятии носителей того или иного языка. Одни народы дают абстрактные цветонаименования через цвет морской или речной воды, другие – через цвет снега, через цвет травы или через цвет гор. Кому что ближе. Например, в созерцательной Японии на заре времен существовало только четыре наименования цвета: куро – ночного, а значит, черного неба; сиро – ясного неба после рассвета, залитого белым солнечным светом; ака – багровеющего неба во время рассвета; ао – так могли назвать цвет неба в любое другое время суток или при любых других природных явлениях.
Современное материальное мировосприятие все чаще протежирует не наименования абстрактных цветов, а более конкретные эпитеты, опосредованные через предметы окружающей действительности. И не только уже привычные «вишнёвый», «салатовый» или «персиковый». Чем более статусной будет вещь, тем замысловатее будет ее оттенок. Особенно заметным это становится при подборе декора для фасада загородного особняка, при выборе цвета автомобиля или яхтенной краски. Здесь можно встретить малопонятные «Валентина», «Несси», «звездная пыль», «Монте-Карло» или совсем уж экзотические «золото инков», «гейзер», «сафари» или «цунами». Автодилеру легче впарить клиенту машину цвета «Пицунда», чем сине-зеленую машину, при том, что это один и тот же цвет.
Маэстро Леонардо называл глаза окнами человеческого тела, через которые душа глядит на мир и радуется его красоте. Без таких окон душа оказалась бы в темнице, мрачное пребывание в которой – злейшая пытка.
Наги имеют способность широко растворять особое окно, через которое душа получает возможность видеть мир без каких-либо посредников. Поскольку Наги «смотрят душой», то и цвет вещи в их восприятии ничего общего не имеет с теми цветами, которые приняты в материальном мире. Восприятие цвета идет у Нага изнутри, и глаза никак не влияют на интерпретацию данного качества вещи в Наговом сознании.
Важным становится не количество отраженного внешнего света, а количество отраженного внутреннего содержания.
– Я бы мог сказать «внутреннего тепла», – заметил тогда Кир, – но так возникнет в корне неверная ассоциация с температурой и приборами ночного видения.
Одним словом, Наставник в тот раз подробно и обстоятельно расписал Нестору цветовую дифференциацию поясов, которую более правильно было назвать «смыслосодержательным» делением.
Все змеи и Наги всех уровней-доньев носят в коридорах Центрального управления Раджаса однотонные халаты. Это униформа любой змейки, это мундир любого Нага. Халат имеет цвет, символизирующий саму суть змеиного племени. Этот цвет, для простоты, принято называть зеленым.
– Как цвет надежд, – вспомнил тогда Нестор.
– Что? – отвлекся от монолога Кир.
– Есть у шведского фантаста – Хольцхаусен его фамилия – такая новелла – «Цвет надежд – зеленый». Там заключенным, которые не хотели сидеть в тюрьме, вводили специальный препарат, и они становились зелеными. Эдакие шведские Наги. Этот Хольцхаусен, кстати, не из наших?
– Нет, конечно! Какой вздор! – раздраженно отмахнулся Наставник. – Придумают же! Наги из тюряги. Не перебивай, если не по существу.
К зеленому халату полагается знак отличия – пояс. Цвет пояса варьируется в зависимости от того Дна, к которому принадлежит Наг. Понижение со Дна на Дно – это исключительная НАГрада, и она не зависит от времени, прошедшего с момента инициации. Змейки из обслуживающего персонала и Наги, свершившие акт первого перевоплощения, носят пояса бирюзового цвета.
– Зеленого, – уточнил Нестор.
– Нет. Именно бирюзового, – исправил Кир.
– Но пояс такого же цвета, как и халат, – удивился Нестор. Он даже приложил хвостик пояса к ткани халата в доказательство.
Кир посмотрел на Нестора так, как воспитательница в детском саду смотрит на сидящего на горшке малыша – с немым вопросом: «Когда же ты сам научишься попу вытирать?».
– Бирюза – цвет переменчивого моря, символ перевоплощения. Знак того, что ты перешагнул гранитные границы своего тела, что тело твое теперь может принимать иную форму, как морская вода. Но это в двух словах. Все гораздо сложнее. И пока такие тонкости не научился видеть сам, верь мне на слово: халат – зеленый, пояс – бирюзовый.
