Текст книги "Волчица и пряности. Краски мира 3 (ЛП)"

Автор книги: Исуна Хасэкура

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

К несчастью, я ничем не мог ей помочь – потому что прекрасно понимал причину гнева Арс.

Она тем временем продолжила:

– Всего лишь переверни Священное писание и прочти хулу Господу! А потом раскопай могилы и обери трупы!

Какой жуткий сарказм.

Людям свойственно закапывать своих умерших. Обычно перед тем их одевают в лучшее платье и кладут рядом те или иные ценные вещи. Они говорят, что смерть – это начало вечного пути. И если много умерших людей покинуло город со своими лучшими одеждами и вещами, то в каком-то смысле смерть – тоже грабитель.

Когда я об этом подумал, то понял вдруг, что ошибся, посчитав комнату опрятной. Она была не опрятной – она была опустошенной.

Измотанная собственной яростью Арс поникла, опершись о стол, потом подняла глаза и, тонко улыбнувшись, сказала:

– Но если у тебя есть деньги, то ты можешь по крайней мере оплатить членство в гильдии, а?

Улыбка была ледяная – словно эта женщина взяла кинжал и вырезала ее на своем лице. Подумать только – лицо куда более мягкое и красивое, чем у любого зверя, может так по-звериному исказиться от ярости.

Ничего хорошего из этого не выйдет.

Беспокоясь о безопасности Хозяйки, я взял ее зубами за полу плаща и потянул. Говорят, утопающий хватается за соломинку. Кто сказал, что Арс, тонущая в отчаянии, окутавшем город из-за мора, не попытается схватиться за ногу Хозяйки?

Почувствовав, как я тяну ее за плащ, Хозяйка, похоже, пришла в себя. Мне на нос упала капелька влаги. Очень соленая.

– Ну же… у тебя есть деньги, да?

Хозяйка сделала шаг назад, потом еще шаг, неосознанно притронулась к моей голове. Она словно видела перед собой волка в темном лесу.

Даже если она не видит, что вокруг, – сколько бы опасностей ее ни подстерегало, она не боится, если только знает, что я рядом.

Но сейчас перед ней был человек, враждебность которого была куда страшнее, чем клыки волка. Арс стояла, чуть пошатываясь. Мне казалось, что то, что жило внутри нее, вот-вот прорвется наружу и примет явные очертания. Я подогнул ноги, приготовившись броситься на нее.

Ситуация была на грани взрыва.

И вдруг в сухую деревянную дверь кто-то постучал.

– Арс! Арс Вид!

Голос был мужской и молодой.

Впавшей в отчаяние птице трудно взлететь.

Арс с кислой миной отвернулась, цокнула языком и резким движением вновь плюхнулась на стул.

Стук продолжался. Он словно подстегнул Хозяйку – она развернулась и побежала к двери. Я побежал за ней, но не сдержал вздоха разочарования.

– Арс! Я знаю, что ты там! Товары надо полностью опла-…

Дверь распахнулась, и вопли мужчины ударили мне по ушам.

Хозяйка, как раз собиравшаяся сама открыть дверь, испуганно отпрянула.

– Ай… – произнес мужчина у двери, и его глаза округлились. Лицо его выглядело довольно дружелюбно. Но сразу после Хозяйки он увидел меня и тут же застыл.

Я с преогромным удовольствием воспользовался этим и выскользнул наружу.

Человек, открывший дверь, был на голову выше Хозяйки и тоже довольно молод. Когда я пробегал мимо него, он отдернулся, как от чего-то горящего.

Очутившись снаружи, я спокойно развернулся и гавкнул; тут и Хозяйка ко мне присоединилась.

Мужчина, кажется, собирался ей что-то сказать, но под моим взглядом съежился, а потом, будто пряча страх, повернулся внутрь здания. Я не знал, кто он, но от него исходил неприятный металлический запах. Держа руку на дверной ручке, он в последний раз кинул взгляд на Хозяйку, потом вошел в здание и закрыл дверь. После этого никаких голосов я не слышал; мы с Хозяйкой остались стоять на улице. Я не двигался с места, но лишь потому, что Хозяйка до сих пор не могла ухватить в полной мере все, что только что произошло.

