Текст книги "Письма (1857)"

Автор книги: Иван Гончаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

А. Н. МАЙКОВУ 30 ноября 1857. Петербург

30 ноября.

Я не понимаю, любезнейший Аполлон Николаевич, отчего поступок Ваш с Т[итовы]м Вам кажется неловким и еще неделикатным? Пожалуй, можно допустить, что Вам неловко вообще отказываться от предложенной Вам чести, но что же тут неделикатного, что Вы указали им на другого, не обещав его согласия (как я и просил), и этот другой не принял предложения? Вы пишете, что я заставляю Вас ехать «с глупою физиономией»… напротив! И письмо-то написано с той целью, чтобы Вам как можно легче было уклониться и за себя и за меня. Мне некогда, я стар, тяжел и т. п. – вот настоящие причины, да таких причин тут приводить нельзя; надо было что-нибудь мягче, деликатнее: чего же естественнее, как не причина, что я преподавал словесность как дилетант; а тут нужно настоящего профессора? Ведь вот мотив письма. Вдался я в некоторые подробности, чтоб Ваша рекомендация обо мне оправдалась хоть немного в их глазах.

Наконец, так как вся эта забота легла на Вас, то Вы имели полное право распорядиться всеми обстоятельствами по своему усмотрению, то есть письмо разорвать, а сказать Т[ито]ву и П[летне]ву, что Г[ончаров] не решается принять предложения по таким и таким причинам, и сказали бы, что хотели. А мне ехать с Вами сегодня к Т[ито]ву ни в каком случае было нельзя, если б я даже и решился принять предложение: что это за смотр и к чему он повел бы его? В полчаса он узнал бы, что ли, что я могу преподавать словесность? Ведь нет: он увидал бы только, что я прилично одет и прилично веду себя в комнате, да это он уже знает, потому что видел меня в двух весьма порядочных домах, куда неприличных людей не пускают. Во всяком случае ему нужно бы было еще справляться обо мне везде.

Отвечаю на Ваш вопрос: отчего я убежал? Оттого, что в виду предстоит много труда, движения, хлопот, надо много времени и много бодрости. Вчера утром, когда Вы мне только что предложили задачу, мне представилась одна сторона ее, именно та польза, которую можно бы принести, и на этом Вы меня оставили, а потом последовала обстоятельная справка с своими силами, и обдумав, я выяснил, что мне это будет тягостно, что в запасе нет энергии и сильного позыва, а без этого нет и пользы. Вы не вдруг же сказали Плетневу да или нет, да и никто этого сразу и не скажет.

Вы, кажется, сердитесь на меня за то, что Вам неловко отказываться; ей-богу, я не виноват, что Вы поставлены в это положение.

Сегодня у нас заболело два ценсора и я обложен корректурами, как подушками. «Отеч[ественные] записки», «Северн[ая] пчела» etc. etc., а ведь мы, ценсора, всегда живем под таким демоклесовым мечом. Как при такой службе обяжешь себя другою обязанностию, где шутить тоже нельзя.

Надеюсь, друг мой, что когда Ваша неловкость минуется, то мы посмеемся друг над другом и забудем всё это. До свидания.

Ваш Гончаров.

Вы напрасно думаете, что я желаю, чтоб меня попросили хорошенько: мне просто и абсолютно не хочется и я начисто уклоняюсь.

А. Н. МАЙКОВУ 30 ноября 1857. Петербург

Вот еще записка от Вас, и вот еще ответ на нее. Вам кажется, что я «хочу поиграть в шашки и похитрить с старым дипломатом»: а что ж, хоть бы и поиграть? Отчего ж иногда и не пошалить! Неправда, друг мой! Я хотел только покрасивее отказаться, с чувством, даже если б можно было, с слезами, так я бы и их пролил. Да, может быть, еще тут примешалась капля самолюбия, чтоб сказали: «вот он и дело понимает – Майков не лгал: жаль!» А потом чтоб и забыли, но не забыли бы, что учитель должен иметь такие-то и такие-то качества, какие там прописаны, и такого бы искали.

Вы не верите искренности моего отказа: да ведь П[етр]А[лександрович] присылал два раза за мной в комитет, я был еще там, но притаился и потом ползком прокрался мимо его окон, стало быть, вопрос уже был во мне решен окончательно. Если б я хотел играть в шашки, то есть ждать, чтоб за мной волочились, я бы повидался и лично пококетничал бы с ним. – Какое же наказание я нагнал на Вас, и почему я? Неправда: ведь Вы обещали П[летне]ву и Т[ито]ву только предложить мне, а что я скажу – этого, в их глазах, не предвидели: так отчего же я ввел вас в наказание? Не я, а П[етр] А[лександрович]: Вам, и без меня, и со мной, все-таки совестно отказываться; что ж Вы сваливаете на меня?

Ехать к Тит[ову] и с согласием, и с отказом неловко. С согласием неловко потому, что он на другой же день мог услыхать обо мне какой-нибудь небрежный отзыв и был бы недоволен и мной, и собой; с отказом ехать не было надобности. Может быть, письмо мое и неловко, я не спорю с Вами: зачем же Вам его было показывать? Я находил нужным, а Вы бы поступили как надо.

«Отказываться – грех, преступление», – говорите Вы: нет, уж теперь мне кажется наоборот. Вчера, при Вашем предложении, я обольстился на минуту пользой, какую бы можно сделать, а потом, сошед в глубину самого себя, увидел, что там – как в дырявом орехе – пыль и гниль только. Вы знаете ли, как глубок упадок моих нравственных сил, – ведь нет? А я знаю, отчего и не считаю грехом отказаться.

Надеюсь, что этот вопрос кончен. Я даже, по предложению Вашему, не зайду и узнать о результате вчерашнего вечера, потому что страшно некогда, да и ненужно. Завтра не маменькино воскресенье, поэтому тоже не зайду, а на той неделе увидимся.

Я даже не считаю себя виноватым, что сразу не сказал Вам – нет, потому что это очень трудно.

Ну, будет об этом?

Вот если б Анна Ив[ановна] насчет катехизиса…

До свидания.

Ваш И. Гончаров.