Текст книги "Через Гоби и Хинган"

Автор книги: Исса Плиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Беспокоясь за передовой отряд, я направил офицера связи с автоматчиками на южную окраину Жэхэ. Возвратившись, офицер доложил, что подполковник Осадчук [135] перед выходом к городу свернул вправо. Он готов ворваться в Жэхэ с юга и ждет только сигнала.

О своем маневре Осадчук послал боевое донесение командиру дивизии. Но оперативная группа к тому времени уже проскочила со мной вперед. В этом, пожалуй, был виноват я сам. Что поделаешь, на войне всякое бывает.

Японские парламентеры прибыли ровно через два часа. Переговоры закончились довольно скоро. А вслед за тем части гарнизона приступили к выполнению условий капитуляции.

Разговор с японским полковником убедил меня, что хотя командование 44-й японской армии и знало о нашем наступлении через пустыню Гоби, но оно не было своевременно осведомлено о конкретной обстановке. Во всяком случае, штаб армии плохо информировал свои войска. Не поступало необходимых сведений ни из штаба 3-го фронта, ни из штаба Квантунской армии. Видно, кое-кто из больших чинов всерьез продолжал считать это направление труднопроходимым.

Когда в Жэхэ узнали о падении Долоннора, то посчитали, что советско-монгольские войска осуществили наступление с севера, со стороны Цзинпэна. Выход наших войск непосредственно к Жэхэ ожидался не так скоро.

К вечеру мы заняли все важнейшие объекты города: радио и телеграф, телефонную станцию, вокзал. Нам достались многочисленные склады и, что особенно важно, запасы горюче-смазочных материалов.

Крепость, в которой располагались японские части, была довольно мощным военным объектом. Ее опоясывала четырехметровая стена с бойницами. В крепости имелись взлетные площадки, казармы, склады вооружения, боеприпасов и продовольствия. Словом, она была хорошо подготовлена к обороне.

Когда подошел штаб Группы, он разместился в японском военном городке, поблизости от крепости. Там мне показали японскую географическую карту. Территория нашей Родины вплоть до Уральского хребта была окрашена на ней в тот же голубой цвет, что и японские острова. Надпись гласила: «Великая Западная колония Японской империи…» Вот когда я с удовольствием вспомнил басни дедушки Крылова! [136]

Ночь в городе прошла неспокойно. Разоружение гарнизона закончено еще не было. С наступлением темноты несколько неразоруженных подразделений обстреляли наши позиции в восточной части города. То там, то здесь происходили запоздалые «вспышки воинской доблести» небольших групп и подразделений, просочившихся из крепости; дело доходило даже до применения артиллерии прямой наводки. К утру все сопротивлявшиеся подразделения были уничтожены. Кое-кто из неудачливых вояк попытался вернуться в крепость, но никто из них не решился уйти в горы. Горький опыт войны в Китае подсказывал, что это опасно. Партизаны уничтожали не только мелкие подразделения, но нападали и на крупные части.

Наконец генерал Коркуц доложил, что весь гарнизон разоружен. В плен сдалось 8136 солдат и офицеров. В качестве трофеев нашим войскам досталось 9126 винтовок, 81 легкий пулемет, 42 тяжелых пулемета, 15 минометов, 3 танка, 300 автомашин, несколько миллионов патронов, 42 склада (4 артиллерийских, 13 продовольственных, 13 продовольственно-фуражных, 9 вещевого имущества, 3 горюче-смазочных материалов) и много другого военного имущества{22}.

По этим цифрам можно судить, какие крупные запасы создали японцы в крепости и в городе. Они рассчитывали выдержать длительную осаду в отрыве от внешнего мира. А на худой конец за мощными стенами можно было укрыться и от гнева порабощенного ими китайского народа. Но крепость пала без боя.

Овладение городом Жэхэ имело большое оперативно-стратегическое значение. Оно открывало путь к Пекину и на побережье. А с выходом советско-монгольских войск к Ляодунскому заливу оказывались отрезанными все японские соединения, действовавшие в Северном Китае.

