355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иван Миронов » Луч, оторванный от России » Текст книги (страница 1)
Луч, оторванный от России
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 16:36

Текст книги "Луч, оторванный от России"


Автор книги: Иван Миронов


Соавторы: Юрий Беликов

Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Юрий Беликов, Иван Миронов
Луч, оторванный от России

Во время нашего разговора он как-то по-особенному держал белую фарфоровую чашку с кофе. Словно согревал в ладони голубку. Возможно, это – знак пережитого: мой собеседник два года провёл в тюрьме и, видимо, на уровне подсознания привык иначе относиться к бытовым мелочам воли. А тюрьма у него была одна из самых гулких – федеральная № 1, более известная как «Матросская тишина», где содержат под следствием особо опасных преступников.

Иван попал сюда по абсурдному обвинению в покушении на Анатолия Чубайса. За него боролись друзья, родители и близкие по духу люди. Поручительством депутатов Государственной Думы Миронов был сначала освобождён, а затем решением коллегии присяжных полностью оправдан.

Сегодня Иван Миронов – кандидат исторических наук, общественный деятель, автор нескольких книг, в том числе – бестселлера «Замурованные. Хроники кремлёвского централа». Тюрьма его не сломала. Наоборот – научила отстаивать свои права, равно как и права окружающих. Буквально в декабре минувшего года Миронов стал во главе протестного студенческого движения одного из московских вузов. Так эпоха создаёт героев нашего времени. Как раз – по возрасту: Ивану чуть-чуть за тридцать.

– Иван, вы на собственном опыте проверили силу русской поговорки: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». Существуют разные точки зрения на тюремный и лагерный опыт. Например, Солженицын считал, что этот опыт – во благо. Варлам Шалимов, напротив, говорил о пагубности этого опыта для человеческой души. А, допустим, Эдуард Лимонов утверждал, что всякий русский писатель должен пройти через тюремные нары. А что по этому поводу думаете вы?

– Здесь я, наверное, больше солидаризировался бы с Солженицыным. У него есть такая фраза, под которой я готов подписаться на все сто процентов: «Спасибо тебе, тюрьма, ты сделала меня человеком!» Всё зависит от человека, от его мировосприятия, потому что одних тюрьма, конечно, ломает безвозвратно, и люди выходят на волю душевными инвалидами, а других она поднимает на какой-то новый пассионарный, мировоззренческий уровень. Речь о том, насколько ты готов это принимать и над собой работать. В тюрьме вы начинаете жить абсолютно по другому графику и привычкам. Отказываетесь от всего, что было. В том числе – от каких-то человеческих симпатий. Это могут быть жена, дети, любимая. Родители, которых вы не видите до суда. Если вы готовы всё это принять и отказаться от того, что с вами было в прошлой жизни, и начнёте строить жизнь сначала, тогда вы победите. Есть такой термин – «гонять». Люди могут часами, сутками, неделями лежать на шконке, уткнувшись взглядом в потолок, и перемалывать воспоминания с такой дикой тоской и душевной болью, что в итоге есть риск, что духовно они уже с этой шконки не встанут.

– Но когда человек возвращается обратно – в утраченную жизнь на воле, он что, остаётся с этим приобретённым в тюрьме опытом и распорядком? Или всё-таки он его старается забыть?

– Вот я вернулся через два года. В состоянии сначала ещё подследственного, а затем – подсудимого, потому что я судился, уже будучи на свободе. Это был тяжёлый, напряжённый этап. И тот график, который уже сложился у меня и вошёл в привычку в централе, я старался перенести на волю. Потому что это очень жёсткая дисциплина: ранний подъём, ты стараешься много читать, два часа посвящать спорту, определяешь время для того, чтобы писать, вовремя ложиться, утром и вечером – молитва.