Даже при неожиданных, необъяснимых происшествиях Хозяйка всегда твердо держалась за свой посох – за свое пастушеское ремесло. Но сейчас этот посох остался на постоялом дворе.

Поэтому теперь она была не пастушкой, настолько умелой, что ее звали ведьмой, а простой городской девушкой.

Осознав это, она едва не заплакала, и я не лаял в попытке вывести ее из этого состояния.

Вместо этого, когда она неверными шагами двинулась по улице, я прижался к ее лодыжке. Она опустила руку, чтобы погладить меня по голове, и я был там, где надо.

***

– …Энек, – сказала Хозяйка, глядя на начавшее садиться солнце. – Я… просто ужасный человек.

Думаю, Хозяйка могла бы пересчитать по пальцам одной руки те случаи, когда она спала на настоящей кровати.

Однако сейчас, когда у нее была кровать, она заснула в слезах. Ее голос звучал хрипло; возможно, она и во сне тоже плакала.

Пока я так думал, Хозяйка перешагнула через лежащего возле кровати меня и отпила воды из кувшина.

– Здесь ведь полгорода умерло от мора.

Бронзовый кувшин почернел от возраста и был весь во вмятинах от частого использования. Впечатляло, что он все еще не тек.

Конечно, еще больше впечатляло, что Хозяйка, встреченная с такой враждебностью, была столь добросердечна, что не думала дурно об Арс.

– …

Какое-то время она держала кувшин молча; когда я уже решил, что сейчас она вернется в постель, Хозяйка потрепала меня по спине ногой и села на край кровати.

– Думаю, торговцем я бы стать не смогла.

Для торговцев ложь, обман и воровство – в порядке вещей. Они обладают иным типом храбрости, чем Хозяйка, которая может разделать овцу, если это будет необходимо. Она абсолютно неспособна воспользоваться чьим-то затруднительным положением к собственной выгоде.

Я обнюхал босые ноги Хозяйки; впервые за очень долгое время на них не было ни грязи, ни пыли; однако Хозяйка отдернула их, будто удивленная.

– Столько людей умерло… а я думала только о себе.

Она отвалилась спиной на кровать, и по шелесту ткани я понял, что она сворачивается в комочек под одеялом.

Ох уж.

Если бы не это ее обыкновение всегда и во всем винить себя, ее жизнь была бы чуточку легче.

И все же.

– Мм… Энек?

И все же не могу отрицать, что я люблю ее такой, какая она есть. Ведь из этой черты характера проистекает ее искренность.

– Все хорошо… все хорошо, и… эй, щекотно! Эй!

Я игрался с ней; после где-то трех отбитых ею атак Хозяйка обняла меня и зарылась лицом мне в морду.

– Нельзя останавливаться. Правильно?

Ничто на свете мне не нравится так сильно, как ее профиль, когда она в гордом одиночестве идет по полям. Я заворчал, потом гавкнул. Хозяйка обняла меня еще крепче, почти до боли, и отпустила.

– Давай зайдем к епископу, – ее глаза были красны от слез, но улыбалась она искренне. – И потом, если исповедаемся у священника, нам это сослужит добрую службу, а? – продолжила она, собираясь на улицу. Она не заметила, как я свернул хвост кольцом, спрашивая ее, достаточно ли я сильный.

Хозяйка!

– Пойдем, не смотри на меня так! Играть сейчас некогда!

Никогда я не был более признателен, чем сейчас, что не умею говорить!

***

Когда мы вышли с постоялого двора, небо было уже красным. В предыдущей жизни нам скоро пришлось бы готовиться к ночлегу.

Хозяйка слегка зевнула на ходу – это проявлялись остатки сонливости, которую она ощущала после долгого и утомительного плача. Заметив мой взгляд, она отвернулась, пытаясь скрыть зевок.

