355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иван Апраксин » Гибель богов » Текст книги (страница 4)
Гибель богов
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 00:50

Текст книги "Гибель богов"


Автор книги: Иван Апраксин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Мне удалось обвинить самого Жеривола в том, что он недостаточно чтит богов. И более того, он недостаточно чтит своего князя и киевских воинов! А как же! Раз пожалел невинных жертв, а подобрал где-то босяков и хотел предложить их кровь добрым богам!

А что может быть лучше для того, чтобы вызвать ярость толпы? Если людям даже наплевать на богов, то уж плохого неуважительного отношения к себе они точно не простят. Я же обвинил жреца в том, что он недостаточно уважает воинов и их семьи!

– Немедленно отведите этих преступников в мой амбар и заприте там хорошенько! – закричал я. – А ты, Жеривол, через три дня должен найти новые жертвы для наших богов! И смотри, ищи хорошенько, а то я еще подумаю, стоит ли тебе оставаться верховным жрецом. Вот тогда мы и прольем на алтарь Перуна кровь, достойную его!

Толпа зашумела, задвигалась и потекла в открытые настежь ворота княжеского терема. Сегодня предстоял большой пир, и следовало проявлять гостеприимство…

* * *

Вечером этого дня умер боярин Блуд. Он сидел рядом со мной в течение всего пира, который затянулся. Он слушал крики дружинников, рев медных труб «музыкального сопровождения» и держался довольно хорошо, хоть и из последних сил.

В середине пира он подозвал своего слугу и велел принести из его дома несколько кувшинов греческого вина. У боярина был большой запас, это я знал и раньше.

– Тебе не стоит пить, – шепнул я Блуду, но он лишь усмехнулся своим потемневшим от притока крови лицом.

– Вино еще никому не приносило вреда. Вино – это здоровье. Оно сделано из сладкого винограда и веселит сердце человека.

– Только не сердце гипертоника, – буркнул я, не в силах убедить Блуда. Десять веков не перескочишь: в некоторых вопросах до сознания здешних людей было не достучаться. Как можно объяснить что-либо про артериальное давление людям, которые не знают, что такое система кровообращения? До открытия доктора Гарвея оставалось много веков…

Один раз Блуд наклонился ко мне и негромко сказал:

– Скажи, князь, я давно хотел у тебя спросить… Ведь инязор Тюштя – не такой же человек, как мы все? Он то же, что и ты – верно?

Я на мгновение оторопел, но затем сразу пришел в себя, собрался с мыслями. Мне следовало понимать, что боярин Блуд может догадаться, о чем мы беседовали с эрзянским инязором так долго наедине. Блуд слишком умен и наблюдателен. Он словно бы родился со своими способностями для совсем другого времени. Или наоборот – как раз для этого?

Я кивнул, и боярин удовлетворенно хмыкнул.

– Так я и думал. Этот Тюштя – странный, вроде тебя. Вот я и подумал… Он из твоего времени?

– Не совсем из моего, – ответил я. – Мы с ним как раз говорили о том, почему и каким образом мы здесь оказались. Но он тоже не знает, как и я.

– Зато я знаю, – произнес Блуд значительно. – Незачем было спрашивать Тюштю. Не знаю, зачем послан в этот мир он, но ты послан для того, чтобы крестить нашу страну. Русь должна стать христианским государством, как Византия. Я давно уже тебе это говорил.

– Знаешь, Блуд, – повернулся я к боярину. – Ты будешь смеяться, но Тюштя сказал мне то же самое. Что я должен крестить Русь. Так что если у меня прежде были какие-то сомнения, то теперь они отпали. Похоже, ты самый умный человек на свете, Блуд.

– Я – самый хитрый человек, – засмеялся Блуд, причем лицо его в этот момент совсем потемнело. Белки глаз стали розовыми – произошел разрыв кровеносных сосудов.

– Мне что-то совсем нехорошо, – промолвил боярин, сокрушенно покачав головой. – Пожалуй, я пойду к себе домой и отдохну.