24
Нестор довольно долго шагал по пустым коридорам Раджаса. Он и не догадывался, что контора так широко раскинула свои щупальца в реальности не-Бытия. Возникло смутное волнение – так ли легко будет отыскать обратный путь к лазу.
Коридоры Центра управления были такими же, как множество других коридоров во множестве других управлений. Прямые, многодверные, достаточно просторные, с паркетными полами и встроенными в потолок светильниками. В честь корпоративной пятницы – интригующе полутемные. Сегодня – необычно тихие и пустые.
Раджас всегда отражал мир Взвеси – в материалах, дизайне интерьера, в функциональном назначении предметов. Кабинеты были кабинетами, столы – столами, оргтехника – оргтехникой. Даже кулеры были расставлены у стен. Иногда у кабинетных дверей располагались сцепки из двух-пяти стульев – для посетителей. Хотя какие тут посетители?
Но такова была традиция. Пару миллионов лет назад, в эпоху раннего палеолита, здесь, наверняка, извивались пещерные туннели. Блики костров вместо мерцания светильников, журчание ручейков по стенам вместо бульканья кулеров. Закопченные чадом факелов стены булыжных анфилад с мрачными кельями и бездонными колодцами в залах, – все это в период Средневековья.
Как-то Нестор спросил Наставника, зачем в реальности нужна копия, снятая с иллюзорного оригинала. Кир ответил так:
– Потому что там, во Взвеси, жизнь – со всеми ее нелепицами, пакостями и лживыми словами. Мы не можем без этой жизни, мой друг. Она нужна нам, чтобы мы выполняли свое предназначение, мы нужны ей, чтобы Взвесь преждевременно не осела илом. Поэтому и здесь жизнь, точно такая же, как там, без всяких абсолютных истин. И там нет никаких истин, потому что истины, мой друг, абсолютны и вечны; они не имеют с жизнью ничего общего.
Раджас отражал Взвесь в формах и проявлениях, чтобы соответствовать ему в духе и настроениях. Нестор где-то уже читал об этом, но никак не мог вспомнить – где именно.
Фосфоресцирующие стрелки иногда перемещались с паркетного пола на стены, крашенные фактурной краской, со стен – на двери, с дверей на потолок. Через некоторое время Нестор стал различать приглушенные звуки, которые постепенно заполняли все пространство нарастающим гулом, ритмичным и однотонным.
В приморском городе, где жил Нестор, летом на благоустроенной Набережной работали ночные клубы. С открытых танцевальных площадок в небо устремлялись рекламные лучи мощных прожекторов. Нестору всегда было жутковато от такого зрелища – именно так он представлял себе лучи противовоздушной обороны, шарящие по военному небу в поисках бомбардировщиков, несущих смерть в тревожно неспящий город.
Если гуляешь летом по Набережной в ночное время, то подвергаешься воздействию мощного акустического эффекта. Каждый ночной клуб накрыт колпаком ритмичного шума. У этих колпаков имеются перемежающиеся границы. Невозможно понять, в какой момент ты вырываешься из одного шумового колпака и в какой момент тебя накрывает новый ритмический рисунок.
Но если два клуба отстоят достаточно далеко друг от друга, то между ними пролегает благодатная зона отчуждения. Нет, здесь тоже не различишь звуки природы: шорох волн по прибрежному песку, плеск пенных гребней, говор ветра, – за всем этим лучше приходить ранним утром выходного дня, когда аборигены и гости города еще не выпили первую пробуждающую бутылку пива. Но здесь ты оказываешься между почти затихшим гулом одного танцпола и еще не накатившим гулом другого. Всего несколько шагов, и твоими органами слуха снова начинает безраздельно завладевать победивший ритм.
Вот и сейчас Нестор ориентировался уже не по стрелкам, а по приближающимся звукам резкой музыки. Еще один поворот – и пространство коридора залили разноцветные блики цветомузыки. Одна из стен неожиданно оказалась не каменной крашеной непроницаемой преградой, а прозрачной от пола до потолка стеклянной мембраной, за которой мерцал огнями и гремел танцевальными ритмами праздничный зал впечатляющих размеров.
Зал был двухуровневый. Широкий вход без всяких дверей вел на верхний ярус. Этот ярус был разбит на несколько зон, отличавшихся дизайном мебели и другими особенностями интерьера. В каждой зоне были барные стойки с улыбчивыми змейками-барменшами, столики, окруженные удобными стульями, диваны и кресла. Кое-где серебрились аквариумы с экзотическими рыбами. Между столиками сновали змейки-официантки. Все были в халатах, но пояса халатов не были завязаны, хотя никто, по-видимому, не замечал этой небрежности в нарядах.