Этот день был насыщен важными событиями, оказавшими решающее влияние на дальнейший ход боевых действий в Маньчжурии. К тому времени в центре [137] Забайкальского фронта 6-я гвардейская танковая армия овладела городами Чжанту, Синьминь, Ляошань и вышла на подступы к Чанчуню. Возникшая угроза вынудила часть штаба Квантунской армии передислоцироваться из Чанчуня в Мукден.

Решив захватить в плен командование противника, командующий Забайкальским фронтом приказал высадить в этих двух городах воздушные десанты.

Был ясный солнечный день. Лишь изредка с северо-запада проплывали рябые тучки. Но в воздухе все еще держалась послегрозовая свежесть.

Ровно в тринадцать часов над Мукденом появились десантные самолеты. На одном из них находился представитель командующего фронтом генерал-полковник Владимир Дмитриевич Иванов. Снизившись над аэродромом, самолеты сбросили 225 автоматчиков, которые быстро овладели всеми важнейшими объектами аэродрома.

Генерала Иванова встретил представитель императора Пу-и начальник гарнизона города Мукдена генерал-лейтенант Конго.

Сорока пятью минутами позже на Чанчуньском аэродроме приземлился десантный отряд численностью 200 человек. Вслед за тем над городом появился самолет, эскортируемый четырьмя истребителями. В нем находился представитель маршала Малиновского полковник Артеменко. Вскоре после его приземления на аэродром прибыл заместитель начальника штаба Квантунской армии генерал-майор Мацумура.

Генерал Иванов и полковник Артеменко передали представителям вражеского командования требования о выводе войск из городов и подготовке к сдаче их в плен.

1-й Дальневосточный фронт высадил воздушный десант в Харбине. Прибывший с отрядом представитель штаба фронта генерал-майор Шелахов предъявил японскому командованию ультиматум.

Узловым событием 19 августа была встреча Маршала Советского Союза А. М. Василевского с начальником штаба Квантунской армии генерал-лейтенантом Хата, японским консулом в Харбине Миякава и начальником 1-го отдела штаба Квантунской армии подполковником Сидзима. С нашей стороны присутствовали [138] Маршал Советского Союза К. А. Мерецков, Главный маршал авиации А. А. Новиков, член Военного совета генерал-полковник Т. Ф. Штыков и другие.

Переговоры, продолжавшиеся несколько часов, состоялись в лесном домике неподалеку от советско-маньчжурской границы. Японцы приняли безоговорочную капитуляцию. Были уточнены места разоружения и сдачи в плен каждой армии и каждой дивизии, установлен порядок передачи складов с вооружением и стратегическим сырьем.

Однако переговоры еще не означали конца войны. Боевые действия продолжались.

Не снижая темпов наступления, войска Группы 20 августа двинулись к Пекину. 6-я и 5-я монгольские кавдивизии захватили город Аньцзянтунь и к середине дня достигли Великой Китайской стены, которая здесь проходила по границе Внутренней Монголии с Китаем.

На месте, где река Чаохэ разрывает стену, китайцы в давние времена построили укрепленный город Губэйкоу. Позднее по долине реки пролегли шоссейная и железная дороги на Пекин.

Гарнизон города не получил приказа о капитуляции и мог бы задержать наше наступление. Но, не видя перспектив, а также целей борьбы, ради которых стоило бы отдавать жизнь, он сложил оружие.

К тому времени, когда поступил приказ командующего Забайкальским фронтом, запрещающий переходить южную границу Маньчжурии и Внутренней Монголии, наши соединения уже овладели городом Шизячжэнь и находились на полпути от Жэхэ к Пекину. До столицы Китая остался один «прыжок». Но пришлось приостановить наступление и отойти из пределов Центрального Китая на север, за Великую Китайскую стену.

Хребет японского милитаризма был сломан. Но некоторые гарнизоны отказались выполнить приказ о капитуляции и продолжали бессмысленное сопротивление. Для их разоружения были выделены подвижные кавалерийские подразделения, усиленные артиллерией и саперами.

