Текст книги "Наши задачи-Том II"

Автор книги: Иван Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Что дает и что отнимает политическая партийность?

Давно ли прошло то время, когда в политической науке считалось, что «партия есть начало свободы» и «первое проявление демократии»? И как все изменилось с тех пор! В самой сущности партии и партийности раскрывалось посягание на диктатуру. И если мы теперь слышим об образовании где-нибудь новой партии, то мы прежде всего спрашиваем, какими путями она думает захватить тоталитарную власть?

Слово «партия» означает часть; только часть целого; не более чем одну часть народа, парламента или государства. Но спросим себя, какая же партия из прежних до-тоталитарных не хотела бы получить все голоса всех избирателей? Либералы? Консерваторы? Демократы? Клерикалы? Националисты? Какая партия не мечтала получить 100% голосов и поглотить всю и всякую «оппозицию»? Оно, конечно, не удавалось: «слепцы», «глупые упрямцы», «невежды», «корыстные плуты», «интриганы», – словом, люди дурного сорта, – примыкали к другим партиям, вредили «делу» и шли за оппозицией. Это была неудача, с которой приходилось мириться: ибо аксиомы «свободы» и «терпимости» считались ненарушимыми. Но стоило только усомниться в этих аксиомах, стоило только выговорить сокровенную мечту о 100% и наполнить ее «решительною волею», – и должно было неизбежно обнаружиться совсем иное.

Каждая партия про себя всегда посягала и посягает на всю власть, желает превратить ее в свою монополию. Сущность всякой политической партии в том, что она покушается стать целым: прежние партии делали это в порядке избирательного спорта с соблюдением «правил игры»; ныне появились партии, которые делают это в порядке избирательного террора и мошенничества и притом с попранием (более или менее откровенным) всех правил свободы и лояльности. Захватив монополию, каждая из них становится тоталитарною, подавляет остальные и пытается осуществить свою программу, сколь бы односторонне, нелепа, разорительна или даже чудовищна она ни была. Потомки – близкие или далекие – будут расхлебывать эту нелепую или чудовищную кашу: извращение всей культуры (как в России), распадение и обнищание страны (как в Англии) или полный разгром государства (как в Германии).

Спросим же себя однажды зорко и честно: что же дает и что же отнимает всякая партийность по своему существу?

Основное значение политических партий в том, что они дают несколько готовых программных трафаретов для примыкания голосующей массы. В Англии долгое время существовало два таких трафарета – виги (либералы) и тори (консерваторы); потом, с выступлением социалистов (лейбористы), их стало три; теперь намечается четвертая – левые социалисты, разновидность коммунистов. В Соединенных Штатах существует доселе всего две партийных программы; третья, коммунистическая, еле намечается и ведет подпольное существование. В других странах партийное деление обильнее, сложнее, дифференцированное. И замечательно: чем скуднее это деление, тем легче обретается государственное равновесие; наоборот, чем сложнее и обильнее это деление (как во Франции), тем труднее управление государством. Проще всего этот вопрос разрешается в тоталитарных государствах: одна-единственная партия, одна программа, одна возможность иметь политическое мнение, и эта одна-единственная возможность закреплена террором и подтасовкой бюллетеней; по смыслу же своему – она угашает всякое свободное, личное мнение, превращает голосование в фальшивую формальность и выдвигает новый «отбор», обычно из худших людей.

Если мы на миг вдумаемся в эту скудость партийных образований, то мы изумимся ей; как в такой стране, как Англия, с ее необычайным обилием хозяйственных, национальных, культурных и правовых возможностей, – надо быть или социалистом, или либералом, или консерватором?! Надо выбрать одну из этих трех программных схем – или же остаться за бортом всякой политики! Но ведь живая жизнь изобилует бесчисленным множеством политических возможностей… Где же остальные? Где же политическое созерцание и творчество этого замечательного народа? Но ведь там и трех живых партий нет, ибо либералы исчезают в безгласии… Значит ты или социалист, или консерватор – или нуль. Иными словами, политические партии имеют своеобразную монополию государственной власти. Что же, все те англичане, которые не «веруют» в гибельное учение социализма и не исповедуют устаревшие догматы ториев, – все они должны или воздержаться от участия в политической жизни, имея свое определенное и, весьма вероятно, умное суждение, или же они должны не мыслить о политике вообще? Что же, политика есть нечто для средних людей, не умеющих думать, или для глупцов? А умные, зоркие, дальновидные, мудрые, но самостоятельные люди – оказываются за бортом?! Так оно и есть. И может быть, нигде это не обнаруживается с такой силой и отчетливостью, как в Германии, где имеется множество умных, но самостоятельных людей, остающихся за бортом партий и отдающих политику в жертву заурядно-подслеповатым людям или же безумным авантюристам…

