Текст книги "Царский пират"

Автор книги: Иван Апраксин

Наверное, старики были правы, потому что вскоре турниры совсем прекратились. Рыцари не собирались больше для того, чтобы продемонстрировать свое боевое искусство и чтобы блеснуть перед прекрасными дамами.

Но Франц еще помнил эти турниры, на которых присутствовал ребенком. Он смотрел на конных рыцарей в полном боевом облачении. Глотал пыль, клубами несшуюся с боевой арены, и мечтал о том, как в будущем прогарцует вот так же в блестящем шлеме на голове, украшенном плюмажем перед публикой, а в особенности перед Фридегунд. Эта белокурая девочка с самого детства волновала его воображение.

Они были знакомы, но, кажется, никогда ни о чем не разговаривали, так что влюбленность Франца была его личным делом. Он не знал, нравится ли Фридегунд, и не смел об этом спросить.

Впрочем, довольно быстро он понял, что нечего и спрашивать. Прелестная Фридегунд была дочерью богатого владельца замка Тиглиц и предназначалась для замужества с таким же бароном, как ее отец. А Францу – младшему сыну в небогатом доме, предстояла совсем другая судьба – воина и скитальца по чужим землям и чужим замкам. Осознание этого было слишком сильно, чтобы предаваться пустым фантазиям. Часто во время встреч Франц как будто бы ловил на себе заинтересованные взгляды прекрасной девушки, но всегда стремительно отводил взгляд. Зачем растравлять себя несбыточными мечтаниями? И что толку будет, если они начнут перемигиваться? У него и у Фридегунд не может быть общего будущего…

Вот если он разбогатеет в чужих краях! Вот если он вернется домой со славой, с золотом или вернется королевским военачальником – тогда другое дело. Но когда это будет, если даже случится, и не станут же Фридегунд и ее суровый отец ждать так долго.

Неприятнее всего было то, что Михаэль частенько засматривался на Фридегунд. Франц не раз видел, как пристально глядит старший брат на тайную избранницу его сердца. Михаэль буквально глаз с нее не сводил, а несколько раз даже заводил с отцом разговор о состоянии старого барона Тиглица и о том, сколько у него дочерей.

Дочерей было три, но младшая была хромой, потому что упала в детстве с высокого крыльца, а средняя переболела оспой, и все лицо ее теперь было покрыто рябинками. А всем известно, что лучше юной девушке умереть от оспы, чем выжить и остаться рябой на всю жизнь.

Юная Фридегунд была единственной надеждой отца: уж эту красавицу ему удастся хорошо выдать замуж. В этом случае барон Тиглиц не поскупится на приданое для невесты. Франц хорошо понимал, что Михаэля больше всего интересует именно приданое, которое можно получить за Фридегунд. Правда, оставался еще большой вопрос: сочтет ли барон Тиглиц Михаэля достойной партией для своей дочери? Пусть Михаэль – старший сын в семье и наследник замка Хузен, но ведь сам замок весьма небогат, а земли вокруг плохие. Да и мало этих земель. Так что весьма может статься, что Михаэль – наследник обедневшего и не слишком знатного рода вовсе не подойдет в зятья старому барону.

Впрочем, размышлял Франц, может оно и к лучшему, иначе было бы совсем обидно. Ревность задушила бы его. Куда проще думать о том, что девушка, которой ты восхищаешься и которую желаешь всей душой и всем молодым горячим телом, станет принадлежать некоему абстрактному другому мужчине, чем твоему собственному брату. В этом случае открывается простор для фантазий – сколь возбуждающих, столь и горестных, а это не приводит к добру.

Представлять себе любимую девушку в постели с собственным старшим братом – что может быть мучительнее?

Так что Франц принял решение: он будет любить прекрасную Фридегунд втайне от всех. Никто не догадается о его страсти. Это закалит его сердце и сделает его чувства похожими на те, о которых так много поется в старинных рыцарских балладах и песнях миннезингеров. Почти вся рыцарская любовная поэзия посвящена этой теме – безмолвному и безнадежному служению своей избраннице. И если твоя избранница в реальной жизни принадлежит другому, а тебе позволено лишь восхищаться и преклоняться перед нею со стороны – тем выше твое страдание, а значит, и доблесть.