Второму эскадрону 252-го кавполка пришлось вести бои с фанатиками, засевшими в населенном пункте [139] Людецане. Было это уже тогда, когда война официально закончилась. Эскадрон подступил к Людецану, и старший лейтенант Петрик, командир эскадрона, предложил японцам капитулировать. Те отказались. Тогда приданная эскадрону батарея «обработала» крепостную стену и позиции противника, а кавалеристы атаковали его. В результате боя японцы потеряли убитыми 42 человека. Было пленено 200 солдат и сержантов и 26 офицеров. По количеству захваченного оружия и складов с продовольствием и обмундированием можно было судить, что в Людецане дислоцировались более крупные силы. В действительности это так и было. Но в результате возникших принципиальных разногласий большинство солдат ушли из крепости, чтобы сложить оружие в районах, определенных условиями капитуляции. Остались только те, кто верил, будто смерть в бою за императора непременно ведет в райский благоухающий сад богини Аматерасу.

С подобными случаями поведения отдельных гарнизонов пришлось встретиться на территории всей провинции Жэхэ. Советско-монгольские войска успешно блокировали их, уничтожали связь, дезорганизовывали управление, парализовывали способность противника к сопротивлению. Пламя войны постепенно угасало.

Население Маньчжурии могло наконец вздохнуть свободно. Ни устрашающий блеск японских штыков, ни насильственное распространение религии Синто – ничто не могло сломить волю китайского народа к свободе.

В памяти встают картины теплых встреч наших воинов с жителями освобожденных деревень и городов. Вражеской пропаганде, несмотря на все ухищрения, не удалось обмануть большинство китайского народа.

Политработники Группы использовали наступившее на фронте затишье, для того, чтобы усилить работу среди населения. Местных жителей знакомили с политикой Советского и Монгольского государств, с целями и задачами их армий. С импровизированных сцен, устроенных из двух-трех поставленных рядом автомашин, прямо на улице проводились концерты самодеятельности, демонстрировались кинофильмы. Солдаты и местные жители составляли общую аудиторию, единый зрительный зал. Так было всюду, где появлялись советские и монгольские войска. [140]

В Долонноре митинги дружбы переросли в организационно новые формы связи. Были образованы общества советско-китайской дружбы. Именно здесь, пожалуй, Ю. Цеденбал заложил первые основы монголо-китайских культурных связей.

23 августа Верховный Главнокомандующий отдал приказ, извещавший Советскую Армию и народ о победном завершении наступательных операций на Дальнем Востоке. В тот день Москва салютовала войскам Дальневосточных фронтов, в невиданно короткие сроки разгромивших хваленую Квантунскую армию.

Позднее приказом Верховного Главнокомандующего всем советским соединениям и частям Конно-механизированной группы было присвоено наименование «хинганских». Президиум Малого хурала Монгольской Народной Республики в свою очередь наградил соединения монгольских войск. Мне довелось быть свидетелем торжественного и радостного события – вручения кавалерийской дивизии полковника Доржа переходящего Красного знамени. От имени правительства эту награду вручал заместитель Главнокомандующего вооруженными силами МНР генерал-лейтенант Лхагвасурэн.

***

После поражения Квантунской армии Япония не могла долго сопротивляться атакам союзников. 2 сентября на американском крейсере «Миссури» состоялось подписание акта о ее безоговорочной капитуляции. Для нас это означало окончание последнего этапа Великой Отечественной войны.

Рано утром 3 сентября во всех частях и соединениях Конно-механизированной группы состоялись митинги. А в полдень на улицы Жэхэ вышло все население города. Стихийная демонстрация превратилась в народное торжество. Всюду знамена, плакаты, цветы и радостные улыбки.

Вечером Москва снова салютовала доблестным войскам Советской Армии и кораблям Военно-Морского Флота, освободившим от захватчиков весь Северо-Восточный [141] Китай, провинции Чахар, Жэхэ, Хэбэй, Квантунскую область, Северную Корею, Южный Сахалин и Курильские острова. День 3 сентября был объявлен Днем Победы над Японией.