Итак, партийность дает народу возможность обходиться без самостоятельно-мыслящих людей и «голосовать», не зная, не понимая и не думая. Знаю, что мне возразят: «А без партии невозможно было бы участие народа в политике совсем, ибо об общем единомнении и единогласии могут мечтать только фантазеры, а хаотическое разногласие, где каждый упорно тянет в сторону своего личного мнения, разложило бы государство в один миг, следовательно, партии необходимы!» Внесем поправку: следовательно, партийность может оказаться нужна, как компромисс или как условно целесообразная, но в высшей степени опасная форма организации народно-политического мнения. Вот эту компромиссную природу партийности, эту условность ее целесообразности, эту опасность ее формы – на западе не поняли или забыли и потому вынуждены теперь расплачиваться тоталитаризмом и борьбою с ним.

Без партий, скажут нам, народ не знал бы, за что ему голосовать. Что же, спросим мы, а при наличности партий он знает, за что следует подавать голос? Откуда же он это узнает? Ведь партии предлагают различное, иногда прямо противоположное… Как же решается этот вопрос в народе? Мы должны помнить, что в самой демократической стране света, в Швейцарии, только 14% избирателей принадлежат к партиям, тогда как остальные 86% партиям не верят и не повинуются. Мы не должны забывать, что в Англии «большинство голосов» всегда составляется из колеблющейся, непартийной массы, которую сами демократические газеты называют «наплывом голосов», что можно передать по-русски так: «полая вода избирательщины». Так же обстоит и в других странах…

По-видимому, где-то в глубине души свободолюбивые народы не верят партиям и не полагаются на них. Каждая партия имеет кадр слепых приверженцев, – но и только. Остальная масса прислушивается, приглядывается, не связывает себя партийным обязательством и голосует в последний момент за то, что ей кажется более «привлекательным»!.. Что же, спросим мы, более государственным, более мудрым, более справедливым? Нет, более выгодным, более жизне-облегчительным. Партии сулят; посулы привлекают; привлеченные отдают свой голос, и очередная партия «торжествует».

Партии обыкновенно ссылаются на то, что они «политически осмысливают» суждения массы, «кристаллизуют» общественное мнение, дифференцируют народную толщу и подготовляют «зрелые суждения». На самом же деле они навязывают политически несведующим и беспомощным обывателям готовые трафареты по всем вопросам, стараются отнять у народа независимое (и, может быть, гораздо более жизненное, практичное, верное и справедливое) мнение и загоняют народную волю и народное чувство в несколько заранее выдуманных «умственных тупиков». Пусть попробует непартийный человек, будь он хоть десяти пядей во лбу, пройти в парламент в любом архидемократическом государстве. Нет, он сначала должен поклониться какому-нибудь партийному идолу, выдуманной политиканами схеме… Он должен сначала поглупеть от вороха чужих политических выдумок, стать членом партийного стада, согласиться быть загнанным на партийное пастбище, а до тех пор он не имеет никаких видов на избрание…

Партия есть союз людей, договорившихся друг с другом о том, каким путем и способом ей лучше всего захватить государственную власть в свои руки. Этот вопрос одни партии решают легально и лояльно, другие противозаконно и насильственно. Но посягание на полноту власти – присуще всем партиям, за исключением мелких, лишенных всякой перспективы и шансов. Каждая партия тащит за собой к власти своих приверженцев и немедленно начинает их устраивать или «пристраивать», отодвигая «чужих» и выдвигая «своих». Бывает и так, что устраивают «свежих» перебежчиков, но во всяком случае «свои» должны быть устроены и иметь преобладание. «Партийный билет» есть великая сила. И мы можем быть уверены, что этот в сущности монопольно-тоталитарный образ действия уже усвоен всеми русскими эмигрантскими партиями, даже и не тоталитарными. Для этого ведутся особые списки, кому какая должность предназначается. И трудно вспомнить без горького смеха, как один ныне покойный эмигрант говорит в 1924 году ныне еще живому эмигранту: «Вы, знаете, поторопитесь, а то губернаторские должности все уже расписаны, да и от вице-губернаторских остается совсем немного!»… «Поторопился ли» предупрежденный, я и доселе не знаю. Но в эмиграции болезнь партийности, – а партийность есть именно политическая болезнь, – с тех пор, за тридцать почти лет, несомненно, и углубилась, и обострилась.

