Текст книги "В зоне катастрофы (СИ)"

Автор книги: Исай Давыдов

Соавторы: Анатолий Катков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Исай Давыдов, Анатолий Катков
В зоне катастрофы

Фантастическая повесть

Исправить что-либо было уже невозможно. Как выпущенный из пушечного ствола снаряд нельзя развернуть на другую траекторию, так не изменить и курс космического корабля, идущего со сверхсветовой скоростью в надпространстве.

Вынырнув из него, звездолет буквально с ходу врезался в неведомо откуда взявшуюся планетарную туманность, пронзил ее, и лишь после этого астронавты разобрались в произошедшем, поняли, откуда такая туманность взялась. Ведь при прокладке курса земные астрономы ее не наблюдали…

Оказалось, что, пока шли они в ином временном измерении, не имея никакой связи ни с Землей, ни с планетой Бета – своей целью, – взорвался Сверхновой звездой и стал белым карликом бывший красный гигант Бетельгейзе. Расширяющуюся туманность от этой некогда громадной, а ныне крошечной звездочки они и пронзили дважды – по хорде.

Взрыв Бетельгейзе в созвездии Ориона земные астрономы предсказывали еще в конце двадцатого века. Свой срок в качестве красного гиганта эта звезда уже отжила. Всего миллиард лет длится такая фаза в жизни звезды. Плюс-минус какие-нибудь миллионы… Но вот когда этот миллиард лет начался? Когда кончится?.. Земные наблюдения не засекли его начала. Поэтому никто не мог точно предсказать и его конца.

Случилось же это, на беду астронавтов, именно во время их неуправляемого полета. К планетной системе звезды Марлен они подходили, уже понимая, что обречена на неудачу не только вся их экспедиция, но и, может, вся затея с освоением прекрасной планеты Бета – затея, обещавшая благо для немалой части земного человечества.

Они приближались к этой голубой, так похожей на Землю планете, со все уменьшающейся скоростью, в неослабевающем, сильном радиационном поле, с истончившейся обшивкой корабля, которую буквально ободрали агрессивные нейтроны планетарной туманности.

Возвращаться на Землю с такой обшивкой звездолета представлялось безумием. Предстояло садиться на планету, зараженную радиацией от недавнего и близкого по космическим понятиям взрыва Сверхновой.

Взрывается Сверхновая за секунды. Смертоносные продукты ее распада разлетаются во все стороны тысячелетиями. И никто до сих пор не знает, сколько целых геологических эпох надо ждать их рассеивания – до полного исчезновения.

А жизнь человеческая так коротка!

1.

Над планетой завис плотный серый вечер. Совсем редко сквозь его пелену просачивался рассеянный свет от желтоватой Марлен и обозначался едва приметный ореол вокруг сверкающей точки Бетельгейзе. Точка эта словно подмигивала.

Снежная пустыня охватывала со всех сторон небольшой планетолет. Куда ни бросишь взор, – всюду необъятная белая пелена. Но, если всматриваться до боли в глазах на северо-запад, сквозь маленькую голую рощицу, то можно различить вдали полоску темнеющего леса. Видимо, когда-то здесь бывает и лето, – раз есть голая рощица и лес вдали… В том лесу, перед обрывистыми скалами на горизонте, возможно, обитает какая-нибудь дичь. Скорее всего, она радиоактивна…

Дни тянулись за днями, недели за неделями, а Малыш пока еще не покидал корабля. Но однажды, когда Гудзи экипировался для очередной вылазки. Малыш проснулся и неожиданно произнес:

– Папа, я иду тоже.

Гудзи поначалу обрадовался: наконец-то у сына проявился живой интерес. Но, как только глянул на Малыша, радость отступила: в глазах ребенка застыла невыносимая скука, полная обреченность. Вероятно, поэтому не составило труда и отговорить его:

– Пойми, сынок, интересного там мало. Задачи же мои, как знаешь, чисто профилактические.

Гудзи просто страдал от того, что, как ни крути, а выходило одно: маленький родной человек стал жертвой его авантюрной затеи с полетом к далекому, холодному Эпсилону. Там, на теплой Бете, казалось, что предусмотрено все до мелочей. На поверку же вышло, что не все… И вот расплата – Малыш. И так-то он рос без свежего воздуха, в сплошных замкнутых пространствах пусть и громадного звездолета, и всегда казался отцу худеньким, малорослым. А тут, на Эпсилоне, и вовсе осунулся, сгорбился, пожелтел и, главное, стал безразличен ко многому.