Из каждой зоны лестницы – прямые или спиральные – вели на нижний ярус, представлявший собой танцпол. По периметру площадки для танцев также располагались места для отдыха и стойки с напитками. Было шумно, темно и не очень уютно: Нестор уже давно не был на дискотеках. Он и в юности не очень любил такое времяпровождение, предпочитая другие виды активного отдыха.
По ближайшей лестнице поднимался Кир. В его руке был широкий бокал, а полы его халата, не стянутые поясом, свисали по объемным бокам, не скрывая его величественную наготу.
Кир, как всегда, улыбался. Кир махал рукой. Кир был абсолютно фиолетовым от голых ступней до обаятельной, радушной физиономии.
25
Сначала Нестор не обратил внимания на цвет Наставника – списал это явление на мелькание разноцветных дискотечных огней. Но цветомузыка вела собственную переливчатую игру, а здоровый фиолет Кировой кожи был упрямо неизменен. Оглянувшись по сторонам, Нестор вдруг понял, что тела практически всех присутствующих были цветов странных, непривычных, а для Взвеси – так совершенно не естественных. Но здесь не Взвесь, здесь – Раджас. Цвет кожи змеек, снующих между столиками и разливающих напитки за стойками, сливался с цветом халатов. Среди тех, кто сидели за столиками, прохаживались по залу, спускались или поднимались по лестницам, танцевали на первом ярусе, можно было увидеть обладателей серых, зеленых, фиолетовых, красных тел.
Нестор невольно глянул на собственные руки. Нет, все в порядке – обычный Нестор со следами еще не сошедшего летнего загара. Такие, как он, были среди гостей сегодняшнего вечера, но – единицы.
Кир заметил растерянность на лице своего подопечного и беззвучно рассмеялся.
– Я последний? – прокричал Нестор, но не услышал сам себя в шквале музыкальных порывов.
Наставник протянул руку для приветствия, а потом сделал знак – следуй за мной. Они прошли сначала мимо стойки, где Нестор, по молчаливому совету Кира, прихватил бокал с золотистым содержимым, а потом через несколько зон к противоположной входу стороне, к самой периферии второго яруса. Оказалось, что каждая зона имеет два-три выхода, ведущих в смежные помещения. Как только Кир и Нестор перешагнули порог одного из таких помещений, наступила тишина. Пусть не полная, но вполне достаточная для комфортного ведения разговора. В помещении было пусто, стояли столики в окружении стульев. Наставник пригласил Нестора за один из них.
– Приветствую, мой друг, – Кир приподнял свой бокал.
– Я последний? – снова зачем-то повторил Нестор.
– Это не важно. Собственно, на такие мероприятия все прибывают практически в одно и то же время. Те, кто дном пониже, – на несколько минут раньше; те, кто повыше, – на несколько минут позже. Последними прибывают неофиты.
– Как я?
– Как ты. И как еще несколько молодых Нагов. Кстати, что ты пьешь?
Нестор пригубил.
– Шампанское.
– А, ерунда какая. Шампанское и дома выпьешь. Вот, возьми мой бокал. Это местного разлива. Фирменное питие. Давай, меняемся. – Они поменялись бокалами.
– Вы фиолетовый, – констатировал Нестор.
– Пурпурный, – исправил Кир. – Я пурпурный. А каким мне еще быть? Все Наставники пурпурные. – Кир продемонстрировал хвостик пояса. Да, пояс халата и кожа Наставника были одного цвета. – Мы же говорили с тобой о цветовой дифференциации.
– Мы говорили, – кивнул Нестор. – О поясах.
– От чего же, по-твоему, зависит цвет пояса?
– От ранга. Ну, или звания. Как это у нас называется?
– Ничего ты не понял, мой друг. Ровным счетом ничего. А еще учитель истории. Путать причины и следствия крайне непрофессионально. Когда Наг «смотрит душой», что он видит – только цвет?
– Он видит сущность вещи.
– Именно! – обрадованно воскликнул Кир. – Он видит сущность! Кто ж на корпоративных вечеринках будет скрывать свою сущность? Они – вечеринки – для того и нужны, чтобы каждый получил возможность быть тем, кем он есть на самом деле. Чтобы ничего не нужно было скрывать, потому что здесь все свои.