* * *

Подведем итоги. 1. Политическая партийность есть компромисс потому, что она осуществляет некий всенародный самообман: массы, некомпетентные в разрешении государственных вопросов, выступают со всею силою политического авторитета благодаря тому, что политические партии упрощают им и вопросы, и голосование. Это подобно тому, как если бы ребенку предоставили решить, что он предпочитает – хрен, ревень или хвощ, умалчивая о множестве других, несравненно более полезных овощей и восхваляя его ребячий «суверенитет» и его детскую свободу выбора.

2. Политическая партийность есть условно целесообразная форма организации народного мнения. Она обусловлена: а) строгою лояльностью партий, соблюдающих взаимную свободу и не покушающихся на тоталитаризм; б) устранением всего, что хоть сколько-нибудь смахивает на монополизацию партиями общественного мнения, ибо дорога таланту, уму, познанию и характеру должна быть открыта всем помимо партий и независимо от них. Избираться должны не партийные люди, а качественные; и притом именно за их качества, а не за их партийную принадлежность. Поэтому значение условно целесообразных партий должно быть сведено к минимуму.

3. Наконец, эта форма организации народного мнения таит в себе величайшие опасности для всякой свободы и для всякой демократии. Всякая партия есть по самому существу своему заговор, политический заговор, покушающийся на государственную власть. Пусть одни партии предпочитают при этом соблюдать конституцию и не затевают гражданскую войну, их заговор, как частное соглашение, основы которого обсуждаются втайне и мероприятия которого отнюдь не разглашаются во всеуслышание, остается политически и уголовно-ненаказуемым заговором. Другие же партии, тоталитарные, действуют как наказуемые заговорщики и всюду, где они имеют успех, этот успех свидетельствует о слабости, нерешительности или безволии наличной государственной власти. Со времени большевиков и национал-социалистов партии стали не то мостом, не то трамплином, ведущим к тоталитарному строю. Люди сговариваются совместно бороться за захват власти или даже монополизировать общественное мнение… добавьте только «любыми средствами», без всякой джентльменской лояльности в игре (fair play) и «как можно скорее» – и вы имеете тоталитарную партию. Стоит только вспомнить, что перед второй войной вся Восточная Европа имела своих диктаторов с партийным фундаментом, и все станет ясным… А Южная Америка с ее вечными переворотами?

Спросим себя однажды, в чем нуждается каждое государство больше всего для своего процветания? В единении. Содействуют ли этому политические партии? Как раз наоборот; они изо всех сил работают над разъединением в народе (пример – современная Франция и Англия). Они создают схему для политической вражды, так что партийные люди привыкают критиковать, отвергать и поносить все то, что предлагают другие партии, совершенно независимо от того, полезно государству это предлагаемое или нет.

Вот пример из истории России. Как сейчас помню мой разговор с бывшим ректором Московского Университета и редактором «Русских Ведомостей» Александром Аполлоновичем Мануйловым. Это было в 1921 году, когда гражданская война закончилась и он только что вернулся с юга. «Конечно, – сказал он мне, – Столыпин был прав и реформа его была спасительна для России»… – «Помилуйте, А.А., –изумился я – зачем же вы в «Русских Ведомостях» травили и его, и его реформу?!» – «Видите ли, – отвечал он с доброй, но виноватой улыбкой, – у нас в конституциионно-демократической партии была тогда директива – отвергать все, что идет от правительства»…

Примеров из западноевропейской жизни приводить не стоит: они имеются везде в изобилии. Понятно, что, создавая схему для политической вражды, партии усиливают государственные раздоры и в сущности готовят гражданскую войну.

