Текст книги "За пределами зимы"

Автор книги: Исабель Альенде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Альенде Исабель

За пределами зимы

Роман

Дубна

2019

Перевод с испанского К. В. Щепетовой

Aliende Isabel, 2017

Перевод К. В. Щепетовой, 2018-2019

Роджеру Куркассу, моей нежданной любви

Посреди зимы я понял, что во мне живёт

непобедимое лето

Альберт Камю,

«Возвращение в Типаса» (1952)

Лусия

Бруклин

В конце декабря 2015 года зима всё ещё заставляла себя ждать. Уже наступило Рождество с докучливым звоном колокольчиков, а люди по-прежнему ходили в сандалиях и футболках с коротким рукавом: одни видели в этом путаницу сезонов, другие испуганно дрожали от глобального потепления. В окнах же тем временем появлялись искусственные ёлки, украшенные серебристым дождиком, сбивая с толку белок и птиц. После Нового года прошло три недели, и люди перестали было думать об опоздании календаря, но тут стряхнув с себя осеннюю сонливость, внезапно пробудилась природа, на всё вокруг обрушившись метелью, которая отложилась в памяти народа, пожалуй, как самая наихудшая.

На проспекте Хейтс в подвале некой каморки, построенной вперемежку из бетона и кирпичей, вход в которую ныне перекрыл снежный холм, Лусия Марас проклинала холод. Женщина обладала стоическим характером, присущим большинству её соотечественников: она привыкла к землетрясениям, наводнениям, внезапно обрушивающимся цунами и политическим катаклизмам; если в некий положенный таким явлениям срок не случалось того или иного несчастья, она начинала волноваться. И всё же, ничто не смогло подготовить даму к поистине сибирской зиме, пришедшей в Бруклин явно по ошибке. Чилийские грозы сдерживает горная цепь Анд, а на самом юге Огненная Земля, где континент распадается на рваные острова, резанные, будто ножом, самим южным ветром, где от стужи ломит кости, и жизнь, в общем-то, сурова. Сама Лусия из Сантьяго, города, который незаслуженно славится мягким климатом, где зима – влажная и холодная, а лето – сухое и жаркое. Со всех сторон город зажат тёмно-лиловыми горами, в которых на рассвете порой случаются снегопады; тогда же самый чистый в мире свет отражается в их, ослепительной белизны, пиках. В крайне редких случаях на город сыплется пыль, печальная и бледная, точно пепел, однако ж той не удаётся забелить городской пейзаж, сразу же становящийся покрытым грязной глиной. Издалека снег всегда смотрится первозданным.

В Бруклине, в хибарке, расположенной на метр ниже уровня улицы и с отвратительным отоплением, снег считался настоящим кошмаром. Заиндевевшие стёкла небольших окон препятствовали прохождению света, отчего внутри царил полумрак, едва разбавляемый голыми, свисавшими с потолка, лампами. Жилище было обставлено лишь самым необходимым – смесью ветхой мебели, уже служившей второму или третьему поколению людей, и нескольких предметов кухонной утвари. Хозяина, Ричарда Боумастера, не интересовали ни убранство, ни удобство помещения.

Ураган заявил о себе в пятницу сильным снегопадом и бешеными порывами ветра, насквозь продувавшими почти обезлюдевшие улицы. Деревья гнулись чуть ли не пополам, а шторм убивал позабывших эмигрировать либо укрыться птиц, обманутых непривычной теплотой, стоявшей в предыдущем месяце. Когда начались работы по устранению следов ущерба, мусорные машины мешками вывозили замёрзших насмерть воробьёв. Странные попугаи бруклинского кладбища, напротив, пережили эти порывы ветра, в чём можно было убедиться три дня спустя, когда они вновь появились здесь, по-прежнему что-то клюя среди могил. С четверга телевизионщики с похоронным выражением лиц и строгим тоном, каким обычно читают новости об имевшем место в отдалённых странах терроризме, предсказали большую грозу на следующий день и всякого рода катастрофы к концу недели. В Нью-Йорке объявили чрезвычайное положение, а декан факультета, где работала Лусия, приказал воздержаться от учебного процесса. В любом случае, дорога до Манхеттена оборачивалась для женщины целым приключением.