– Халаты нараспашку по той же причине?
– Абсолютно справедливо! Таков дресс-код. Или, лучше сказать, таково правило, неписанное и негласное. Запахнуть халат – все равно что прийти в головном уборе. Или того хуже – в маске. У нас же корпоратив, а не карнавал.
– Не Раджас, а нудистский пляж.
– Нагийский пляж, – рассмеялся Кир. – Ничего, привыкнешь. В зал пойдешь или пока тут посидим?
– Мне бы сегодня уйти пораньше, – попросил Нестор так, словно хотел «слинять» с последнего урока, как шаловливый и лукавый ученик.
– Зачем?
– Мои родители в гости вечером обещали заехать. Неудобно. Да и Нина будет злиться.
– О, не переживай! – Кир небрежно отмахнулся. – Раджас – солидная организация. Получишь на сегодня командировочный лист. Так что о мелочах можешь не думать. Мы, помнится, не договорили давеча?
«Ничего себе – мелочи», – хмуро подумал Нестор. Потом решил смириться – ответ за все грехи все равно будет один.
Разговор накануне он помнил. Его в тот раз интересовал вопрос, почему так часто Наги используют корень «наг». Наставник же начал тогда издалека. Что ж, пусть заканчивает свой семинар. Танцы – все равно не для Нестора.
26
– Помнишь, мы говорили о том, что человеческое мышление, в отличие от мышления Нага, – это мир глаза, все человеческие понятия выводятся из зрения, а вся логика – это воображаемый мир света, – начал Кир. – Кстати, музыка звучит на нашем увеселительном и одновременно рабочем мероприятии именно потому, что только музыка может вынести за скобки зрительные образы, на которых держится традиционная логика Взвеси.
– Раджас нелогичен?
– Некорректный вопрос. Каждой системе координат присуща своя логика, которая будет НЕ-логикой в иной системе координат. Миры трилоки – Саттва, Раджас, Тамас – нелогичны даже по отношению друг к другу. Что уж тут говорить о Взвеси? Ты же учил историю. Ты даже преподаешь историю. И потому можешь лучше меня привести множество примеров, когда мысли, слова и деяния в одну эпоху были приемлемы или даже являлись образцовыми, в другую же – были высмеяны или подвергались решительному порицанию. Отношение к торговле людьми, к формам жертвоприношения, к эталону женской красоты… Да мало ли? Так что даже в пределах самой Взвеси рождаются такие логические оксюмороны!
– Как это связано со словоупотреблением? Вопрос же был именно об этом.
– Напрямую! Человек видит окружающий мир, берет этот мир в плен зрительных образов, соотносит с образами определенные слова. Так рождается язык народа. И, как видим, этот язык сформирован окружающим миром, ландшафтом. Степной кочевник поет о степи, бедуин – о пустыне, суровый норманн – о скалистых фьордах. Знаешь сколько слов обозначают морской лед в языке юпик, у эскимосов Аляски? Около сотни. Чем важнее для народа тот или иной предмет, то или иное явление, тем больше синонимов, этот предмет или явление называющих. Конечно же, с оттенками значений. Каков ландшафт – особенности местности, природных условий, флоры, фауны и прочих взаимосвязанных факторов – таков язык; каков язык – такова культура; какова культура – таков народ.
– И такова его история.
– Совершенно верно! История языка – это история народов: их переселения, завоевания, ассимиляции, сецессии, – отражение всех этих процессов обязательно будут зафиксированы в языке. Чем более похожи языки народов, тем ближе эти народы, тем меньше между ними конфликтов. Потому как именно язык срабатывает в качестве транспондера «свой-чужой».
– Я бы поспорил, – скептически заметил Нестор. – История знает множество примеров междоусобной вражды.
– В каждой гражданской войне всегда можно найти иноземную руку. Это так же верно, как то, что мы сегодня напьемся, мой друг. Но мы говорили о людях. Говорили о том, что у каждого этноса свой дискурс. У нас, у Нагов, нет своего дискурса. Собственно, нас и этносом назвать нельзя. Нет общности территории, нет общности языка, нет общности культуры в ее человеческом понимании. Сущность Нага может проявится в представителе любого народа. Мы вне любого народа и одновременно глубоко в каждом из них.
– Сверхчеловеки?