– Во время вашего заточения вам довелось встречаться с фигурантами самых громких уголовных дел. Это нашло отражение в хрониках «кремлёвского» централа «Замурованные». Если бы сейчас изобрели машину времени, что бы вы выбрали: не быть обвинённым в покушении на Чубайса, не обрастать тюремным опытом, не встречаться с вашими именитыми сокамерниками и, как следствие, не писать книгу «Замурованные» – или всё оставить как есть?

– Знаете, это как на отдыхе: я не люблю отдыхать там, где я уже отдыхал. Даже несмотря на то, как там было хорошо. Вторичные ощущения уже не будут так обострять твоего разума и чувств. Это уже будет другая, несколько выдохшаяся история. Года через полтора наступает понимание того, что ты во всех этих «спецах» «Матросской тишины» и уже, наверное, всей тюремной системы Москвы всё знаешь и вряд ли чему удивишься. Закончились все персонажи, с кем бы хотелось поговорить и о ком бы хотелось написать. И, наверное, тот богатейший тюремный фольклор, который ты слышал. Да, тюрьма – это встряска эмоционального состояния. Потому что ты пишешь, в основном, под адреналином. Адреналин вырабатывается опять-таки от резких переживаний. Но когда ты сидишь долго, это эмоциональное состояние начинает гаснуть. Пора выходить на свободу.

– Вы так описываете явление в камеру Григория Грабового: «Его нельзя было упрекнуть в полноте, но обрюзгший выпяченный живот делал Грабового похожим на беременную цыганку». То есть это человек, не обладающий никакими сверхвозможностями? Вообще, насколько тюрьма выявляет человеческую суть?

– На сто процентов. Но это зависит от времени. Что касается Грабового, то я сидел с ним несколько месяцев в одной камере. Здесь никакими сверхспособностями и даже способностями не пахнет! Это человек, который не знает элементарных вещей. Например, когда крестили Русь, кто крестил. У него – ограниченный словарный запас. Условно говоря – сто псевдонаучных и научных фраз. Грабового можно сравнить с Мавроди. Мавроди сидел со мной по соседству, за стенкой. Мы с ним не сталкивались, но в течение года крутились по одному пятачку. Однако по тому, что я впоследствии наблюдал и отслеживал в деятельности Мавроди, могу сказать так: они с Грабовым примерно одной и той же заточки. Это люди, одинаково психически нездоровые. Есть такое понятие, как чухан. Это те, кто могут долго не мыться, им всё равно, как они выглядят, ходят в дырявых носках или вообще без носков…

– Вы практически воспроизвели телевизионный образ Мавроди в его вечно зачуханном спортивном костюме и с характерным положением кистей рук в виде лосиных рогов над головой…

– Да… Это примерно то же, что и у Грабового. Может, им вместе, на одной какой-то машинке, промыли мозги? Но факт остаётся фактом: оба лживы, причём – патологически. При этом они себя считают мессиями и гениями. Но надо учесть, что и Мавроди, и Грабового, я думаю, «ведут» и разыгрывают какие-то очень мощные структуры. Через того и другого проходят огромные деньги, они убеждены в своём мессианстве, однако людей в итоге кидают, а сами остаются крайними. И никогда не признаются по причине своего психического нездоровья, что ими кто-то манипулировал и в результате их подставил…

– Судьба пересекла вас в тюрьме с ещё одной личностью – Алексеем Шерстобитовым, или Лёшей Солдатом, к чьей книге «Ликвидатор», вышедшей в этом году в столичном издательстве «Книжный мир», вы даже написали предисловие. Несмотря на то, что это киллер номер один и, в отличие от Грабового, на его руках – реальная кровь, вы явно относитесь к нему с симпатией…