Воспользовавшись по своему усмотрению неожиданной свободой текущего дня, она приготовила касуэлу – вырви глаз, так называемый чилийский суп, утишающий душу в несчастьях, а тело в различных болезнях. Вот уже более четырёх месяцев Лусия пребывала в Соединённых Штатах, питаясь в университетском кафетерии, лишённая стимула готовить пищу себе самой, за исключением пары случаев, когда женщина делала то, побуждаемая ностальгией либо движимая намерением выказать дружбу. Для этого супа, являющегося национальным блюдом, она сварила густой и щедро приправленный бульон. Немного погодя начала жарить лук с мясом, отдельно приготовила овощи, картофель и тыкву и в последнюю очередь добавила рис. В процессе женщина задействовала всю имеющуюся посуду, отчего простенькая кухня подвала словно бы подверглась бомбёжке, однако ж достигнутый результат вполне таковой стоил и вдобавок развеял ощущение нахлынувшего на неё одиночества, когда на улице началась эта буря. Одиночество, ранее охватывающее даму столь нежданно-негаданно, точно коварный гость, ныне поселилось в самом дальнем углу её сознания.

Этим вечером, пока снаружи завывал ветер, поднимая вверх снежные вихри и нагло проникая во всевозможные щели, женщина вновь ощутила прежний, мучимый её в детстве, какой-то внутренний страх. В своей пещере она чувствовала себя в безопасности, трястись от страха перед теми или иными деталями было полной глупостью. Вот отчего та и не видела причины, по которой стоило бы беспокоить Ричарда, за исключением осознания того, что он, пожалуй, единственный человек, к кому в подобных обстоятельствах могла прибегнуть за помощью, поскольку последний жил этажом выше. В девять вечера необходимость услышать человеческий голос стала столь сильной, что дама его позвала.

– Чем ты занимаешься? – спросила женщина, пытаясь скрыть своё опасение.

– Играю на фортепиано? Тебе мешает шум?

– Я вовсе не слышу твоего фортепиано, единственное, что слышится здесь, внизу, – это грохотание конца света. И разве это в порядке вещей здесь, в Бруклине?

– Время от времени именно зимой случается плохая погода, Лусия.

– Мне страшно.

– Чего ты боишься?

– Страшно и всё, ничего особенного. Полагаю, было бы глупо просить тебя пойти ко мне и составить компанию хотя бы на чуть-чуть. Я приготовила касуэлу, такой чилийский суп.

– Вегетарианский?

– Нет. Ладно, не бери в голову, Ричард. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Женщина сделала глоточек писко, местной виноградной водки, и сунула голову под подушку. В ту ночь она спала плохо, просыпаясь каждые полчаса, с тем же самым прерывистым сном о неизбежном кораблекрушении в некой густой и кислой, похожей на йогурт, субстанции.

В субботу буря продолжала бешено нестись по направлению к Атлантике, но в Бруклине по-прежнему сохранялась плохая погода, было холодно, и шёл снег. Лусия не хотела никуда выходить, потому что многие улицы до сих пор оставались заваленными, хотя их начали расчищать уже с самого рассвета. Впереди у женщины было много времени, чтобы читать и готовиться к занятиям на всю следующую неделю. В выпуске новостей она увидела, как буря продолжает разрушать всё, что только ни попадается на её пути. Дама была вполне довольна выдавшейся перспективой спокойствия, приятного чтения и отдыха. Когда-нибудь потом она бы обязательно попросила прийти кого-то и разгрести от снега её дверь. С этим проблем не было, соседские детишки уже сами предлагали свои услуги, чтобы только заработать несколько долларов. Женщина от души поблагодарила свою удачу. Ведь она понимала, что чувствует себя вполне вольготно, проживая в небезопасной дыре на проспекте Хейтс, которая, в конце-то концов, была отнюдь неплоха.

По вечерам, немного скучая в своём заточении, женщина делилась супом с Марсело, собакой чихуахуа, после чего обе укладывались рядышком на пружинном матрасе, брошенного поверх свёрнутого тюфяка, под кучей одеял, чтобы посмотреть несколько серий теленовеллы про убийц. В квартире стоял жуткий холод, отчего Лусии пришлось надеть даже шапку с перчатками.