Улицы были так же малолюдны, как и раньше, но в свете закатного солнца выглядели еще печальнее. Хозяйка не любила сумерки и, пока мы шли в одиночестве по пустым улицам, не убирала руки с моего загривка.

Не могу винить ее в этом. Я тоже не люблю сумерки. Если меня спросят, что именно мне в них не по душе, я отвечу прямо: длинные тени. Когда Хозяйка стоит на вершине маленького холма и смотрит на закат, у нее такая громадная тень! Из-за этих теней трудно определять истинный размер предметов, это заставляет меня тревожиться без нужды. На закате даже у овец тени ужасающе длинные.

На здешних заброшенных улицах тени были только наши с Хозяйкой, и все равно они внушали мне какое-то смутное беспокойство. Один раз я ощутил чье-то еще присутствие и встретился с настороженным взглядом бродячего пса. Лишь когда мы дошли до церкви и там наконец увидели лица других людей, Хозяйка вздохнула с облегчением. Я ее очень хорошо понимал.

– Надеюсь, Его святейшество хорошо себя чувствует, – сказала Хозяйка.

Я бы ей не смог ответить, даже если бы она меня спросила, но если вспомнить его состояние прошлой ночью – кто знает, выкарабкается он или нет.

Человеческое тело такое непрочное.

Я не мог не заметить, что Хозяйка сделала глубокий вдох. Ее напряженное лицо выдавало решимость не трусить, в каком бы плохом состоянии ни оказался Джузеппе.

– А, ты та самая девушка… – раздался голос, обращенный к Хозяйке, как только мы вошли в церковь.

Сразу за открытыми дверями церкви собралась кучка полных женщин; они о чем-то перешептывались.

Мои невеликие познания подсказали мне, что, судя по белой ткани, покрывающей их руки и головы, эти женщины ухаживают за двумя важными особами, прибывшими в церковь.

Когда за тобой присматривают такие крепкие на вид люди, понятно, что чувству слабости, угрожающему загасить свет сознания, места не остается.

– Ээ, мне захотелось спросить о состоянии здоровья Его святейшества.

– А, понятно. Сейчас он спокойно спит. Несмотря на ужасную рану, совсем недавно он без перерыва молился.

Среди людей, как и среди зверей, в любой группе, где больше трех, всегда есть вожак. С нами сейчас говорила самая крепкая из женщин, а остальные согласно кивали.

– Что, такая плохая рана была?

– Да, была плохая. Когда мы проснулись и прибежали сюда, то сначала подумали, что она не очень плоха, но в его возрасте… Но Его святейшество благословлен Господом, так что он непременно скоро поправится, – и женщина улыбнулась надежной улыбкой, которая очень шла к ее крепкой фигуре; такая улыбка даже страдающего в агонии человека может умиротворить и тихо проводить в мир иной. Хозяйка совершенно не умеет фальшиво улыбаться, но даже она невольно вернула улыбку.

– А, эээ… а второй?

Хозяйка с трудом выдавила из себя этот вопрос – она же сама видела, какая ужасная у него была рана.

– У него рана на голове, но она нестрашная. Было много крови – и из головы, и из носа, – поэтому она казалась хуже, чем была на самом деле. Он до сих пор не пришел в себя, но цвет лица у него хороший – думаю, скоро он очнется.

Нередко бывает, что овца, упав со скалы или с крутого берега, теряет сознание, а потом тихо умирает, так и не придя в себя.

Но женщина явно ни о чем не беспокоилась, и Хозяйка серьезно кивнула в ответ.

– Могу ли я их обоих навестить?

– Хмм? О, конечно. Его святейшество был занят своими священными обязанностями, но все равно несколько раз спрашивал о тебе, – сказала женщина и, посмотрев на меня, добавила: – И о твоем черном рыцаре тоже.

Должно быть, именно поэтому женщины не боялись смотреть на меня. Я был доволен, но Хозяйка почему-то смутилась, когда меня назвали рыцарем. Хозяйка, ты не гордишься мной, когда меня хвалят?