Рыцарь не может быть счастлив в любви. Он – одинокий воин, чье величие как раз и заключается в служении избранному образу Прекрасной Дамы без всякой надежды на взаимность. Разве не об этом поют миннезингеры по всем замкам, услаждая слух почтенной публики?

Пел об этом и Франц. Отец хоть и мало интересовался своими сыновьями, но, согласно обычаю, нанял бродячего миннезингера для того, чтобы все три сына научились играть на лютне и петь. Наряду с грамотой и начатками образования это входило в перечень дворянских умений.

Михаэль и Альберт выучились этому навыку и даже продемонстрировали отцу умение играть на лютне. Хорст фон Хузен послушал это, кивнул головой и отпустил учителя, заплатив ему оговоренную сумму. С тех пор ни старший, ни средний брат не прикасались к лютне, и отец никогда не вспоминал об этом. Сделано – и с плеч долой. Может быть, Михаэлю когда-нибудь взбредет на ум позабавить молодую жену игрой на музыкальном инструменте…

Что же касается Франца, то он пристрастился к изящному искусству. Перебирая пальцами струны лютни, он наслаждался стройностью и мелодичностью извлекаемых звуков. Их слаженное звучание ласкало его сердце, и слова выученных песен так и рвались с губ. В слушателях недостатка не было: хотя отец и не интересовался музыкой и пением, стоило Францу летним вечером выйти во двор замка с лютней, как тотчас же вокруг собирались все, свободные от работы – конюхи, служанки и даже пришедшие в господский дом по разным надобностям крестьяне из деревни. Известно было, что младший сын барона под настроение поет такие интересные и чувствительные песни.

Начинал свое пение Франц всегда песней о Крестовом походе в Иерусалим, сочиненной когда-то давным-давно членом их семьи, отдаленным предком – славным рыцарем и музыкантом Фридрихом фон Хузеном. Он сам участвовал в Крестовом походе и пел о том, что видел в боях с сарацинами. Это были песни о храбрости Христовых рыцарей, об их стойкости, о дружбе и о героизме в боях с врагами имени Божьего.

Но когда Франц запевал баллады о любви, на глазах окружавших его женщин появлялись слезы – так сладостны были строфы поэзии, так распевно выпевал их Франц под звуки своей лютни…

 
Я приветствую милую песней своей,
Я не в силах уж больше страдать;
Закатились те дни, когда мог перед ней
Свои песни я сам распевать!
Как уныло кругом, как печалюся я!
Если встретится вам дорогая моя,
Передайте привет от меня.
Когда с нею я был, я властителем был
Необъятных сокровищ и стран,
А теперь нет ее, след прекрасный простыл —
Все рассеялось, словно туман.
 

Лютню Франц взял с собой и приторочил кожаный чехол к седлу сзади. Как бы не растрясти долгой дорогой деревянный корпус инструмента! Как бы не повредить усладу своей души!

Кроме оружия, лютня была единственной крупной вещью, которую Франц забрал с собой из родительского дома. Да и не навьючишь на лошадь слишком много…

Хотя с лошадью как раз повезло. Хорст фон Хузен на короткое время очнулся из своей апатии и, осознав отцовский долг, спустился в конюшню, где сам выбрал для сына коня. Это была самая лучшая в замке – без всяких сомнений. Выносливая кобыла палевой масти, с длинными ногами и крепкой шеей. Звали ее Альфа. Одной из причуд Хорста было называть лошадей буквами алфавита.

– Это – конь для настоящего рыцаря, – заискивающе сказал конюх Ганс, удивляясь в душе выбору хозяина. – У нас в хозяйстве нет лошади лучше. Если ваша милость захочет куда поехать, придется запрягать ледащую Йоту. Остальные еще хуже…

Старый Хорст горделиво усмехнулся.

– Да ведь я выбираю коня для своего сына, – ответил он, похлопывая Альфу по загривку. – Для рыцаря конь всего дороже. А мой Франц едет, чтобы стать славным рыцарем. Разве могу я дать ему плохую кобылу? Бог меня накажет.

