Текст книги "Сосна и олива или Неприметные прелести Святой Земли"

Автор книги: Исраэль Шамир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

Так, Ленин был дворянином, но боролся против дворянства. Не против потомков дворян, но против тех, кто хочет сохранить былые привилегии. Христос воплотился в царском роду потомков Авраама и царя Давида. Иудеи ждали Мессию, который возвысит их. Но Иисус хотел приобщить к спасению все человечество, не только иудеев. На что похож этот рассказ? Рос в царском дому принц, сын женщины из маленького племени, и ждало это племя, когда он, наконец, вырастет и возвысится, и возвысит все племя. Он вырос, набрался ума, и возвысил всех своих подданных, а не только маленькое племя. Так Александр Великий, которого упрекали македонские солдаты в том, что он приблизил к себе покоренных персов, отвечал: «Я приблизил вас всех».

Иногда иудейские критики христианства говорят, что иудеи не могли признать Иисуса – Христом, потому что Мессии не суждено умереть. Другие говорят, что для иудеев неприемлем человеческий облик Сына Божьего. Но на многих автобусах в Израиле висит огромная фотография старого еврея с надписью «Да здравствует наш Царь Мессия и Спаситель». Это – не Иисус, но Любавичский Ребе, раввин, живший в Нью Йорке и скончавшийся несколько лет назад. Ни его смерть, ни «человеческий облик» не помешали его ученикам считать его Мессией – Христом. Прочие иудеи относятся к плакатам с полным безразличием, потому, что Любавичский Ребе не пытался перешагнуть грань между евреем и не-евреем. Именно это, а не многочисленные мнимые доводы, разделило иудеев и христиан.

Нас, современных потомков иудеев, не обязывает ни вина, ни ненависть прошлого. Мы можем сами выбирать себе путь. Для сравнения заметим, что иудаизм – своеобразная форма старообрядчества, и некоторые толки старообрядцев именуют «обычных» православных людей – служителями Сатаны.

Иногда называют христианство синтезом древнееврейского монотеизма и ближневосточного культа Таммуза-Адониса, умерщвленного и воскресающего бога. В некоторой степени мне это представляется верным – как в храмовом иудаизме можно ощутить влияние местного культа Ваала. Но в католическом и православном христианстве с его культом Богородицы ощущается и влияние другого местного культа – богини Астарты – Дианы. Дева и Мать, она сочетает многогрудую Диану Эфесскую и Деву-охотницу. Протестанты, отказавшиеся от почитания Девы, способствовали созданию жестокого мира и разрушению природы. Ведь в культе Астарты-Ашторет, когда-то процветавшем в Палестине, был силен позитивный, жизнеутверждающий элемент. Поэт-хананеец Иоханан Ратош поклонялся крепкобедрой богине плодородия в своих стихах – как Гейне поклонялся Венере Милосской. История религии еще не окончена, и поэтому не исключено, что раньше или позже почитание Девы и Матери поможет человечеству возродиться в более зеленой, более крестьянской среде.

Выход из узких пределов иудаизма на просторы мировой сцены был завершен св. Павлом, а начат в приятном городе на берегу моря, в древней Яффе, в которой св. Петр отказался от былых колебаний и обратился с проповедью к язычникам.

ГЛАВА XXXIII. ДЕВА И ДРАКОН

По Яффе круто прошелся 1948 год. Этот самый большой и самый развитый арабский город подмандатной Палестины должен был стать по плану ООН арабским анклавом, ближневосточным “вольным городом Данцигом”, последней Гранадой на Побережье. Но бойцы Эцеля решили по-своему, и атаковали город еще до ухода англичан. Англичане смогли только задержать падение Яффы до конца мандата. Тем временем относительно богатые и грамотные палестинцы бежали от артобстрела и попали – кто в Бейрут, кто в Америку, кто в лагеря беженцев, где их дети, возможно, бросают камнями в машины нынешних обитателей Яффы. Осталась арабская беднота, которой бежать было незачем и терять нечего. В пустые дома вселили еврейских беженцев из-за моря – тоже бедных, восточных и бездомных. Яффа стала диким местом, где процветали проституция, наркотики, бандитизм.