– Энек – рыцарь? Это, ну…

– Нет-нет! Нам сказали, что деяния этого маленького черного рыцаря очень помогли принести свет надежды в наш город. И, конечно, то же самое сказали про юного ангела, путешествующего вместе с ним.

– Ангела? О… н-нет, я не… – Хозяйка залилась краской до ушей и опустила голову. Ей уже доводилось слышать, как ее зовут духом или феей, но это всегда было с ноткой подозрительности. К похвалам она была совершенно непривычна.

Смущение Хозяйки начало смущать и меня; я гавкнул и потерся носом о ее ногу.

– Ха-ха-ха! Видишь, даже твой маленький рыцарь считает, что такая скромность вовсе не нужна!

– …

Хозяйка не могла облечь свои мысли в слова, но, заглянув в ее опущенное лицо, я увидел, что оно отнюдь не недовольное.

– В общем, можешь смотреть на Его святейшество, сколько хочешь. У них обоих такое блаженство на лицах, когда они спят.

Женщина говорила таким тоном, будто хвасталась собственными детьми, и я вполне понимал, почему. Те два человека вернули городу надежду, а значит, ими можно было гордиться. Со мной и Хозяйкой тоже хорошо обращались благодаря этой надежде.

Конечно, это только естественно, что работа должна быть оплачена; поэтому мы должны стоять гордо и принимать почести. Но что бы стали делать все эти люди, если бы узнали, что Хозяйка была пастушкой?

Я молился богу, который вроде как живет в этой церкви, чтобы женщины не стали интересоваться, какая связь между мной и Хозяйкой.

– Сюда, пожалуйста.

Я оставил молитвы, когда женщина повела нас с Хозяйкой в глубь церкви.

Человек, на которого мы работали пастухами, тоже был церковником, так что нам и раньше доводилось иногда заходить в церкви. Эту назвать большой было никак нельзя, даже из лести.

Она была из прочного камня, но за ней давно не ухаживали, и это было очень заметно. Ниши в стенах, где свечи давно никто не зажигал, заросли паутиной; интересно, сколько вообще времени прошло с тех пор, как этими стенами кто-то занимался?

У деревянной двери комнаты, где лежал епископ, петли, видимо, вконец проржавели: дверь была прислонена к стене, а ее обязанности выполнял кусок ткани, висящий в проеме.

Даже если город сохранял веру, без священников церковь была в запустении.

– Сюда, – произнесла женщина гораздо тише, чем прежде. Отведя ткань в сторону, она жестом пригласила Хозяйку войти. Я подумал, что меня она не пустит, но женщина улыбнулась и разрешила мне пройти.

Я стал о ней чуточку лучшего мнения.

– …Всего один день, а он так…

Хозяйка хотела закончить фразу словом «исхудал»?

Женщина кивнула, и с ее губ впервые за все время сорвался озабоченный вздох.

Полумрак в комнате не помешал нам правильно понять, в каком состоянии епископ. Такой раны может вполне хватить, чтобы человек ослабел и умер – а ведь епископ был еще и немолод.

Хозяйка сцепила руки, закрыла глаза и начала молиться. Едва ли я когда-нибудь забуду, как Церковь обращалась с ней прежде, и потому в церквах мне всегда неуютно. Я сел и стал ждать. Джузеппе, по крайней мере, не виноват в страданиях Хозяйки. Более того, он и мне выказывал должное уважение, и потому я надеялся, что он поправится.

– …И да пребудет с вами благословение Господне, – тихо закончила Хозяйка, потом протянула руку и прикоснулась к одеялу, под которым спал Джузеппе. Потом повернулась к женщине. Люди очень хорошо умеют обращаться со словами, но в подобных ситуациях часто взгляды оказываются более красноречивы. Женщина кивнула, положила руку Хозяйке на плечо, и они вместе вышли из комнаты. Я встал и развернулся, чтобы направиться за ними, но напоследок еще раз посмотрел назад.