– Мудрая мысль, – подхватил я. – Немедленно домой и лежать! У тебя остался еще настой наперстянки? Выпей его побольше и как можно скорее. Наперстянка поможет тебе, а не греческое вино.

В этот момент слуги Блуда внесли во двор две глиняные амфоры с вином и, отбив горлышки, стали разливать.

Естественно, первому налили мне, затем Блуду, Добрыне и Свенельду, а потом уж слуги пошли обносить дружинников и других бояр.

– Нужно выпить за наших богов, – громко произнес Блуд, вставая со своего места рядом со мной. – Боги принесли нам удачу в походе! Нам не удалось на этот раз победить булгар, но зато мы вернулись домой и скоро будем готовы к новым походам и новым битвам!

Блуд стал пить из своего серебряного кубка, а сидевшие за длинными столами дружинники сопровождали это приветственными согласными криками. Гости шумели, музыка грохотала, забиваясь в уши, подобно ржавым гвоздям, а боярин Блуд – великий политик и великий человек пил свое последнее в жизни вино.

Он запрокинул голову, чтобы влить в себя последние капли из глубокого кубка, да так и повалился набок, потеряв равновесие.

Крики гостей усилились.

– Он пьян, – сказал Добрыня, поглядев на лежащего боярина.

– Устал после похода, вот и заболел, – высказал свое мнение Свенельд. – Нужно отнести боярина Блуда к нему домой и дать отоспаться. Он все же немолодой человек. Ну же, берите его и несите, да осторожнее, – крикнул он слугам.

Те подняли ослабевшее тело, и тут я сказал:

– Несите на второй этаж. Незачем таскать человека по всему городу.

Никто из пировавших не придал особого значения произошедшему. На пирах часто бывали случаи, когда кто-то упивался и терял сознание, валился на землю. Что ж удивительного в том, что такое случилось с пожилым боярином, да еще после утомительного похода, да после большого кубка вина?

Но я знал, что произошло. Сколько раз приходилось мне видеть такое во время работы на «Скорой»…

Выждав несколько минут, я встал из-за стола и отправился наверх. У Блуда случился инсульт, как я и предвидел, как, собственно, только и могло быть в его положении. Про настой из наперстянки я говорил ему только для очистки совести – этим было уже не помочь.

Мне хотелось попрощаться с Блудом, а позже это могло уже оказаться невозможным. Когда происходит геморрагический инсульт, человеку становится плохо, но он еще может говорить и даже кое-как двигаться. Но очень скоро кровь из лопнувшего сосуда заливает участки головного мозга, а после этого уже ни о каких разговорах речи быть не может – наступает паралич, и больной теряет способность говорить. При немедленном вливании препаратов типа церебролизина можно попытаться остановить процесс. Иногда это даже удается в какой-то степени, уж как повезет…

Но в данном случае не было ни лекарств, ни шприца, ни капельницы, так что последствия должны были наступить со всей фатальной неотвратимостью.

Я попросил Свенельда пойти со мной. Моего небольшого опыта в качестве князя киевского хватило на то, чтобы узнать: все следует делать при свидетелях. Если я сейчас буду с Блудом наедине, а потом он умрет, то найдутся люди, которые будут говорить, что это князь Владимир умертвил ближнего боярина для каких-то своих целей. Отравил, а потом задушил. А как говорила моя бабушка: на всякий роток не накинешь платок…

К счастью, когда мы с воеводой поднялись наверх, Блуд уже умер. К счастью, потому что в качестве альтернативы после инсульта боярину оставалось лишь долго и мучительно умирать в парализованном состоянии.

Блуд глядел остекленевшими глазами в потолок, и в них застывала остановившаяся кровь. Борода торчала кверху, потому что мертвец лежал с запрокинутой головой. Бывшее до того багровым лицо его побледнело – кровь отступила, отлила вниз.

Мы со Свенельдом помолчали. В углу помещения стояли несколько женщин – наложниц, которые перешептывались и не знали, как себя вести.

– Будем устраивать тризну, – уверенно сказал Свенельд. – Князь, распорядись, чтобы складывали большой костер. Самый большой, какой только смогут. Для Блуда мы должны запалить огненную гору.