В середине сентября войска Конно-механизированной группы посетил маршал Чойбалсан. Его сопровождали посол СССР в МНР А. И. Иванов и советский военный советник генерал-лейтенант И. Г. Рубин. Чойбалсан знакомился с достопримечательностями города Жэхэ и провинции. Мы поднялись на Великую Китайскую стену. Оттуда открылось незабываемое зрелище. Грандиозное каменное сооружение, словно сказочный дракон, обвивало отроги гор, то поднимаясь на хребты, то падая в долины.

Когда мы вернулись с осмотра, позвонил маршал Малиновский:

– Исса Александрович, немедленно вылетайте ко мне.

Я доложил, что в Жэхэ находится высокий монгольский гость.

– Очень хорошо. Передайте и ему мое приглашение. Прилетайте вместе.

Чойбалсан охотно принял предложение Родиона Яковлевича посетить Чанчунь. На аэродроме нас встретили маршал Малиновский и руководящий состав штаба фронта. Отсюда мы поехали в резиденцию командующего Забайкальским фронтом.

Во время беседы, которая там состоялась, Родион Яковлевич заявил, что Военный совет фронта высоко оценил действия Конно-механизированной группы. Героизм советских и монгольских воинов по достоинству отмечен правительственными наградами. За умелое руководство войсками Президиум Верховного Совета СССР наградил генерал-лейтенанта Ю. Цеденбала орденом Кутузова I степени, генерал-лейтенанта Лхагвасурэна орденом Суворова II степени. Многие генералы, офицеры и солдаты также были удостоены боевых наград.

Хорлогийн Чойбалсан сообщил, что Президиум Малого хурала МНР наградил большую группу маршалов и генералов Советской Армии орденом Боевого Красного Знамени.

Во время этой встречи мы узнали от маршала [142] Малиновского о пленении белогвардейских атаманов Семенова, Калмыкова и других. Не избежали плена и марионетки: император Пу-и и князь Дэван.

***

В один из ноябрьских дней улицы Жэхэ заполнили колонны горожан: они пришли провожать советских и монгольских воинов, возвращающихся на Родину.

После митинга мы поехали на перевал Гуанженьмин, являвшийся исходным пунктом нашего маршрута. На окраине города я обратил внимание на старого изможденного человека. Он стоял у дороги и медленно махал нам высохшей рукой. Мне невольно захотелось пожать эту руку.

Остановились. Старик опустился на колени и стал низко кланяться.

– Не надо гнуть спину, отец. Ты хозяин земли и помни об этом.

– Их баярлалаа, их баярлалаа!{23} – восклицал он сквозь слезы радости.

Такие сцены не забываются. Я и по сей день хорошо помню этого старого крестьянина…

На перевале мы стояли у дороги. К нам подъезжали командиры проходящих частей:

– Такой-то хинганский кавалерийский полк, выполнив боевую задачу по освобождению дружественной страны от японских захватчиков, возвращается на Родину – в Союз Советских Социалистических Республик. Личный состав части готов выполнить любой приказ Родины, – докладывали они. И тут же представлялись: – Подполковник Ларин… Подполковник Денисов… Подполковник Осадчук… – Назывались многие фамилии.

В течение ноября и декабря все войска Конно-механизированной группы сосредоточились на территории Монгольской Народной Республики. 21 декабря я тоже вернулся в город Улан-Батор.

Правительство Монгольской Народной Республики устроило обед в честь командования Конно-механизированной группы. Собрались боевые друзья, чтобы поднять тост за мужество и героизм своих народов, за долгожданный мир. [143]

После торжественного обеда Цеденбал, Лхагвасурэн, Равдан, Рубин, Иванов, Мельников и я сфотографировались на память о пустыне Гоби и горах Большого Хингана, о совместной борьбе против японских агрессоров на просторах Маньчжурии.