Быть может, это лишь мое воображение – мне показалось, что я почувствовал на себе взгляд Джузеппе.

Но его тело лежало на кровати все так же неподвижно.

Я пастуший пес; я привык спать под звездами и ощущать дыхание земли. Я чувствую движения земли и неба. И я рад, что не умею говорить, что не владею всем богатством выражений лица, каким владеют люди. Иначе я не смог бы скрыть от Хозяйки свои чувства.

С другой стороны, спящее лицо Джузеппе было таким мирным, значит, возможно, и на душе его тоже царил мир.

А значит, и печалиться не о чем.

Я вышел из комнаты и последовал за Хозяйкой.

***

Когда встречаются два воробья, поднимается шум.

Ничего удивительного, что, когда вместе собираются люди (а они куда разговорчивее воробьев), всегда начинается суматоха.

Хозяйка пришла всего лишь навестить Джузеппе и его спутника, которого, похоже, звали Рудо Дорхофф, но местные жители явно не собирались просто так отпустить ее в постель.

– А, так ты из Рубинхейгена, да?.. Кстати, а где это?

– Я слышала о нем! Говорят, там собор милостью Господа освещен всю ночь.

– Точно, точно. А я еще слышала, там дубят кожи на камнях из чистого золота.

– Из золота?! Ну конечно, это ж Рубинхейген. Так где он находится?..

Так оно и продолжалось. Одни поливали градом вопросов Хозяйку, другие болтали между собой.

Лежа рядом с Хозяйкой, я лениво зевнул. По мне, все эти слова ничем не отличались от овечьего блеяния.

– А вроде Отец Нико рассказывал, что главный собор в Рубинхейгене достает до самого неба?

– Рассказывал, точно. Он говорил, собор такой высокий, что ангелы пролетают мимо окон и прерывают молитвы!

– Скажи, это все правда?

Разговор наконец переключился на Хозяйку. Я кинул на нее взгляд; она улыбалась, но улыбка эта была болезненная.

– Думаю… может быть, и правда.

Правда заключалась в том, что собор был достаточно высок, чтобы приходилось задирать голову, если хочешь его весь увидеть; а пролетающих мимо окон ворон и воробьев, может, принимают за ангелов.

Но если бы Хозяйка так сказала, то выставила бы лжецом Отца Нико. У Хозяйки было достаточно жестокого опыта, чтобы это понимать.

Как бы тяжелы ни были обстоятельства, обвинять служителя Церкви во лжи – плохая идея.

– Ну конечно! Помню, Отец Нико говорил, что хотел бы еще разок увидеть Рубинхейген перед смертью.

– Но Его святейшество Джузеппе был там много раз, и когда направлялся сюда, он тоже через него проехал. А сюда его провела госпожа Нора, которая раньше работала в церкви Рубинхейгена. По-моему, Господь услышал молитвы Отца Нико, – сказала одна из женщин, и остальные закивали.

Они все пытались пожать Хозяйке руку и бесконечно твердили «спасибо, спасибо».

От всего этого Хозяйка не находила себе места – то ли потому, что не привыкла, что ее благодарят, то ли ее смущала даже маленькая ложь про «работу в церкви».

Мукомолы, пастухи, скорняки – этих людей презирают так же сильно, как палачей и сборщиков налогов. Если бы Хозяйка сейчас сказала чистую правду, все эти улыбки стали бы очень натянутыми, и от теплоты их не осталось бы и следа.

Так или иначе, Хозяйка не солгала, сказав, что работала в церкви. Она просто не сказала всей правды.

Нельзя назвать неправдой и то, что ее надо благодарить за приезд сюда Джузеппе. Я считаю, что, если город обращается с нами так признательно, мы должны это с гордостью принять… но Хозяйке это тяжело.

Что касается меня – поскольку я тоже участвовал в разговоре, меня угостили свиной колбаской, правда, уже с душком. Благодарность куда приятнее, когда она сопровождается чем-то вещественным.