Свенельд смотрел на меня повелительно. Его мощная фигура буквально нависала надо мной, а в голосе твердела сталь. Я посмотрел на воеводу, и мне вдруг пришло в голову, что после смерти Блуда только Свенельд и Добрыня Новгородский знают о том, кто я на самом деле такой. Можно сказать, что моя «легитимность» в этом мире и на княжеском престоле резко повысилась в один миг – на одну треть. Теперь только два человека знают о том, кто такой князь Владимир Киевский.

На огненное погребение я к тому времени насмотрелся уже достаточно: во время войны и похода умерших и погибших в бою хоронили именно так – сжигали на погребальных кострах. Если тело было одно, то сжигали одно, а после боя наваливали всех сразу, сколько есть, уж истинно по-братски…

Зрелище это было неприятным для меня. Мертвые тела от жара начинали шевелиться. Иные вскидывали руки или ноги – это огонь производил действие на группы мышц, и казалось, что жгут живых людей, что они корчатся от боли. Кроме того, запах горящей человеческой плоти – к этому надо было привыкнуть.

Но тут выхода не было: пусть Блуд и был тем человеком, который нацелил меня на принятие христианства и сам первый осознавал необходимость крещения Руси. Сам он умер, оставаясь язычником. Впрочем, за время нашего общения мне удалось достаточно хорошо узнать этого человека, и я уверен – для самого Блуда никаких религий вовсе не существовало. Сам он не верил ни во что, не такой он был человек. Как настоящий прирожденный политик, Блуд понимал важность религии для людей и знал, как манипулировать верой других.

Я вспомнил о политиках того мира, откуда пришел, и подумал о том, что с десятого века люди не изменились. Многие нуждаются в религии, многие верят в Бога или в богов – это их жизнь, это их надежда, их слава и гордость. Но руководящие всем этим люди – политики, государственные деятели – просто используют религию в своих собственных целях. Иногда они искренне уверены в том, что действуют не в личных целях, а на благо народа – и это тоже бывает правильным. Но факт есть факт, какие бы моральные оценки мы этому ни давали…

А язычник Блуд был великим человеком, далеко опередившим свое время, мыслями своими шагнувшим на века вперед. И, когда он умер, я внезапно почувствовал себя осиротевшим. Раньше у меня был друг, пусть неискренний, но умный и осторожный. А теперь я остался в этом мире совсем один.

Устроить погребение и тризну в тот же день не удалось – пир продолжался, и к ночи все присутствовавшие оказались изрядно пьяны. Дружинникам хотелось развлекаться, их ждали женщины и семьи, так что никому не было дела до мертвого Блуда.

Не удалось и на следующий день, потому что раздосадованный и затаивший обиду Жеривол заявил свои права на предстоящее погребение ближнего боярина. Спорить по этому поводу я уже не мог: не ссориться же с верховным жрецом по любому поводу! А для приготовления обряда погребения жреца потребовалось время.

Поэтому у меня появилась возможность разобраться с делами, которые я наметил для себя в день возвращения. Ведь в амбаре у меня были заперты трое людей, с двумя из которых нужно было что-то решать.

Я выставил из своих покоев на втором этаже женщин и слуг и велел привести княжну Рогнеду.

Да-да, я именно так и выразился, отдавая повеление: княжну Рогнеду. Поймав удивленные взгляды слуг, я нахмурился, и они не решились переспрашивать, хотя понять их было можно – после всего произошедшего с Рогнедой ее меньше всего можно было называть княжной…

Я сел на широкую лавку возле стены и, облокотившись спиной, стал ждать – мне предстоял долгий разговор.

Через несколько минут Немига привел дочь убитого Рогвольда.

Рогнеда шла, еле переступая босыми ногами, ее пошатывало, цвет лица был нездоровым. Еще бы – после всего, что с ней случилось! Длинные волосы на этот раз были заплетены в две толстые косы, лежащие по плечам. Она вошла, не поднимая глаз, и, сделав несколько шагов ко мне, остановилась. Немига сзади слегка подтолкнул ее в спину, и Рогнеда сделала еще пару шагов. Голова ее была опущена, длинные ресницы дрожали.