Затем “израильтяне” заметили шарм Яффы, роскошь ее особняков, живописность ее руин, выселили восточных евреев и арабов в новые микрорайоны и отстроили “Старую Яффу” – аккуратный городок коммерческих художников и антикваров, дорогой и эксклюзивный.

За спиной Старой Яффы остались восточные евреи вперемешку с арабами. Они не пропали в живительной атмосфере Побережья. Многие устроились, открыли гаражи и забегаловки, создали этос болгарской Яффы с «бурекасами», балканскими пирожками с творогом. Трудно понять, какие рестораны принадлежат арабам, а какие – евреям: и в тех, и в других работают арабы, в основном – беженцы из Газы, создавшие новую палестинскую колонию в Яффе. Рыбные рестораны Яффы просты и народны – подают мелкие сардинки, жареных в масле кальмаров, печеную кефаль. Упор на простоту – бумажные одноразовые скатерти на столах из формаики, решетка с угольями под открытым небом, сносные цены.

К югу от Старой Яффы прошлись бульдозеры победителей 1948 года, а на руинах у моря была устроена городская свалка. Там, где остановились бульдозеры, между свалкой на берегу моря и дорогой на Бат Ям, начинается “арабская Яффа” – районы Аджами и Джабалие. И в этих местах поселились менее признанные и более богемные европейские евреи. Они неплохо уживаются со своими арабскими соседями. В “арабской Яффе” рядом с дорогими особняками стоят ветхие трущобы, бегают бесштанные дети, проезжают в “кадиллаках” торговцы наркотиками – знакомый левантийский коктейль. Поселившихся здесь европейских евреев утешают размеры квартир и домов, высокие потолки, обнесенные белыми стенами патио и ветер с моря. Некоторые из них отказываются покупать свои дома, пока где-то обретаются их законные хозяева, и живут в них, как защищенные законом жильцы – редкая в наши дни щепетильность,

Безлюдье – состояние временное. В “арабской Яффе” можно понять, что происходило в Палестине после того, как ассирийцы разорили Израиль, а вавилоняне разрушили Иудею. Богатые и грамотные бежали, но их место заняли палестинцы из Назарета и галилейских деревень, нелегально живущие беженцы из Газы, дети уцелевшей бедноты. Сливки были сняты, корни обрублены, – практически, эти районы – самый северный лагерь беженцев в Филистии. Но и на этой скудной почве снова расцветает жизнь. Из арабских деревень, издалека, привозят продукты на маленький рынок Аджами, в субботу по утрам несется запах свежего фалафеля, магнитофонный муэззин зовет к молитве с минарета, скауты святого Георгия ходят с барабаном по улицам, по воскресеньям звонят колокола несчетных церквей, арабские женщины сидят на дороге, судачат и лущат семечки, рыбаки идут с уловом в рыбные рестораны для тель авивцев, французский посол возвращается в свою резиденцию, киношники снимают сцены из бейрутской жизни, ходят европейские художники в галабиях и с сигаретой за ухом. Жить с палестинцами в Аджами легче, чем с марокканцами в Мусраре, да и менее опасно. Аджами – не Эн Синия, местные палестинцы не похожи на коренных жителей Нагорья, у них другие обычаи, не найдешь у них ни широких лепешек, ни мансафа, ни памяти о прадедовском винограднике. Это, скорее, тень Эн Синии, являющаяся нам, как тень отца Гамлета в Первом акте.

Яффа находится в тени и под боком веселого жовиального Тель Авива, родича Одессы, этой подлинной столицы Израиля, города реального, не выдуманного, возникшего на пустом месте, не интересующегося Нагорьем, Эн Синией и прочим бредом, города торгующего, учащегося, развлекающегося, работающего, простирающегося от Герцлии и Петах Тиквы до Реховота, где смуглые девушки гуляют по улице Дизенгоф в таких одеждах, что в горах их бы съели живьем, где золотые кудряшки склоняются над книгой Киркегора в кафе, – нашей Аккры, города, который не пропал бы и в объединенной Палестине от пустыни до моря, города, который мы до сих пор не упоминали и больше не будем, потому что он заслуживает другой, совсем другой книги (телефонной?).