Точно так же отец не обидел сына с оружием и прочей воинской амуницией. Если суждено Францу уехать из родного дома искать воинской славы, то пусть уж не лежит на старом бароне вина за то, что напоследок перед расставанием, может быть навсегда, он плохо снарядил его…

На вопросы, куда именно он направляется, Франц отвечал уклончиво. Поедет в Регентсбург ко двору императора Максимилиана.

– Думаешь, наняться на службу к императору? – спросил отец и покачал головой. – Боюсь, там слишком много юношей и познатнее тебя. Хотя у императора теперь обширные владения. Венгрия, Хорватия, Богемия. Везде должны пригодиться отважные рыцари.

– Это уж не говоря об Османской империи, – заметил присутствовавший при разговоре Михаэль. – Наш император хоть заключил мир с турками, но мира ждать не приходится. Мусульмане – это не те люди, с которыми можно мирно сосуществовать. Они не понимают отношений равенства. Для них ты либо сильнее, и тогда они тебя боятся. Либо ты слабее, и тогда тебя нужно топтать ногами.

– Этому учит их религия, – вздохнул Альберт, также присутствовавший на семейном совете, посвященном отправке Франца прочь от родного порога. – Исламская вера не признает равенства. Один выше другого или ниже другого. Как можно с ними договариваться? Мусульман можно только держать в страхе, а иначе они не понимают.

– А если при дворе императора не удастся устроиться? – поинтересовался отец у Франца. – Тогда куда?

– Говорят, что в Пизе герцог Козимо Медичи основал недавно рыцарский орден Святого Стефана и принимает туда всех католиков, – сообщил Михаэль. – Медичи готовится к войне с французами, и ему нужны воины.

– Но ведь до Пизы еще нужно добраться, – сказал отец, наливая себе в кружку крепкое пиво из большого жбана, стоявшего на полу. – Пересечь Альпы по незнакомой местности да в одиночку – не простая штука.

– А разве наш Франц не молодец? – ободряюще возразил Михаэль. – Да и не станет он пересекать горы в одиночку. Наверняка сумеет прибиться к каким-нибудь благородным людям, идущим караваном. А дорога через горы не должна быть слишком уж плохой – между Баварией и итальянскими землями ездит много людей.

– Франц станет рыцарем ордена Святого Стефана, – засмеялся Альберт, потирая руки, озябшие в сырой комнате замка. Он сидел вдалеке от огня, горевшего в очаге, и все время зябко поеживался.

– Подойди ко мне, мой милый, – внезапно сказал отец, протягивая руку к Францу. – В детстве я не так уж часто ласкал тебя. Давай приголублю хоть напоследок. Кто знает, когда ты вернешься к нам, если вообще вернешься.

В порыве чувств он обнял младшего сына: накануне разлуки в старом Хорсте внезапно проснулись дотоле дремавшие отцовские чувства.

– Главное, помни, сынок, – сказал он. – Главное, помни: неважно, куда ты поедешь и к кому поступишь на службу. Пусть это будет император или Козимо Медичи, или еще кто… Главное, чтобы ты храбро сражался с врагом. С нашим извечным и исконным врагом. Ты обещаешь?

Франц и оба брата прекрасно понимали, какого врага имеет в виду старый Хорст фон Хузен. Все мужчины в их роду были рыцарями и воевали с одним врагом – с мусульманами. Огромная Османская империя, как зловещая черная туча, из века в век нависала над южной Европой. Разбойничьи набеги, во время которых сжигались деревни и целые города, когда уводились в рабство тысячи людей, – все это сопровождало жизнь из столетия в столетие. Итальянские государства, Австрия, Венгрия – весь европейский юг на протяжении жизни многих поколений страшился угрозы с Востока, откуда, как черная саранча, шли и шли несметные полчища под зелеными знаменами ислама.

Дедушка Франца погиб, сражаясь при осаде турками Вены в 1526 году, а совсем дальний предок – знаменитый музыкант и поэт был участником Крестового похода и, забросив нежную лютню за спину, храбро бился за освобождение от неверных Гроба Господня.