Приблизившись ко мне на расстояние приблизительно полутора метров, Рогнеда опустилась на пол, встав на локти и колени. Уткнув лицо в струганые доски, она легла на пол грудью, при этом высоко отставив кверху зад. Заведя обе руки за спину, она потянула свое платье. Задрав его на спину, Рогнеда оголила свой отставленный зад и застыла в таком положении. Косы лежали на полу – справа и слева…

Все это происходило в молчании и напоминало некую давно затверженную процедуру. Ошеломленный, я перевел взгляд на Немигу, но слуга, похоже, был удивлен не меньше моего. Жестом я велел ему выйти. Встал с лавки, обошел стоящую в позорной позе женщину. Когда я оказался сзади и она услышала, как позади нее скрипнули половицы, то поспешно расставила колени еще шире, и старательно вскинула голую попу кверху. Ягодицы были покрыты струпьями и шрамами – как старыми, засохшими, так и совсем еще свежими.

– Тебя пороли? – спросил я, продолжая стоять сзади.

Попа женщины вздрогнула, бедра напряглись.

– Да, мой господин, – послышался чуть слышный ответ. Рогнеда не смела оборачиваться. И отвечала на мои вопросы, по-прежнему уткнувшись лицом в пол перед собой и услужливо подставив раздвинутые оголенные бедра.

– Кто тебя порол?

– Жеривол, мой господин, – прошелестела бывшая полоцкая княжна. – Он забрал меня из дома боярина Блуда уже много дней назад.

– Он владел тобой?

– Да, мой господин. Жеривол брал меня каждую ночь и обязательно порол при этом. До того, как овладевал мной, а затем – после. Прости меня, мой господин, я ничего не могла сделать.

Рогнеда развернулась и подползла ко мне, уткнувшись теперь лицом в носки моих яловых сапог.

Она дрожала всем телом, как побитая собака, которая боится получить еще…

– Ты ведь сам отдал меня Блуду, – виновато бормотала она едва ли не в забытье от охватившего ее страха. – А Блуд отдал меня своим псарям и конюхам, и в его доме я должна была служить им. А потом за мной пришел Жеривол и объявил, что отныне я буду жить у него.

Я отошел на шаг назад, и Рогнеда сделала попытку ползти за мной.

– Оставайся на месте, – выдавил я из себя, а сам отошел к окну, чтобы не видеть удручающего зрелища. Нервно сцепив за спиной руки, я почувствовал, как они вспотели. Да что там руки – я весь покрылся потом от волнения.

«Да уж, – сказал я себе, пытаясь успокоиться. – Милые люди, что и говорить. Сначала над ней глумился Вольдемар-Владимир, затем Блуд не нашел ничего лучше, чем отдать ее на потеху псарям и конюхам. Спас ей жизнь, но не спас ее как человека. Видимо, после того, как Рогнеду сделал своей наложницей Вольдемар, она уже перестала считаться человеком. Так? Видимо, так. А потом еще этот Жеривол. Хорошие добрые люди, хорошее доброе время. Ну и в эпоху меня забросили!»

Страх Рогнеды был мне понятен. Ее так долго мучили и унижали, что сумели общими усилиями окончательно превратить в забитое испуганное животное. К тому же самым страшным ее мучителем был Вольдемар, а сейчас она ведь была как раз с ним. Эта несчастная, как и все прочие, считала меня тем самым чудовищем…

Надо сказать, что ничего подобного мне прежде видеть не доводилось. Конечно, положение женщины здесь было совсем не таким, как в моем мире двадцать первого века. У многих состоятельных людей тут было по нескольку жен и наложниц. Что говорить, у меня, князя, ведь тоже. Женщины зачастую переходили из рук в руки, и об их чувствах никто особо не задумывался. Женщина, будь то жена или наложница, считалась собственностью владевшего ею мужчины.