Для путника, прибывающего из Тель Авива, Яффа начинается с часовой башни, построенной в честь султана Абдул Хамида II в начале века на месте старых стен города, срытых в конце прошлого века. К востоку от башни – яффская барахолка, восточный базар, который, по мнению знатоков, дешевле иерусалимского.

К западу от башни – эль Сарая эль Джадида, Новая Управа, где сидели городские власти при турках и англичанах. Девятого января 1948 года, за полгода до окончания британского мандата, еврейская радикальная группа “«Лехи»“ послала двух молодых бухарских-персидских евреев с грузовиком взрывчатки к этому зданию. Они поставили грузовик у дома, установили детонатор на 80 секунд и бежали. При взрыве погибло руководство палестинцев Яффы. Когда, годы спустя, шииты Южного Ливана применили этот метод против израильской армии, израильтяне поражались дикости шиитов, не вспоминая “адской машины” в Яффе. По сей день в израильских путеводителях и учебниках погибшие арабские лидеры именуются “главарями бандитских шаек”.

Широкая дорога ведет направо, вверх по холму Яффы. Ближе к морю стоит роскошное оттоманское здание мечети эль Махмудие, построенное правителем Яффы Махмудом Агой Абу Набутом (“С палкой”). Махмуд Ага, современник Джаззара Паши из Акки, правил городом после ухода Наполеона. Он был крут, похаживал по городу с палкой, коей и бивал граждан за нерадивость. Он отстроил город из развалин, укрепил стены, привез колонны из Кесарии и Ашкелона и использовал их при строительстве этой мечети. Рядом с мечетью – “сабил” фонтан питьевой воды, давно не работающий. Другой, более пышный, розовый, с куполами “сабил Абу Набута” находится у старого пути на Иерусалим.

С другой стороны дороги – Хаммам, некогда городские бани, а теперь кабаре и театрик. Рядом – эль Сарая эль Атика, Старая Управа, где сидели городские власти до постройки Новой управы. Сейчас в ней находится городской музей. Напротив в море видны скалы – по традиции, к одной из них была прикована Андромеда, брошенная на съедение морскому чудовищу. Ее освободил Персей, показавший монстру голову Медузы-Горгоны. Игаэль Ядин считал эту локацию мифа одним из доказательств того, что колено Дана, получившее Яффу в удел, было – данайцами, народом моря, который стал союзником Израиля. В греческих источниках говорится, что данайцы пришли в Грецию с востока, их отцом был Ваал, бог Ханаана, его братом – Египет. Скалы Андромеды особенно хорошо видны с веранды “Аладина” – кафе, находящегося в старинном арабском здании с “михрабом”.

Внизу на берегу – армянский монастырь св. Николая, полуразрушенный, запущенный, без монахов. Этот монастырь, возникший еще в византийские времена, связан со страшной историей наполеоновского похода. Здесь, в стенах монастыря, были заключены шесть тысяч пленных солдат – гарнизон Яффы, сдавший город Наполеону без боя. Они сдались, потому что были уверены – европейцы пройдут и уйдут. Бонапарт не знал, что делать с массой пленных – его маленький экспедиционный корпус, отрезанный от метрополии британским флотом, не мог справиться с охраной. После долгих колебаний Наполеон приказал перебить пленных. В течение трех дней солдат убивали на берегу – первый день их расстреливали, во второй и третий день кололи штыками, чтобы сберечь патроны. Когда об этом ужасном событии узнали палестинцы, началась партизанская война, и больше ни один город страны не сдался французскому завоевателю.