Каждый день Гудзи заставлял Малыша отжиматься, подтягиваться, приседать до пота, прыгать и крутить «велосипед». Потом пытался преподавать основы различных наук. Однако не все шло впрок. Задания выполнялись беспрекословно, но с равнодушием автомата. Не помогали ни богатая фильмотека, ни электронные игры, ни книги, записанные на карточках микрофиш. (Существуют более современные носители информации – DVD-disk.)

Гудзи понимал, что главная причина равнодушия ребенка – в нехватке свежего воздуха, ультрафиолетовых лучей, витаминов и общества (своих ровесников) сверстников. Исправить тут ничего не удавалось. Питались вынужденно однообразно: белковыми пастами, растительными жирами, плодами дао-дао, добытыми еще на Бэте и идеально очищенными от радиации. Выращенная в крошечной оранжерее клубника недавно закончилась. Жди теперь следующего урожая!..

Малыш часто ныл и мечтал хотя бы поговорить по радио с матерью. Гудзи и сам понимал, что стоит им обоим услышать с другого конца планетной система родной голос в наушниках, как жизнь станет совсем иной.

Однако все попытки восстановить связь с Бетой терпели неудачу. И беда здесь явно просматривалась не в рации, а в иной, внешней причине. Астронавт мысленно искал эту причину в каком-то таинственном пересечении гравитационных волн от взрыва Бетельгейзе с гравитационными же – а, может, и какими-то иными – волнами от проходящего мимо Эпсилона метеоритного потока. Никто из землян не бывал еще в зоне грандиозной космической катастрофы – в той зоне, через которую прошла дуга расширяющейся планетарной туманности от Сверхновой. Никто не знал, как изменяются в этой зоне физические свойства пространства, и в том числе распространение гравитационных и радиоволн. На долю Гудзи и его товарищей выпало испытать все это первыми.

2.

В мыслях своих Гудзи часто как бы переносился с Эпсилона на красавицу Бету, которую когда-то мечтал сделать домом родным. Да и не он один… Казалось бы, для этого сошлись все основания. Сигнальная ракета экспедиции Гулля принесла на Землю просто восторженный рапорт. Командир звездолета сообщал, что на Бете прекрасный, устойчивый климат, пышная растительность, масса доверчивых животных и полное отсутствие разумной жизни. Состав атмосферы, почти до мелочей соответствующий земному, был исследован еще задолго до Гулля ракетами-автоматами. Что еще надобно для организации первых поселений?.. Вторая экспедиция захватила с собой проекты первых домов и готовые алюминиевые узлы строительных сочленений. Стены же, крыши, полы и потолки предстояло быстро соорудить из местных материалов. Цех для их производства был компактно упакован в звездолете. За день он позволял возводить по дому.

Однако экспедицию Кравца встретили не райские кущи, а неприветливая и хмурая планета «чужачка», только что обожженная радиацией. Космические скафандры вроде бы пока от нее спасали, но здесь оставались зараженными вода и пища. Вместо пышных диких лесов из рапорта Гулля торчали теперь на громадных территориях голые, безлистные стволы. Вместо сочных доверчивых животных обитали в этих искалеченных дебрях чаще всего маленькие боязливые существа на трясущихся ножках. То тут, то там гигантскими знойными язвами зияли по планете зловонные болота, и в них вливались мертвые, зараженные ручьи и речки.

Хотя, к счастью, так было не везде. По берегам морей радиация рассеивалась быстрее. Морская вода и морские ветры как бы слизывали ее во время штормов с прибрежной полосы.

Следы экспедиции Гулля нигде на планете не обнаруживались – даже на морских побережьях, где искали их прежде всего. Еще с орбиты вторая экспедиция пыталась найти гуллевский звездолет, чтобы приземлиться где-нибудь возле него. Но десятки витков вокруг планеты – и по меридианам и по широтам – ничего не дали. Континенты Беты не отзывались ни на радио призывы, ни на световые сигналы в ночных зонах.

А вертеться вокруг шарика бесконечно долго тоже не имело смысла. Предстояло садиться, ремонтировать ободранную обшивку корабля и готовиться к возвращению восвояси. Строительные же сочленения и цех для производства домов предстояло оставить на память этим негостеприимным дальним окрестностям бывшего красного гиганта Бетельгейзе, обернувшегося ныне белым карликом.

Когда-нибудь таким же белым карликом станет и наше Солнце. И вообще звездная масса Вселенной на девять десятых состоит именно из них.