Но любое общество, даже не слишком развитое, соблюдает свои нравственные обычаи. Как бы мало прав женщина ни имела, она все же чья-то дочь и чья-то мать, сестра. Никакого целенаправленного издевательства над женщинами здесь не было. Пусть даже она рабыня, но и над рабами издеваться было не принято, считалось неблагородным и осуждалось.

Видимо, в случае с Рогнедой все сложилось исключительно неудачно для нее. И главным виновником в ее судьбе был мой предшественник Вольдемар.

А что мог я сделать сейчас? Конечно, у меня было чем гордиться: как-никак я все же спас Рогнеду от смерти на жертвеннике под ножом Жеривола. Ах, кстати, этот Жеривол – не пора ли уже с ним разобраться?

Впрочем, об этом потом. Что же делать с Рогнедой?

– Я беременна, – простонала женщина, не разгибая спины.

– Встань на ноги, – наконец-то догадался сказать я. – Больше ты не должна ползать по полу. Ни передо мной, ни перед кем-либо еще. Вспомни о том, что ты – княжеская дочь. Что бы с тобой ни случилось, этого у тебя никто отнять не может. Ведь правда?

Княжна поднялась и выпрямилась, опустив подол. Потом посмотрела на меня глазами, полными изумления. Это ли князь Владимир, который причинил ей столько горя и ужаса? Тот ли это человек? И что он теперь задумал?

Мысли метались в голове несчастной женщины, но лицо оставалось спокойным, и лишь яростный взгляд обжигал меня.

– От кого ты беременна?

– От Жеривола, – коротко бросила Рогнеда в ответ, будто выплюнула это имя.

Видимо, мой предшественник, а за ним Жеривол знали, что делали, унижая эту женщину – только так можно было сломать ее. Стоило ей разогнуть спину и выпрямиться, как преображение жалкой рабыни в опальную полоцкую княжну стало стремительным. Рогнеда буквально испепеляла меня глазами…

Мне нужно было принять какое-то решение насчет ее судьбы, но я понимал: это далеко не самое сложное решение из тех, что мне предстоит принять в ближайшее время.

Ничего объяснять Рогнеде я не стал, не счел нужным. Незачем ей знать, кто я такой на самом деле. Да она и не поверит, так что не стоит стараться. К тому же какая ей разница? Ее волнует собственная судьба.

– Ты станешь моей наложницей и останешься в этом доме, – сказал я твердо. – Трогать я тебя не собираюсь, не беспокойся. Просто здесь ты будешь в безопасности и сможешь спокойно выносить ребенка. А потом я подумаю, как быть. – Затем добавил: – Не говори никому, что ребенок от Жеривола. Женщины будут у тебя спрашивать. Они любопытны. Но ты скажи им, что ребенок будет от меня. В конце концов, должен же я нести какую-то ответственность, – пробормотал я в конце своей короткой речи.

Наверное, последних слов княжна не поняла, но первые слова ее снова потрясли: определенно у нее сегодня был день удивлений…

– Ребенок не может быть твоим, – вдруг сказала Рогнеда. – Ты же был в походе и только вчера вернулся. Женщины умеют понимать сроки.

Босая, многократно выпоротая и изнасилованная, в старом холщовом платье, полоцкая княжна стояла передо мной, и в каждом слове ее, в каждом взгляде, в каждом мимолетном движении головы ощущались надменность и презрение. Не только по отношению ко мне – ее внезапно переменившемуся мучителю и обидчику. Нет, тут было нечто прирожденное, княжеское, воспитанное в тереме полоцкого властителя Рогвольда.

Еще несколько фраз, еще полчаса нормального разговора, и она станет повелевать!

«Нет, – невольно подумал я. – Это определенно не мой тип. Издеваться над ней мне неинтересно, но и приближаться к ней я тоже не хочу. Мне нравятся совсем другие женщины. Эх, где же теперь моя Любава-Сероглазка?»

Я с тоской взглянул на преобразившуюся княжну и ответил равнодушно:

– Я разрешил тебе сказать, что ребенок от меня. Впрочем, можешь говорить все, что пожелаешь – это твое дело, а не мое. Теперь иди, спустись вниз и позови Немигу.