Это можно выразить так. Партийность внушает человеку, будто он имеет «готовый» и притом «наилучший» ответ на все, решительно на все вопросы жизни и политики. Невежда начинает считать себя «всезнающим» и «всепонимающим», тогда как на самом деле он мыслит исключительно чужими мыслями, ловко внушенными ему из темной кулисы через посредство газет и жиденьких брошюр. И. вот он уже считает себя вправе «критиковать», отвергать и поносить все непартийное и инопартийное, независимо от реальных государственных польз и нужд. Стране необходима сильная армия, но «наша партия» на стороне «пацифистов», посему «долой сильную армию». Стране необходимо обновление углекопной техники, но «наша партия» стоит за увеличение жалованья рабочим и деньги направляются в карман рабочему. Стране необходима аграрная реформа, но такие-то партии предпочитают безземельного крестьянина, накапливающего в душе «революционный пыл»… и т. д…

Таким образом, партийность дает человеку возможность, будучи ничем, попытаться стать многим и даже очень многим. Невежды выходят в парламентарии, партийнобилетчики – в «советники» и «директора», ловчилы – в министры и капиталисты. Карьера манит и осуществляется.

Каждая партия приглашает избирателя «сделать свою ставку на нее» (как на скачках!) и принять участие именно в ее заговоре. Но лучшие люди государства – умнейшие и честнейшие – отнюдь не сочувствуют таким заговорам и не желают в них участвовать. Зато худшие… Пролазы, карьеристы или прямые мошенники (вроде Ставицкого, Литвинова, Парвуса-Гельфанда или Сырового) готовы сделать свою «ставку» по прямому расчету. Таким образом, идея лучшего гражданина заменяется в демократиях идеей партийно-приписанного, партийно-угодившего и партийно-преуспевшего ловчилы, а это решительно не одно и то же. Партийность заслоняет и подменяет качество человека. Мы достаточно насмотрелись на то, какого сорта люди вылезли наверх при большевиках, национал-социалистах и фашистах: они окружали «диктатора» плотной стеной порочности и раболепства, так что самый благородный и благонамеренный из диктаторов начинал морально задыхаться и опускаться в этой атмосфере. Так можно быть уверенным, что если в России после большевиков восторжествует крайне правый (или какой-нибудь иной, межеумочный) тоталитаризм, то в ряды этой партии хлынет всевозможная революционная и пореволюционная чернь, всякие плуты, перебежчики, карьеристы и чужие агенты, люди, измаравшиеся под коммунистами или в эмиграции и желающие реабилитироваться. Как всегда, они будут обнаруживать особенное новопартийное пристрастие, оказывать своим клевретам – «нашим»! – всяческую поддержку в служебных, хозяйственных и житейских делах, и качество нового «отбора» окажется на самом последнем уровне. Партийность как бы прямо создана для того, чтобы отбирать худших, которые образуют какое-то молчаливое «общество взаимопомощи», прикрывают взаимные растраты, худые дела и даже преступления и создают в государстве комплот безответственности и бессовестности.

Этот отбор партийных людей, согласных повторять без конца все глупости партийной догмы и все инсинуации партийного производства, само собой разумеется, отталкивает людей высокого духовного качества, люди первого сорта вообще редко вступают в партии. Партийность прямо гонит лучших людей из политики: такие люди не умеют и не хотят думать чужими мыслями, их повышенное чувство ответственности внушает им прямое отвращение к партийной болтовне и особенно к партийным инсинуациям. И таким образом выходит, что партийное строение государства прямо поощряет пошлость и безответственность политической мысли. И понятно, что чем глубже, дифференцированнее и ответственнее человек, тем труднее ему «выдумать» политическую программу, тем более что партийная программа есть догма, а политика есть жизнь и творчество.

Вот пример партийной инсинуации.

В конце 1927 года я спросил в личной беседе такого выдающегося русского ученого и политика, как Петр Бернгардович Струве: «Скажите, пожалуйста, П.Б., какие данные имелись у Милюкова против Царской семьи, когда он 1 ноября 1916 года произносил в Государственной Думе свою речь о глупости или измене? Ведь эта речь прозвучала по всей стране, как призыв к революции…»

Ответ был недвусмысленный: «У него не было решительно никаких данных»… – «Но в таком случае его речь была прямым призывом к измене Государю и Династии!»…

«Видите ли, – объяснил мне П.Б., который в 1917 году давно уже вышел из конституционно-демократической партии, – центральный комитет партии считал тогда, что в борьбе с Троном показуется (т.е. является целесообразной) прямая политическая инсинуация».

Инсинуацией же называется приписание кому-нибудь таких мыслей, намерений или планов, которых он в действительности совсем не имеет, и притом для того, чтобы испортить ему его доброе имя.

