Текст книги "На засечной черте"
Автор книги: Иван Блохин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
В годы перемирия правительству удалось навести в государстве относительный порядок и скопить средства на содержание армии. В то самое время, когда государство терпело невзгоды, вызванные потерей западных земель и медленным разрешением порубежных конфликтов, потерей казны от сокращения торговли и сбора пошлин, на юге не давали о себе забывать крымчаки.
Мы можем ещё лучше себе представить положение дел у Московского государства на Западе, юге и юго-востоке, изучив подробности, с которыми нас познакомил другой наш великий историк С.М. Соловьёв, анализируя первые десятилетия деятельности Романовых: «Мы видели, как заботливо царь Михаил избегал разрыва с крымским ханом, и причина понятна: всё внимание было обращено на запад, все силы государства были направлены туда».
Но вот что происходило в реальности. В 1632 году донские казаки на Чёрное море не ходили, а пошли на Яик, тем не менее «… азовские люди (т. е. турки) приходили войною на государевы украйны, а потом приходили войною крымские многие люди». Именно об этом говорили визирю московские послы, приехав в Константинополь, а летом 1633 года туда же были направлены новые послы Дашков и Сомов и предъявили жалобу, что «крымский хан Джанибек-Гирей, наруша свою шерть (присягу), в прошлом году посылал своих людей на московские украйны, что теперь с ними, послами, встретились в степи тысяч восемь азовских и ногайских людей, пошли войною на государевы украйны… Потом послы получили грамоту из Москвы с известием, что в июле 1633 года крымский царевич с 17-ю мурзами напал на московские украйны, переправился через Оку, приступил к Серпухову».
Надо сказать, что нападения крымцев происходили в то самое время, когда Москва начала военные действия с целью возвращения Смоленска в 1632 году, где под командованием полководца Шеина было 15 тысяч регулярного войска, устроенного по иноземному образцу, а всего, включая дворянские ополчения, – 32 тысячи человек. Отмечу, что переход в армии от дворянских ополчений к регулярному строю стал осуществляться около 1630 года. Осада крепости надолго затянулась, после того как поляки получили свежее подкрепление, перевес сил оказался на их стороне. Дворяне и дети боярские из ополчения, узнав о набеге крымцев на южные приграничные земли, где остались их семьи и поместья, бежали из-под Смоленска. Произошёл разлад у Шеина с командирами иноземцев. Шеин вынужден был принять условия поляков о капитуляции, за что в Москве в 1634 году был казнён.
Однако, несмотря на неудачи под Смоленском, взгляд московского правительства на использование иностранных наёмников в армии не изменился, поскольку оно убедилось на прошлом опыте: русское войско в борьбе с поляками и шведами уступает в искусстве ратного дела регулярному. В русской армии появились солдатские, драгунские и рейтарские полки, которые, как отмечено выше, уже участвовали в военном деле под Смоленском.
В сметном списке 1631 года перечислены вооружённые силы общим числом до 70 тысяч человек. Это столичные и городовые дворяне, пушкари, стрельцы, казаки и служилые иноземцы. В Казанском крае и Сибири числилось ещё около 15 тысяч татар, чуваш, башкир, представителей других народов, которые ходили в походы со своими мурзами (головами) в тех случаях, когда «бывает всей земле повальная служба». Теперь предстояла реорганизация этой структуры, которая, по словам В. Ключевского, состояла в том, что «под командой иноземных, преимущественно немецких, полковников и капитанов, которых выписывали сотнями, из городовых дворян и детей боярских, преимущественно малопоместных, пустопоместных и беспоместных, также из охотников и рекрутов других классов, даже крестьян и холопов, составлялись роты и полки конные, рейтарские, пешие, солдатские и смешанные конно-пешего строя, драгунские».