Конечно, теперь отец ждал, что младший сын станет защитником родины от мусульман.

– Я обещаю, отец, – сказал Франц, потупившись.

Ему было неловко. Оба брата прекрасно знали, куда он собирается направиться. Вовсе не к императору Максимилиану и совсем уж не к Козимо Медичи. Оказавшись возле этих великих людей, непременно рискуешь затеряться в толпе таких же, как ты. Много бродит вокруг безденежных рыцарей, многие ищут себе службы и пристанища как минимум, а как максимум – славы и воинских почестей. Слишком много таких, как Франц. Слишком много обедневших дворян, слишком много младших сыновей, слишком мало для них земли. Слишком тесно стало в старой Европе…

Идти проторенной дорогой легко, но ведь в этом случае и шансов на успех почти нет. Успех ждет того, кто отважится идти в сторону от проверенных надежных путей.

Оба брата прекрасно знали об этом решении Франца, и получалось, что теперь они все вместе дурачат отца. От этого ощущения Францу было неловко: отец совершенно не заслуживал такого отношения. Пусть он старый, апатичный и равнодушный. Но он их отец, и незачем над ним потешаться. Конечно, правду ему говорить нельзя – иначе он попросту не отпустит Франца из дома и лишит родительского благословения. Хорста наверняка возмутит безумная идея младшего сына уехать в Новый Свет сражаться там с индийцами на другом краю Великого Океана. С его точки зрения, это – чистое мальчишество.

Перед самым отъездом Франца отец был вынужден исполнить старый обычай: вместе с тремя сыновьями он объехал с визитами окрестных соседей. Старый Хорст уже давно не имел желания покидать свой дом и вообще не желал встречаться с соседями, но нарушить обычай считалось нехорошо. Если в твоей семье происходят важные события, то ты должен оповестить об этом соседей, а не то в округе подумают, что ты живешь слишком закрыто, а значит, скрываешь что-то неблаговидное.

Отъезд младшего сына – это важное событие, и таить его нельзя. Пусть все знают о том, что Франц, согласно древнему обычаю, покинул отчий дом.

Поначалу Хорст собирался ехать верхом, но стоило ему сесть на оседланную лошадь, как он переменил свое решение.

– Давненько я не ездил верхом, – пробурчал он. – Здоровье уже не то. Спину ломит, и глаза плохо видят…

Хорст поехал в повозке, а все трое сыновей – вокруг него верхами.

Во всех домах, куда они заезжали, хозяева встречали гостей вином из своих виноградников и не жалели выпивки. В конце концов, отъезд младшего сына фон Хузен из родного замка – это событие, которое в качестве основного будет обсуждаться весь следующий месяц, если не два.

Поэтому, когда ближе к вечеру добрались до замка Тиглиц, старый Хорст, да и все его сыновья были уже навеселе. Барон Тиглиц вышел навстречу и исполнил все обязанности по гостеприимству. На лице его была кислая мина, он вообще, казалось, был не слишком доволен доставленным беспокойством от нежданных гостей, но старался виду не подать.

Как и все в окрестностях, он знал о том, что старший сын фон Хузена Михаэль собирается посвататься к его дочери, но отца это не радовало, а скорее смущало. Красавица Фридегунд должна была составить куда более интересную партию, чем какой-то захудалый Михаэль. Пусть Михаэль и станет со временем полновластным хозяином поместья, но ведь само поместье было не очень-то богато. Нет, старому Тиглицу хотелось заполучить жениха гораздо богаче и влиятельнее. С другой стороны, и ближайшему соседу отказывать неприятно…

Находясь в смятенных чувствах, барон приказал принести вина и усадил гостей за длинный деревянный стол в саду под свисающими ветками яблонь.

– Хорошего вина в этом году немного, – посетовал он в ожидании угощения, за которым послал слуг. – Июль выдался прохладным…

– Это в итальянских землях все лето стоит жаркое, – заметил, чтобы поддержать разговор, старый Хорст. – Вот виноград там и вызревает, как следует. А у нас, известное дело, – лето на лето не приходится. Казалось бы, совсем недалеко итальянские земли – только через Альпы перейти, и все, а климат куда лучше. Страна лета!