В первые недели, когда женщине не давало покоя решение обязательно вернуться в Чили, где, по крайней мере, могла бы смеяться по-испански, она утешалась твёрдой уверенностью в том, что всё рано или поздно меняется. Любое несчастье текущего дня становилось старой историей уже на следующий. По правде говоря, таковые сомнения длились совсем недолго: её занимала работа, дома ждал Марсело, в университете и в квартале быстро появились друзья. Более того, повсюду встречались любезные люди, и было достаточно сходить в один и тот же кафетерий раза три, чтобы там стали принимать её точно члена семьи. Мысль чилийцев о том, что янки – натуры холодные, на деле оказалась мифом. Единственным, кто обращался с нею по-прежнему несколько холодно, оставался Ричард Боумастер, хозяин дома. Ну да ладно, чёрт с ним.

Ричард платил буквально копейки за этот, расположенный в Бруклине, огромный кирпичный дом коричневого цвета, какими в данном квартале были практически все. Надо сказать, мужчина купил настоящее жильё у своего лучшего друга, некоего аргентинца, внезапно унаследовавшего крупный капитал и уехавшего к себе на родину, чтобы грамотно распорядиться средствами. Несколько лет спустя тот же дом, только ещё более ветхий, стоил бы более трёх миллионов долларов. Мужчина же приобрёл его чуть раньше, нежели молодые профессионалы из Манхэттена прибыли сюда в массовом порядке, чтобы покупать и перестраивать причудливое жильё, не забывая поднимать цены аж до небес. Ранее на этой территории процветали преступность, наркотики и различные шайки; никто не осмеливался гулять по ней ночами. Хотя на момент прибытия Ричарда данное место превратилось в одно из самых желанных в стране и, соответственно, пользующихся спросом, несмотря на наличие мусорных ящиков, тощих деревьев и металлолома во дворах. Лусия как-то в шутку посоветовала Ричарду продать эту реликвию с испорченными лестницами и едва держащимися в своих петлях дверьми и уехать на один из Карибских островов, точно представитель королевской семьи. Однако Ричард был человеком с тяжёлым характером, и присущий ему пессимизм только и питался строгостью и различными неудобствами дома с пятью пустыми и просторными комнатами, тремя никому не нужными ваннами, наглухо закрытым чердаком и первым этажом со столь высокими потолками, что требовалась самая длинная стремянка, чтобы просто сменить лампочки в светильниках.

Ричард Боумастер был начальником Лусии в нью-йоркском университете, где она работала по контракту приглашённой сюда на полгода женщиной-профессором. По окончании семестра жизнь виделась женщине совершенно бессмысленной; ей была нужна другая работа и другое место жительства, пока та определялась бы с собственным будущим на более длительный срок. Рано или поздно дама вернулась бы в Чили, где мирно окончила бы свои дни, однако ж для подобного варианта всё же ей многого не хватало. А с той поры как её дочь Даниэла обустроилась в Майами, где занялась морской биологией, а, возможно, и в кого-то влюбилась с дальнейшими планами остаться, и вовсе ничто не звало её к себе на родину. Женщина планировала провести последующие годы с пользой для здоровья, прежде чем последнее покинет её, дав возможность старческой слабости одержать вверх. Даме хотелось жить за границей, где голову бы занимали ежедневные проблемы, а сердце оставалось бы относительно спокойным, поскольку в Чили на неё давили хорошее знание обществом её собственной персоны, бытовые дела и всякого рода ограничения. Там она чувствовала себя обречённой на то, чтобы неизбежно превратиться в одинокую старуху, преследуемую дурными и лишними воспоминаниями, тогда как за пределами родины ещё могли бы случиться сюрпризы, а то и выпасть некоторые шансы.

Она согласилась работать в Центре исследований Латинской Америки и Карибских островов, чтобы на какое-то время удалиться и быть ближе к Даниэле. И, это тоже она была вынуждена признать, ещё потому, что Ричард её заинтриговал. Ныне женщина практически справилась с постигшем ту разочарованием в любви и думала, что Ричард мог бы стать нужным лекарством, способом забыть Хулиана раз и навсегда, эту её последнюю любовь, единственную, которая оставила в даме определённый след даже после её развода, случившегося в 2010 году. За прошедшие с того времени годы Лусия убедилась, до чего же редко бывают возлюбленные у женщин её возраста. Да, несколько приключений в личной жизни уже были, но те даже не заслуживают упоминания, пока не появился Ричард; она знала этого человека более десяти лет, когда сама всё ещё была замужем. С той поры он её привлекал и манил к себе, хотя женщина не могла объяснить, отчего всё происходит именно так. По сравнению с ней этот мужчина обладал совершенно другим характером, и вообще у обоих было мало чего общего помимо проблем по работе в университете. Они случайно встречались на конференциях, проводили много времени, говоря о своей работе, и поддерживали регулярную переписку, причём он не проявлял ни малейших чувств по отношению к своей коллеге. Лусия как-то подкатила к нему, причём совершенно неожиданно для себя самой, поскольку ей недоставало смелости кокетливых женщин. Задумчивый вид и робость Ричарда могли стать мощными импульсами, чтобы поехать в Нью-Йорк. Она воображала себе этого человека глубокой и серьёзной личностью, исполненной благородства, которое рассматривала как благодарность для того, кому удалось преодолеть препятствия, поставленные им же на пути к какой-либо форме близости.

В свои шестьдесят два года Лусия всё ещё поддавалась девичьим фантазиям, и это в её случае было неизбежным. Её выдавали морщинистая шея, высохшая кожа и дряблые руки, порой подводили колени, и она давно смирилась, видя, как исчезает собственная талия, поскольку самой не хватало дисциплины, чтобы бороться с наступлением старости в гимнастическом зале. Грудь по-прежнему оставалась молодой, но она уже не была её собственной. Женщина избегала смотреть на себя будучи обнажённой, поскольку одетой ощущала себя куда комфортнее, знала, в каких цветах и стиле выглядит лучше всего и неуклонно облачалась именно в них. Так, могла приобрести себе целый гардероб за двадцать минут, ни на что не отвлекаясь и без лишнего любопытства. Зеркало, как и фотографии, было её заклятым врагом, поскольку обнажали неповоротливость дамы с прочими дефектами, которые выступали на первый план такими, какими они и были на самом деле. Женщина верила в собственную привлекательность, в то, что если последняя у неё и имеется, то лучше всего видна именно в движении. Дама была гибкой в теле и обладала определённым, хотя и незаслуженным, изяществом, поскольку совершенно за ним не следила, скорее, напротив, была сладкоежкой и бездельницей, словно одалиска, и, будь в мире справедливость, точно стала бы тучной. От своих предков, бедных хорватских крестьян, людей, несомненно, трудолюбивых и, наверняка, вечно голодных она унаследовала очень удобный обмен веществ. Её лицо на фото в паспорте, серьёзное и снятое в фас, напоминало лицо советского тюремщика, как то в шутку говорила её дочь Даниэла, хотя с таким выражением женщину никто и никогда не видел: на всегда выразительное лицо она к тому же умело накладывала макияж.

Если вкратце, даму вполне устраивала собственная внешность, и та уже смирилась с неизбежным ухудшением своего состояния с течением лет. Тело состарилось, однако по-прежнему заключало в себе всё того же непорочного подростка, каким женщина и была в душе. И всё же у неё не получалось представить себя старухой, какой она и была на самом деле. Желание выжать из жизни все соки ширилось параллельно с всё более и более съёживающимся будущим, и часть этого энтузиазма была лишь смутной иллюзией, разбивающейся о реальность, характеризующейся как отсутствием возможностей, так и неимением возлюбленного. Она тосковала по сексу, романтике и любви. С первым время от времени как-то получалось, вторая скорее была вопросом везения, а вот последняя рассматривалась в качестве награды небес, которая на её долю точно не выпала, как о том более чем однажды женщина рассказывала своей дочери.

Лусия сожалела о том, что у них с Хулианом закончилась любовь, однако ж, никогда в этом не раскаивалась. Женщина желала стабильности, тогда как в свои семьдесят лет он, словно сердцеед, всё ещё переживал стадию перехода от одних отношений к другим. Несмотря на советы дочери, декларировавшей преимущества свободной любви, для неё была невозможна и даже немыслима близость с тем, кто развлекается с другими женщинами. «Да что же ты хочешь, мама? Выйти замуж?», – подтрунивала Даниэла, как только узнала, что она порвала с Хулианом. Нет, но я бы хотела заниматься любовью ради любви, ради телесного удовольствия и спокойствия духа. Женщина хотела заниматься любовью с тем, кто её чувствовал. Хотела, чтобы её приняли, ничего не пряча и не притворяясь, желала глубже узнать человека и точно так же принять и его. Она мечтала иметь рядом с собой партнёра, кто проводил бы воскресные утра в кровати, читая газеты, чью руку нежно бы брала сидя в кинотеатре, с кем бы смеялась над всякой ерундой и обсуждала идеи. Постепенно женщина преодолела свой пылкий энтузиазм, то и дело толкающий её на мимолётные приключения.

Она привыкла к своему личному пространству, безмолвию и одиночеству; более того, пришла к выводу, что ей бы многого стоило разделять с кем-либо свои кровать, ванну и платяной шкаф, и что ни один мужчина не смог бы удовлетворить всех её потребностей. В молодости женщина считала себя неполноценной, не имея ни с кем любовных отношений, и думала, что ей не хватает чего-то особенного. В зрелом же возрасте та не переставала благодарить присутствовавшее в её жизни изобилие буквально всего. И, тем не менее, только из любопытства смутно подумывала прибегнуть к сайтам знакомств в Интернете. Но сразу же отступилась, будучи застигнутой за этим занятием проживающей ныне в Майами Даниэлой. Помимо прочего, она бы даже и не представляла, каким образом стоило бы себя описать, чтобы казаться более-менее привлекательной, и при этом не солгать. Полагала, что, в общем-то, и с остальными, проводящими время на подобных сайтах, происходит то же самое: лгали все, без исключения.

Мужчины, соответствующие ей по возрасту, желали женщин моложе себя лет на двадцать-тридцать. Это и понятно, даме тоже бы не хотелось составить пару какому-то хилому старику, скорее предпочла бы паренька помоложе. По словам Даниэлы, быть гетеросексуалом – глупо и невыгодно, поскольку сейчас просто в избытке великолепных одиноких женщин со своей богатой внутренней жизнью, в прекрасной физической и эмоциональной форме, и причём они сами по себе гораздо интереснее большинства мужчин-вдовцов шестидесяти-семидесяти лет, свободно живущих неподалёку. Люсия признала собственные ограничения в данном аспекте, однако ей казалось, что как-то меняться уже поздновато. Пережив развод, в жизни женщины случались краткие интимные встречи с неким другом после нескольких выпивок на дискотеке либо и вовсе с незнакомцами в каком-то путешествии либо же на вечеринке. Об этом, в общем, не стоит и рассказывать, хотя именно подобное времяпрепровождение и помогло ей преодолеть стыдливость при раздевании перед представителями сильного пола. Шрамы на груди, конечно же, были видны, однако ж эта девственная грудь, какая бывает у невест из Намибии, казалось, словно бы не связана с остальным телом и является всего лишь грустной насмешкой над всей её анатомией в целом.

Не дававшая покоя мысль соблазнить Ричарда, столь взволновавшая женщину, когда та получила предложение о работе в университете, исчезла через неделю, как она заняла его подвал. Вместо того, чтобы сблизить людей, это относительно совместное сосуществование, обязывающее их постоянно встречаться ввиду общей работы, на улице, в метро и у двери дома, отдалило их друг от друга. Нет, никакого романа с Ричардом Боумастером определённо не было; а, собственно, и жаль, ведь он являл собою тип спокойного и надёжного человека, с которым решительно не соскучишься. Лусия была всего лишь на год и восемь месяцев старше него, ничтожная разница, как она при случае любила говорить, однако ж где-то в глубине души сознавалась, что, если уж их и сравнивать, то сама она находится в невыгодном положении. Женщина ощущала себя грузной и теряла в росте из-за сокращения позвоночного столба, а также потому, что не могла больше носить слишком высокие каблуки, не упав при этом ничком; а между тем все в её окружении росли и росли. Её студенты с каждой встречей казались всё выше ростом, вытянувшиеся и безразличные ко многому, точно жирафы. Даме порядком надоело созерцать снизу торчащие из носа волосы у большинства представителей остального человечества. У Ричарда же, напротив, с годами только увеличивалось грубое обаяние профессора, всецело погружённого в учебный процесс.

Как Лусия и описывала этого человека Даниэле, Ричард Боумастер был среднего роста, с достаточным количеством волос и хорошими зубами, глазами то серого, то зелёного цвета в зависимости от отражения света в его очках и текущим состоянием его язвы. Человек практически не смеялся без действительно серьёзной на то причины, однако ж его никуда не исчезающие ямочки на щёках и взъерошенные волосы придавали ему юношеский вид, несмотря на то, что ходил он, неизменно глядя в пол, вечно нагруженный книгами и согнувшийся под тяжестью забот. Лусия и не представляла себе, в чём они на самом деле заключались, поскольку мужчина казался здоровым, достиг вершины своей академической карьеры, а когда вышел на пенсию, то располагал неплохим капиталом для весьма комфортной старости. Единственной финансовой обязанностью был для человека его же отец, Джозеф Боумастер, проживавший ныне в доме престарелых, находившийся в пятнадцати минутах ходьбы и кому ежедневно Ричард звонил по телефону и навещал пару раз в неделю. Мужчине уж исполнилось девяносто шесть лет, и тот неизменно пребывал в инвалидном кресле, хотя куда больше, нежели у остальных, у него было жизненного задора и ясности ума; он проводил время за письмами к Бараку Обаме, в которых давал последнему различные советы.

Лусия подозревала, что за внешней замкнутостью Ричарда скрывались безмерное благородство и скрытое желание незаметно помогать буквально во всём, начиная с тактичного прислуживания в благотворительной столовой и вплоть до записи добровольцем, который возьмётся следить за маленькими попугайчиками на кладбище. Разумеется, Ричард должен был обладать именно таким характером, стремясь подражать отцу; Джозеф бы не позволил своему сыну плыть по течению всю оставшуюся жизнь. Поначалу Лусия анализировала личность Ричарда, ища лазейки, через которые можно было бы с ним просто подружиться. А поскольку и у самой отсутствовало какое-либо воодушевление на работу в благотворительной столовой, и тем более на попугаев, этих двоих объединяла лишь общая работа, отчего ей не удавалось понять, каким же образом прокрасться в жизнь этого мужчины. Безразличие Ричарда вовсе и не задевало женщину, ведь в любом случае она не обращала внимания на ухаживание за ним своих коллег или на вьющееся рядом полчище студенток университета. Его жизнь отшельника являлась для всех загадкой, возможно, он был из тех, кто тщательно скрывал, каким же, на самом-то деле, образом удалось прожить шесть десятилетий без явно выраженных провокаций, надёжно защищённым панцирем броненосца.

Женщина же, напротив, гордилась драмами, что уже пережила, а в будущем видела для себя полные интересных событий мирные дни. Только из принципа она не верила в счастье, видя в нём что-то от китча; хватало и того, что она была более-менее удовлетворена собственной жизнью. Ричард немалое время жил в Бразилии, где был женат на сладострастной молодой даме, судя по фотографии, которую видела Лусия, однако ж, изобилие этой страны и роскошь этой дамы совершенно её не пленили. Несмотря на свои причуды, Ричард всегда оставался привлекательным мужчиной. В описании, что однажды представила своей дочери, Лусия сказала, что человек скор на решения, как в Чили говорят о тех, кто влюбляется, не предполагая так поступить и без видимой причины. «Он очень уж странный, Даниэла, и заметь себе, человек живёт лишь с четырьмя котами. Я до сих пор его не знаю, но вот когда уйду, ответственность за Марсело ляжет на него», – добавила женщина. Об этом она хорошо подумала. Да, пусть данное решение никому не даёт покоя, но всё же она не могла таскать по всему миру старого чихуахуа.