А на следующий день я вылетел в Москву. Я увозил с собой тепло братской дружбы, которая прошла столь суровые испытания. Глядя в иллюминатор на уплывающие бескрайние просторы, я повторял про себя мудрую поговорку монгольских друзей: «У кого много друзей, тот широк, как степь». [144]

Друзья встречаются вновь

Все произошло неожиданно. Позвонили из Москвы, из Министерства обороны:

– В Монголию на празднование сорок третьей годовщины Народной Армии приглашена советская военная делегация. Вам предлагается возглавить ее. Что вы на это скажете?

Что можно было ответить на такое предложение?! Возможность снова увидеть боевых друзей, со многими из которых давно не встречался, несказанно обрадовала меня.

И вот я в Москве, у Министра обороны. Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский просит передать от него приветствие и самые добрые пожелания монгольскому народу, руководителям партии и правительства Монгольской Народной Республики и Монгольской Народной Армии. Дав необходимые официальные указания, он вдруг говорит:

– А теперь от меня личная просьба, Исса Александрович. Выберите, пожалуйста, время, посмотрите, как там поживает мое дерево, посаженное в тысяча девятьсот шестьдесят первом году.

Мне вспомнилась поездка тремя годами раньше на празднование 40-й годовщины Монгольской Народной Армии. Тогда делегацию возглавлял Родион Яковлевич. В Монголии его избрали почетным гражданином Улан-Батора. В честь этого события министр и посадил молодое деревцо на одной из центральных улиц города.

– Пусть это деревцо, – сказал он при этом, – станет гигантским деревом с мощными, могучими корнями, с роскошной кроной на могучем стволе. Пусть дерево дружбы будет высоким, не гнущимся под бурей, таким, какой является вечная дружба между советским и монгольским народами. [145]

Мне также была предоставлена честь посадить рядом дерево дружбы.

Быстроходный лайнер, на борту которого кроме меня находились член делегации генерал-полковник М. И. Потапов и переводчик капитан Занданов, сделал прыжок из Москвы в Иркутск. Здесь к нам присоединился еще один член делегации, командующий войсками Забайкальского военного округа генерал-полковник Д. А. Алексеев.

– Только в дальнем пути можно по-настоящему осознать скорости современных самолетов, – заметил генерал Потапов, спускаясь по трапу.

– И еще в сравнении с прошлым, – добавил генерал Алексеев, пожимая его руку.

– Вот-вот, – поддерживаю я Дмитрия Алексеевича, – особенно, скажем, в сравнении со скоростями, существовавшими в конце прошлого столетия. Мы с вами добираемся до Монголии одним прыжком, без посадки. А вот когда Николай Второй пригласил Ли-Хун-Чжана на свою коронацию, тот выехал в Москву торжественно: с большой пышной свитой и с гробом.

– Интересно, – улыбнулся Потапов. – А зачем же гроб?

– На случай смерти в долгом пути. Отчетливо представляю себе караван того времени. Впереди вышагивает верблюд, на нем покачивается монгол-проводник. За верблюдом длинной вереницей тянутся десятки тырок – повозок, запряженных быками. В те времена оси у тырок делали деревянными и не смазывали. Поэтому от них на много верст разносился страшный скрип и вой. Эти звуки помогали обитателям степи предусмотрительно держаться подальше от караванов.

Разговор постепенно перешел на то, что больше волновало всех нас, на предстоящие встречи с монгольскими товарищами.

Я рассказал товарищам, что в первый раз после войны мне довелось встретиться с Юмжагийном Цеденбалом на XIX съезде КПСС. В перерыве между заседаниями мы столкнулись у входа в зал. По-братски обнялись, и я был безмерно счастлив увидеть своего старого фронтового друга. Приятно было видеть, что руководитель партии и правительства МНР по-прежнему прост и скромен. [146]

Потом мы встречались еще несколько раз: и на съездах КПСС, и во время посещений Ю. Цеденбалом Советского Союза.

…В самолете вспомнилась почему-то личная просьба маршала Малиновского обязательно посмотреть, какое оно сейчас, посаженное им дерево дружбы.