В другой книге того же автора – «Сказания иностранцев о Московском государстве» – есть комментарий (пункт 23) к главе «Войско»: «При организации полков нового строя в 30-х годах 17 века была сделана попытка привлечения на военную службу беспоместных детей боярских, которым было обещано жалованье по пять рублей в год, однако она кончилась неудачей, и к записи в солдаты стали привлекать другие категории населения (служилые татары, казаки, позднее другие «вольноохочие люди»).
На юге и юго-востоке от Москвы стали появляться новые «поселения служилых людей, похожие на казачьи поселения» (А. Яковлев – «Засечная черта Московского государства в 17 веке»). Из приведённого в начале очерка документа – «Переписной книги…» (1646 год) мы видим, какое большое внимание правительство уделяет Свияжскому уезду, поскольку он по-прежнему остаётся объектом нападений со стороны внешних сил. Несмотря на то что страна к тому времени значительно отодвинула свои границы далеко на восток, построила большое количество городов и городков в Сибири, где население полным ходом осваивало земли, а по всей Волге были построены города-крепости: Казань, Свияжск, Тетюши, Самара, Саратов, Астрахань и др., тем не менее ногаи и другие шайки кочевников продолжали искать слабые места на юго-восточном рубеже государства и проникали внутрь уезда, чтобы чинить разбои, грабить население, уводить людей в полон.
Большая ногайская орда кочевала в Заволжье на степном пространстве от Волги до реки Яик, в низовье которой находилась её столица – г. Сарайчик. Малая ногайская орда кочевала в северном Прикаспии с правой стороны Волги и находилась в подданстве Турции и Крыма. Большая ногайская орда в 1557 году признала зависимость от Москвы, но в конце века отпала от неё, совершала нападения на московские уезды, особенно они были частыми в период Смуты. Её хорошо освоенным путём была дорога по левому берегу Волги, вплоть до Лаишева.
В 1634 году она под натиском калмыков перекочевала на правобережье Волги, объединилась с Малой ордой, после чего разбойничьи нападения на московские украйны они совершали вместе, передвигаясь по ногайскому шляху (дороге), имевшему разветвления на Воронеж, Рязань, Орёл, в нагорную сторону Свияжского уезда. Во время Смуты «…юго-восточный край терпел от прихода ногайцев…» – отмечает Н. Костомаров. По этому поводу больше подробностей сообщает С. Соловьёв: «Ногаи пустошили украйны, переправлялись через Оку, повоевали коломенские, серпуховские, боровские места и приходили даже в Домодедовскую подмосковную волость…». У Г. Перетятковича есть описание факта, когда в начале Смутного времени ногайцы подвергли разорению три мордовские деревни недалеко от Тетюш, которые даже спустя белее десяти лет не оправились от опустошения.
В трудах историков и в различных исторических документах мы найдём многочисленные факты враждебных действий со стороны ногаев против россиян. Как они воевали и пустошили московские уезды, говорит следующая статистика, приведённая в книге «Россия под скипетром Романовых»: «астраханский воевода в 1614 году отбил у ногаев и их союзников 15 тысяч человек полона», захваченного в Смутное время. Наиболее крупные нападения ногаев и их союзников на московские земли, отмеченные историками, имели место в 1612,1614, 1639,1654 годах.
Однако главной причиной, заставившей московское правительство взяться за строительство новой оборонительной линии, были набеги крымцев в 1631, 1632 годах. А их поход 1633 года называют «большой войной». Весной на «украйну приходили большие отряды крымских мурз, насчитывавшие по нескольку тысяч всадников, и их ногайская конница. Летом с войском в 30 тысяч «со многими знамёнами и с огненным боем» начал поход сам хан. Татары подступали к Туле, Серпухову, Кашире, Веневу, Рязани; «многими силами», «жестокими приступами штурмовали Пронск».