Мы знаем, что послереволюционная Следственная Комиссия увидела себя вынужденной совершенно «реабилитировать» Царскую семью от всех этих клевет и подозрений.

Но партии нужна была инсинуация: центральный комитет партии ее одобрил, и лидер ее, не затрудняя себя ни присягой, ни верностью, ни патриотизмом, ни стыдом, ни совестью, отравил ею сердца у миллионов людей.

Такова природа партийности.

Русскому народу необходимо духовное обновление

В самом деле, что же другое необходимо ему вместо того систематического насилия, которое именуется «социализмом» или «коммунизмом», и вместо того пролганного хаоса, который представляет из себя в большинстве случаев так называемый «демократический строй»? Мы отвергаем и это насилие, и этот хаос. Мы говорим им «нет!». Но этого мало. Отвержение еще ничего не определяет… Человек творит, утверждая, а не отвергая. Мало отвергнуть мерзость коммунизма и удручающую, разлагающе-разорительную глупость социализма: надо обосновать и утвердить частную собственность… Мало вскрыть и доказать тот всенародный самообман, который обычно осуществляется в демократии, надо найти тот здравый исход, который не грозил бы государству ни тиранией, ни тоталитарным строем, ни разложением, идущим от «партийной демократии»… И пусть не говорят нам, что наши предложения фантастичны, утопичны или неосуществимы! Пусть сами ищут, находят и предлагают свое, не «свое» скомпрометированное и губительное, а свое – новое, творческое, жизненно верное. Конечно, легче всего настаивать на провалившейся выдумке: и думать не надо и творчества не требуется; остается только твердить свое, завладевать явно и тайно аппаратом пропаганды, замалчивать или просто пачкать противника и … валиться в пропасть.

Но мы не желаем и не смеем этого: перед нами великая Россия, ее погибель или возрождение. И мы отлично знаем, чего именно хотят для нее провалившиеся выдумщики.

Прежде всего, мы не верим и не поверим ни в какую «внешнюю реформу», которая могла бы спасти нас сама по себе, независимо от внутреннего, душевно-духовного изменения человека. Нет такой «избирательной системы», нет такого государственного устройства, нет такого церковного строя, нет такого школьного порядка, которые обещали бы человечеству, и в частности в особенности России, обновление и возрождение, независимо от того, что будет созерцать его воображение и каков будет внутренний уклад его мысли и настроений и каковы будут дела его жизни… Невозможно, чтобы дрянные люди со злою волею обновили и усовершенствовали общественную жизнь. Жадный пустит в ход все средства, продажный все продаст, человек, в коем Бога нет, превратит всю жизнь в тайное и явное преступление. Внешнее само по себе не обеспечивает человеку ни духовности, ни духовного спасения; никакой государственный строй не сообщит человеку ни любви, ни доброты, ни чувства ответственности, ни честности, ни благородства. Истинное обновление идет не от внешнего внутрь, не от формы к содержанию, не от видимости к существу, а обратно. И странно, даже страшно доказывать это через 2000 лет после Рождества Христова; странно потому, что люди, по-видимому, прошли мимо Христианства; страшно потому, что мы не видим, чем и как восстановить и утвердить не принятое откровение.