Расспросы уже поутихли, и тут одна из женщин спросила:

– А почему ты решила сюда отправиться? Может, ты не слышала, что тут у нас происходило?

Наконец-то мы добрались до главного, подумал я. Все-таки у нас и у них очень разные представления, что важно, а что нет.

Мы с Хозяйкой – бездомные бродяги. То, что происходит в других городах, нас волнует меньше, чем то, есть ли кто-нибудь рядом с нами. Для тех, кто всю жизнь провел на одном месте, все наоборот.

– Я слышала.

– Тогда почему ты пришла? Или – тебя направил Господь?

Разговор принял странное направление, и лица женщин изменились.

Естественно, Хозяйка поспешно завозражала. Но теперь ей надо было открыть женщинам истинную причину, и она посмотрела на меня. Я был уверен: она вспомнила, как с ней обошлась Арс, глава гильдии портных. Если сейчас хозяйка признается, что пришла сюда в поисках работы, уж эти женщины поработают над ней языками.

До этого момента, хоть Хозяйка и тонула в разговоре, все же он был ей более-менее приятен. Не могу винить ее за то, что она отчаянно хочет сохранить это настроение.

Увы, прийти к ней на помощь я никак не мог. Я загнул хвост калачиком и повесил голову.

– А, вот она! – раздался вдруг одинокий мужской голос в хоре женских. И тут же атмосфера изменилась разительно.

Как будто стадо овец разом замолчало, услышав шаги волка.

В первый миг Хозяйка была удивлена и лишь потом проследила за взглядами женщин.

Там стоял тот самый мужчина, который прервал нас в гильдии сегодня утром. Он смотрел на Хозяйку и махал рукой.

– А ты что тут делаешь, демон?!

Удивительнее всего были эти слова. Их выкрикивали те самые женщины, которые только что так весело и довольно беседовали.

Хозяйка при этом неожиданном повороте событий вздрогнула и склонилась, положив ладонь мне на шею.

– Ты вообще понимаешь, где ты? Здесь церковь, обитель Господня!

– Эй, эй, не надо на меня так кричать. Мне тоже не запрещено ходить в церковь, разве нет? Господь больше всего нужен грешникам, не праведникам, – ответил он, и уголок его рта изогнулся в саркастической усмешке.

В его лице была ясная враждебность, но на кого именно она была обращена, я понять не мог.

Мне этот человек начал казаться родственной душой, но тут одна из женщин отважилась ему ответить:

– Заткни пасть! Проклятый ростовщик!

Мужчина отмахнулся от этого обвинения – просто поднял руки на уровень плеч ладонями к женщинам.

Ростовщик.

Значит, он действительно сродни нам.

– Ладно, ладно. Но должен вам сказать – сейчас я пришел не за вашими тощими кошелями.

Реакция женщин на эти слова была очень смешная. Они тут же неуверенно запереглядывались.

– Ну, если так…

Я понимаю людей на удивление хорошо для собаки. Мысли этих женщин были мне совершенно ясны.

– Эээ, у тебя какое-то дело ко мне? – спросила Хозяйка после нескольких секунд общего молчания.

Реакция женщин говорила ей, что с этим человеком общаться не следует, однако добросердечная Хозяйка все же встретилась с ним взглядом – после чего мужчина расплылся в улыбке и весело произнес:

– Ну, мы же сегодня впервые встретились при таких обстоятельствах! Когда ты ушла, мне Арс все рассказала о твоей ситуации, и я понял, что не могу этого так оставить.

– …О с-ситуации? – наконец переспросила одна из женщин, не в силах унять любопытство. Они были все равно что кошками, перед которыми машут метелкой ячменя.

Мужчина пожал плечами и ответил:

– Слушайте, в общем. Эта девушка пришла сюда искать работу.

Все взгляды разом обратились на Хозяйку, и она застыла в страхе.