Наступательная война крымских татар на юге была напрямую связана, скоординирована с поляками, против которых вела войну Москва за возврат Смоленска в 1632–1634 годах. Заключённое перемирие с Польшей вынудило Москву срочно заняться строительством оборонительных сооружений и крепостей на юге и юго-востоке, в 30-е годы 17 века было построено десять новых городов, заново отстроено укрепление Орла. Создавалась новая, Белгородская «засечныя черта». В 40-х годах того же века строятся ещё 18 городов.
Предпринимаются меры оборонительного характера и в юго-восточном направлении. А.И. Яковлев пишет: «Осенью 1635 года арзамасские засеки велено было описать, измерить и поделать арзамасскому воеводе князю И.И. Лобанову-Ростовскому, а алатырские – алатырскому воеводе князю Григорию Борятинскому». К слову «алаторские» автор даёт внизу страницы сноску – «тетюшские». Он тем самым даёт понять, что меры оборонительного характера относятся ко всей алаторско-тетюшской черте. Эта оборонительная линия имела свою историю. В архивных документах находим: в 90-х годах 16 века местность подле Тетюш была уже обеспечена укреплённой засекой, проведённой в вековом лесу, который тянулся на десять вёрст в длину и на восемь поперёк и упирался в реку Свиягу. Однако ногаи находили пролазы в засеке, нападали на близлежащие к Тетюшам деревни, опустошали их, рубили саблями земледельцев, застигнутых в полях врасплох. Не щадили при этом ни женщин, ни детей. По этой причине в 30-х годах 17 века правительство приняло меры по укреплению сторожевой линии.
В книге Г. Перетятковича, посвященной описанию Поволжья 17 века и начала 18 века мы находим упоминание о наших местах: «С левой стороны Свияги на речке Карле, которая текла в пределах Свияжского уезда, воеводы основали слободу, состоявшую из «полковых казаков» числом около 200 человек; назначение этих служилых людей – охранение и защита окраинного населения. За свою службу они получали пахоту и другие угодья».
Полк укомплектован служилыми из разных мест. В списке значатся: нижегородцев – 10 человек, свияжских – 10, мурашкинцев – 7, казанцев – 4, теньковцев – 4, тетюшских – 2; в списке перечисляются арзамасцы, владимирцы, тверские, суздальцы, темниковцы, хлыновцы, смоляне, новгородцы, москвичи, муромцы, астраханцы, латыш. Отмечено, что за ними «пахотной доброй земли – 1413 четей, кроме дикого поля». Учитывая, что в то время комплектование войска шло не по набору, а по прибору, то есть добровольно (до 1678 г.) и видя такой большой разброс представителей разных земель, можем сказать, что формирование войска происходило централизованно, «сверху».
Черта состояла из засек, которые в свою очередь делились на звенья. Продолжением алаторской засеки была тетюшская. Она начиналась от правого берега Свияги и проходила по южной стороне Тетюшского уезда, где протекала небольшая речка Кильня, впадающая с правой стороны в реку Свиягу; неподалёку от неё стоял Кильнинский острожек, «поставленный для прихода воинских людей».
Засека представляла лесной завал из срубленных деревьев. Валили их вершинами в сторону противника. Чтобы невозможно было их растащить, срубленные деревья на высоте 1–2 аршина от земли не отделяли от пней. Ширину завалов делали различной: от 10 до 100 сажен.
На данной засеке до начала 30-х годов 17 века несли боевое дежурство крестьяне и бобыли из окрестных деревень, назначаемые с десяти дворов по одному человеку с «пищалями, саблями и со всяким боем». Г. Перетяткович со ссылкой на «Акты исторические и юридические, собранные Ст. Мельниковым» сообщает в своей книге: крестьяне писали правительству и жаловались на то, что «они люда пахотные, а не служилые, потому охрана и защита засеки им не за обычай».