Слуга был потрясен, когда я объявил о том, что включаю Рогнеду в число своих наложниц. Он глядел на меня, разинув рот, и не мог ничего понять. Князь сошел с ума? В какое-то мгновение он, словно захлебнувшись, вдруг издал какие-то булькающие горловые звуки. Видимо, хотел напомнить мне о том, что Рогнеда уже жила девкой в доме у Блуда, а затем обслуживала Жеривола…

Впрочем, придворные во все века умели затыкать себе рты и не говорить сгоряча лишнего. Судьба тех, кто этого не умеет, печальна.

– Позаботься о том, чтобы другие женщины относились к ней хорошо и чтобы у княжны Рогнеды было все необходимое.

Немига кивнул, внимательно глядя на меня и силясь понять, чего на самом деле желает всесильный и грозный князь. Как опытный слуга, он знал, что не все говорится прямыми словами. Более того, слова повеления могут прямо противоречить тому, что на самом деле приказывает князь. И горе тому, кто этого не угадает…

– Она беременна, – добавил я и легкомысленно щелкнул пальцами. – Может быть, даже от меня… Пусть она выносит и родит ребенка. Скажи дружинникам, что князь не велел трогать Рогнеду. Пусть довольствуются всеми другими женщинами.

Немига понимающе осклабился и снова кивнул. На его лице отразилось удовлетворение: ему показалось, что он начал понимать происходящее. Бывают же разные причуды у князей…

Но мне пришлось снова и уже окончательно ошеломить слугу.

– И еще, – строго сказал я. – Проследи, чтобы Рогнеда никогда не входила сюда и вообще не показывалась мне на глаза. Пока не родит, я не желаю ее видеть.

От Канателеня мне довелось узнать о печальной судьбе войска, высланного Вольдемаром из Киева почти сразу после захвата столицы. Юный воин стоял передо мной, и весь его внешний вид свидетельствовал о том, что парню и его товарищам по походу пришлось несладко. Правая рука Канателеня висела плетью и не двигалась, а один глаз был выбит, так что на его месте зияла ярко-розовая дыра. Лицо его было отекшим, но это, скорее всего, из-за долгого сидения под замком в ожидании казни.

Изгнанные из Киева воины на стругах спустились вниз по рекам до самого моря. В пути они не терпели ни в чем нужды, потому что селений по берегам было много, а грабить и убивать мирных крестьян воинство научилось еще во время похода с Вольдемаром. Разбой и бесчинства продолжались до того самого часа, когда струги вышли в открытое море. Старшим объявил себя хорошо знакомый мне Вяргис. Когда Канателень сообщил об этом, я хмыкнул – властолюбие и суровый нрав старого воина были мне знакомы. Ему все-таки под конец жизни удалось стать военачальником.

Правда, командовать воинством Вяргису пришлось недолго. Он прежде участвовал в набегах скандинавов на городки по побережью Черного моря, так что объявил своим товарищам, что именно этим они теперь и займутся.

Можно представить себе, какой ужас и разграбление совершили бы отчаянные головорезы, если бы не силы природы. Налетела буря, поднялась большая волна, и предназначенные для плавания по рекам струги стали смертельно опасными. Их заливало водой, раскачивало, и никто не знал, что делать. Устрашающие деревянные идолы на носах кораблей не помогли – языческие боги оказались бессильны перед лицом разбушевавшейся стихии.

– Нас выбросило на берег возле самого города, – рассказывал Канателень, поеживаясь от тяжелых воспоминаний. – Не успели мы выскочить, как суда разбило волной о камни. Многие утонули, но худшее ждало нас впереди. Мы ничего не могли сделать против бури, князь.

Стоявший передо мной Канателень даже казался удивленным, что они с товарищами не сумели совладать с морем. Мне оставалось только вздохнуть и покачать головой. Плавание по морю – опасная штука: если в двадцать первом веке начиненный электроникой лайнер «Коста Конкордия» выбросило на скалы и разбило волной, то что уж говорить о жалких суденышках, сколоченных для плавания по Волхову…

Приморский город, обнесенный каменными стенами, назывался Корсунь – по-гречески Херсонес Таврический.