– Да уж, с жарой нам не слишком повезло, – засмеялся Тиглиц. – Бавария – страна вечной осени.

Франц все время смотрел на вышедшую к ним Фридегунд и старался поймать ее взгляд, но ему это не удавалось. Даже когда отец принялся рассказывать о том, что его младший сын на днях уедет в дальние края, взгляд девушки оставался равнодушным. Речь шла о Франце, и поэтому она приветливо смотрела на него, но ни единой искорки не уловил молодой человек в этих прекрасных карих глазах – ни единой.

А ведь было время, Франц готов был поклясться в этом, когда красавица Фридегунд глядела на него ласково, заинтересованно. Ему в те минуты даже казалось, что чувство его к ней взаимно. Ну, хоть по крайней мере девушка им интересуется…

Но сейчас – нет, Фридегунд оставалась мила, но неприступна. И намека не было на ее интерес к Францу.

Уже в самом конце, при прощании, Франц не выдержал и, целуя руку девушки, поднял на нее глаза и сказал:

– Прекрасная Фридегунд, я уезжаю далеко и, может быть, навсегда. Я хотел бы иметь память о тебе. Подари мне что-нибудь от себя, и первую же битву, в которой буду участвовать, я посвящу тебе.

Произнести все это без смущения было тяжело, и язык у Франца заплетался от волнения, но что еще оставалось ему делать? Он уезжал, может быть, навсегда, и времени на то, чтобы объясниться с девушкой, у него не было. Да и не оставит никто их вдвоем – это вообще не принято.

Но, против ожидания, никто не поднял его на смех. Фридегунд опустила глаза, ресницы ее затрепетали, она ничего не ответила и лишь зарделась. А старый барон Тиглиц по-отечески покачал головой и добродушно сказал:

– Фридегунд еще слишком молода, чтобы ее избирали в дамы сердца. Мы уверены, что ты вернешься домой со славой и тогда… Тогда она ответит тебе. Если муж разрешит.

Все засмеялись столь удачному ответу, и лишь глаза Михаэля тускло сверкнули недовольством. Он уже представлял себя мужем прекрасной Фридегунд. И он, уж можно не сомневаться, не позволит жене сделаться дамой сердца Франца…

Десятого сентября 1571 года в поместье Хузен, что близ деревни Райхенхаль, закончился сбор урожая. Пшеницу и овес ссыпали на хранение в сараи, виноград отправили на давильню. И одиннадцатого сентября ранним утром при слабо моросящем дождике Франц фон Хузен на кобыле Альфе покинул родной дом.

В первый день пути Франц сумел отъехать от родного дома совсем недалеко. Сначала у лошади искривилась подкова, и она захромала, так что пришлось сворачивать к кузнице и ждать там два часа, пока мастер все исправит. А затем хлынул дождь, и дорогу развезло.

Франц знал, что ночевать под открытым небом – обычное дело для рыцаря. Но дождь лил как из ведра и негде было притулиться. Проехав кое-как до окраины ближайшего городка и узнав его название – Траунштайн, Франц попросился на ночлег в небогатом доме. Ехать до трактира, расположенного в центре городка, было уже невозможно: лошадь устала, и ее ноги разъезжались в глубокой грязи.

Хозяева ничего не взяли с юного воина за ночлег, что было весьма кстати – денег у Франца было очень мало. Не поскупившись на коня, на одежду и оружие, отец с деньгами замялся и вручил сыну весьма небольшую сумму.

А бесплатный ночлег не предполагает особенных удобств. Ночевал Франц в конюшне на сене в компании двух хозяйских лошадей и своей Альфы. Сначала развернул притороченный к седлу сверток с домашними припасами, взятыми в дорогу: козьим сыром, колбасой и мягким еще, недавно испеченным хлебом. Запахи еды сразу напомнили родной дом, оставленный если не навсегда, то очень надолго.