В дальнейшем, с 1636 года на Тетюшскую засеку стали назначать служилых людей. Там, где не было леса, создавались другие преграды: надолбы, забивался частик (частокол), рубились башни косые, возводились земляные валы, копались рвы. Там, где нужно для обслуживания засеки и обороны, строились мосты. На обязанности населения окрестных деревень лежала очистка граневых линий от упавших деревьев и другие работы, связанные с созданием удобств для обороны. Сообщается в источнике, что крестьяне уклонялись от этих обязанностей, за что предусмотрены были правительством строгие наказания.
В архиве хранится «Роспись служилым людям по области Казанского дворца на 7146 г. (1638 г.), в том числе по Свияжску на 7145 г. (1637 г.) и по Тетюшам на 7144 г. (1636 г.). Роспись по Тетюшам привожу полностью. Фёдор Фёдоров Кривцов послан в 7144 году в мае, детей боярских – 13 человек, стрельцов – 50, казаков – 50. И из того числа послано на Чёрный Яр на годовую детей боярских – 5 чел., стрельцов – 10; у засеки голова курмашенин – Иван Вас. с. Евласиев, велено быть в 7145 г. с весны, а служилым людям на той засеке велено с ними стоять свияжским служилым татарам 100 человек да тетюшским казакам, переменяясь по десять чел. в перемене да уездным людям с десяти дворов по человеку.
Засечная черта в мирное время находилась в подчинении Пушкарского приказа. Ответственность за неё на местах несли особые «засечные головы», приказчики и сторожа. В военное время черта подчинялась непосредственно командующим войсками, на ней расположенным.
Служилым людям дополнительно указано было: к весне 1638 года быть наготове к мобилизации и обзавестись долгими пищалями или карабинами, чтобы с одним пистолем «никаков человек в полку не был». «Боярские дети, у которых не будет карабинов, должны запастись «доброй рогатиной».
Служба на засеке приравнивалась к пограничной, поэтому считалась и фактически была опасной, требовала постоянного напряжения, бдительности и готовности отразить возможный набег противника с оружием в руках. Это о них исследователь эпохи Петра I С. Князьков написал: «Однодворцами назывались прямые потомки мелких служилых людей, поселённых правительством каждый на отдельном участке по всей военной границе Московского государства. Эти служилые люди составляли ту живую подвижную завесу, крайние нити которой должны были уметь нащупывать приближение врага, а всё целое – оживлять и вооружать засеки и мелкие укрепления по вести от передовых дозорщиков и грудью встречать первый напор хищников».
На засеке было хорошо укреплённое место, которое являлось и складом для провианта (ржи, овса, крупы, сухарей, толокна, вина, соли) и боевых припасов (зелья, ядер, пыжей, дроби, свинца, холста).
Наши бишевские служилые люди входили в сотню служилых свияжских татар. Другие подробности их службы на Тетюшской засеке, к сожалению, до нас не дошли. Нетрудно догадаться, что один из братьев был помещик, а это означает, что он был не рядовым служилым человеком. Само слово «помещик» в армии того времени было тождественно слову «офицер». А. Яковлев в упомянутой книге отмечает: «вновь испомещённые служилые люди сидят на небольших поместных участках», «…Денежное жалованье для них не превышало пять рублей в год». Этот же автор замечает: «были звенья засеки – «пустовые», т. е. без надзора, не хватало людей».
Таким образом, деревня Бишево впервые упомянута в письменном документе за 1646 год, однако у нас есть основания полагать, что она могла появиться десятью годами раньше, именно, когда в царствование Михаила Фёдоровича «усиленная работа о восстановлении и строительстве новых засечных укреплений становится заметной с 1635 года». Эта дата совпадает и с фактом появления на Тетюшской засеке отряда из сотни служилых татар.
Привлечение к ратной службе на засечных чертах нового, добровольного контингента служилых помогло устранению «пустовых мест» на засеках, кроме того, созданию дополнительных постов охраны Большой дороги, которая от Свияжска шла на юг в сторону Симбирска и далее. В конце 18 века эту дорогу назовут Симбирским почтовым трактом. А до того она в официальных бумагах в пределах Свижского уезда значилась как Ногайская. Административно-территориальное деление в нагорной и других частях казанского края определялось названиями дорог: Ногайской, Зюрейской, Порецкой, Алатской и др., как это повелось в ордынский период.