Все эти планы, сформировавшиеся еще в космосе, до посадки, перевернула неожиданная гибель Ван Донга. Невысокий, веселый, слегка шальной, он был всеобщим любимцем. Ушел он туда, откуда не возвращаются, в день своего тридцатилетия.

… Сгорбившийся трясун лежал всего-то в полусотне метров от Ван Донга, в едва приметной ложбинке, на выгоревшей красноватой низкорослой траве. Казалось, ничто не предвещало несчастья в этот день. Как обычно, спокойно скатывалась к горизонту беззаботная Марлен – местное солнце, порхали громадные голубые бабочки, незаметно приближался сиреневый вечер.

Ван Донг и Верта так удачно замаскировали на лесной опушке свой вездеход, так точно рассчитали направление ветра, что, казалось, не могли спугнуть появившегося вдруг на полянке трясуна. Он возник неожиданно, весело похрюкивая и чему-то радуясь. Пока еще никому не удавалось перехитрить трясунов. Эти невероятно осторожные создания ничем не напоминали доверчивых животных из доклада Гулля. Они издалека чувствовали малейшую опасность и убегали всегда вовремя.

А изучить их следовало – хоть живых, хоть мертвых. Как подействовала на них радиация? Убереглись они от мутаций или это уже мутанты?

Еще не веря своей удаче, Ван Донг прицелился и выстрелил. Получив солидный заряд снотворного, трясун подкосил ножки и медленно осел. Теперь – за ним. Вездеход дернулся, но, не пройдя и тридцати метров, начал яростно пробуксовывать и погружаться в грунт. Будто лунная пыль оказалась вокруг. А по лунной пыли эти вездеходы не шли… Ван Донг стремительно направил машину назад, к опушке. Но и упускать добычу не хотелось. И, пока трясун еще пел, Ван Донг решил оградить его защитным полем от летающих, ползающих и бегающих хищников, которые неминуемо соберутся вскоре на дармовое пиршество.

Захватив все необходимое, Ван Донг выбрался из вездехода на опушке, пристегнул к поясу легкий тросик и начал осторожно продвигаться к трясуну. Верта следила за удаляющейся фигурой мужа, готовая в любую минуту включить лебедку. Неожиданно Ван Донг по пояс провалился куда-то.

«Трясина!» – подумала Верта.

– Трясина! – радировал Ван Донг, проваливаясь в ту же самую лунную пыль, прикрытую тонким слоем красноватой травы.

Через мгновение лебедка натянула тросик, и спустя несколько минут Ван Донг снова оказался рядом с вездеходом.

Все, вроде, обошлось. Вот только над спящим трясуном уже начали метаться громадные коричневые гарпии. Сожрут – и никаких тебе исследований…

В тот день на совете экспедиции Гудзи не присутствовал – вместе с Элвином они дотемна барражировали над наполовину облысевшими окрестными лесами, выискивая посадочную площадку и сам звездолет экспедиции Гулля. Самый большой континент планеты был разбит на квадраты, и их методично осматривали один за другим. Изнуряющие и пока безрезультатные поиски… Однако именно в этом полете Гудзи и Элвин впервые увидели неизвестных еще землянам обитателей Беты.

Посреди небольшого нагорья, на ровной площадке, возле почти идеально круглого озера, стояли двенадцать могучих монстров, застывших на мощных столбообразных ногах. У монстров были большие конусообразные головы, почти слоновьи, длинные змееподобные хоботы, раздваивающиеся на конце, словно две руки, широко расставленные по сторонам уши. А от мочек ушей до уголков небольшого рта тянулись широкой бахромой отвратительные жабры. И виделась от этого сочетания, не поддающегося привычному земному восприятию, какая-то ужасная улыбка.

По сути, это были как бы «усовершенствованные» земные слоны. Но вид их был неприятен. Впрочем, может, только потому, что непривычен.

Заметив вертолет, страшилища дружно подняли к верху свои раздвоенные хоботы, и до Гудзи донеслось подобие какого-то раскатистого рыка. В нем чувствовалась угроза. Видимо, вертолет монстрам не понравился и показался опасным. Поэтому они повернули к озеру и с поднятыми хоботами неторопливо ушли в воду, скрылись в ней с головой. Они тоже явно не напоминали доверчивых животных.

Когда после полета Гудзи и Элвин вернулись на корабль, им объявили, что прямой контакт с остальными астронавтами запрещен. Объяснили причину: на сегодняшнем совете Ван Донг неожиданно покрылся страшными язвами и через час умер. Бессильными оказались и диагностическая аппаратура, и врач Линда.