– В любом сокамернике, тем более – с интересной биографией, несмотря на его преступный характер, ты пытаешься, во-первых, увидеть человека и, во-вторых, разглядеть, почему он пошёл по тому или иному пути. Так я познакомился с бывшим офицером, который на протяжении многих лет посвятил себя «ремеслу» наёмного убийцы. Да, это был самый громкий наёмный убийца в новейшей истории России, о существовании которого лишь догадывались. Его убийства пытались списать на счёт абсолютно разных киллеров – Салоника и других. Он убил Отари Квантришвили, убил хозяина клуба «Долле» Глоцера, заходил на Березовского – уже держал палец на спусковом крючке, когда в последний момент прозвучала команда отмены «поставленной задачи». В общении это очень интеллигентный, образованный и приятный молодой человек. Спортивный, офицерской закалки. Больше походил на какого-то преподавателя или актёра. Я его не оправдываю, но практически все его жертвы – герои бандитских войн. Мы сидели с ним недолго – наверное, пару недель. Но как-то так ментально сошлись. Он великолепно разбирался в вопросах истории, философии, культуры. Живо интересовался какими-то новыми для себя темами, пытался во всё это вникать. И потом, когда получил двадцать три года (ему всё-таки удалось сорваться с пожизненного заключения, которое ему конкретно светило), он написал книгу, получившую название «Ликвидатор. История легендарного киллера», в издании которой я принял участие, потому что эта рукопись мне первому попала в руки. Я не вмешивался в её стилистику. Но что меня поразило: при том, что человек занимался по жизни абсолютно другими вещами, у его слова – свой, узнаваемый, очень интересный стиль. И та фактура, которой он наполняет каждую страницу, просто поражает. Где-то восхищает, где-то возмущает. Чем? Простотой, цинизмом и так далее.

Но в этой книге заложено главное – покаяние, потому что Шерстобитов признаётся во всём, что было, описывает, как оно было, и показывает, какой ценой достаётся любое преступление. В этой книге – и любовь, и убийства, и механизм, с помощью которого они осуществляются. По большому счёту – пособие и для киллеров, и для сотрудников правоохранительных органов. Уникальная книга. Да, я согласился написать к ней предисловие.

– Выйдя на свободу, вы оказались на гребне протестного студенческого движения. И фактически его возглавили. Как это было?

– В середине декабря две тысячи двенадцатого года, когда стало известно, что министерством образования принято абсолютно незаконное, противоречащее здравому смыслу и логике, коррупционное решение о реорганизации высших учебных заведений по результатам некоего мониторинга, в число которых попал торгово-экономический университет, единственный в России готовящий высококвалифицированных работников торговой сферы, у студентов появилась перспектива быть присоединёнными к Плехановской академии. А это означало, что часть кафедр подлежала расформированию, плата за обучение должна была подняться. Естественно, произошло бы – и, я думаю, произойдёт – сокращение бюджетных мест, потому что тянуть чужих бесплатных студентов никто не намеревается. И вот тогда возникла идея ночи протеста.

Честно говоря, никто не ожидал, что можно продержаться дольше и студенческая активность способна на большее, потому что годы «работы» СМИ, особенно – телевидения, были направлены на то, чтобы вообще уничтожить студенчество как революционную пассионарную силу в стране, довести до состояния тотального эгоизма, аполитичности и нежелания куда-либо лезть и бороться за свои права. Особенно – после известных событий в министерстве обороны. Ведь то, что делает министр образования Ливанов, аналогично тому, что делал Сердюков в своём ведомстве. И после того, как даже офицеры, о которых вытерли ноги, были унижены, уткнули глаза в пол и пошли молча выполнять приказ, конечно, никто не предполагал, что могут подняться студенты. А студенты поднялись!

Да, в первую ночь молодые люди приходят на тусовку, потому что – весело. Это достаточно хулиганский формат: «Мы не выходим из вуза в знак протеста, хотя мы не можем находиться здесь ночью». А потом азарт непослушания начал трансформироваться в необходимость борьбы. И, казалось бы, разовый демарш перерос для них в задачу долгой и кропотливой работы. Прежде всего – над самими собой. И буквально на следующий день тусовка стала перерастать в организацию. Я увидел абсолютно других людей. С колоссальной внутренней самоорганизацией и самодисциплиной. Тех и не тех, которых я наблюдал, когда преподавал им историю.