Деревня Бишево входила в князя Чирка Аклычева сотню Ногайской дороги Свияжского уезда. Эта дорога являлась не просто Большой, а стратегической, ибо по ней шло сообщение Казани с «понизовыми» городами-крепостями: Симбирском, Самарой, Саратовом, Царицыном, Астраханью. В случае набега ногаев этот путь мог привести их к Свияжску и Тетюшам с тыла. Открывался простор для захвата мирного населения в полон. Поэтому в окрестных населённых пунктах – существующих или вновь образованных – были организованы посты служилых людей, которые соединялись в десятни и сотни. Управляли ими десятские и сотские головы. Расстояние между постами составляло пять вёрст. Некоторые деревни отстояли на достаточно большом расстоянии одна от другой. Силами этих сотен и десятен обеспечивалась охрана Тетюшской засеки, и попеременно они выполняли роль конного дозора на дорогах, а также несли различные милицейские обязанности.
В случае опасности служилые люди соединялись в уездные отряды: Свияжский, Алаторский, Тетюшский. И т. д. Следует заметить, что в ходе военной реформы, вводившей новые, иноземные названия: солдат, рейтар, драгун – и после, сохранялись и старые: стрельцы и городовые казаки, которым в мирное время правительство «давало дворы и землю пахотную, не брало с них оброка и никаких податей, а во время службы давало им жалованье…» (С. Соловьев).
В «Подлинной переписной книге… за 1646 год» я насчитал 202 населённых пункта, где были размещены служилые люди, причём большинство из них, если судить по именам и фамилиям-отчествам, – татары, а также русские и чуваши. Встречаются и такие непривычные для нас этнические новины, например, под номером 112 значится деревня Полевой Турмы помещика служилого татарина (фамилия неразборчива) и три бисярина…».
В документе встречаются разные формулировки, в частности: «деревня Тебярдино помещика служилого татарина…», «деревня Емралы помещика служилого татарина Сатлыганова», «деревня Енали помещика служилого татарина Кулушева» и т. д. В другом случае читаем: «деревня Новые Болыхчи, а в ней двор помещика служилого татарина Уразмаметки Немочеева». И т. д. Ясно, что во втором случае мы имеем дело с помещиками-однодворцами, а в первом случае – с помещиками, которым принадлежит вся деревня. Таких формулировок много. Фактически речь идёт о крепостном праве. Мысль, полученная на основе анализа упомянутого документа, подтверждается выводом Г. Перетятковича, который пользовался в работе над книгой архиерейскими ведомостями: «Земля вблизи Тетюшской засеки занята и эксплуатируется служилыми людьми. Дикие поля по речкам Кертели, Беденьге, Сторожевой-Ельховки и другим речкам розданы были в значительном количестве служилым людям Казанского и Тетюшского уездов, помещикам… Правительство раздавало здесь с полным доверием земли не только русским, но и «инородцам» в уверенности, что они также заинтересованы в защите окраин. Так, подле речки Кильны мы встречаем испомещёнными не только свияжских новокрещён, но также и казанских служилых татар, которые в здешних местах владели целыми деревнями». Добавлю: казанские служилые люди владели целыми деревнями, расположенными на правом и левом побережьях реки Свияги, малых речек, а также по обеим сторонам Большой дороги.
В упомянутом документе я насчитал полтора десятка починков, расположенных в радиусе пол сотни вёрст вокруг Бишева. Слово «починок» означало в 15 веке первую вспашку по целине, а в 16–17 веках оно наполнилось новым содержанием и стало поселенческой единицей наравне со словами займище, сельцо, деревня, село и стало уже распространённым и понимаемым на всей территории Московского государства термином: починок – маленькое поселение на лесной поляне, иногда в 2–3 двора.