Первый, кого мы увидели, выходя из самолета в Улан-Баторе, был Министр по делам Народной Армии, Главнокомандующий Народной Армией генерал-полковник Ж. Лхагвасурэн. Мы заключаем друг друга в крепкие объятия, в которых так много понятного нам, близким боевым друзьям, смысла. Потом по-братски здороваемся с заместителем Министра генерал-лейтенантом Цог и другими генералами и офицерами. Очень приятно было встретить на аэродроме советского посла в МНР Л. Н. Соловьева и работников посольства.

Рассаживаемся в машины, и они плавно выезжают с территории аэропорта. А потом, рывком набрав скорость, мчатся по широкому асфальтированному шоссе. По обеим сторонам, словно приветствуя нас, игриво скачут по белоснежной степи солнечные блики.

Внимательно всматриваюсь в знакомые очертания показавшегося впереди Улан-Батора. Город быстро приближается, приземистый, широкий, как сама степь. На окраине видны строгие линии белоснежных юрт. Они, некогда составлявшие основной жилищный фонд, теперь вытеснены сюда и, словно национальный орнамент, обрамляют город.

На площади Сухэ-Батора колонна автомобилей свернула направо, выехала из города, по мосту проскочила на ту сторону реки Тола. Впереди раскинулась холмистая местность. Правее дороги на одном из резко выделяющихся холмов возвышался памятник благодарности Советской Армии. Три года назад маршал Р. Я. Малиновский возложил к памятнику венок. На опоясывавшей его алой ленте было написано: «Героическим советским воинам, отдавшим жизнь за свободу и независимость монгольского народа. От Армии и Военно-Морского Флота СССР».

Вскоре автомобили свернули с главной магистрали, [147] и мы вдруг увидели совсем рядом стадо диких оленей. Красивые животные стояли на опушке леса и, гордо подняв головы с ветвистыми рогами, доверчиво смотрели в нашу сторону. Их величественные позы и спокойствие говорили о том, что в этих местах они хорошо знакомы с человеком, и он не делает им зла. На фоне живописной местности олени казались деталью художественного полотна, созданного великим живописцем – природой.

Залюбовавшись стройными животными, мы и не заметили, как въехали в долину между двумя высокими холмами и остановились у четырехэтажного здания загородной правительственной гостиницы.

В тот же день, 16 марта, после короткого отдыха наша делегация нанесла визит Первому секретарю ЦК Монгольской народно-революционной партии, Председателю Совета Министров Монгольской Народной Республики товарищу Ю. Цеденбалу. Обычно официальные приемы проходят в рамках общепринятого дипломатического этикета. На этот раз все было иначе и, наверное, шокировало бы западного дипломата. Начать с того, что встретились мы шумно, радостно, с крепкими объятиями и поцелуями по праву старых боевых товарищей. Так же душевно обнялись с товарищами Ж. Самбу – Председателем Президиума Великого Народного хурала, С. Лувсаном – первым заместителем Председателя Совета Министров и другими товарищами. Кроме нашей делегации на встрече присутствовали Ж. Лхагвасурэн и Л. Н. Соловьев.

А перед визитом к товарищу Цеденбалу мы побывали в усыпальнице Сухэ-Батора и X. Чойбалсана. Она расположена на Центральной площади столицы, перед Домом правительства, и внешне напоминает Мавзолей В. И. Ленина. В зале усыпальницы, сделанном, как и вся она, из красивого мрамора, на высоких постаментах стоят два белоснежных гроба, украшенных национальным орнаментом.

Глядя на гроб Сухэ-Батора, я думал о том, как коварно подкралась смерть к этому великому сыну монгольского народа. Однажды, вернувшись с объезда частей гарнизона, которые были приведены в боевую готовность в связи с назревавшим контрреволюционным [148] мятежом, Сухэ-Батор почувствовал головную боль и сильный озноб.

Утром на следующий день, несмотря на слабость, Сухэ-Батор попытался встать, но силы оставили его. Он лег в кровать и потерял сознание.