– А каким был ваш университетский статус?

– У меня был абсолютно оптимальный статус для забастовки. С одной стороны, я, как преподаватель истории, мог выступать от лица преподавательского коллектива, а с другой – я был студентом магистратуры юридического факультета. То есть мог разговаривать на равных со студенческим сообществом. Мы продержались восемь дней, несмотря на всякие подводные течения и попытки штрейкбрехеров остановить это движение, переместив в пользу захвата здания силами ОМОНа. Да, нам не удалось сместить Ливанова, но это уже вопрос времени. Самое главное, мы показали всей стране, а ребята показали сами себе ту мощную силу, о которой все говорили, но в России никто не видел. Нам удалось пробудить скважину в душах ребят, через которую забил поток неукротимой молодой воли к борьбе. Пусть это будет примером для всех. Это – чёрная метка власти. Потому что она увидела, что может быть завтра. Если сегодня поднялся всего лишь один вуз, поднялся мирно, хотя были среди студентов призывы продолжать забастовку вплоть до перекрытия дорог, то когда завтра поднимутся в стране десять-двадцать университетов, мы получим здесь и сейчас Парижскую весну-68.

– Вас уволили за «аморальный поступок». Это довольно рискованная формулировка. За что же впаяли «аморалку» Ивану Миронову?

– В моей трудовой книжке и, соответственно, в приказе записано: «Уволить за аморальный поступок, не соответствующий воспитательной функции работника…» – и так далее. Основание – служебная записка от преподавателей и студентов, якобы написанная в тот же день, двадцать восьмого декабря. Представьте: новый ректор Шкляев, ещё вчера бывший коммерсантом – продавцом сладостей, удачно подженившийся на дочке ректора «Плехановки» Гришина, получает «в подарок от папы» торгово-экономический университет. И вот оба в сопровождении замминистра образования приезжают в «штормящий» вуз. И студенческий коллектив изгоняет их по моей инициативе: мол, вы прибыли капитуляцию принимать? Утрётесь!

Спустя несколько дней, когда забастовка остановлена, в университет уже по-хозяйски заходит этот обиженный коммерсант и начинает «прессовать» студентов и преподавателей, чтобы те написали донос на своего коллегу! До этого «сломали» проректоров, которые втихушку сняли баррикады и впустили в вуз Шкляева, а меня уже не впустили, несмотря на то, что я ещё являлся преподавателем. Первым приказом новоиспечённого ректора было моё увольнение из университета. Эту записку мне никто не показывал. Я уже подал заявление в суд на отмену приказа.

– Тема вашей кандидатской диссертации связана с историей Русской Аляски. В дальнейшем это трансформировалось в издание книги «Аляска преданная и проданная». Большинство жителей России знают об Аляске через песню Николая Расторгуева из группы «Любэ» «Не валяй дурака, Америка!». Особенно – по заключительным строчкам: «Отдавай-ка землицу Алясочку, отдавай-ка родимую взад!» Почему вас потянула эта тема?

– Я начал работать над ней на втором курсе университета. Она стала интересна мне как первый исторический прецедент по отторжению от империи российских территорий. Я не беру во внимание какие-то мелкие и локальные отторжения типа Форт-Росса в Калифорнии в первой половине девятнадцатого века. Всё-таки потеря Аляски – это глобальное отторжение российских земель, до сих пор бытующее на уровне слухов. Если вы сейчас спросите на сей счёт школьников или студентов, они вам скажут, что Аляску сдали в аренду Америке на сто лет. А другие ответят, что её продала Екатерина Вторая. Причём очень интересно появление этой информации. Император Александр Второй, который продавал русские колонии в Америке, специально запустил слух о Екатерине и об аренде. Запустил для того, чтобы погасить внутренний протест относительно осуществлённой сделки. Поэтому Расторгуев и подхватил в своей песне: «Екатерина, ты была не права».