Больше того: все, кто присутствовал на совете, вскоре после смерти Ван Донга почувствовали себя больными. У астронавтов ломило голову и суставы, подскочила температура, не отступала тошнота. Экипаж явно был инфицирован, и никто не знал пока ни сути болезни, ни средств от нее. Во всем этом еще предстояло разбираться, осмысливать анализы, подыскивать подходящие земные лекарства.

Поэтому на неопределенное время Гудзи и Элвин пошли в изоляцию. Единственный, кто тоже не принимал участия в том совете и с кем вроде бы теоретически допускалось их прямое общение, – это Малыш. Однако практически и ему предписали никуда не отлучаться из своей каюты и общаться со всеми остальными только через телесвязь.

Конечно, Малыш тяготился таким вынужденным заключением. Он давно уже привык свободно бродить по громадному кораблю.

Чтобы как-то поддержать сына, каждый свой новый день Гудзи начинал разговором с ним:

– Доброе утро, Малыш! Как самочувствие? Как настроение?

– Доброе утро, папа! – отвечал Малыш. – Настроение, конечно, не ахти, но химией займусь сегодня снова.

– Увлекся? Отлично! Про гимнастику только не забывай!

А когда Малыш уставал и от самостоятельных занятий, и от гимнастики, Гудзи рассказывал ему то, что тот не мог бы прочесть ни в одной взятой в полет книге, не мог бы увидеть ни на одной кассете с фильмами, – когда-то пережитое им самим, читаное или услышанное от кого-нибудь на Земле и перенесенное сюда, на Бету, только в памяти. Не стремясь к этому специально. Гудзи творил по сути некий ностальгический гимн своей планете – крошечной по космическим масштабам пылинке, затерявшейся в беспредельной дали. И совсем как к маленький землянин, Малыш познавал Майн Рида и Жюля Верна, Ростана и Гамсуна, Кондильяка и Шопенгауэра, Купера и Марка Твена, Или бродил по древнему Риму и Афинам, по Вавилону и Карфагену. Или представлял себя римским легионером эпохи Пунических войн. Или слушал Христа вместе с его учениками. Или помогал Микеланджело ваять вечные шедевры в средневековой Италии. Порою же, вместе с бесстрашными викингами, Малыш бороздил северные моря и открывал Америку задолго до Колумба.

В мечтах Малыша легко совмещались разные столетия, великие открытия различных эпох, а порой возникали лица великих людей с разных континентов, людей, принадлежащих к разным расам и национальностям. Чаще всего это были знаменитые воины, путешественники, писатели, ученые. Малыш как бы вдруг оказывался рядом с ними в их доме, или в походе, или за одним столом в дымной таверне.

Вот посреди тропического леса Камбоджи внезапно взметнулись ввысь, развернувшись в бутоны, огромные башни индуистского храмового ансамбля Ангкор-Ват, похожие на лотосы. Желто-серые башни словно стремятся вознестись над землей. Но их удерживают вцепившиеся намертво в камни переплетенные корни баньянов. Именно такой обнаружил в девятнадцатом веке эту поглощенную джунглями мертвую святыню кхмерских монархов французский натуралист Анри Мюс.

Позже выяснилось, что храму этому семьсот лет, что изображены на его бесчисленных рельефах не кхмерские, а индусские исторические и мифологические сюжеты, что входить в огромный храм позволялось только монарху и его приближенным, а простому народу – запрещалось. Все это выяснилось много позже, А в первый момент Анри Мюс понял лишь то, что случайно открыл новое чудо света.

Или вдруг совершенно отчетливо возникала в представлении Малыша из рассказов отца Япония о высоты полета реактивного лайнера. Зеленые, коричневые, серые острова и островки то лепятся один к другому, то разбегаются порознь, будто поссорившись. И порой только белая полоска морского прибоя подчеркивает их контуры и обособленность.

А порой появлялся перед детскими глазами еще не старый Бетховен, музыку которого Гудзи очень любил. Гривастый и уже седеющий композитор – ростом с ребенка, но великий, бессмертный. Взгляд его устремлен вдаль, к будущим поколениям. Он весь переполнен мелодиями – и уже почти глухой. И звучат неизбывной тоской аккорды прекрасной «Лунной сонаты», которую Гудзи мог включить для сына легким нажатием пальца.

И после этого уже самостоятельно Малыш возвращался к химии и докладывал отцу:

– Сегодня я изучал цирконий, папа. Элемент четвертой группы периодической системы.