– Откуда столько пошлости, мой друг? Набрались из голливудских шедевров в стиле примитивизма?
– Ну, я, скорее, о Ницше…
– Фридрих Ницше – весьма неординарный человек, может быть, даже – гений. Но его Полдень; bermenschа – это вовсе не культ одной расы Третьего Рейха и не культ лживых героев Голливуда. Конечно, нас можно назвать «надэтносом», но только в том смысле, что мы, будучи в каждом народе, не можем быть полностью автохтонными по отношению ни к одному из них. Мы – интерэтнос. А еще вернее – подэтнос, учитывая нашу метафорическую локализацию. И мы – не человеки. Вернее, не только человеки. Наги воплощаются во всех иллюзорных мирах Бытия, в том числе, и во Взвеси. На нас, на нашу культуру оказывают влияние все языки всех времен и всех народов. Но своего у нас нет. К чему улыбка, мой друг?
– Да вспомнил. Вычитал недавно. В одном детском романе.
– Что именно?
– Про мальчика-волшебника, который говорил на нашем языке. На языке, которого нет. Не помню, как там назван этот язык.
– Парселтанг. Он же серпентарго. Каково? Года два эта тема забавляла весь Раджас. Как называли людей, говорящих на парселтанге? Змееусты. Если быть точным, то получается – нагоусты.
Кир засмеялся так заразительно, что Нестор невольно проникся весельем Наставника.
– А мы, Наги, коль можем говорить с людьми, – людеусты! Или людоусты, – не унимался Кир. – А раз уста – это губы, то мы – людегубы! Ну, или людогубы.
Потом неожиданно спокойно продолжил:
– Даже профессиональные сообщества или неформальные группы имеют сленг, благодаря которому узнают друг друга. Математик всегда поймет математика, провизор – провизора, панк – панка, а рыбак – рыбака. Потому что у них есть общие культурные знаменатели. Вот и у нас, у Нагов всех стран и народов, есть свои культурные знаменатели. В нашем обиходе действительно много слов с корнем «наг». Вот только мы придаем этим словам несколько иное значение.
– НАГнуться – не ПРОГнуться, – вспомнил Нестор.
– Ну, да. НАГнуться – так мы называем процесс перевоплощения. Кстати, знаешь как говорят об этом наши английские соплеменники? Они говорят «snuggle up to nuggets» – сокращенная версия «уютно прижаться к золотым самородкам». Все-таки зашкаливающая меркантильность осела пылью и на нашем лексиконе. А то, что мы называем НАГнать – скользнуть в лаз, у них называется «snug place» – найти «укромное местечко».
– А в Германии?
– Немцы перевоплощение человека в Нага с присущим только немецкой филологии тонким юмором называют «Nager nagen» – «грызуны грызут». А вот французы тоже говорят «nager», но у них это означает «плыть». Они называю тот же процесс «nager entre deux eaux», что можно перевести двояко: и как «плыть под водой», и как «и нашим, и вашим». Тоже веселый народ. Но мы засиделись. Не пора ли на танцпол?
Нестор давно уже испытывал некое неопределенное желание – нет, не танцевать, но хоть пройтись. Да и «фирменный» напиток местного разлива незаметно иссяк в бокале.
27
Праздничный зал гудел. Столики верхнего яруса были почти пусты. Нестор вдруг понял, что не против поддаться ритмичному воздействию звуковых и цветовых пульсаций – или сказывалось выпитое, или очаровал какой-то магический гипноз. Все-таки Раджас – змеиное царство.
Перевоплощение всегда делало такой подарок – наполняло силой, смывающей нагромождения Взвеси, совершенно не уместные здесь. Мыслей не было, усталости не было. Нестор почувствовал, что его тело уже движется в такт музыке, даже не спросив разрешения у разума. Он глянул вниз, на первый ярус.
Вспышки стробоскопа выхватывали из темноты живые фотографии: застывшую динамику танца, фантасмагорию поз, странные мимические маски танцующих. Нестор почувствовал себя в роли Маугли, которому «иногда случалось потревожить клубок ядовитых змей, но, прежде чем они успевали броситься на Маугли, он уже убегал прочь по блестящей речной гальке и снова углублялся в лес».