Все великое и священное идет изнутри – от сердечного созерцания; из глубины, – от постигающей и приемлющей любви; из таинственной духовности инстинкта; от воспламенившейся воли; от узревшего разума; от очистившегося воображения. Если внутри смутно, нечисто, злобно, жадно, скверно, то не поможет никакая внешняя форма, никакой запрет, никакая угроза, никакое «избирательное право», особенно всеобщее, равное и прямое. Знаем, не наше дело учить другие народы. Они сами тысячелетиями делали свою историю, сами уродовали свой духовный акт, содействуя его оскудению и формализации, они сами дошли ныне до духовной пустоты, до духовно бессмысленной техники и самодовлеющего спорта, до так называемого «модернизма», в коем зло выдается за главное, а добро презирается как ненужная сентиментальность; они сами стали жертвою пустой формы – в науке, в политике, в искусстве, в культе машины и во всем прочем. Не нам их учить, не нам их исправлять. Да и самодовольство их сделало бы все наши попытки смешными. Послушайте только, что католические прелаты говорят о «Божьей метле», выметающей Православие из мировой культуры… Прислушайтесь к тому, как протестанты собираются «впервые» внести евангельский свет в «темные дебри восточно-русского язычества»… Вникните в то высокомерие, с которым европейские «цивилизованные» народы обсуждают «совершенство своих конституционных форм», не усматривая ничего особенного ни в том, что кандидат в североамериканские президенты вытирают себе лицо, забросанное гнилыми томатами и тухлыми яйцами, ни в том, что составление работоспособного министерства во Франции становится неразрешимой задачей, ни в том, как парламентская полиция растаскивает побоище господ римских сенаторов, ни в том, какую – деморализацию водворили господа английские социалисты в организации медицинской «помощи» больным… Было время, когда русская интеллигенция считала западный политический строй «образцом» для России. Это время прошло. Мы видели и наблюдали достаточно. Мы научились тому, что истинное строительство есть творчество, а не подражание. Мы увидели истинное лицо запада: сначала в советском коммунизме, потом в европейском социализме и, наконец, в том, что называется «свободным строем», в действительности руководимом из-за кулисы. Верить в свободу этого строя могут только люди политически близорукие или наивно-доверчивые. Ибо свобода совсем не сводится к голосованию всех по всем вопросам; корни ее лежат гораздо глубже, и выражается она в гораздо более существенных проявлениях, духовных, творческих и житейских.

Итак, мы не можем верить, что возрождение и обновление России придет от водворения в ней какой-нибудь другой, некоммунистической, может быть, прямо антикоммунистической формы правления, как таковой.

Мне приходилось встречать людей, непоколебимо уверенных в том, что стоит в России «провозгласить монархию» – и все «пойдет гладко и станет все на место». Слушаешь таких людей и удивляешься: для них история как будто не существует. Ведь монархический строй не может, что называется, «повиснуть в воздухе», необходимы, по крайней мере, две предпосылки, две основы: во-первых, – верное монархическое строение души в народе, которое можно было бы точнее всего выразить словами: надо уметь иметь Царя; и во-вторых, необходимы те социальные силы, которые понесли бы богоданного Государя – преданностью, верностью, служением, честью, честностью и в особенности тем правдоговорением перед лицом Государя, которое необходимо ему самому, как «политический воздух». Имеются ли эти предпосылки в России? Россия ведь имела счастье быть монархией и почему-то развалилась… Почему? Не от того ли, что она разучилась иметь Царя? Не от преобладания ли честолюбивой интриги над верностью и преданностью? Не от того ли, что монархизм карьеры вытеснил монархизм служения? Что же, дело с тех пор усовершенствовалось? И притом значительно? Научились ли русские люди иметь Царя? Или они опять предадут его за свой частный прибыток на растерзание? – Вот о чем следовало бы подумать «провозглашателям». Монархия должна быть подготовлена религиозно, морально и социально; иначе «провозглашение» окажется пустым словом и началом нового разложения…

Но означает ли это, что можно ожидать большого успеха от «провозглашения» республики? Так могут думать только люди, не понимающие, что республика есть всегда выражение особого душевного уклада, что необходимо думать и чувствовать по-республикански для того, чтобы республика возникла, окрепла и удалась. Где же учился и научился русский народ так думать и так чувствовать? У «временного правительства», заговорившего революционную толпу? Или у коммунистов, ловко поставивших революционную толпу на колени? Республиканец превыше всего ставит дело свободы. Где же учился русский народ этому свободолюбию? Не в коммунистических ли каторжных лагерях?… Свобода есть умение сочетать независимость с лояльностью; а между тем, оба эти начала попираются в России уже четвертый десяток лет… Республиканство есть политическое искусство строить государство при рыхлой, зависимой, подкопанной и нерешительной верховной власти. Можно себе представить, что начнется в «республиканской» России после сорока лет тоталитарного строя!…

«Провозгласить» в России республику – значит вернуться к пустому фразерству Временного правительства и повторить гибельный эксперимент того времени в новом, несравненно худшем виде. Государство есть не механизм, а организм, и всякая истинная и прочная форма жизни должна быть подготовлена в нем органически. Добавим к этому только, что в «органическую подготовку» всероссийской республики или многого множества малых республик – мы не имеем никаких оснований верить: ни исторических, ни географических, ни хозяйственных, ни культурных, ни духовных, ни религиозных. Надо совсем не знать или политически не постигать Россию, чтобы быть русским республиканцем.

Итак, русскому народу необходимо духовное возрождение и обновление.