В самом названии документа «Подлинная переписная книга…» обратим внимание на слова: «…и поместных сёл, деревень и дворов в Свияжском уезде», что значит – деревни уже включают поместья, которыми наделены служилые за свою службу.
Если бы свияжский воевода ставил целью просто обеспечить служилых людей жильём и поместьями, то он мог бы их определить в любую из существующих деревень, большинство из которых в то время были малочисленными по количеству дворов, но дело было в другом. Ставилась цель, во-первых, усилить охрану «пустовых» мест на территории уезда, т. е. устранить наиболее уязвимые участки, через которые противник мог проникнуть внутрь уезда. А во-вторых, правильным рассредоточением сторожевых сил обеспечивалась безопасная хозяйственная деятельность трудящихся поселенцев в лесу и на пашне.
Характеризуя природные условия нагорной стороны Свияжского уезда 16–17 века, историки отмечают изобилие девственных лесов, большое количество ключей, ручьёв, речек и рек, значительное пространство, занятое поймами, озёрами и болотами. А это в действительности означало нехватку земли под пашню.
* * *
Свияга течёт с юга на север, берёт начало в Ульяновской области и своим извилистым руслом несёт свои воды параллельно Волге, но в противоположном направлении, впадая в неё в аккурат у подножия града-острова Свияжск, именуемого в прежние времена городом-крепостью Свияжск. Напротив её устья находится посёлок городского типа Васильево.
Свияга отличается крутыми извивами потому, что путь её пролегает по нагорной стороне бывшего Свияжского уезда, которую географы именуют Приволжской возвышенностью. Кажется, что река проложила себе путь по дну некоей впадины шириной 3–4 километра, похожей на старое русло гигантского, вытянутого на много вёрст водоема, у которого когда-то были высокие берега, но они со временем под влиянием атмосферных воздействий где-то обрушились, где-то округлились или осели и обросли лесами и колками и получились такими, какими мы видим их теперь. А низинная часть впадины прорезана Свиягой, а также впадающими в неё речками и ключами, образовавшими овраги и овражки, болотами и озёрами, лесными островками и кустарниками разных пород и видов.
На подходе к Бишеву, километра за два до него, река течёт с запада на восток. Затем огибает село и устремляется на север, на одном из живописных мест, на левом её берегу, примерно посередине между городами Казанью и Ульяновском и расположен наш населённый пункт.
Чтобы подойти к Свияге, необходимо спуститься с горы, которая местами крута и тяжела для подъёма, а местами отлога, это смотря из какой улицы или переулка держишь путь.
Течение реки местами может быть почти неподвижным, спокойным, но стоит ей встретить на своём пути слегка изогнутый берег, она срывается в неукротимый бег и с берега хорошо видно, как на отмели скручивается её поверхность, мелкая рябь переходит в витиеватые волны, которые образуют воронки и уносят вдаль плавающую в заводи ветку или брошенный кем-то из мальчишек отслуживший свой век камышовый поплавок от удочки.
Когда находишься вблизи, то не только видишь, но и слышишь, как вода тычется в берега, лижет и крошит их, пытаясь вырваться на простор. Созерцание этой картины невольно наводит на мысли о том, что скоро волной будут разрушены глинистые глыбы, которые ещё час назад казались незыблемой твердью, и произойдут неминуемые изменения в очертаниях берега. Особенно видна её разрушительная стихия в половодье, когда она несёт в низовья большие льдины. Именно тогда можно наблюдать, как воды реки выходят из берегов и мечутся по низине огромной впадины, стремясь проложить себе новый путь. На памяти двух-трёх поколений она не раз спрямляла русло, образуя островки и меняя береговой ландшафт. А если взять отрезок времени в триста лет, то на память приходит такой зримый аргумент, как Старица, то есть старое русло реки. Местами она похожа на большой овраг, заросший тальниками, шиповником, ежевикой, а местами в сохранившихся углублениях вода стоит круглый год и в ней водится рыба.