Альфа косила на хозяина своим большим карим глазом, как бы удостоверяясь в том, что она не одна здесь, в чужом месте. Хозяйские кони, возбужденные присутствием чужаков, нервно перетаптывались и хрипели, задирая головы кверху.

Франц лежал на своей соломе, закинув руки за голову, и долго не мог уснуть. Впервые он оказался один в мире, без поддержки и опоры. Конечно, это нормально и пора стать мужчиной – рыцарем. Но как долог путь до неведомого Любека, так же долга может оказаться и дорога к мужественности. Не с кем посоветоваться, не с кем разделить свои мысли и надежды. А до Любека, как говорят знающие люди, еще десять дней пути…

Ранним утром, сразу после рассвета за домом закричали петухи, и хозяин загрохотал инструментами, начиная новый трудовой день. Как во всех крестьянских хозяйствах, вставали здесь вместе со световым днем и ложились спать сразу после его окончания – экономили масло для ламп.

Увидев в дверях конюшни заспанного Франца, дородная хозяйка в большом коричневом чепце, из-под которого выбивались начавшие седеть белокурые волосы, приветливо махнула рукой, приглашая гостя в дом. Ступив в кухню, стены которой были отделаны изразцами синего тона, Франц увидел на столе уже приготовленный для него завтрак. В свинцовой миске дымилась каша из полбы, а на деревянной дощечке лежали нарезанные крупными кусками вареные овощи с хозяйского огорода – турнепс и брюква.

– Молодому господину предстоит долгая дорога сегодня, – улыбаясь, сказала хозяйка. – До Траунройта целый день пути, а до этого нет жилья, где передохнуть. Дороги вчера развезло, так что вы доберетесь до ночлега уже затемно.

Окинув взглядом кухню, Франц на короткое мгновение ощутил в сердце укол тоски по недавно оставленному дому. В их замке точно так же уютно было на кухне, где мерцали угольки в высокой изразцовой печи, и так же сверкала расставленная по длинным полкам начищенная до блеска медная и оловянная посуда. Когда теперь суждено Францу вернуться в родной дом?

Пока юноша насыщался, хозяйка сидела перед ним и, подперев рукой подбородок, без умолку говорила о том, что ее двоюродная сестра как раз живет в Траунройте, куда Франц доберется лишь к ночи. Говорила о том, какие отличные вышивки по полотну делают в этом городе и как хорошо было бы навестить сестру и купить такое разукрашенное полотно…

Говорила она вроде бы много и не прерываясь, но мысль ее топталась на одном месте – все вокруг мастерства траунройтских рукодельниц, так что Франц скоро перестал слушать – ему было, о чем подумать. Предстоял тяжелый путь до Траунройта, и к ночи он совершенно измотается, так что оставалось лишь сосредоточиться на приятном. Франц думал о том, как все тяготы длинного пути по германским землям будут позади, и он поплывет на испанском корабле по морю-океану в далекий Новый Свет. Корабли он видел на картинках и слышал, что они бывают разных размеров. Наверное, те, что пересекают море-океан, совсем большие…

Вдоволь наслушавшись хозяйкиной болтовни, Франц встал и поблагодарил за приют и угощение.

– Благослови вас Господь и Пресвятая Дева, – сказал вошедший на кухню хозяин. – И все святые пусть хранят вас, молодой господин, в вашем пути. В каком бы войске вы ни служили, самое главное – защитите нас от мусульманского нашествия.

– Для чего даны нам такие славные рыцари, – улыбаясь, добавила хозяйка, с умилением глядя на расправившего плечи Франца, – как не для того, чтобы сохранить родину от этой черной саранчи? Разве не так, молодой господин?

Оседлав Альфу, Франц двинулся через город на север. Окраины Траунштайна напоминали деревню, но в центре имелась круглая площадь, окруженная каменными домами, с храмом и колокольней. Площадь была замощена булыжником, и Альфа гордо процокала по камням копытами, явно наслаждаясь ровной поверхностью после размокшей от дождя дороги.