Сбежать? Куда? В тихую заводь маленького помещения на периферии второго яруса? К тихой беседе с Наставником? Вот он, кстати, здесь. Улыбается, как всегда. И как всегда – с бокалом. Даже с двумя – второй для подопечного. Или совсем сбежать? По длинным прямым коридорам Раджаса, против указателей, к лазу и – в привычную бытовую тишь семьи, к утке в вишневом (или яблочном? или айвовом? или апельсиновом? – он ведь даже не спросил) соусе, к негромким замечаниям матери, к наставлениям отца, который уже успел выпить коньяку, а потому особенно разговорчив? Куда сбежать? И зачем он тогда вообще был зван сюда? Не его! Не его! Все мимо, все не цепляет.
Но было поздно. Если забрался на вышку – прыгай.
Нестор взял, нет – почти выхватил из рук Кира бокал, залпом, запрокинув голову, влил в себя содержимое и решительно заскользил по лестнице вниз. В глубину, в толчею, в хаос. Что с руками? Неужели позеленели? Нет, показалось. Все в порядке, это просто мелькание цветных огней. Синий, зеленый, красный, еще какие-то смешанные – цвета огней, тела Нагов и змеек, напитки в бокалах, звуки… Почему распахнут халат? А, пустое! Не обращать внимания! Здесь все такие! Здесь всем все равно. Движение, прикосновения, контакты, поцелуи, чья-то красная грудь в зеленой ладони (неужели все-таки позеленели?), чье-то дыхание, чья-та влага… Сколько времени? Сколько прошло времени?
Нестор пробрался к краю площадки, застучал по барной стойке. Отдышаться! Никак. Пить! Барменша уже поставила бокал. Снова шампанское? Сейчас бы пива! Ладно, сойдет. Как хочется пить! Еще один. И еще. Кто это машет рукой? Знакомое лицо. С трудом протискивается к Нестору между танцующими. Ага, это младшая кастелянша Зоенька. Что-то кричит ему беззвучно. Нет, не слышно. Наверное, здоровается. Надо уходить отсюда. Кир обещал командировочный. К бесу командировочный! Пора домой.
– Хочу домой! – кричит Нестор Зоеньке.
Она улыбается – не понимает ничего.
– Проводи меня к выходу! – снова кричит Нестор.
Сам он уже не найдет. Не то, что дорогу назад, найти бы лестницу на второй ярус. Полная дезориентация. Неужели пьян? Зоенька вроде поняла – кивает, тянет за руку. Вот и лестница. Быстрый подъем. Дышать совсем нечем! Пить! Снова пить! Стойка, барменша, два бокала – себе и проводнице. Снова скольжение. Вот вход в праздничный зал. Коридоры Раджаса. Совсем темно – огней нет, фосфоресцирующие стрелки погасли. Как бы он выбрался сам? Нужно «смотреть душой». Но для этого нужно перевоплотиться. Нет, тут нельзя – не принято.
Нестор сжимал руку девушки, хотя не видел ни зги. Видимо, Зоенька хорошо знала дорогу. Вела быстро – все дальше от ритмичного гула, и вот уже тишина, только звуки их собственных шагов. Босые ступни отчетливо шлепали по паркету. Уже должны прийти. Или еще нет? Идут правильно? Не заблудились?
– Пришли, – вдруг сказала Зоенька.
Действительно – дверь в раздевалку, стойка выдачи халатов. За ней – дверь в складские помещения.
– Здесь я работаю, – тихо сказала Зоенька и подтолкнула Нестора – легко, но уверенно – к двери на склад.
Здесь был свет. Не яркий, как в обычные визиты в Раджас, но достаточный, чтобы ориентироваться в пространстве, чтобы не споткнуться и не упасть. Нестор огляделся. Стеллажи без конца и края, мягкие тюки – всюду халаты, халаты, халаты… Он здесь не был никогда – в другие дни складская дверь всегда закрыта. Нестор обернулся.
Халат Зоеньки лежал у ее ног. Младшая кастелянша стояла застенчиво, почти робко, во всей своей змеиной наготе.
28
Во всем были правы древние сказители, описавшие женщин-змей, и древние художники, изобразившие их на гравюрах: и в том, что женщины-змеи красивы, и в том, что они зелены. Женщины-змеи были совершенны. Нестор не обращал раньше внимания – вначале было слишком много впечатлений, а потом – просто привык.