– Она пришла сюда, в этот убитый мором городишко, из которого все остальные бегут. Она проделала весь этот путь, чтобы стать здесь портнихой, а Арс на нее наорала и выставила за дверь.

Повисло молчание, и на этот раз очень долгое. Мне удалось сдержать рычание, но рука Хозяйки сжала мне шею почти до боли. Напряжение было как перед первым шагом на хлипкие доски старого моста через глубокую реку, и все это чувствовали.

В городе всякий раз, когда на Хозяйку падают взгляды, они полны страха и ненависти. Посох, который в поле собирает овец, в городе отгоняет людей.

Ведьма. Язычница. Пастушка.

Эти три слова означали одно и то же, и Хозяйка всегда смотрела в землю.

Я уже начал беспокоиться, не задушит ли меня Хозяйка, – так крепко она сжала мою шею. Но тут –

– Добро пожаловать в Кусков! – воскликнула одна из женщин со слезами на глазах, взяв Хозяйку за свободную руку. Хозяйка, ничего не понимая, стояла с поникшей головой, и лишь взгляд ее метался туда-сюда; а другие женщины толпились вокруг нее, всячески пытаясь дотянуться и обнять. Поскольку она только что сделала со мной то же самое, я решил не вмешиваться.

Но я заметил, что мужчина по-прежнему смотрит на нас без улыбки в глазах.

Я знаю, ростовщиков повсеместно презирают. Должно быть, он сейчас завидовал тому, как эти женщины обращались с Хозяйкой.

– Ты уже знаешь Арс – она бывает такой упрямой. Возможно, тебе придется подождать – обстоятельства меняются. Поэтому, пожалуйста, пока что не уходи из города. Оставайся. Вот и все, что я хотел сказать, – произнес мужчина, хотя обступившие Хозяйку женщины еще не выпустили ее. Его губы по-прежнему изгибались в кривой усмешке. – И дай мне знать, если у тебя не пропадет желание стать портнихой.

Договорив, он отпустил вежливый поклон.

До этого момента женщины молча слушали его слова, но тут, продолжая обнимать Хозяйку, ответили за нее:

– Постыдился бы, ростовщик! Как ты смеешь искать помощи этой девушки!

– Вот именно, даже пытаться не смей заставить ее страдать, как заставляешь нас!

Мужчина терпел все это с той же самой полуулыбкой. Видимо, он был к такому привычен.

– Мое имя Йохан Элдрих. Меня обзывают ростовщиком, но на самом деле я просто меняла.

– Как ты смеешь так нагло лгать в церкви!

– Я меняю деньги сейчас на деньги потом, значит, я меняла.

Выражение его лица не изменилось, но впервые за все время его слова прозвучали увесисто.

Женщины резко замолчали, точно их окатили ледяной водой, и далеко не сразу их взгляды вновь обрели силу.

– Это все, что я хотел сказать. Теперь позвольте откланяться.

Его последняя улыбка была из тех, какие носят люди, зарабатывающие на жизнь торговлей.

В церкви повисло странное опустошение, словно здесь прежде бушевал шторм, а потом он выдул сам себя наружу. Женщины стояли едва дыша, пока шаги Йохана не исчезли вдали.

– Н-ну, в общем, если ты пришла искать работу, ты здесь не пропадешь. Кусков непременно восстановится.

– Точно, точно! Чем больше людей сюда приходит, чтобы помочь его восстанавливать, тем лучше.

Хозяйка все еще немного беспокоилась – возможно, потому что отношение этих женщин так разительно отличалось от того, что было у Арс; но когда она поняла, что женщины искренни, улыбка постепенно вернулась на ее лицо.

Это была улыбка человека, много дней проведшего в поле и наконец увидевшего долгожданный город.

Я поднял голову и заглянул Хозяйке в лицо; она с улыбкой кивнула.

***

На постоялый двор мы вернулись поздно вечером.

– Какой насыщенный день, – произнесла Хозяйка, гладя меня по спине босыми ногами.

Как же она права.

Куда насыщеннее, чем когда мы пасли овец.