За монастырем – яффский порт, смысл существования города. Возник он в незапамятные времена – маленький залив и гряда скал создали здесь естественную гавань, единственную на побережье к югу от Акки. Да и яффская гавань – это рак, который сходит за рыбу на палестинском безрыбье. Как и все побережье, Яффа не была иудейской. В древности она принадлежала филистимлянам Ашдода, а после прихода персов отошла к финикийцам. Иудейская колония возникла в городе уже под властью диадохов. Во время восстания Маккавеев местные жители утопили несколько сот иудеев, и в отместку Маккавеи напали на Яффу, перебили местных жителей, поселили иудеев и запретили не-иудеям проживать в Яффе. Иудейская Яффа была уничтожена римлянами во время войны в 67 году н.э.

После ухода крестоносцев Яффа была основательно разрушена, как и все Побережье, и ожила лишь в XVIII в., когда она стала главным портом для христианских и иудейских пилигримов, портом Иерусалима. Агнон описывает в “Сердцевине морей” прибытие пилигримов: “Подошел корабль к берегу Яффы. Прозвучал залп с корабля. Налетели арабы из города. Одежонка на них похабная, рубашонка грязная и короткая, едва колени покрывает, и куском бечевки подпоясаны, и ноги босые – без чулок, только сандалии к ступням привязаны. И речь их шумная, как будто сами на себя гневаются. И людям язык их непонятен. Поднялись на борт, заорали во всю глотку и стали расхватывать людей, как пленных, схватили их и побросали вместе с пожитками в свои худые лодчонки. И сколько платы им ни давали, все им было мало”.

Яффский порт перестал быть воротами Святой земли в шестидесятых годах – сначала его потеснил порт Хайфы, а затем – аэропорт Лидды. Но приезд и отъезд из Святой земли остался таким же кошмаром, как и в XVIII в. для человека чувствительного. В Израиль не въезжаешь, как в Голландию – махнул паспортом и пошел. Ты стоишь перед полицейским, он разглядывает твой паспорт, проверяет фамилию по всем спискам и неохотно ставит свой штамп. Выезд еще сложнее – закрыть границу перед израильтянином – самое простое дело на свете, ведь ворота только одни, аэропорт Лидды. Любой кредитор, от муниципалитета до заимодателя первым делом просит запретить должнику выезд и суд практически никогда не отказывает. Это может – и делает – Еврейское Агентство: новый иммигрант не может выехать за границу, не получив разрешение Еврейского Агентства на выезд: возможно, иммигрант остался должен за проезд или доставку багажа.

Идея закабаления иммигрантов – чтобы не сбежали по приезде обратно – появляется впервые еще в “Еврейском государстве” Герцля, своего рода “Сионистском манифесте”. Герцль предлагал создать условия, при которых иммигранту будет трудно отработать свой проезд. Пока будет отрабатывать– свыкнется, считал он. В первые годы независимости граница Израиля была на замке и выезжали за рубеж только богатые и влиятельные люди. С годами нравы смягчились, и с выездом стало довольно свободно.

Русские иммигранты особо страдали от ограничений на выезд – только у них из иммигрантов 70-х годов не было второго паспорта и денег на расплату с Еврейским Агентством. В общем-то, эти проблемы решались, но с какими муками, истериками, слезами в кабинетах чиновников! А задолжать в Израиле совсем не трудно – потому что обычный процент расчетов в стране не смутил бы только Шейлока, или японских “саракин”. Долг в одну тысячу долларов превращается за два года в пять-шесть тысяч в руках умелого юриста. В банке кредит обходится в реальных сто процентов, но и этот дорогой банковский кредит почти невозможно получить. Любое приобретение – телевизора, машины, квартиры – превращает израильтянина в кандидата на место в долговой яме, так дорог кредит. И об этом вспоминаешь, когда банк или другой кредитор, которому казалось, и был должен-то грош, запирает перед тобой границу и требует тысячи и тысячи долларов.

Хотя и религия, и идеология запрещают это, ростовщический процент выдержал переезд из черты оседлости в Палестину. Библия проклинает ростовщика и запрещает брать процент. Ислам принял этот принцип, и сейчас в странах ислама возникла система беспроцентных банков. Евреи обошли этот запрет – хотя он сформулирован в Библии так же ясно, как и запрет свинины, оказалось, что легче жить без свинины, чем без ростовщичества. Человек, придумавший, как обойти запрет ростовщичества – Гиллель Старший – считается у евреев мягким и гуманным законоучителем. По традиции, он придумал способ обойти запрет для того, чтобы “было можно жить по Библии”. Религиозные евреи всегда приводят его имя в подтверждение того, что еврейская религия умеет быть гибкой, когда нужно. Но добрыми намерениями вымощена дорога в ад – значительная доля мук еврейского народа пришла из-за этой гибкости Гиллеля. Нынешние еврейские фундаменталисты, готовые вспомнить даже такие туманные повеления Библии, как завет истребить Амалека, не вспоминают о запрете ростовщичества, которое процветает повсюду.

Но не только долги мешают выезду – израильтянину приходится заплатить налог на выезд, налог на билет, налог на инвалюту, налог на пользование аэропортом. Все налоги вместе стоят иногда дороже билета на самолет, а вместе с билетом образуют мощную невидимую стену, отделяющую израильтянина от Свободного мира, где люди могут запросто поехать на уик-энд к своим соседям.

Следующая стена – служба безопасности. На выезде израильтянина и паломника допрашивают дерзкие молодые люди: кто такой, почему едешь, зачем, – что, видимо, вызвано проблемами безопасности, но удивительно мало приятно. Тут достается палестинцам – их обыскивают не на страх, а на совесть. Мне всегда было стыдно смотреть, как потрошат чемоданы почтенного седого шейха, раскидывая его носки и пижамы по площадке. Но и туристов проверяют серьезнейшим образом.

Затем наступает очередь таможни. И эта потрошит чемоданы в поисках электротоваров. В Израиле с его высочайшими стенами пошлин все, сделанное человеком, стоит куда дороже, чем в Европе; израильтянам стоит привозить все – камеры, видео, радио, часы, даже мясо (которое облагается стопроцентной пошлиной). На европейских границах таможня пресекает промышленную контрабанду и наркотики, но в единственных воротах Израиля – в аэропорту Лидды– идет борьба с отдельным туристом, с вещами личного пользования.

Высокие стены пошлин приводят к тому, что Израиль неизбежно отстает от развитых стран – ведь даже пишущая машинка облагается высокой пошлиной, не говоря о более совершенной технике. Поэтому новая техника с трудом находит свой путь в Израиль. Местная продукция продается – по той же причине – в Израиле по цене куда более высокой, чем за рубежом. Пошлины идут на пользу некоторым людям – так, производство ковров в Израиле ограждено 300% пошлинами. Соответственно, ковры – даже местного производства – стоят в Израиле в три раза больше, чем за рубежом: по закону рынка цена товара не имеет отношения к стоимости производства. Прибыль идет магнату – ортодоксальному еврею, члену кнессета от ультра-религиозной Агуды, Аврааму Шапира. Так светский Израиль способствует возникновению ортодоксального капитала, а ортодоксальный капитал тянет к усилению влияния ортодоксов в Израиле.

Таможня, полиция, проверки безопасности – тройные ворота, которые проходишь, “холодея яйцами” каждый раз. Приехавших “расхватывают, как пленных” не арабы-лодочники, а таксисты Лода, не славящиеся своим бескорыстием и деликатностью. Впрочем, в Святую Землю всегда было трудно приехать, как свидетельствуют рассказы пилигримов. Сейчас, когда естественные преграды отпали, вместо них возникли искусственные – чтобы страданиями человек усугубил ценность своего приезда в Святую Землю. А насчет отъезда – так это и вовсе ни к чему жителю Святой Земли.

Порт Яффы не исчез. Сейчас его используют в основном рыбаки, и многие жители Яффы приходят на причал рано утром и покупают свежую рыбу прямо с шаланд. Над портом стоял маяк, так же не действующий, но смотрители маяка английских времен остались жить в нем. Нынешний потомок смотрителя – армянин Захарян, а дом его стоит на месте дома Симона-кожевника, у которого останавливался св. Петр. Дом этот носит забавное название “Джама Будрус”, мечеть св. Петра – раньше здесь находилась маленькая частная мечеть. Мусульмане чтят св. Петра – равно как и Иисуса и Моисея.

В Яффе много мест, связанных с памятью св. Петра, огромная католическая церковь св. Петра в самом центре города, где стояла когда-то цитадель Яффы, и интересная православная русская церковь св. Петра на краю Яффы, связанная с чудом воскресения св. Тавифы. Св. Петра призвали исцелить благонравную девочку Тавифу, но к его приходу она уже умерла. Тогда, помолившись, св. Петр воскресил девочку. В 1835 году о. Константин Нуров обнаружил гробницу Тавифы на старом еврейском кладбище Яффы и приобрел участок для Русской миссии. В эту церковь интересно прийти в день св. Тавифы, в мае, когда здесь собирается все православное духовенство, происходит пышный молебен и приходят многие местные православные.

Но куда более важное чудо св. Петра произошло в Джама Будрус. Здесь, в доме Симона и Захаряна, в этой первоклассной недостопримечательности, произошло событие не менее судьбоносное, чем то, что произошло незадолго до этого в Пятидесятницу (Деяния, 10).

Остановившемуся в Яффе апостолу было видение – с неба спускается скатерть-самобранка, полная запретных иудею яств – вплоть до креветок и свинины, – и глас небесный сказал ему: “Ешь!”. Петр ответил: как я иудей, соблюдающий Закон, могу есть это? И глас ответил: то, что Господь создал чистым, не зови нечистым. Видение повторилось трижды, а очнувшись, св. Петр узнал, что с ним хочет повстречаться римлянин Корнелий, слыхавший про чудеса Иисуса. Петр понял смысл видения – не следует ограничиваться иудеями, нужно проповедовать и среди не-евреев. Это был резкий поворот от прежней традиции. До этого момента христиане были – иудейской сектой, наподобие современных нам хасидов. После вмешательства свыше Петр окрестил Корнелия и его семью. Когда вслед за этим лидеры церкви в Иерусалиме стали осуждать его за нарушение еврейских обычаев и за якшание с язычниками, Петр рассказал им о своем видении.

Вслед за этим за распространение христианства среди язычников взялся апостол Павел. Лидеры первой церкви считали, что обращенные язычники должны также соблюдать все предписания Ветхого Завета, включая обрезание. Св. апостол Петр был готов уступить и соблюдать запреты, но св. апостол Павел в тяжелом идеологическом сражении отстоял свободу христиан – иудейского или не-иудейского происхождения – от тесной сети запретов Торы. Он сокрушил грань между иудеем и эллином, как велел Христос, и уничтожил основание для зависти и вражды.

Смысл противостояния между церковью и синагогой можно понять, описав ее в национальных или классовых терминах. Иудеи гордились своей уникальной религией, которая стала оказывать влияние на всем Ближнем Востоке, религией, дававшей народу Израиля избранничество. Христианство сокращало это преимущество, превращая всех язычников в “Израиль”, причем без тяжкого бремени заповедей и учения.

У евреев тех времен была возможность найти компромисс с новой верой: недаром св. Павел восхвалял (Римлянам, 3) еврейское происхождение и исполнение заповедей. Иудеи могли, пишет Давид Флюссер, сыграть роль народа-священника в зарождающемся христианстве, наподобие касты браминов в Индии, и тогда “без священнослужителя-еврея не обошлось ни крещение ребенка, ни свадьба, ни похороны во всем христианском мире”. Но многомиллионный, мощный, влиятельный иудейский народ не пошел на это по следующей причине.

Религия часто выполняет роль дополнения к этническому различию. Так, персы говорят, что, если б арабы стали шиитами, персам пришлось бы принять сунну. Разрыв католической и православной церквей также был связан с вопросами этноса и власти, а не только с теологией. Раз эллинистический мир принял христианство, семитская стихия должна была найти что-то другое.

Поэтому, через несколько веков после победы христианства, в Хиджазе, удобно защищенном пустыней от дыхания эллинизма, в этом глубоком семитском тылу возник ислам. Ислам, как и христианство, взял основу иудаизма, отказался от исполнения бессчетных заповедей, стал мировой религией. Теологически ислам был вполне приемлем для иудеев: в отличие от христианства, ислам постулировал строгое единобожие и отказался от икон. Действительно, еврей может перейти в ислам, если ему грозит смерть – в то время, как он должен предпочесть смерть обращению в христианство, по Рамбаму. Ислам был семитской, не-эллинистической верой, и поэтому население Палестины со временем отошло от христианства, самарянской разновидности иудаизма и собственно иудаизма и в массе своей приняло ислам.

В Святой Земле не осталось приверженцев иудаизма – тот, кто не крестился, принял ислам. Но за рубежом уцелели небольшие общины, поднявшие знамя нетерпимости к не-евреям. Последний раз эта нетерпимость полыхнула в 7-м веке, когда иудеи вырезали христиан. После этого, еврейская нетерпимость не играла особой роли, была понятна и простительна – ее можно было считать реакцией гонимого меньшинства, которому позволено оградить себя, чтоб не исчезнуть. Но в Израиле, когда евреи стали большинством, а не меньшинством, религиозная нетерпимость не исчезла, и в последнее время нападения на церкви и на христиан участились.

Иногда нападающие мазали ворота церкви калом (Эфиопская церковь в Иерусалиме), иногда рисовали на них свастики (церковь на горе Сион), иногда оборачивалось дело поджогом (баптистская церковь в Рехавии). В 1984 году полиция арестовала большую группу “еврейских террористов”, подкладывавших ручные гранаты в церквах и мечетях. И хотя нападения совершаются немногими фанатиками, многие относятся к ним терпимо. Так, после поджога баптисты хотели отстроить церковь. Жители района наняли адвокатов и вели упорную борьбу, чтобы не допустить этого. Израильский парламент принял закон, запрещающий миссионерскую деятельность: любой христианин, проповедующий свою веру евреям, может оказаться в тюрьме, как апостол Павел. Министр по делам религий объяснил однажды, как узнать миссионера: “Если в какой-либо церкви прибавится прихожан, значит, священник занимается миссионерством. Тут мы его и вышлем”. Дальше – больше. Законопроект Звили – Гафни – Лапида предусматривает тюремное заключение за «положительное упоминание» Христа, а также за владение Новым Заветом.

Израильские левые партии вынуждены заниматься защитой церкви, хоть это и нелегко для атеистов и социалистов. Заодно приходится защищать и земельные угодия, принадлежащие церквам и монастырям. Так, социалистам приходится защищать владения церквей и вакфа, как это ни абсурдно, а то и мормонов, купивших участок конфискованной арабской земли на склонах Масличной горы для постройки университета.

В Яффе, в католической церкви св. Антония, Христос был расстрелян израильским солдатом Даниэлем Кореном. Корен вошел в церковь, где в это время готовились к совершению обряда крещения, оттолкнул смотрителя, и бросил одну за другой три гранаты, пославшие мощную ударную волну. Затем он снял с плеча автомат и выпустил четыре обоймы по стенам церкви, по ее витражам и мозаикам, по распятому Христу, по причастию и молитвенным чашам, по образу Богоматери и алтарю. Только чудом не пострадали верующие, которых было немало. Свое поведение Корен объяснил тем, что он вернулся к вере своих праотцев, к традиционной еврейской религии, а та повелевает разбить и уничтожить идолы, то есть иконы и изображения распятия.