Зеленые халаты на полках, зеленоватое освещение, зеленая девушка, пришедшая из забытых снов. Изображение расслоилось: весь фон неожиданно утратил резкость, стал нечетким, смазался в двумерное салатовое пятно; фигура Зоеньки, наоборот, обрела немыслимую четкость и объем – как будто зрению стал доступен круговой обзор.
«Вот же змея – гипнотизирует», – подумал Нестор. И еще: «Я в Изумрудном городе», – и в то же мгновение два тела уже соприкоснулись. Разум попробовал поучаствовать в этой изумрудной мистерии, но быстро смирился с ролью наблюдателя, а потом и вовсе отошел в сторону.
Нестор не был затворником, он был обычным мужчиной. В его памяти накопилось достаточно женских лиц, объятий, поцелуев, слов, разнообразных сексуальных экспериментов. Что-то было разложено по ящичкам, что-то валялось в дальнем углу неаккуратной грудой. Что-то он вспоминал с нежностью, о чем-то думал с любопытством, что-то хотел бы забыть, а что-то уже безвозвратно затер ластиком последующих событий.
Но с женщиной-змейкой Нестор был близок впервые. Нет, он неоднократно думал об этом – с момента своего первого визита в Раджас. Какого здорового мужчину, а тем более – Нага, может оставить равнодушным вид привлекательных девушек в легких халатиках на голое тело, снующих по коридорам Центрального управления; девушек, улыбки которых не оставляли никаких сомнений – рано или поздно что-то должно случиться? И вот – случилось.
Случилось все, что Нестор умел когда-то представить: все самые смелые фантазии перестали быть фантазиями и перестали быть смелыми. Такой богатый опыт – кто из мужчин не мнит себя экспертом? – теперь мог послужить причиной не гордости, а лишь стыдливой улыбки. Случилось и то, что Нестор представить не умел…
Нет, физиологически женщина-змея в человеческом теле ничем не отличается от обычной женщины из Взвеси. Разве что приятным зеленоватым оттенком кожи. Но соитие тел было дополнено… Нет! Сам телесный акт любви был лишь дополнением к акту совокупления сознаний. «Совокупление сознаний» – как нелепо звучит! Нестор потом не раз пытался придумать иное сочетание слов в замен этому, пришедшему лишь для того, чтобы заполнить «терминологический» вакуум. Но не мог. Два тела и два сознания находились в постоянном полилоге. Тела озвучивали желания, сознания дополняли их образами и возвращали телам в «дорисованном» виде. Тела принимали эстафету, послушно реализовывали эти замысловатые фантасмагории и вновь откликались желаниями. И так без конца, без остановки, без устали. «Удивительная синхронность и завораживающая грациозность», – так кто-то описал любовный танец змей.
Как давно они сбежали с корпоратива? Нестор не знал, сколько прошло времени – казалось, несколько часов. Он лежал на чем-то мягком (на тюке халатов?), Зоенька, по-прежнему нагая, стояла над ним и протягивала руку.
– Вставай, Гудвин, – сказала она с улыбкой.
– Что? – Нестор не понял.
Он встал с помощью Зоеньки. Слегка качнуло – оперся о ближайший стеллаж.
– О, Великий и Ужасный! – пробасила девушка нараспев и звонко засмеялась.
– Что ты несешь?
– Я – Зоенька, маленькая и слабая. Я приползла издалека и прошу у тебя помощи, – не унималась девушка. – Трахни меня!
– Не могу! – честно сказал Нестор.
– Я шучу, – Зоенька уже накидывала халат. – Просто ты все время твердил: «Изумрудный город! Это Изумрудный город! Я в Изумрудном городе!»
Нестору стало стыдно. Какая неловкая ситуация! Захотелось перевоплотиться и ртутным ручьем скрыться в туннеле.
– Забудь! – Зоенька махнула рукой. – Пить хочешь? У нас тут целый шкаф с шампанским для таких случаев.
Она действительно извлекла откуда-то из стены темную пузатую бутылку. Бокалы тоже нашлись. Резкий хлопок, заструилась белая пена, превращаясь в пузырящееся золото.
– Для таких случаев? – переспросил Нестор, осушив бокал одним глотком.
Зоенька кивнула и снова наполнила бокалы.
– Но сегодня случай особый. Ты у меня знаковый.
– Знаковый?
– Ну да. Знаковый. Или рубежный. Юбилейный. В общем, переход на новый уровень.
Нестору стало неприятно.
– Ты что, считаешь свои… как это назвать? Романы? Интриги? Приключения?