Звон подков о камень привлек внимание нескольких прохожих, которые взглянули на Франца с интересом, и он тотчас приосанился. Еще бы, молодой рыцарь едет через город! Жаль, что среди людей на площади нет хорошеньких горожанок…

– Эй! Эй, молодой господин! Эй! Остановитесь!

Услышав этот крик, Франц оглянулся и с изумлением понял, что обращаются к нему. В дверях расположенного на другой стороне площади трактира стоял человек в длинном белом фартуке и махал ему рукой.

Кто бы это мог быть? Вглядевшись в незнакомца, Франц не признал его. Дернув поводьями, он подъехал поближе.

Розовощекий малый, оказавшийся слугой в трактире, был очень оживлен.

– У вас палевая кобыла, молодой господин, – радостно сообщил он.

– Да, – не зная, что ответить, пожал плечами Франц. – Она палевой масти. И что из этого?

– А еще у вас синий плащ, – еще радостнее сказал слуга. – И вы очень молодой, вот.

– Ты позвал меня, чтобы сказать это? – Франц не знал, что и думать. Может быть, этот человек – сумасшедший? Но вряд ли: никто не держит сумасшедших слуг…

Слуга смотрел на него во все глаза и улыбался еще радостнее.

– Чему ты так радуешься? – не выдержал Франц, ерзая в седле от замешательства.

– Вы дадите мне геллер, молодой господин, – с восторгом поведал малый в фартуке. – И ваш друг тоже даст мне геллер. Это несомненно, раз я вас опознал. И у меня будет целый пфенниг, а для утра буднего дня это очень хорошее начало.

– Что ты несешь? – окончательно возмутился Франц. – Какой еще друг? И с чего это я дам тебе геллер?

– Ваш друг приехал ночью, – затараторил слуга. – Он сразу стал спрашивать о вас. Так и описал: юноша в синем плаще и на палевой кобыле. Все очень точно, я вас сразу узнал. Ваш друг очень расстроился, что не нашел вас. Теперь он спит на втором этаже… Вы дадите мне геллер сейчас или когда увидите его?

Какой еще друг? Конечно, Франц отъехал от родных мест не слишком далеко, и еще имелась вероятность встретить кого-то из знакомых, из соседей по округе. Но кто же мог специально расспрашивать о нем?

Франц слез с лошади, и слуга тотчас принял поводок.

– Заходите, молодой господин, – продолжал он, не останавливаясь. – Выпейте пива, а я пока что разбужу вашего друга. Он очень утомился с дороги и наверняка еще спит.

Но с лестницы, которая вела на второй этаж, уже спускался Альберт. Бледное лицо его было помято, а в волосах запуталось несколько соломинок – видно, гостиничная подушка была набита сеном.

Удивлению Франца не было предела: ведь еще вчера они с братом расстались у порога родного дома и Альберт не собирался никуда ехать. Уж не случилось ли чего с отцом?

Смятение столь явно отразилось на лице Франца, что старший брат поспешил успокоить его.

– Все в порядке, – сказал он, хлопнув младшего брата по спине. – Здорово, что ты нашелся. Я думал, ты успел ускакать вперед, и тогда трудновато было бы догнать тебя. У меня ведь нет лошади. Но теперь все в порядке.

– Что в порядке? – ошеломленно протянул Франц. – Что ты тут делаешь? Я думал, ты остался дома…

– Давай сядем и выпьем пива, – предложил Альберт. – Тогда ты все поймешь. Эй, принеси пива, только легкого, а то нам предстоит долгая дорога сегодня.

Усевшись на деревянную лавку, Альберт объяснил все произошедшее. Францу оставалось только дивиться тому, насколько мало он знает своего брата, и тому, как ловко тот умеет притворяться.

Не успел Франц накануне отъехать от замка, как Альберт пустился ему вдогонку. Как оказалось, он заранее договорился с сыном мельника о том, что тот поедет по делам в Траунштайн и возьмет с собой Альберта. Не годится дворянину ездить в крестьянской телеге, но другого выхода у Альберта все равно не было.

– Пешком я бы за тобой не угнался, – пояснил он. – А я очень хотел тебя догнать.