Апофеозом религиозной и национальной нетерпимости было дело несчастной Терезы Ангелович, румынки, приехавшей в Израиль с мужем-евреем лет сорок назад, после войны. В Румынии она спасала мужа от гитлеровцев, затем, как Руфь, приехала с ним в Святую Землю, вела обычный израильский дом, ее дети пошли в израильскую армию. Когда она скончалась, ее погребли на еврейском городском кладбище Ришон-ле-Циона. Вскоре раввины города узнали, что покойница была не-еврейкой и решили перенести ее останки за ограду. Дочь Терезы обратилась в суд. Пока суд разбирался, два фанатика из религиозной погребальной компании ночью вырыли ее тело и бросили его на мусульманском кладбище в Рамле, слегка засыпав землей. Через три дня собаки вырыли кости Терезы. По решению суда останки Терезы были возвращены в могилу. Фанатиков суд приговорил к году тюрьмы и весь Меа Шеарим поднялся на их защиту.

В древнем Израиле несчастная Тереза считалась бы израильтянкой, как Руфь, в любой нормальной системе такая проблема не возникла бы, но тут речь идет о системе, безумной, как мартовский заяц. Ведь в Израиле нет даже кладбищ, где евреи и не-евреи могли бы быть похоронены вместе – за исключением кибуцных.

Что было бы, если еврейские кости были выброшены с кладбища в Смоленске, если еврею отказались бы сдать или продать дом в Бостоне, если б подожгли или вымазали калом синагогу в Орлеане, если б член немецкого бундестага предложил карать тюрьмой евреев, сожительствующих с христианками, если б по американскому телевидению выступили нацисты со списками изменников расы, продавших дома евреям. Но в сегодняшнем Израиле, угнанном, как самолет, самыми нетерпимыми религиозными кругами подобные вещи случаются. С ними борется израильская левая, но, как мы вскоре увидим, с проигрышных позиций просвещенного рационализма.

Победа ислама не означала конца христианства в Святой земле. И по сей день можно увидеть замечательный православный праздник Благодатного Огня в Иерусалиме. В полдень страстной субботы православный Патриарх Иерусалимский входит в погребальную пещеру, где покоилось тело Иисуса от распятия до воскресения, и там из камня исходит чудесный огонь и воспламеняет его лампаду. Тысячи верующих стоят в самой церкви и на близлежащих улицах Христианского квартала со свечами наготове. Как только выходит патриарх, свита зажигает свечи от его свечи, а от них – все прочие. За несколько минут пламя охватывает церковь и весь квартал. А по улицам вышагивают под грохот боевых барабанов пионеры-скауты со знаменами, в беретах, с тамбур-мажором во главе.

Еще внушительнее эфиопский праздник Огня, потому что он происходит поздно вечером, в необычном месте, под бой африканских барабанов, и кажется совершенно немыслимым. Место праздника – крыша Храма Гроба Господня – удивляет в любое время: на ней, за тяжелой дверью, стоят хижины и мазанки как в Африке, посреди – купол часовни Истинного Креста, и вокруг гуляют абиссинские монахи в белых одеяниях и шитых кафтанах и служки в черном облачении. На Пасху эфиопы сооружают на крыше шатер и в праздник Огня усаживают там своего епископа, с мантией на плечах и короной на голове. В центре шатра бьют в тугие, в рост ребенка, ярко раскрашенные барабаны. хороши собой абиссинки, и лица их кажутся совершенно библейскими в свете свеч и луны.

Одна из самых замечательных живых церквей Святой земли находится в небольшом галилейском селе Абу Синан, на периферии Акки. Христиане села живут на вершине горы, а внизу живут многочисленные друзы и мусульмане. В селе есть обычная церковь, но на краю, на погосте есть и церковь-пещера, вырубленная в скале. Кажется, что она сохранилась со времен Гонимой церкви, а то и с более ранних времен. Подобные церкви-пещеры можно найти в монастырях Иудейской пустыни, но в селе такая церковь удивляет. Ее стены голы, посреди стоит каменный алтарь, висят иконы св. Георгия-Победоносца, которому посвящена эта церковь.