В последние лет 20–30 колхоз, располагая мощной техникой, распахал большую часть Старицы и превратил её в посевную площадь. И всё равно это старое русло, длиною примерно километра в три, заметно. Что заставило Свиягу когда-то встарь свернуть резко вправо, к другому берегу впадины, называемой у нас Чирковской горой? Возможно, мощные деревья, вставшие сплошной стеной на пути весеннего потока, несущего большие льдины? Старожилы, вероятно, помнят картины, когда из берегов реки на больших её участках торчали, лежали вповалку толстенные дубовые стволы и коряги – остатки оверший, которые своим разбросом напоминали какую-то гигантскую бойню. Трудно сказать, когда и почему погибло столько лесного массива. Возможно, тому причиной явился сильный мороз, а следом за ним обрушился повальный ураган, что тоже могло быть. Одно могу твёрдо сказать, что слой земли, в котором находились поваленные деревья, отстоял метра на два ниже донной части Старицы. Это расстояние по срезу можно было бы и точней подсчитать. И возможно, сделать это ещё не поздно. Тогда и более точными у нас получатся выводы, когда данная местность была заселена людьми. Такое количество ценного леса они наверняка не оставили бы гнить на земле.
На площади длиной примерно семь километров и шириной 2–3 километра люди не могли заняться хлебопашеством вплоть до конца 19 – начала 20 века, за исключением ограниченной площади, представляющей собой возвышенное правобережье Старицы, где в середине 17 века бишанцы поставили мельницу и завели поташное производство. И всё потому, что река часто меняла русло, то подходила вплотную к селу и отнимала у них огороды, то спустя десяток лет уходила на новые участки…
Склон нагорья, где крутой, где отлогий, образованный течением реки, шёл при подходе к Бишеву с запада на восток, а затем поворачивал на север, оставляя причудливые изгибы и делая неожиданные повороты. Именно направление склона нагорья и определило в будущем конфигурацию улиц. А в середине 17 столетия на всём нагорье рос большой лес – так рассказывали старики. И только узкая глинистопесчаная полоса вдоль склона по верхней его части позволила людям проложить первую дорогу, которая приводила первых жителей деревни Бишево к деревне Бахлычеево, но перед тем надо было пересечь хорошо утрамбованную дорогу, соединяющую деревни Чури-Барашево и Эбалаково.
В непосредственной близости от перекрёстка, на образованном природой углу нагорья с крутыми, почти неприступными склонами стоял Городок, представлявший собой острожек, выжидающий неприятелей, что могли появиться со стороны Волги. В полутора верстах от склона продиралась через лесные дебри извилистая, как синусоида, речка Бисярка, вытекавшая из большого болота, что занимало немало места на краю булыхчинского поля. Речка, перевалив через малый бугорок, наполняла лыву, а затем в три-четыре ключа перескакивала через дорогу, на которой то и дело ясачные люди меняли мостки. Теперь эта дорога значительно поднята, вымощена белым камнем и асфальтирована, и называется шоссе. Уверен: никакая речка, а тем более ключи через такой барьер уже не перепрыгнут.
За дорожным полотном речка петляла между деревами, кореньями кустов, валежника в сторону Бишева, делала крутые извивы и текла параллельно Свияге, но в противоположном направлении. Теперь эта местность неузнаваемо изменилась, а в 40–50 годы прошлого века в период половодья река напоминала о себе. Её русло проявлялось, как я отчётливо помню, даже в летний период узкими ложбинками, которые хотя и распаханы были и засеяны рожью, овсом или гречихой, но всё равно выделялись обилием выбивающейся из земли сочной зелёной травки. Эти ложбинки приводили к ямкам, к маленьким полувысохшим озёрцам, богатым душистой травой, растущей вперемежку с цветами. Они не были засеяны, потому что по весне, когда шла вспашка поля, колёсный трактор в них сильно увязал. Их было шесть или семь. Уже будучи взрослым, прослеживая направление ложбинок и расположение ямок, хорошо представлял себе весьма извилистое русло речки, текущей когда-то здесь и образующей новую лыву в том низменном месте, которое до сих пор обозначается, собирая воду от тающего снега и ключей, бегущих по улице. Ныне это место находится на границе между Бишевом и крайними домами посёлка Свияжского. И опять же в половодье мог наблюдать, как из этой лывы вода держала путь по улице, затем по огородам и снова попадала в лыву, на берегу которой располагалась кузница и паровая мельница. Эта лыва дожила до наших дней и служит в своём роде украшением села, а в жаркое лето – раздольем для гусей. При бурном таянии снегов вода из неё поступает в Свиягу по канаве, воскрешавшей былое русло некогда полноводной речки, текущей круглый год.
Что же такое лыва? Раньше, почти не задумываясь, отвечал: маленькое озеро, озерко. Теперь, заглянув в книги, вношу поправки. А. Преображенский в «Этимологическом словаре русского языка» с пометками «архаичное» и «диалектное» обозначает: в древнерусском языке 14 века – болото, позднее – с пометками «северо-восточное» и «вятское» – приобрело новый смысл: лес по болоту. М.В. Ломоносов в «Оде на взятие Хотина» в 1739 году пишет: «Из лыв густых выходит волк…» В словаре к тексту его книги читаем: «Лыва – болотистый лес». В.И. Даль в 19 веке в своём «Толковом словаре живого великорусского языка» дал несколько значений слова и в частности с пометкой «вятское»: «Лес по болоту», произведя лыву от «лить», «лыва», «заливное» и т. д.
Таким образом, перечисленные мной лывы, оставленные пересохшей речкой Бисяркой на память будущим поколениям, т. е. нам, подтверждает народное предание, что всё пространство нагорья, где расположено село Бишево и окружающие его поля вплоть до Большой дороги, представляло собой три с половиной сотни лет назад большой лес. Такой видится наша местность, если обозревать её со стороны булыхчинского болота.
Теперь вообразим себе, каким было нагорье с юго-западной стороны, откуда к Бишеву катила свои воды река Свияга. Выше отмечено, что в период половодья водой покрывалось огромное пространство земли вплоть до Чирковской горы, но не менее полноводным был разлив реки и слева. В тех местах, где берег отлог, вода по весне устремлялась в огромную пойму, что лежала между деревней Девлекеево и берегом лесного нагорья, где ютилась деревня Бишево. Полностью затопленная пойма напоминала море. Такой она была и в годы моего детства. Смотришь, бывало, на широченный разлив и не видишь берегов. По водной глади плавало множество уток, среди которых переливчатым сизо-бело-чёрным опереньем выделялись селезни. Интересно было смотреть, как тучи птиц садились на спокойную поверхность воды, бойко плавали, вертелись друг подле друга, взлетали и снова шумно садились, словно обсуждали какие-то важные для них дела.
Через неделю-другую, как только прекращался ледоход и Свияга постепенно входила в свои берега, начиналось обмеление и поймы, и среди водной глади начинали вырисовываться островки, исчезали и птицы в направлении севера. В давние времена низинные места этой поймы так и оставались затопленными на всё лето. Прямой дороги через пойму между соседними деревнями не было. Чтобы попасть к соседям на повозке, запряжённой лошадью, приходилось делать большой объездной круг: сначала путь лежал по верху горы в сторону Балыхчей – это километр, затем предстоял поворот на эбалаковскую дорогу, проехав по которой два километра, путник попадал на Большую дорогу и, отмахав по ней ещё километра четыре, достигал цели.