Я ставил целью расследование всех подробностей. И пришёл к однозначном выводу: это был дворцовый заговор. Судьба русских колоний в Америке была решена узким кругом. Сюда, кроме императора, входили его брат, он же председатель Государственного совета, самый, наверное, известный коррупционер девятнадцатого века великий князь Константин Николаевич, тогдашний министр иностранных дел России Александр Горчаков, которого так любит нынешняя либеральная общественность и которого Третье отделение Бенкендорфа охарактеризовало так: «Не без способностей, но не любит Россию». А ещё – входящие в ближайшее окружение Константина Николаевича министр финансов Рейтерн и морской министр Краббе. Все они – ярые поборники либеральных реформ, лично преданные брату императора. И вот этот узкий круг фактически решил судьбу Русской Америки.

– А император эту затею, разумеется, благословил?.

– Естественно… Император в это время занимался абсолютно другими вещами – как известно, он был не очень чистоплотен в семейных отношениях, в быту, и Константин Победоносцев, обер-прокурор Синода, мудрейший человек своего времени, называл правление Александра Второго «проклятием для России».

– А как же Блок: «Победоносцев над Россией простёр совиные крыла…»?

– Блок тоже не был ангелом… Но мы сейчас говорим об оценках деятельности Александра Второго именно его современниками. Самое интересное: на Аляске же базировалась Российско-американская компания. Это – частная компания, которая успешно конкурировала с компанией Гудзонова залива. Она, управляя этими территориями, изымала прибыль, отправляла её в казну. И вот как раз великий князь Константин Николаевич пошёл по пути, когда были предприняты все меры, чтобы компания перестала приносить прибыль, началось её банкротство, а потом продавлено решение, чтобы с «компанейских» плеч бремя управление Русской Аляской переложить на государство, дабы впоследствии заявить, что это для страны – непосильная ноша. Так Аляска была быстро продана. Причём – за смешные деньги: семь миллионов двести тысяч долларов, из которых ни одного цента не попало в российский бюджет. Деньги осели в карманах тех, кто продавал Аляску.

– Какая бы нынче была любопытная геополитическая картина, если бы Аляска принадлежала России!

– Вообще, для Российской империи Аляска всегда была вторым полюсом. Есть такое, наверное, неправильное мнение, что развитие страны начиналось от единого центра – Санкт-Петербурга, и оттуда расходились лучи цивилизации, которые гасли где-то на Дальнем Востоке. Ничего подобного!

На самом деле развитие не было радиальным. Оно шло с двух точек. С одной стороны – верно, Санкт-Петербург. А с другой – именно Аляска. Потому что Аляска позволяла держать Дальний Восток, Приамурье и Сибирь. Все первые кругосветные научные экспедиции были организованы с Аляски. За счёт средств Российско-американской компании и тамошнего купечества. И конечно, если взять Крымскую войну, Аляска обеспечивала продовольствием Порт-Артур и все фронты боевых действий на Дальнем Востоке.

– Так и хочется сказать: «Призрак бродит по России – призрак Аляски». Но если вести речь о государственной воле, может ли сегодня Россия вернуть себе эти территории в принципе? Чтоб уж окончательно – по Расторгуеву…

– Мы постоянно режем нашу государственную границу по линии Россия – Китай. Всё время что-то отдаём. Наша граница всё время смещается. И говорить о возвращении Аляски?.. Не исключено, что когда-то мы можем предъявить права на территории бывших русских колоний. Но наша сегодняшняя задача – удержать территории, которыми мы владеем сейчас. Кстати, историческая, юридическая и моральная оценка продажи Аляски необходимы для того, чтобы в дальнейшем избежать отторжения других наших территорий. И напротив, если мы признаём, что в случае с продажей Русской Аляски всё было правильно и законно, тогда мы признаём право дальнейших территориальных потерь. Если же мы квалифицируем эту сделку как предательство российских интересов, то уже исторически все попытки пожертвовать нашими территориями должны быть пресечены. Я на это очень надеюсь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю