Текст книги "Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 2"

Автор книги: Исраэль Шамир

Соавторы: Стюарт Хоум,Хьюи Перси Ньютон,Скотт Вайнштейн,Антонио Негри,Андре Горц,Теодор Качинский,Мумия Абу-Джамал,Филипп Дюамель,Франц Фанон,Алексей Цветков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Взаимоотношения между колонизатором и местным жителем – это массовые отношения. Колонизатор выставляет грубую силу против внушительного веса большинства. По своей сути он эксгибиционист. Чрезмерная озабоченность мерами охраны заставляет колонизатора поминутно и наглядно напоминать местному жителю, кто в доме единственный хозяин. Колонизатор поддерживает в душе коренного жителя незатухающий огонь гнева, который никак не находит выхода. Местный житель оказывается запертым в ловушке, он опутан цепями колониализма. Однако мы имели возможность убедиться в том, что колонизатор может достичь лишь иллюзорного статус-кво. Не спадающее напряжение в мышцах местного жителя все-таки регулярно прорывается кровавыми фонтанами, проливающимися в племенной войне, в яростных клановых стычках и в ссорах между отдельными людьми.

Если вести речь об отдельных драках, то становится очевидным несомненное отрицание здравого смысла. Посмотрите на эту ситуацию с учетом того, что колонизатор или полицейский имеет право день-деньской избивать местного, оскорблять его, заставляя дрожать от страха. Несмотря на явную угрозу наказания, местный житель хватается за нож при самой незначительной враждебности или агрессивности, которую он может прочесть во взгляде соотечественника, брошенного на него. Дело в том, что ему не остается ничего кроме, как защищать свою индивидуальность перед лицом своего брата. Племенные междоусобицы только подливают масла в огонь, обостряя грязные дрязги, воспоминания о которых глубоко засели в памяти. С головой окунаясь в кровную месть, местный житель пытается убедить себя в том, что никакого колониализма не существует, что все, как прежде, что история продолжается. Здесь, на уровне общинных структур, мы ясно различаем знакомые модели поведения, нацеленные на уклонение. Ситуация складывается так, что погружение в потоки братской крови как будто дает местному жителю шанс не замечать препятствие и на время отложить выбор, тем не менее сохраняющий свою неизбежность. Местный житель не хочет допустить, чтобы вопрос о вооруженном сопротивлении колониализму встал со всей неприкрытой откровенностью. Таким образом, принимающее весьма конкретные формы коллективное самоуничтожение становится одним из способов, при помощи которого местный житель может сбросить неизменное мускульное напряжение. Упомянутый образец поведения относится к разряду рефлексов, срабатывающих при столкновении со смертельной опасностью. Это поведение напоминает суицидальное, и оно убеждает колонизатора в том, что этих людей нельзя назвать разумными существами (хотя именно вспышки ярости являются очевидным следствием присутствия и господства колонизатора). Тем же самым путем местный житель ухитряется обойти колонизатора. Вера в фатальную неизбежность снимает с угнетателя всю его вину; причина несчастий и бедности видится в божественном провидении – Бог есть Судьба. Думая так, порабощенный человек смиряется с расщепленностью мира, в котором он обитает, ибо все идет от Бога. Местный житель склоняется перед колонизатором и безропотно принимает свою участь. Для восстановления душевного равновесия ему необходимо ледяное спокойствие.

Между тем жизнь продолжается, и местный житель укрепляет механизмы торможения, которые сдерживают проявления его агрессивности. Поэтому множатся страшные мифы, такие обычные для общества на ранней стадии развития. Пространство вокруг местного жителя наводняется злобными духами. Они заявляют о себе каждый раз, стоит сделать лишь шаг в неправильном направлении. Все эти люди-леопарды, люди-змеи, шестиногие собаки, зомби – целый набор крошечных зверушек или устрашающих гигантов. Под их воздействием вокруг местного жителя создается такой мир запретов, барьеров и сдерживающих надписей, что по своему тотальному ужасу он не идет ни в какое сравнение с миром колонизатора. Данная магическая сверхструктура, пронизывающая местное общество, выполняет определенные и хорошо различимые функции с силой, похожей на мощную энергию сексуального влечения. Действительно, одна из характеристик ранних обществ связана с тем фактом, что либидо вызывает первейший и главнейший интерес социальной группы, или семьи. Этнологи подробно описали эту особенность ранних обществ. Мужчина, возжелавший сексуальных отношений с чужой, а не своей женщиной, должен обязательно, причем при всех, признаться в крамольном желании, а также внести штраф продуктами или отработать в пользу уязвленного мужа или целой семьи. Заметим мимоходом, что данное наблюдение доказывает, какое огромное значение придается бессознательному в так называемых «доисторических» обществах.

Обволакивающая атмосфера мифа и магии ввергает меня в пучину страха и тем самым приобретает форму несомненной реальности. Устрашая, эта реальность вовлекает меня в историю и традиции моего края или моего племени и одновременно поддерживает меня, дает мне статус так же, как если бы я получил паспорт. В слаборазвитых странах оккультная сфера принадлежит общине в целом и находится полностью во власти магии. Втягиваясь в эту сложную и запутанную сеть, где действия повторяются с прозрачной и ясной неизбежностью, я обретаю бесконечный мир, который принадлежит мне; я нахожу нечто неизменное, что становится подтверждением мира, которым я владею. Поверьте мне, зомби куда страшнее колонизаторов. Следовательно, проблема больше не в том, чтобы вести себя в соответствии с порядками колониального мира и его запутанными, как колючая проволока, требованиями, а в том, чтобы трижды подумать перед тем, как поздно ночью пойти помочиться, прокашляться или просто высунуться из дома.

По сути дела, сверхъестественные магические силы заявляют о себе, словно человеческие личности. Могущество колонизатора резко уменьшается, потому что несет отпечаток чужого происхождения. Нам уже не нужно бороться против проявлений этого могущества. Значение имеет лишь внушающий панический страх образ врага, созданный мифами. Мы чувствуем, что все решится в вечно повторяющемся столкновении, которое состоится в виртуальной реальности.

В процессе освободительной борьбы всегда наблюдается следующее. Подобный вышеописанному народ, некогда затерянный в воображаемом лабиринте, павший жертвой чудовищных ужасов и все же счастливый тем, что ему удалось забыться в мифических мучениях, такой народ становится беспокойным, начинает внутренне меняться и со слезами и кровью подвигает себя на вполне реальные и непосредственные действия. Снабжать продовольствием моджахедов, выставлять дозоры, помогать семьям, лишенным самого необходимого, занимать место убитого или посаженного в тюрьму мужа – вот конкретные задачи, которые призывают людей во время завоевания свободы.

В колониальном мире эмоциональная чувствительность местного жителя доходит до поверхности его кожи, напоминая открытую рану, которая всеми силами избегает попадания в нее какого-нибудь едкого вещества. Так и душа в страхе пятится назад, самоуничтожается и находит выход лишь в физических проявлениях. Такие всплески дали некоторым мудрым людям повод заявить, что коренной житель – просто истерический тип. Эта легко возбудимая эмоциональность доступна для наблюдения невидимым хранителям. Они поддерживают неразрывный контакт с сокровенным центром личности. В свою очередь, после завершения кризиса упомянутая эмоциональность через эротические формы выльется в движущие силы.

Мы видим, что на другом уровне эмоциональная чувствительность местного жителя истощает себя в более или менее экстатических танцах. Именно поэтому при проведении любого исследования, посвященного аспектам колониального мира, необходимо принимать во внимание феномен танца и феномен одержимости. У местного населения разрядка принимает точные формы разгула, требующего больших затрат физических сил. Через такую оргию канализируется, видоизменяется и изгоняется прочь самая ярая агрессивность и самая ненасытная жестокость. Круг, по которому движется танец, -это дозволенный круг, он защищает и позволяет. В определенное время по определенным дням мужчины и женщины собираются в установленном месте. Здесь под торжественные взоры племени они бросаются в кажущуюся беспорядочной пантомиму. В действительности весь танец необычайно упорядочен. Разнообразные движения – покачивание головы, сгибание позвоночника, отбрасывание тела назад – можно раскодировать и, как в открытой книге, прочесть в них огромное усилие общины, направленное на то, чтобы изгнать злых духов из самой себя, чтобы освободить и выразить себя. Внутри круга не существует ограничений. Пригорок, на который вы взобрались с большим трудом, словно для того, чтобы быть ближе к луне; берег реки, по которому вы скользите, словно с целью удостоверить связь, существующую между танцем и омовением, искуплением и очищением, – все это священные места. Никаких ограничений, поскольку цель, с которой вы собрались здесь вместе, состоит в том, чтобы позволить накопленной сексуальной энергии и зажатой агрессивности излиться, подобно вулканическому извержению. Символические жертвоприношения, причудливые обряды, воображаемые массовые убийства – использовать нужно все. Дурные наклонности выпускаются на волю и ^Р^^^Й^ утекают прочь с шумом расплавленной лавы.

Еще один шаг вперед, – и ты полностью владеешь собой. На самом деле перед нами целенаправленно устраиваемые сеансы для погружения в состояние одержимости и последующего изгнания злых духов. Сюда входят вампиризм, вселение в человека джиннов, превращение в зомби, одержимость Легбой – известным богом Буду. Такая разобщенность личности, внутренняя расколотость и разложение человека, выходит на первый план в организме колониального мира. Когда жители деревни только отправляются совершать ритуальный танец, распаленные мужчины и женщины нетерпеливо, топают ногами; зато, когда они возвращаются, в деревне воцаряется умиротворение, все погружается в тишину и покой.

Освободительная борьба выглядит совсем не так. Местного жителя приперли к стенке, приставив к его горлу нож (вернее сказать, электрод к гениталиям), так что у него больше нет времени на то, чтобы взывать к фантазиям. После столетий пребывания в нереальном мире, после подчинения самым нелепым фантастическим призракам, в конце концов, местный житель, зажав в руке оружие, выходит один против единственных сил, оспаривающих его право на жизнь, – сил колониализма. Молодежь порабощенной в прошлом стране, выросшая под звуки выстрелов и в дыму пожарищ, может покатываться со смеху – и она не удержится от насмешки – над всеми этими зомби, которых боялись предки, над лошадьми с двумя головами, ожившим мертвецом и джиннами, вселяющимися в твое тело, пока ты открыл рот, зевая. Местный житель начинает открывать реальность и привносить ее в свои обычаи, в практику насилия и в планы по достижению свободы.

Мы увидели, что в колониальные годы насилие хотя и удерживалось (едва-едва), все-таки обращается в чувство пустоты. Мы также проследили, что оно выплескивалось через эмоциональную отдушину посредством танца и одержимости духами. Мы узнали, как оно истощало себя в братских столкновениях. Теперь нам надо понять это насилие исходя из того, что оно меняет свое направление. Если раньше оно умиротворялось при помощи мифов и проявлялось в изобретении очередных способов совершения массовых самоубийств, отныне изменившиеся условия позволят осуществить совершенно новую линию поведения.

В настоящее время освобождение колоний ставит как в историческом разрезе, так и на уровне политической тактики другую теоретическую проблему. Данная проблема имеет первостепенное значение и формулируется следующим образом: как определить, что ситуация для движения за национальное освобождение окончательно созрела и в какой форме это проявится? В процессе завоевания независимости используются различные способы, да еще и по-разному. При виде такого разнообразия разум начинает колебаться и не может понять, где освобождение протекает по-настоящему, а где симулируется. Далее мы увидим, что выбор средств и тактики борьбы является неотложной задачей для человека, оказывающегося в эпицентре этой борьбы. Другими словами, ему надо решить, как проводить и как организовать освободительное движение. Если действия не скоординированы, значит, к свободе идет слепец. Своими крайне рискованными поступками он добьется обратных его цели результатов.

Какие же силы открывают в колониальный период новые каналы и порождают новые цели для выхода насилия у порабощенных народов? Во-первых, это политические партии, а также интеллектуальные или торгово-промышленные элиты. Отличительная черта определенных политических структур состоит в том, что они провозглашают абстрактные принципы, однако воздерживаются от конкретных приказов. В колониальные годы эти националистические партии действуют не иначе, как по принципу выборной кампании: они пишут философско-политические диссертации о праве народов на самоопределение, праве человека на собственное достоинство и на то, чтобы не страдать от голода, и постоянно заявляют о принципе «один человек – один голос», т.е. о необходимости пропорционального представительства на выборах. Националистические партии никогда не акцентируют необходимость попытки вооруженного сопротивления, исходя из того, что в их планы отнюдь не входит разрушить систему до основания. Пацифисты и законники, в действительности они оказываются ярыми сторонниками порядка, нового порядка. Перед лицом колониальной буржуазии они с видимой откровенностью предъявляют главнейшее для них требование: «Дайте нам больше власти». В отношении специфического вопроса о насилии элиты занимают неопределенную позицию. Они произносят пылкие речи, но, по сути, они сторонники реформ. Когда лидеры национально-освободительного движения что-то говорят, они дают понять, что на самом деле так не думают.