22 февраля 1923 года Сухэ-Батор скончался.

Рядом в гробу покоится друг и соратник Сухэ-Батора маршал X. Чойбалсан. Он тоже был большим другом Советского Союза. Мне вспомнился солдатский митинг в сентябре 1945 года, когда маршал посетил 59-ю кавалерийскую дивизию в районе города Жэхэ после окончания боевых действий. Выступая тогда, он говорил, что монгольский народ ценит великую дружбу советского народа и дорожит ею, что память о советских воинах, отдавших свою жизнь за свободу и независимость монгольского народа, будет вечной.

Эти слова маршала Чойбалсана я с волнением вспоминал и на следующий день, когда мы безмолвно стояли на вершине сопки перед памятником благодарности Советской Армии. Наша делегация и главнокомандующий Монгольской Народной Армией генерал-полковник Лхагвасурэн возложили тогда венки к подножию памятника…

В один из дней товарищ Цеденбал пригласил нас поужинать за домашним столом. Мне уже приходилось бывать в его гостеприимной семье. Три года назад я впервые узнал самого маленького ее члена. Тогда он протянул мне свою руку и сказал:

– Меня звать Зориг, а вас как?

С этого началось наше знакомство. А потом маленький Зориг сказал: «Давайте дружить». Мне интересно было узнать, не забыл ли меня малыш? Каковы его успехи в учебе? В ту весну 1961 года он уже твердо усвоил основы алфавита и мог читать отдельные слова по букварю.

Не успели мы раздеться и поздороваться с хозяином, как в передней появился мальчуган. Он безошибочно узнал меня и решительно протянул ручонку:

– Здравствуйте.

В тот вечер мы сфотографировались в кругу семьи Юмжагийна Цеденбала. Мальчик сидел у меня на коленях. Он наверняка считал такую позу недостойной [149] джигита и пошел на жертву только во имя нашей дружбы. И я высоко оценил этот его шаг.

Первый бокал товарищ Цеденбал поднял за нашу Коммунистическую партию, за великий советский народ.

Я предложил тост за вечную и нерушимую дружбу наших братских народов, которые под руководством своих партий не раз доказывали верность великим идеалам борьбы за коммунизм.

В беседе за ужином мы узнали, что Монголию постигло стихийное бедствие – «белый дзуд». Так называется суровая снежная зима, которая влечет за собой падеж скота.

В январе и феврале 1964 года пошли небывалые снегопады, поднялись снежные бураны. Морозы достигли 30-40 градусов. Сложились трудные условия зимовки. Скот не мог добывать себе корм из-под большой толщи снега. Дело усложнялось тем, что у «белого дзуда» появился коварный союзник – ящур. Борьба против «белого дзуда» требует массовой перевозки в районы бедствия сена, концентратов, перегонки сотен тысяч голов скота в более благополучные районы страны на новые пастбища. В борьбе же против инфекционной болезни ящура необходимы как раз противоположные меры: изоляция скота, карантин, прививки.

При первых же признаках несчастья в стране создали правительственную комиссию по борьбе со стихийным бедствием. В сомонах появились специальные комиссии для борьбы с дзудом. В городах в помощь скотоводам организовали бригады добровольцев из рабочих и служащих. Как раз накануне нашего приезда 250 сотрудников из учреждений Улан-Батора во главе с работником Центрального Совета Профсоюзов МНР товарищем Дазай выехали в Восточно-Гобийский аймак. Из центра Южно-Гобийского аймака Даланзадгад 170 рабочих и служащих выехали в Баян-Далай. Баян-Обо, Цогтцэцин и другие сомоны. Они перевозили корма из фуражного фонда, выделенного государством, ремонтировали изгороди и навесы, вели поиски пропавшего скота.