Людям этого мира можно отказать во многом, но только не в отсутствии храбрости. Они жестоки, безрассудны и кровожадны, однако в безрассудстве и жажде наживы крылась своеобразная сила.

Едва горстка спасшихся с разбитых стругов воинов собралась на каменистом берегу под стенами незнакомого греческого города, как Вяргис тотчас же объявил недрогнувшим голосом, что они возьмут этот город приступом и, вырезав всех жителей, разграбят его дочиста.

Воинов спаслось человек сто, они дрожали от холода и были мокры до нитки, но сжимали в руках оружие и не сомневались – им все удастся, они всех убьют и разбогатеют.

А почему бы нет? Спустя всего несколько столетий Кортес с кучкой измученных, больных и оборванных солдат сумел покорить громадные царства индейцев в Южной Америке. Несколько десятков людей с маломощными аркебузами и зазубренными саблями поставили на колени миллионные империи…

Но Вяргису не повезло так, как Кортесу. Городские ворота открылись, и на спасшихся из моря людей налетела на сытых лошадях лихая греческая конница. Византийцы были хорошими воинами, а город Херсонес, находящийся в Крыму и постоянно подвергавшийся набегам степняков, научился оборонять себя.

Кого не убили, взяли в плен и обратили в рабов. Наиболее крепких отправили гребцами на военные и торговые галеры, бороздившие все Черное и Средиземное море. Это было самым тяжелым из возможного. Гребца приковывали за ногу цепью к скамейке, и он оставался прикованным до самой своей смерти. Впрочем, смерть обычно не медлила: тяжелая работа, бич надсмотрщика, скудное питание и палящее южное солнце – разве этого мало для того, чтобы свести в могилу самого сильного и здорового человека. Правда, о могиле это я зря сказал – тела умерших рабов попросту выбрасывали в море.

Канателеню здорово повезло – в бою ему разрубили плечо. Рана потом зажила, но рука повисла навсегда, и это спасло жизнь. Кроме плеча, парню еще и выбили глаз, но отсутствие глаза его бы как раз не спасло: слепой гребец – это даже лучше, чем зрячий, – в любом случае не убежит…

По воскресным дням в Херсонесе устраивался базар. Селяне из окрестных деревень привозили свои продукты, мирные степняки пригоняли на продажу коней, овец, баранов. Горожане, утомленные утренним воскресным богослужением, ходили по базару и приценивались к товарам. А в центре рыночной площади, прямо перед кафедральным собором, располагались торговцы рабами.

Именно сюда и пригнали тех из захваченных пленников, которые не годились для продажи на императорский флот. Канателеня купил священник по имени Анастат – немолодой уже человек, которому требовалась помощь по хозяйству. А однорукого и одноглазого варвара-разбойника продавали задешево.

– Вот от него я и сбежал, – закончил Канателень свой рассказ. Он стоял передо мной, щурясь от солнечного света, бившего прямо через оконце ему в лицо, и переминаясь с ноги на ногу. Вид у парня был изможденный и нерадостный. Еще бы, едва оказался он в Киеве, как схватила стража и посадила под замок. А вчера вообще чуть было не принесли в жертву богам – было отчего Канателеню плохо выглядеть.

– Жрец сказал, что я бродяга и меня нужно принести в жертву Перуну, – с обидой пояснил Канателень. – А ведь жрец шел с нами вместе в походе сюда. Он помнит меня, я был хорошим воином в твоем войске, князь.

Он произнес это и с затаенной укоризной посмотрел на меня. Ведь в его глазах я был куда виновнее, чем Жеривол, – это князь Вольдемар предал своих бывших боевых товарищей и выгнал их из Киева. Это он, то есть в глазах Канателеня – я, превратил их в бродяг…

– Зачем ты бежал? – спросил я. – Почему ты бежал? Священник плохо с тобой обращался?

– Священник кормил меня хорошо, – ответил беглец. – Он даже не бил меня, и не пытался. Правда, я и не позволил бы ему этого. Я – воин, а не домашний раб. И работа не была особенно тяжелой: ходить за скотиной – это я умею.