Данная характеристика националистических партий должна быть проанализирована с точки зрения, как облика их лидеров, так и основных черт их последователей. Рядовой представитель националистической партии – это городской житель. Рабочие, учителя начальной школы, ремесленники и мелкие лавочники, которые стали получать прибыль (что, разумеется, не принесло им популярности у соплеменников) – с самого начала колониальной эпохи в глубине души они хранили заинтересованность в политической борьбе. Их требования связаны с улучшением их личного благосостояния, поэтому им важно, к примеру, добиться повышения заработной платы. Диалог, происходящий между этими политическими партиями и колониализмом, никогда не прекратится. Продолжается обсуждение способов усовершенствования колониальной системы, таких, как введение полного выборного представительства, свободы прессы и свободы союзов. Ведутся споры о реформах. Так что не стоит удивляться тому, что огромное количество местных жителей являются активными членами отделений политических партий, центральные органы управления которых находятся в метрополии. Эти местные жители ведут борьбу под абстрактным лозунгом «Даешь правительство, сформированное из рабочих!» Они забывают, что в их стране на первом месте должны стоять национально-освободительные призывы. Местный интеллигент облекает собственную агрессивность в едва прикрытое желание стать частью колониального мира. Свою агрессивность он поставил на службу индивидуалистическим интересам.

Этот путь легко приводит к формированию некоей группы отпущенных на волю рабов или, что одно и то же, лично свободных рабов. Интеллигент требует права приумножить количество освобожденных, а также возможности создать настоящий общественный класс из получивших свободу граждан. С другой стороны, народные массы не собираются оставаться безучастными зрителями, наблюдая затем, как отдельные люди увеличивают свои шансы на успех. Они претендуют не на позицию или статус, а на само место колонизатора. Для них не существует проблемы, как начать соревноваться с колонизатором. Они просто хотят встать на его место.

В большинстве своем пропаганда, работающая на националистические партии, систематически пренебрегает такой аудиторией, как крестьянство. Очевидно, что в странах-колониях лишь крестьяне обладают революционным потенциалом, ибо терять им нечего, а получить они могут все. Умирающий от голода крестьянин, который не включен в классовую систему, первым в категории эксплуатируемых осознает, что только насилием можно отплатить за все. Для него не существует ни компромиссов, ни возможных соглашений. Установление колониального господства и обретение независимости, отношения этих противоположностей – просто вопрос «кто кого? Эксплуатируемый человек осознает, что борьба за освобождение подразумевает использование всех доступных средств, среди которых главнейшим является сила. В 1956 г., когда г-н Ги Молле был выдан колонизаторам Алжира, в своем известном памфлете «Фронт национального освобождения» заявил, что колониализм ослабляет свою хватку, когда чувствует приставленный к его горлу нож. Ни одному алжирцу не пришло в голову считать, что это слишком сильно сказано. Памфлет выразил лишь те настроения, которые были в сердце каждого алжирца: колониализм – это вовсе не машина, обладающая искусственным интеллектом, не тело, наделенное мыслительными способностями. Колониализм есть просто воплощение насилия, и он уступает, только сталкиваясь с еще большим насилием.

В решающий момент в игру вступает колониальная буржуазия, до этого остававшаяся пассивной. Буржуазия выступает с той самой новой идеей, которая, говоря без экивоков, работает на поддержание колониальной ситуации. Речь идет о ненасилии. В своей простейшей форме ненасилие дает понять интеллектуальной и торгово-промышленной элите страны-колонии, что буржуазия имеет те же интересы, что и она. Поэтому настоятельно необходимо как можно скорее договориться об общественном товаре. Ненасилие есть попытка решить колониальную проблему за столом переговоров до того, как будет совершен какой-нибудь прискорбный акт или сделан непоправимый жест, до того, как прольется чья-то кровь. Но если народные массы, не дождавшись, когда вокруг обтянутого зеленым сукном стола будут поставлены стулья, прислушаются к собственному внутреннему голосу и начнут применять грубую силу и поджигать здания, представители элиты и национально-освободительных партий немедленно бросятся в объятия колонизаторов с громким криком: «Все очень серьезно! Мы не знаем, как это закончить; мы должны выработать решение и найти компромисс».

Понятие компромисса очень важно при рассмотрении феномена освободительного процесса, ибо оно далеко не такое простое, как может показаться. Компромисс сводит колониальную систему и молодую национальную буржуазию в одном месте и в одно и то же время. Приверженцы колониальной системы начинают понимать, что массы могут стереть с лица земли все. Взорванные мосты, разграбленные фермы, карательные операции и военные действия серьезно подрывают экономику страны. Компромисс объективно привлекателен для национальной буржуазии. Не представляя в полном масштабе возможных последствий надвигающейся бури, буржуазия испытывает неподдельный страх, опасаясь, что этот гигантский ураган сметет ее. Поэтому она не устает повторять колонизаторам: «Мы все еще в силах не допустить резни; массы все еще верят нам; действуйте как можно скорее, если не хотите поставить на карту все». Следующий шаг – и лидер националистической партии дистанцируется от насилия. Он открыто заявляет, что не имеет ничего общего с этими бандитами, террористами и кровопийцами. В лучшем случае он будет вещать об организации нейтральной полосы между террористами и колонизаторами, а также с большой охотой предложит свои посреднические услуги. Поскольку колонизаторы не могут обсуждать условия договора с бандитами, то буржуазия с радостью возьмет на себя начало переговоров. Буржуазия находится в арьергарде борьбы за национальное освобождение. Она представляет собой тот слой людей, который навсегда останется по ту сторону борьбы. Но в свете вышесказанного мы видим, как буржуазия совершает кульбит и оказывается уже в авангарде со своими переговорами и компромиссом. Этому сальто-мортале есть точное объяснение: партия буржуазии очень хорошо позаботилась о том, чтобы никогда не допустить разрыва отношений с колониализмом.

До налаживания переговоров большая часть националистических партий главным образом занимается поиском объяснений и извинений для этих «вспышек жестокости». Они не зовут народ к тому и иногда доходят до осуждения, в частности, впечатляющих деяний, которые пресса и общественное мнение метрополии провозгласили омерзительными. Законным оправданием этой ультраконсервативной политики служит желание видеть вещи в свете объективности. Однако эта традиционная для местного интеллигента и лидеров националистических партий позиция в реальности не является сколько-нибудь объективной. На самом деле они нисколько не уверены в том, что нетерпеливое насилие масс относится к числу наиболее действенных способов отстаивания их собственных интересов. Более того, находятся отдельные личности, которые убеждены в неэффективности насильственных методов. Без сомнения, любая попытка одолеть режим колониального угнетения силой кажется им безнадежной и самоубийственной, потому что танки и самолеты, которыми располагает колонизатор, занимают внушительное место в укромных уголках их сознания. Когда им говорят о необходимости предпринять какое-либо действие, они так и представляют летящиена них бомбы, бронетранспортеры, подстерегающие их на каждом шагу, пулеметный обстрел и полицейские акции... Поэтому они сидят тихо. Они потерпели поражение, толком не начав действовать. Нет нужды демонстрировать их неспособность добиться цели насильственными методами. Этот постулат они принимают на веру и доказывают в своей повседневной жизни и в политических маневрах. Они остановились на той недоразвитой стадии, о которой писал Энгельс в своей знаменитой полемике с ярким олицетворением политической незрелости – г-ном Дюрингом: «Если Робинзон мог достать себе шпагу, то с таким же основанием можно представить себе, что в одно прекрасное утро Пятница является с заряженным револьвером в руке, и тогда все соотношение «насилия» становится обратным: Пятница командует, Робинзон вынужден работать изо всех сил... Итак, револьвер одерживает победу над шпагой, и тем самым даже наиболее детски-наивному приверженцу аксиоматики должно стать ясно, что насилие не есть просто волевой акт, а требует весьма реальных предпосылок для своего осуществления, в особенности – известных орудий, из которых более совершенное одерживает верх над менее совершенным; далее, что эти орудия должны быть произведены и что уже вследствие этого производитель более совершенных орудий насилия, попросту говоря – оружия, побеждает производителя менее совершенных орудий; одним словом, что победа насилия основывается на производстве оружия, а производство оружия, в свою очередь, основывается на производстве вообще, следовательно... на экономической силе, на экономике государства и, в конечном итоге, – на материальных средствах, находящихся в распоряжении насилия»[4]4
  Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Отдел II. глава III: «Теория насилия». – М.: Политиздат, 1983. -С. 166-167.


[Закрыть].

Действительно, реформистам нечего сказать. Они могут лишь спросить: «Какими средствами вы собираетесь бороться с колонизаторами? При помощи ваших ножей? Ваших ружей?»

Нельзя не согласиться с тем, что вопрос об оружии обретает громадную важность, когда насилие заявляет о себе в полный голос. Ведь, в конечном счете, все зависит от распределения этого средства. Однако освобождение стран-колоний заставляет посмотреть на эту проблему с новой точки зрения. Обратимся к историческим аналогиям. Во время испанской кампании, которую можно безо всяких условий отнести к разряду колониальных войн, Наполеон Бонапарт был вынужден отступить, несмотря на то, что к весне 1810 г. численность его авангардных войск достигла невиданного числа – 400000 человек. Французской армии все же удалось заставить Европу дрожать от страха, благодарить за это достижение следовало оружие, храбрость солдат и военный гений командующих. Столкнувшись лицом к лицу с наполеоновской армадой, испанцы, вдохновленные несокрушимым патриотизмом, вспомнили про партизанскую войну. Двадцать лет спустя американские нерегулярные войска сделают то же самое в борьбе с англичанами. Но, противопоставляя себя остальным насильственным методам, национальная партизанская война будет бесполезной, если не станет новым элементом всемирного соревнования между трестами и монополиями.

Когда колонизация только начиналась, одной-единственной военной колонны порой бывало достаточно для завоевания огромных районов страны. Так произошло в Конго, в Нигерии, в Береге Слоновой Кости и в других странах. Однако сейчас национально-освободительная борьба, развертывающаяся в колониях, внезапно обнажает совершенно новую международную ситуацию. На ранней стадии своего развития капитализм рассматривал колонии как источник сырья, на основе которого можно было выпускать промышленные товары, а потом продавать их на европейских рынках. После завершения периода первоначального накопления капитализм изменил свое представление о возможностях получения прибыли. Колонии превратились в рынок. Население колониальных стран стало покупателем, готовым приобретать товары. Следовательно, если базирующийся в колонии гарнизон необходимо постоянно усиливать, если торговля идет все хуже, другими словами, если промышленные товары и сырье уже невозможно продолжать экспортировать, значит, налицо явные признаки того, что военное вмешательство следует отложить. Говоря экономическими терминами, для буржуазии метрополии сле-4 пое принуждение рабов не стоит затраченного труда. Монополистическое объединение, сложившееся в рядах буржуазии, не поддержит правительство, чья политика опирается лишь на силу оружия. Владельцы промышленных предприятий и финансовые магнаты метрополии вовсе не хотят, чтобы правительство их родной страны истребляло население колоний. Они считают, что правительству следует отстаивать их «законные интересы» при помощи экономических соглашений.

Таким образом, между капитализмом и насильственными мерами, которые применяются на территории колоний, существует объективная взаимосвязь. Более того, коренной обитатель колоний не остается одинок в борьбе против угнетателя. Он получает политическую и дипломатическую помощь от прогрессивно настроенных государств и людей. Но есть явление куда более значительное, нежели все остальные это конкуренция, т.е. безжалостная война, которую ведут друг против друга финансовые группировки. У Берлинской конференции было достаточно сил для того, чтобы разорвать Африку на кусочки и разделить ее на три-четыре части, над которыми развевались бы имперские флаги. В данный момент важно не то, что такой-то африканский регион находится под суверенитетом Франции или Бельгии. На первый план выходит соблюдение правила о ненарушении сфер экономического влияния. В наши дни уже не ведут репрессивные войны против отдельных повстанцев. Все становится мягче, крови проливается меньше. Ликвидация режима Фиделя Кастро пройдет довольно мирно[5]5
  Напомним, что книга написана в 1961 году, когда лидера победившей за два года до этого кубинской революции многие аналитики считали Калифом на час (примеч. ред).


[Закрыть]. Они прилагают все силы, чтобы задушить Гвинею, они расправляются с Моссадыком[6]6
  В 1953 г. премьер-министр Ирана Мохамед Моссадык, попытавшийся национализировать нефтяную промышленность, был смещен со своего поста и арестован с подачи английской разведки (примеч. ред.).


[Закрыть]. Так что опасающиеся насилия лидеры националистических партий ошибаются, когда воображают, будто колониализм собирается «вырезать всех нас под корень». Конечно, военное командование пока будет продолжать играть своими оловянными солдатиками, которым столько же лет, сколько прошло со времени завоевания. Но вышестоящий финансовый интерес вскоре покажет им, где находится истина.

Именно поэтому в адрес благоразумных местных политических лидеров выдвигаются просьбы излагать требования в самой ясной форме. Их призывают спокойно, без лишних эмоций, вместе с противоположной стороной, т.е. вместе с колонизаторами, искать решение, которое будет учитывать интересы обеих сторон. Мы видим, что если за дело берется национально-освободительный реформизм, зачастую напоминающий пародию на тред-юнионизм, он будет действовать исключительно мирными средствами, используя забастовки на немногих промышленных предприятиях, основанных в городах, прибегая к массовым демонстрациям с громким чествованием лидеров или бойкотируя закупки импортных автобусов и других товаров. Все перечисленные средства призваны для того, чтобы убить двух зайцев: с одной стороны, заставить колониализм двигаться в нужном направлении, а с другой – позволить людям выплеснуть энергию. Эта пассивная практика, лечение сном, прописанное народу, иногда может быть успешной. Таким образом, и без стола переговоров рождается политическая избирательность, которая позволяет г-ну М'ба, президенту республики Габон, прибывшему в Париж с официальным визитом, со всей серьезностью заявлять: «Габон – независимая страна, но между Габоном и Францией ничего не изменилось; все сохраняется на своих местах». Действительно, единственным изменением можно считать лишь тот факт, что г-н М'ба стал Президентом Габонской республики и его принял сам Президент Франции.

При усмирении местного населения колониальная буржуазия берет себе в помощницы и старую добрую религию. Поэтому организуется показательное изучение мученичества, в пример ставятся многочисленные святые, которые подставляли левую щеку, получив удар по правой, прощали все случаи посягательства на их права и которых безнаказанно презирали и оскорбляли. С другой стороны, местные элиты стран-колоний, эти освобожденные рабы, становясь во главе освободительного движения, неизбежно заканчивают тем, что развязывают псевдоконфликт. Они используют рабское состояние своих братьев, чтобы пристыдить эксплуататоров или обеспечить идеологическую основу в виде привлекательного гуманизма для финансовых конкурентов своих угнетателей. По правде сказать, они никогда не выступали с реальным призывом перед вышеупомянутыми рабами, они никогда не собирали этих рабов вместе, объединяя их конкретной целью. Напротив, в решающий момент (для местных элит это будет момент наибольшей нерешительности) они представят опасную «массовую мобилизацию» как смертоносное оружие, которое, словно по мановению волшебной палочки, обеспечит «кончину колониального режима». Разумеется, в сердцевине политических партий и среди их лидеров нужно уметь находить настоящих революционеров, которые сознательно поворачиваются спиной к фарсу под названием «национальная независимость». Требуется совсем немного времени, чтобы их настойчивые вопросы, их энергия и гнев начали затруднять работу партийной машины. Данные элементы постепенно изолируются, а затем просто выметаются прочь за ненадобностью. В этот момент, словно под действием диалектических обстоятельств, они оказываются под прицелом колониальной полиции. В городах подлинным патриотам, похожим на пожароопасные головешки, оставаться небезопасно, бывшие сторонники их избегают, лидеры партий отвергают, так что они ищут пристанища в деревнях. И здесь они поймут (и это понимание приведет их в замешательство), что крестьянские массы хотят, чтобы им тотчас же ответили на вопрос, ответ на который пришельцы из города еще не приготовили: «Когда же мы начнем?»