Помощь животноводам оказывала вся страна. Сухэбаторский мукомольный комбинат отпустил сотни тонн ячменя, а Уланбаторский мукомольный комбинат – такое же количество отрубей. [150]

Трудящиеся Архангайского и Убурхангайского аймаков направили в пострадавшие районы молоко для кормления молодняка. В Южно-Гобийском аймаке в эти дни было принято ни много ни мало 300 тысяч голов молодняка. И всех животных удалось спасти. А ведь в самом Архангайском аймаке только в последние дни приплод принесли 43 тысячи маток.

Товарищ Цеденбал рассказал, что уже распределено несколько тысяч тонн сена и концентрированного корма. А в госхозах и на мукомольных предприятиях производится дополнительно 25 тысяч тони корма. Для перевозки его используются автомашины всех центральных учреждений. Осуществлено и много других мероприятий.

Можно написать целую повесть о героях Сухэбаторской аймачной автоколонны, которая пробивалась через глубокие снежные заносы в морозы и сильные бураны, чтобы доставить уголь из Бубатской шахты в Эрдэнэ-Цаган и сотни тонн сена в Дариганга-Сомон. Этот район мне хорошо знаком. Отсюда войска Конно-механизированной группы Забайкальского фронта начали наступление через пустыню Гоби. Может, поэтому героизм шоферов Ишгулго, Майжигсайхана, Магсара, Жигмида, Ядама и многих других напомнил мне подвиги нашей шоферской гвардии, пробивавшейся через пустыню Гоби и горы Хингана осенью 1945 года.

И как в те дни войны, на помощь монгольскому народу в его борьбе со стихийным бедствием пришли друзья из Советского Союза. В конце февраля – начале марта в Монгольскую Народную Республику было отгружено десятки тонн медикаментов для борьбы с ящуром. Только вакцины БЦЖ было направлено 50 тысяч доз. Соответствующие организации в самом срочном порядке отправляли в Монголию ветеринарный и вертолетный отряды, колонны грузовых машин, значительное количество автоцистерн, автомобилей ГАЗ-69, а также специалистов для наладки и пуска агрегатов по производству концентрированных кормов.

Советские люди, прибывшие на помощь братскому народу, трудились самоотверженно, героически, не щадя сил и здоровья. Семь суток пробивалась автоколонна, возглавляемая П. М. Спициным и секретарем ревсомола Монголии Турэвхаву, по бездорожью, через высокие [151] хребты Завгана и Гобийского Алтая, засыпанные метровым снегом. 12 марта, несмотря на великие трудности, машины прибыли в пункт назначения и доставили продукты, зерно, товары широкого потребления. И вновь само собой возникло сравнение с событиями тех дней, когда мы с товарищем Цеденбалом готовили и вели наши дивизии против общего врага.

Вечером 17 марта наша военная делегация направилась на торжественное собрание в Дом Народной Армии. Большой зал празднично и со вкусом украшен. В глубине сцены по кумачовому фону занавеса из нижнего правого угла вверх по диагонали устремились алые лучи, образованные искусно собранными складками бархата. На них красная звезда, а правее строгим шрифтом написано: «БНМАУ ардын армии». Ниже – даты «1921-1964». Посредине – бюст Сухэ-Батора.

Юмжагийн Цеденбал был в форме генерал-лейтенанта. В зале знакомые лица боевых товарищей Нянтайсурэна, Доржа, Одсурэна, Цэдэндаши, Цедендамба и многих, многих других. Торжественное собрание открыл генерал-полковник Ж. Лхагвасурэн. Звучит Государственный гимн Монгольской Народной Республики. После этого Лхагвасурэн любезно предоставил мне слово.

Великая честь передать братский боевой привет от советского народа и его Вооруженных Сил. Я говорил, что советские люди хорошо знают славный боевой путь Монгольской Народной Армии и высоко ценят ее заслуги в защите завоеваний своего Отечества. Говорил о тех временах, когда сибирская партизанская армия Кравченко и Щетинина впервые установила связь с вооруженными силами монгольского народа и как с тех пор росла и крепла наша дружба. Она не раз подвергалась в боях проверке на прочность. Боевые испытания показали, что в этом братстве все звенья нерушимы.