Поскольку у мельниковой телеги в пути ничего не сломалось, а лошадь была запряжена молодая и быстрая, то к вечеру Альберт уже стоял у порога траунштайнского трактира, где надеялся застать брата.

– Вот тут я испугался, – сообщил он. – Подумал, что ты ускакал дальше. А у меня ведь нет лошади… Но теперь все хорошо. Кстати, надо бы дать геллер этому парню-слуге. Если бы он тебя не узнал по моим описаниям, ты бы проехал мимо.

– Он хочет два геллера, – заметил Франц. – Один геллер – от тебя, и один от меня.

– Но у меня нет денег, – пожал плечами Альберт. – Откуда бы взяться у меня деньгам? Меня же отец не снабдил на дорогу.

Это было верно. Франц прекрасно понимал, что отец вообще не знает о том, где его средний сын…

– Зачем ты меня догонял? – наконец спросил он. – В чем дело? Что-нибудь случилось дома?

Хотя, что такого могло случиться за один день его отсутствия?

Франца смущал тот факт, что прошло уже несколько минут после их встречи, а брат все еще не сказал, в чем же причина их встречи. Зачем Альберт догонял его?

– Видишь ли, – начал Альберт и закашлялся, не зная, как ответить на прямой вопрос младшего брата. – Видишь ли…

Он снова замолчал, как бы запнувшись, а потом вдруг выпалил:

– Я совсем не хочу становиться монахом. Совсем не хочу провести свою жизнь в монастыре. Это не для меня.

Ну и ну! Этого Франц совсем не мог ожидать. Оставалось лишь удивиться скрытности Альберта – за все время он ни разу не обмолвился о том, что его тяготит избранная для него судьба. Судьба, обычная для второго сына в семье и даже завидная для многих. Ведь Альберту предстояло сделаться совсем не простым монахом – это было ясно всякому с самого начала. Если человек дворянин, если он учился в университете и вдобавок ко всему, что самое главное, за него внесена значительная сумма в монастырь, то его судьба скорее всего будет совсем не такой, как у простого бедного парня, который пошел в монахи. Не слишком уж рады видеть такого в монастыре. Простой бедный парень, едва умеющий читать и писать, вероятнее всего, на всю жизнь так и останется рядовым монахом – обитателем крошечной кельи без окна, который будет до конца дней своих гнуть спину в какой-нибудь монастырской мастерской или в саду.

Альберта же ожидала благополучная судьба – со временем сделаться игуменом или даже епископом. Далеко не всякий человек может надеяться на такую завидную участь.

– Нет, – помотал головой Альберт. – Я много думал об этом. Мне совсем не хочется становиться епископом.

Выпалив главное, он теперь чуть успокоился и разговорился.

– Бог дал мне всего одну земную жизнь, – сказал он. – Разве кто-нибудь спросил меня, как я хочу ею распорядиться? Нет, меня никто не спрашивал. Все говорят: так принято, так нужно. Так было всегда. Второй сын становится монахом и избирает духовное поприще. Но это все и всегда. А не я. Я – это не все, и я – не всегда. Я – Альберт фон Хузен, не хочу становиться священником. Знаешь, – он резко понизил голос, чтобы никто, кроме Франца, не услышал его слов: – Я вообще не хочу быть католиком. Мне не нравятся Папа, его курия и все остальное.

Вот это да! Чего только не узнаешь о собственном родном брате однажды сентябрьским утром!

Самому Францу никогда не приходилось задумываться о таких вещах. Конечно, он считал себя католиком, да и был таковым по сути вещей. Католиками были все его предки, и сам он твердо знал, что в воскресенье должен вместе со всей семьей быть в церкви и получить из рук священника Святое Причастие – частицу тела Господня. Но дальше этого мысль Франца не шла.

А теперь вдруг выясняется – Альберт не хочет быть католиком! Самому Францу подобная идея не могла и в голову прийти! Хотя, с другой стороны, что тут удивительного? За годы учебы в университете, проводя часы за чтением книг и часто бывая в монастыре, Альберт, конечно же, имел куда больше возможностей, чем младший брат, для того, чтобы размышлять на темы религии…