– И что же он собою представляет? – почти автоматически поинтересовался Гудзи.

– Обычно – серебристо-белый тугоплавкий металл. Но в зависимости от условий выплавки он может иметь семь цветов. Широко распространены сплавы циркония с алюминием, магнием, медью… Применяется в атомных реакторах как «одежда» для атомного топлива. Коррозоусточив. Изделия из него практически вечны. Неожиданное применение – для колокольчиков. Циркониевые колокольчики – самые мелодичные и звонкие.

Гудзи слушал рассеянно. Его угнетала вынужденная бездеятельность, оторванность от жизни товарищей. Они, хоть и больные, медленно двигались по кораблю и что-то делали. А он, здоровый, мог только воспитывать сына – и ничего более. Пищу аккуратно доставляли транспортеры. Выходить из каюты было незачем.

В тот вечер на языке у Гудзи отчего-то завертелся набор однокоренных слов: цирконий, циркон, цирконит… Чтобы отвлечься, он вложил в аппарат для чтения микрофишу со стихами Овидия. Однако и древняя любовная лирика на крошечном экране не отвлекла.

«Цирконий, циркон, цирконит…»

И вдруг отчетливо вынырнуло из памяти: норвежский цирконит!

Гудзи бережно, словно боясь спугнуть нечто, все нашептывал это словосочетание. И вот постепенно, откуда-то из глубин времени и пространства, с тали проступать абзацы его реферата, выполненного еще на третьем курсе колледжа. Назывался реферат «Атомные реакторы межпланетных электростанций». Оказывается, память бережно, дословно сохранила оттуда целые фразы:

«В 1870 году русский химик Менделеев предсказал существование нового элемента под номером 72… Химик Хевеши и физик Костер, работавшие в Копенгагене, открыли через полвека в норвежском цирконите этот предсказанный Менделеевым новый элемент и назвали его гафнием – в честь древней столицы Дании. Благодаря своему свойству быть неодолимым препятствием на пути нейтронов, гафний используется для внешнего покрытия космических аппаратов».

Дальнейшие рассуждения Гудзи неслись стремительно: «А что, если здесь, на Бете, найдется циркониевая руда? Из нее можно было бы выделить гафний и напылить на корпус звездолета… Ведь по сути восстановлением поврежденной обшивки пока мы не занимались. Все силы брошены на поиски корабля Гулля. Но, может, это вовсе не единственный способ вернуться на Землю? Хотя, разумеется, выяснить судьбу первой экспедиции все равно необходимо…»

И вот уже Гудзи с головой погружается в компьютерный отчет о геологических особенностях окружающих Марлен планет. Отчет этот составили данные автоматических зондов, запущенных в район Марлен задолго до полета Гулля.

Однако ничего утешительного анализ этого отчета не дал. На поверхности Беты выхода циркониевых руд практически не имелось. Конечно, где-то они были. Но без внешних выходов искать их здесь пришлось бы годами.

На ближних планетах поверхностные выходы цирконитов просматривались, но в мизерных количествах. Чтобы добыть их там, нужно было бы устраивать рудники. И лишь на Эпсилоне, самом отдаленном спутнике звезды Марлен, выходов цирконитов оказалось достаточно, чтобы быстро произвести необходимый забор безо всяких рудничных работ.

Поначалу астронавта охватило уныние. Но потом явилась дерзкая мысль: «А что, если слетать на Эпсилон, загрузиться рудой и потом уже на Бете выделять гафний? Планеты сравнительно близки. Это не масштабы Солнечной системы… Быстрее доставить готовую руду, чем искать ее тут и налаживать громоздкое рудничное хозяйство. Для полета достаточно разведывательного «Гнома» с ракетоконтейнером… На «Гноме» два места, Элвин здоров, все как раз!..»

Межпланетный разведчик «Гном» мирно дремал в специальном отсеке звездолета. До сих пор нужды в нем не возникало.

Тут же Гудзи договорился обо всем с Элвином, сообщил об их – общем уже! – предложении командиру звездолета Кравцу и получил его согласие обсудить все на срочном утреннем телесовете. Малыш не смог утром выйти по корабельной связи ни на отца, ни на мать, ни на командирскую рубку. Отовсюду ему отвечали: «Не мешай! Подожди!» И тогда он сам, все: поняв, включился в неожиданное «селекторное» совещание. А когда оно уже заканчивалось, вдруг попросил слова.

– Отправьте с отцом меня! – предложил он. – Мне надо меньше кислорода и еды, чем великану Элвину. Значит, больше времени будет в запасе у этой экспедиции. А если что-то случится на звездолете, – Элвин справится тут лучше меня. И потом Элвин с отцом постоянно спорят. А я спорить не стану – буду слушаться. Отправьте меня!

– Хорошо. Подумаем! – пообещал Кравец. – Все взвесим… До завтра!

Линда отреагировала на происходящее по-женски непоследовательно.

Сразу после утреннего совета она возникла у Гудзи на экране и категорически заявила:

– Ты сошел с ума! Ребенка я никуда от себя не отпущу!

Красивое, утонченное лицо ее, обычно спокойное и приветливое, на этот раз выражало одно только возмущение. Она даже волосы не уложила, а темные глаза ее чуть ли не молнии метали. Вряд ли кто узнал бы в ней ту тихую, всегда аккуратно причесанную, робкую красавицу Линду, которую когда-то, давно, на Земле, уговаривал Гудзи выйти за него замуж.

Он пытался объяснить жене, что сам-то гут ни при чем, что возникла такая ситуация спонтанно, без его участия, но Линда не стала ждать конца его объяснений и отключила связь.

«Ничего, – решил Гудзи. – Пусть успокоится».

И не стал ее тревожить.

Через час она возникла на экране снова. Видно, вдоволь наговорилась с Малышом. И спросила:

– Это ты надоумил ребенка?

– Нет, я же пытался тебе объяснить… Он сам! Он перестает быть ребенком.

– Ни за что не поверю! – Линда все еще оставалась сильно возбужденной, хотя ухе выглядела вполне опрятной, с обычной строгой прической. – Без твоего влияния он никогда ничего серьезного не предпринимал.

– Он растет, – тихо возразил Гудзи. – Конечно, если бы у нас родилась девочка…

Но Линда возражений слушать не хотела – экран погас.

Впервые за все годы их брака видел ее Гудзи такой резкой и даже грубой. Никогда и представить себе не мог бы, что тихая, покладистая Линда способна хоть с кем-то так разговаривать.

«А ведь на самом деле, – подумалось ему, – если бы родилась девочка, наверняка влияние матери на нее было бы сильнее отцовского. И это естественно. С чего же сейчас Линда так возмутилась влиянием отца на сына? До сих пор, вроде, даже радовалась этому…»

Единстве иная пока девочка на корабле – «невеста для Малыша», как все полагали, – родилась у астронавигатора Рунге восемь лет спустя. От матери своей – ботаника Анжелы – крошка эта еще не отходила и сейчас болела вместе с нею. Выживет ли? Суждено ли ей на самом деле стать невестой Малыша?

В середине этого дня Линда говорила уже вполне миролюбиво:

– Сынок наш все-таки умница! Только сейчас до меня начали доходить его доводы. Но ведь и кроме них есть что-то… Все мы к вечеру с ног валимся от усталости. Хоть и делаем ничтожно мало… Дьявальская инфекция высасывает нас как вампир. И если случится что вечером или ночью. – Элвин по сути останется на корабле один. Или наш Малыш… Представляешь? Один дееспособный ребенок на всю планету!.. А с тобой он все-таки один не будет. Ни на минуту! Уж за это я спокойна! Вечером Линда призналась:

– Кажется, весь день сегодня я говорила тебе лишнее. Прости меня! Мне вдруг представилось, что все мы тут умрем от этой страшной болезни. И Малыш – один среди мертвецов!.. Он ведь с ума сошел бы… А Элвин справится. У этого парня – железные нервы… Летите, дорогие мои! Летите! Целую вас! Как я хотела бы вас обнять!

– Не настраивай себя на беду, – попросил Гудзи. – Если вы живы до сих пор, – значит, одолеваете инфекцию. Она ведь у вас все-таки вторичная… Вы же не лазили в то болото, которое убило Ван Донга… Да и не собираюсь я никуда лететь, пока вы больны.

Однако командир решил иначе. Следующим утром он известил Гудзи:

– Я опросил всех. Вектор ответов – лететь быстрее, не затягивать дело. Неизвестно, что творит с нами радиация. И на открытом воздухе и сквозь ободранную обшивку корабля… Как бы не попасть из огня да в полымя! Компьютер уже включен – вычисляет вашу траекторию. Роботы загружают «Гном», готовят контейнеры. Собирайте с Малышом личные вещи. Доставка на «Гном» будет бесконтактной. Вам нельзя касаться в коридорах ни пола, ни стен. Роботы вас перенесут.