Все дело оказалось в том, что Анастат хотел обратить своего нового раба в христианство, окрестить его. Старику казалось, видимо, что это его долг перед купленным язычником.

– Он рассказывал мне о христианском боге, – пояснил Канателень. – О том, что его распяли на кресте и что он теперь может дать вечную жизнь каждому человеку, если тот примет крещение.

– И что же ты?

– Нет, – отрицательно покачал головой Канателень, и на лице его отразилась угрюмая решительность. – Я не предатель своего народа. Принять веру чужого народа значит предать свой.

– А тебя разве не тронула эта история? – поинтересовался я. – Ну, та история, которую рассказал тебе священник. Ведь тот человек по имени Христос отдал свою жизнь за то, чтобы ты мог иметь вечную жизнь. Разве поступок этого человека-бога не заслуживает уважения и благодарности?

Канателень усмехнулся и окинул меня понимающим взглядом.

– Ты проверяешь меня, князь, – сказал он. – Всем известна твоя преданность нашим древним богам. Ты всегда любил жертвоприношения им, ты всегда чтил наши священные рощи. Ты хочешь проверить меня. Но нет, я не поддался на уговоры священника. Это вообще странная вера, князь. Христиане приносят жертвы богу, который оказался настолько слабым и жалким, что позволил себя убить. Какой же это бог?

Я слушал рассуждения Канателеня и думал о том, что сказал мне при прощании Тюштя и о чем говорил покойный Блуд – мне предстоит крестить Русь. Тяжеленько это будет! По здешним понятиям, по понятиям большинства людей принять христианство значит предать свою родину, старых богов, привычный уклад жизни, уклад мыслей. Это предательство своего народа, как твердо заявил стоящий передо мной простой воин. И так думают почти все!

– Ты убежал из-за этого? – уточнил я, и парень кивнул. Ну да, я правильно его понял с самого начала. Не все так просто.

– А зачем ты оказался в Киеве? Если ты идешь на свою родину, в северные леса, то незачем было делать такой крюк.

Канателень потупился. Мне пришло в голову, что он уже целый час стоит на ногах, а я даже не предложил ему сесть. Быстро же я освоился со своим положением князя! Вот так оно обычно и происходит. Был человек как человек, а стоило втянуться во власть – и на тебе, откуда-то барство взялось, неуважение к людям. Я усмехнулся своим демократическим мыслям и жестом предложил парню сесть на пол передо мной. Он отказался, испуганно помотав головой.

Ну да, он же помнит того князя Владимира, которого знал. При нем сидеть страшно, да и стоять, впрочем, тоже…

– Я искал человека, – пробормотал мой пленник. – Мне нужно найти одного человека. Я обещал…

– Какого человека?

– Помнишь, князь, к нашей дружине прибился бродячий человек – то ли волхв, то ли еще кто. Он называл себя лекарем, но никаких целебных трав не знал и отваров не делал. Правда, раны он лечил хорошо.

Боже мой, этот парень шел ко мне! Но зачем Канателень искал меня?

Я был потрясен, хоть постарался не подать виду. Несколько мгновений мне понадобилось, чтобы успокоиться. Следовало быть осторожным.

– Зачем тебе этот странный человек? – стараясь придать голосу небрежность, спросил я.

Канателень смутился еще больше и опустил глаза к полу.

– Меня попросила одна девушка, – сказал он. – Она попала в рабство вместе со мной. Теперь она в Херсонесе, а когда узнала, что я собираюсь бежать, то попросила меня найти в Киеве этого волхва-лекаря.

– Ты нашел его?

Парень сокрушенно качнул головой, и длинные пряди слипшихся волос упали ему на лицо.

Странно, что он не узнает меня? А что тут странного? С той минуты, когда Блуд вывел меня из своего терема в первый раз в качестве князя киевского, подмены не заметил ни один человек. Это естественно: кому может прийти в голову такое? То загадочное Нечто, что забросило меня в этот мир, уж позаботилось о том, чтобы наше сходство с подлинным Владимиром было полным…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю