Текст книги "СМДБВБИП"

Автор книги: Исаак Ландауэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Исаак Ландауэр
СМДБВБИП

«Предлагаю считать поверхность Луны твердой»

О.П. Королев

– Все, что ни сказано, да обращено будь к потомкам.

– Что ты несешь.

– Да отзовется в потомках. Помоги лучше.

– Собрался словом оплодотворять?

– Поддержи товарища, ладно тебе. Вместе и посмеемся.

– Над чем?

– Посланием вперед. Имей ты возможность передать в будущее одну фразу, какую бы выбрал?

– Идите вы все на..

– Не оригинально.

– А непременно нужно быть оригинальным?

– Так принято.

– Озадачил.

– Исторически сложил. Так как.

– Не ходите на..

– Перестань, в самом деле. Я ведь серьезно.

– Ты?

– Да. Серьезно хочу посмеяться.

– Долго тренироваться придется. Как ты себе это видишь вообще.. Вдумчивый смех разносился над пропастью.. из каштанов.

– Видишь, получается уже.

– Глупо, но весело. Что?

– Послание грядущим.

– А они грядут?

– Они так думают.

– Ладно попробуем. Что бы сам выбрал?

– В момент обретения..

– У нас в этот раз снова острый психологизм?

– Не похоже. С мысли сбил.

– Тебя..

– Погоди.

– "Погодите". Чем не послание.

– Нет, серьезно.

– Уже смеяться?

– Перестань. Если бы это было важно.

– Кому?

– Тебе. Потомкам, мирозданию, всему и всем.

– А я такой важный?

– Предположим.

– "Касайтесь вдумчиво".

– Ты мудак?

– А мудак не может быть важным?

– Ладно.

– Не ладно. Раззадорил. Давай так: сомневайтесь.

– Ах.. Аж дрожь пробрала. Куда клонишь.

– Думал, про любовь загну?

– Ты обычно в этом.

– Дерьме, ты хотел сказать. Договаривай уже. Ладно, кто на сей раз?

– Не знаю пока.

– Задрот какой-нибудь.

– Они все нынче задроты. Время такое.

– Мирное?

– И это тоже.

– Пусть так. Действие какое-нибудь будет уже, надоело на месте торчать.

– Не в этот раз. Выходи и гуляй.

– Ересь какая-то, он нормальный вообще. Он вообще он?

– История умалчивает.

– Ладно, давай поразмыслим.

– В этот раз, повторюсь, придется самим.

– Значит, точно он. Придурок. Родитель хренов. Что, не дают ему?

– Случается.

– По ночам рыдает?

– Пытается.

– Мечтает?

– Да.

– Говорю, о чем?

– С сороками дружить.

– Уже не смешно. А мы-то зачем: не чувствую в себе орнитолога.

– Мы сами со себе.

– Как это "сами по себе". Где тут баба какая-нибудь сисястая, затертая до высшего благородства. Где восхищенные удалью враги. Великая идея, в конце концов: крушить там, иль прощать, иль снисходить. Где, мать его, действие. Поворот, из-за которого оно появляется.

– А что ты хочешь?

– В каком смысле?

– Что ты хочешь.

– От.бать фею. Мне тут не положено хотеть: за меня уже все захотели.

– Теперь положено.

– Ты харона из себя не строй. Кем?

– Да никем. Делай, устал повторяться, что хочешь.

– С сороками дружить?

– Да нет, ты.

– Я.. Легко сказать. Я привык, знаешь ли, в третьедесятой версии ситкома "владей" мочиться на головы восхищенных дев – в той или иной форме, как сказал бы коллега. Предыстория различная, но следствие одно.

– Никто же не торопит. Подумай.

– Просто так, без великого смысла и завещания бл.дским потомкам. И сожителям. Всему миру, а особенно пацанам из соседнего подъезда, что во втором классе отобрали половину мороженого и прозвали вдобавок "кофеем".. Ну знаешь ли, это претензия.

– Помечтай тогда.

– О динозавре?

– Ты, вроде, фею хотел.

– Да отстань ты со своим хотел. У меня от тех бесчисленных интерпретаций одного и того же развилась, похоже, аллергия на это дело. Я как та корова из анекдота: а поговорить. Не в порядке прелюдии, завоевания, повышения авторитета или еще чего. Просто так могу я с женщиной поговорить, и, главное, просто так они со мной могут?

– Это вряд ли.

– Ты же говорил, мечтай.

– Проще о динозавре.

– О чем ты?

– Это ты. Поговори, может, с динозавром.

– Ты что-ли за него?

– Нет, какой из меня динозавр. А, ты об этом. Нет. Я и сам не очень понимаю. Тоже вновинку. Выходит, первое твое действующее лицо.

– Обрадовал. Так предложи что-нибудь.

– Как я могу предлагать.

– Нет, ты не увиливай, мне это говно одному разгребать не сдалось. Давай, включайся, так сказать, в повествование повествования.

– А.. вдруг один из нас захочет. Чтобы другой исчез. Того, что другой не захочет. А мы тут оба "повествуем"?

– Давай без метафизики, А. Как тебе имя? Мое, видимо, Б.

– А, Бл.дь, пахнет какой-то на.бкой.

– Не ругайся. Ты, вроде, такой воспитанный поначалу был.

– Да иди ты со своим "поначалу". Нахрен мне-то этот головняк, тебе надо, ты и решай с воспитанием.

– Нет, погоди, дружок, что значит "тебе надо". Мы тут оба, знаешь, в одинаковой.. диспозиции.

– А я не хочу. И хотеть тоже не хочу. Ты первый явился, ты и разбирайся. А я уже – герой. И можешь хоть на дыбу, отмучаюсь свое и ну заново гулять каким-нибудь небуквально-обаятельным бабским угодником.

– Тогда уж любимцем.

– Что?

– А то, что кто здесь первый теперь и не вспомнить. Херовая арифметика. Может, в осла тебя превратить?

– Судя по "Метаморфозам" не самый плохой вариант.

– И на шашлык.

– Испугал.

– Пожалуй. Ты, кстати, не радуйся, я с тебя хотения не снимаю.

– Тогда тебе нужно захотеть, чтобы я хотел.

– Да пошел ты нахер, философ.

– Вот видишь, уже получается.

– Не смей, падла. Я не хочу здесь один.

– Почему же один: все, что захочешь. Любой каприз.

– Надолго капризов тех хватит..

– Вопрос не ко мне.

– К кому тогда?

– К автору.

– Так он же..

– Ты.

– Бл.дь, ты опять.

– Ты же хотел не ругаться. А ругаешься. Вот видишь, процесс пошел: освоишься.

– Тебя никто не отпускает, между прочим.

– Не отпускай. Воля твоя.

– Твою мать, какая воля.

– Ав-тор-ская.

– А вот пошлю все и помру. Много я тут не видел.

– И..

– Камень здоровенный на башку мне упадет и привет.

– Отчего же не падает? Значит, не хочешь. Сам видишь, уже получается.

– Так, ладно.

– Ладно.

– Что тебе-то ладно. Ты, сволочь, как-то уходишь от ответственности, а между тем как мы с тобой тут на пару.

– Вопрос первичности, но, как ты верно заметил, теперь и не вспомнить.

– И почему мне в таком случае разгребать?

– Почему разгребать, удовольствие получить.

– Шел бы ты со своим удовольствием.

– Я-то пойду, но ты же свободу заказывал.

– Когда.. Кто.. Я? Ее не заказывают. Погоди, я в ней родился.

– Сам решил когда и кем?

– Нет.

– Решай.

– Как тут решишь, если уже..

– Что уже..

– Память.

– Памяти можно не захотеть.

– Как-то очень много, знаешь ли, опций.

– Тут бы не прогадать?

– Верно.

– Ты похож на того осла меж двух..

– Перестань. Можно, значит, это забыть, но подстраховаться вспомнить, если..

– Что?

– После. Помер и сюда. На рекогнос, так сказать, цировку.

– Предположим, а придумывать кто будет.

– Вот хотя бы и ты. Парень, с виду, опытный, хорошо ориентируешься.

– Персонаж не может выдумывать. Он же персонаж.

– Но мне..

– Ты это ты.

– Тоже персонаж.

– Уже нет. Вопросы..

– К мудаку с сороками?

– Именно.

– Еще не легче. Но он же..

– Вроде как подарил тебе жизнь. Только ты никому не должен. И он ничего не дарил. Жизнь просто есть и все.

– Не гони, мой дорогой. Жизнь это совершенно конкретный отрезок до и после..

– Тебе какой, с позволения сказать, гений такое сказал.

– Как же, пишут. Научный факт.

– Научный факт это большой взрыв. Херась, и все появилось. А что было до того вопрос ненаучный. Кесарю – кесарево.

– Только этого мне не хватало.

– Чего?

– Ты знаешь, чего.

– А не все ли равно. Перед тобой чистый лист и бесконечность. Твори.

– Ну, для начала, чтобы творить нужно взять за основу.

– Резонно, но глупо.

– Подожди, не договорил. Сколько я набегал тех фантазий, чего-нибудь да отложилось. Итак, взять за основу. Основу. Плод. Воспроизводство. Если одно порождает второе и так далее, то тут тебе динамика – раз, остальное придумается – два. Куда занесет приятно неизвестно – три.

– Тебя в том числе, сказочник. Разве не туда же: опять окажешься тут же, если за основу берешь то же.

– Логично. Ладно, никто же не торопит.

– Наконец-то. Хоть что-то.

– Ты откуда такой умный, понять не могу.

– Персонаж же, говорю. Твоей истории. Плод воображения, память-то у тебя сохранилась.

– Я, может, не хочу тебя и вовсе видеть.

– Тогда меня не было бы.

– Хитро предание, видали. Ты тоже, выходит, сам по себе.

– По тебе.

– Один хрен, работает.

– Хоть как-то. Обрати внимание, даже создателем ты тут же придумал себе того, кто знает.

– Или догадывается. Еще вопрос, кто кого придумал.

– Да. Только без ответа. То есть уже не вопрос. Утверждение непонятного.

– Е-елки. Еще ничего не захотел, а уже тайны.

– Начни снова.

– Успеется.

– Интересно?

– Небезынтересно, так скажем. Надо бы рекламную паузу, радушных девочек в компании хорошего вина. Выдохнуть, осмотреться, и дальше.

– Хоти.

– Да погоди ты. Точно, коллектив. Эдак вместе, что-нибудь да как-нибудь..

– Pas ce soir. Мир-то твой.

– Верно. Пусть они будут полноценными личностями.

– Тогда они не обязательно будут радушными.

– Здесь больше и нет никого, куда денутся. Кстати, надо еще здесь как-то обустроить..

– И тем не менее. Полноценные личности в заданных неполноценных условиях. Недолго же ты ушел от хваленых авторов.

– Как учили. Вообще да. Поделиться, может, навыком творе.. Творчества.

– То-то они тебе сотворят, коли им не понравится.

– Пожалуй: тому сорокофилу я бы припомнил.

– Сам видишь.

– Засада. Как оно вообще получается: кто-то хочет много, хорошо и вкусно, педалит-потеет, сотворяет, а персонаж знай себе наслаждается интригой. Несправедливо.

– Эк ты заговорил.

– Ты судить меня вздумал?

– Если захочешь.

– А захочу?

– А захоти и узнаешь.

– Совсем муторно.

– Девочек?

– Однако. Никак, проняло?

– Отнюдь. Поддержание диалога. Персонажу все равно.

– Сдается мне, не просто ты персонаж.

– Если захочешь.

– Голова уже болит от этих хотелок.

– Так для начала пусть не болит голова.

– Сейчас, нашел дурака. Как же мне тогда не забыть, как хорошо живется без головной боли.

– Создашь таблетку?

– Не ерничай. Предположим, устроим девочек. Но это же, получается, не девочки ни черта, какое же удовольствие получать желаемое, если все и так твое. Проще не желать.

– Да философ ты.

– С вами закуришь, как сказал коллега.

– Придется.

– Ты прав. Начинать. Для начала повествования обозначим первую черту характера героя. Наш так недолюбливал умников, иначе тех, кто не сомневается, – здесь Николай, так его теперь – или снова, звали, взяв на сей раз нож как положено, полоснул надоедливого знатока по горлу. Знаток, не успевший получить – или вспомнить, имени, медленно осел набок, точно прилег отдохнуть. Полюбовавшись недолго на пульсирующую струю крови, автор, он же герой, задумчиво произнес, – И какой идиот выдумал, что жизнь человеческая неприкосновенна. Вроде компьютерной игры со всеми модами: скучное всемогущество. Лично я предпочитаю быть смертным; так и запишем. Итак, что там о девочках. Глаза открыл – закрыл. Уснул – проснулся.

Интерьер клуба в черно-красных тонах подсказывал фабулу, окон не было, даже сквозь приятные женские запахи отдавало подвалом. Долгого описания не последовало, высокая блондинка в цвета невинности белье окинула его высокомерным взглядом. Стриптизерша не чета проститутке, тут игра в совсем ограниченном пространстве, а потому и модель взаимодействия с "приходящими", так называемыми гостями, упрощена до общепита: вежливое унижение для самонадеянных и восхищение остальными. Тоже, впрочем, полуфабрикат: "Ты совсем не похож на других", "Впервые вижу такое поведение" и что-нибудь третье, тот самый компот из непритязательных обстоятельств: "Разве так пьют текилу? Ты такой чудной. Давно так не смеялась".

С виду непритязательно, но в сочетании с возможностью сунуть палец в складку белья на заднице – без этого им трудно чувствовать себя особенными, заставляет променять два часа с гетерой на два часа – чего? Стриптизерша не чета проститутке, она торгует не телом, но словом, дозволяя – а как с ними еще, восхищаться собой за скромные дивиденды от труда.

Так дилер общается с наркоманами, тут и частого гостя зовут презрительно "постоянником", но что-то вдруг уводит повествование в сторону, ленивое созерцание уступает место нервной дрожи в запястьях. Едва ли виданный тремор, но Николаю не до того, взгляд уже ощупывает красоту небывалую, тот единственный и неповторимый, но, по счастью не такой уж и редкий случай, когда действительность легко переступает через рамки знакомого, грезившегося и даже глянцевого. "Настя – подари мне счастье", ее подарок такая же ложь, как и имя, потянет на забвение собственной личности до конца включительно – это в лучшем случае, смотрит приветливо и совсем не властно: как всякой природной властительнице, власть ей претит.

У нее любимый, опять же едва ли виданный отец, рождающий удовольствие демонстрации себя мужчинам, и ленивый сожитель, стряхивающий ей в рот в силу одного лишь желания. А не знания – черта определеннее, чем жизнь и смерть, разница, которую женщина чувствует безошибочно, ибо здесь основополагающий признак жизнеспособности: свой-чужой. Итого налицо желанная интрига в состоянии действенного счастья с редкими вкраплениями гормональных спадов – напомнить какая она, вообще, давно и успешно позабытая.. Как ее.. А и не важно.

Важно отсутствие страха. Не только применительно к себе, но также и за близких, бессознательного – вроде высоты, и животного – как то соседство с опасным хищником. Любого. Речь не только и не столько о неполноценной на пару с выдуманной эмоцией жизни, но о целесообразности. Появление на свет, беспрецедентная удача с вероятностью один к бесконечности ровно, не потребовало никаких усилий – тебя родили, следовательно данная модель – назови как хочешь, не предполагает иного действия, как в алгоритме лучше не придумаешь. Нужно только опираться на исходные параметры: абсолютная свобода, удовольствие познания мира – попутно улучшая генетику, интерес ко всему вокруг, быстро исключающий из ареала любви большинство людей, отсутствие безусловных авторитетов, сомнение по умолчанию, даже к результатом собственного опыта. Позже, годике, эдак, на третьем, добавится сознание и возможность мышления, которое, соответственно, абстрактное или на основе собственных органов восприятия. А ошибочное или нет уже дело десятое, важно, чтобы свое.

Свое. В действительности, которая создала тебя сама, логично предположить и самостоятельность, но уже во взаимодействии с тобой, наличествующих процессов. Принципиально – жизнь-смерть, условия у всех одинаковые, следовательно жалость и сострадание не уместны. "Не путать с симпатией", – точно подсказала новая любимица Моля, исчезновение которой не желательно, ибо видеть ее в радость; миллиард незнакомых людей притом значения не имеют. Или наоборот, если вспомнить Уолдо Фрэнка, подметившего бессознательную уже радость, поднимающееся тепло, как первую реакцию человека на сообщение о гибели незнакомых особей своего вида. Оно и понятно: меньше конкуренции, потребителей, больше кислорода и прочих ресурсов.

Продолжая тему радостей, Николай должен был признать, что, пусть и при прочих равных, но наблюдать за аппетитно уплетающей паштет Молей доставляет несомненное удовольствие. Вопрос кому: ему или уму, при тех же прочих равных Моля заинтересована в поддержании источника энергии, а мозг способен мотивировать нужные поступки и мысли гормональным подъемом – настроения, восприятия, всего. И если..

– Как тебя зовут? – складки на животе, ей уже ответил взгляд, но они здесь привыкли побеждать словами все и вся. С мысли, конечно, сбила, тем и рада, наглость ей второе счастье, за то и убьют; недолго осталось.

– Ладно, можно и на чай прерваться, не спешу, – примирительно ответил Николай, и тут же по левую руку разместилась Она. Вышеуказанное настроение дало скачок: отчего-то достойная женщина появляется вовремя, а хабалка вечно лезет через забор.

Кнопка вызова официанта. Еда, как заметил профессор Мечников, а, быть может, и Богомолов устами Таманцева, самое интимное общение человека с природой. Если так, то объяснимо это повальное, сквозь даже повсеместно привитый интер-сетью синдром бога, почти уже помешательство на фоне разнообразия белка. И действительно, сколько тысяч поколений азиатов легли в землю на месте кокосовой пальмы или рисового поля, замороженные туши, щипавшие траву из южноамериканских индейцев, рыбный фарш, составленный из всех без исключения закоулков мирового океана. И все мы кушаем, с нами кошечки и собачки, сороки и вороны, логистика и заморозка дают синергию биологических связей, подключается разум, затягивает технологиями в общее сознание, цементирует единство организма. Впервые на арене целый вид, что одна особь, понятный и оттого послушный..

– Да вашу же мать, – складки на брюхе живо реагируют, агрессия сулит отработано нежное прикосновение ладони и вкрадчивое – впрочем, гам надо еще переорать..

– Что тебе, дорогой? – что дорогому надо она понимает не хуже его самого, но официант только один, да и еда.. Игра отдает изяществом рыбной торговки, на этой странице они отчего-то уверены, что созерцание их промежности избавляет от прочих нужд, потребностей и удовольствий. Досадное заблуждение, за которое в исторической перспективе принято спускать шкуру с живых, в порядке далеко не наиболее изощренного развлечения наличествующей плотью. Не верите, спросите ветеранов исправительных учреждений времен Адольфа Алоизовича, изрядно натешившихся с избранными собственным богом, чтобы затем доживать свой век в благовониях ярких воспоминаний.

– Официанта позвать: сейчас, – жмет на кнопку уже Она, да так натурально. что начинает казаться, будто перед тобой и впрямь неисправимо тупоголовая дура; заметил, впрочем, тоже не академик. У женщины не ипостась, она такая, какими предстают обстоятельства, ее гормональный фон настроен на биоритм – чувствует, а не создает, создаешь здесь..

– Итак, – тело подбрасывает с черного дивана, серия коротких бессодержательных диалогов с регламентом мужского пола. А все же человечней, чем те, музыка меняется точно день на ночь, ситуация обретает контуры наслаждения. Остается закрыть глаза и танцевать: дальше придумается само. Нет, конечно, еще толика взрывного хохота, снисходительных взглядов, широких жестов короткого поводка, покуда они не успокоятся: пацан играет на славу, хай покуражится.

С ними легко. Победа рождает великодушие – не всегда, но победитель всегда расслабляется: иначе к чему побеждать. Монголы разрешили сей парадокс с изяществом война не по призванию, но по желанию, запретив нерушимым степным законом атаковать во время стоянки. Хочешь выпить и повеселиться, пожалуйста, никто тебе пьяному глотку не перережет: проспишься, отлежишься, заберешься в седло, и айда в бой; но не раньше. Папу Темучина на том обманули, и сын, расстроившись, решил завоевать мир, чтобы в дальнейшем уже всюду выпивать спокойно.

В отличие от отца всех монголов, эти справились – к слову, задолго до него, в каких-то дремучих совсем веках без следа закопав в сообществе умных идею дурака. Не отказавшись от усердно навязываемого образа жертвы, зависимой и бессильной, ранимой и жалкой, такой.. Возьмите женщину, положите за СВД и почувствуйте, как у нее по-настоящему бабочки запорхают в животе. И ужаснитесь. Даже те, кто без страха – удивитесь. Впрочем, чему, смерть ее любимая игрушка: оживляет повествование, вводит новых действующих лиц, меняет диспозицию старых. И делать ничего не надо, как поется в песне, "Разбежавшись, прыгну со скалы". Они, конечно, тоже поют – но прыгают только в романах.

Ее цинизм – ах, как же хорошо дураку, ну ее в баню, в самом деле. Приходится закрывать глаза, иначе слишком много страждущих выразить свой взгляд, отношение, а то и вовсе снизойти до совета. Чтоб вас. Сообщество воплощенных богов, вашу, повторюсь, мать, трудно на всю ораву потерпеть одного смертного.. Да как же может быть кому-нибудь не важно ее – nota bene, аж восклицательный знак просится, мнение. Можно, пожалуй, монетизировать, но приятней не замечать. Ах, как же хорошо персонажу – собственного повествования, мимолетное воспоминание за границами сна, какие-то тени, едем дальше. Приятная усталость. Чай.

Разговор. Как объяснить женщине, что ее половые признаки безусловно притягательны, но однообразны, и, если уж смотреть, то интересней в глаза. Краски, тона, эмоции играют на лице; когда не танцует – с ним внутри или без, тело не акварель, но фабричная пластиковая кукла из типовых движений на шарнирах. В остальном вполне, ни капли чужеродного, ни единого рисунка, обманет красиво, если не сказать увлекательно..

– Чтобы получить уж совсем все, тебе бы добавить еще французский, – не снисходительно, нет, что называется здесь уже, разговор поддержать.

– Je parle.

Поддержал. Неожиданно. Хорошо хоть, на пути в эту живописную келью стоит услужливый, но вечно занятой администратор с терминалом считывания кредитных карт, иначе ведь можно и совсем поехать. Снова настырно лезут воспоминания: персонаж, но роман-то о себе. Второй, конечно, английский, спрашивать излишне, уведомит сама. Однако же, зри в корень, лучше всего смеется над собой, а жизнь это комедия, где и трагедия-то уместна, чтобы комедию ту по достоинству оценить.

– Нам пора, – восемнадцать минут закончились. Что это за радостная новость, женщине не надо объяснять. На вопрос ты нужнее цифрам или они тебе, ответ универсальный.

– Еще чайник, пожалуйста.

– С мятой?

– Да хоть с ядом, – переживем. "Один-два-три-яйцо", вспомнилось и срослось, – Лишь бы горячий.

Ты здесь, конечно, олень. Не жадный, не хам, не трус, не враль и не трепло. Не Шариков, в общем. Еще и свободный. Ну и мирок, где нищими рождаются; чего ж ты ждешь от наглой паперти. "М-да", – Николай задумался, но лоб не наморщил: привычка. После эдаких открытий автор привычно бросается переписывать в разных вариациях "Овода" Войнич, но автор нынче взял самоотвод; взаправду. Мы в гальюне, где красота предпочитает низость, изворотливость, посредственную – что-либо нетривиальное сразу табу, беспардонную, непременно примитивную, ложь. Логика: совсем жутко, она культивирует себе подобных. Теперь спокойно: вопреки собственной выгоде, наперекор самке. Вывод: где ложь побеждает все, ее организм подстраивается под нужды воспроизводства. Вывод совсем грустный: нечего на зеркало пенять, поверил попу – готовься лизать.. "М-да", – Николай задумался, не мотнуть ли в начало, чтобы, так сказать, собственной волей.. Впрочем, здесь раньше вешали; и неплохо вешали. Земля помнит, земля знает. Разберемся.

– Если только сознание не прививка парой нейронов от мозга гостя из чужой атмосферы. Кстати, вполне..

– Закажем фруктовую тарелку? Что ты сказал?

– Что последовательность вопросов выдает приоритетность. Не старайся выглядеть глупее, чем себе кажешься.

– Повтори, пожалуйста, – снова переигрывает. Дальше.

– Не тупой, – версия третья: раба из образованного порядочного человека лепить труднее. Версия четвертая: не усложняй. Воспитание, нищета под кожей, шабаш. Глазки закрываем, танцуем. Money talks: как повторил раз восемь плутоватый мастер с желтым брюхом, голову придется менять. Посмотрим. Уравнение из серии, что проще: разнообразить в порядке индивидуальности штаны или ходить в одних и тех же по разным местам. Проще без штанов. Доходчивее тоже. Спать.

Французы, говорят, задумываются о пенсии непосредственно в момент совершеннолетия. О том, насколько больным является общество, где допускается планировать на полвека вперед, не хотелось и думать. А хотелось, соответственно. Бывает суицид от отчаяния. А случается.. Почему нет. Единомышленников допускается искать, а случается.. Почему нет: создать. Возьмите брошюру анонимных алкоголиков, замените выпить на жить и можно внимать. Вникать, искать, слушать и понимать. Человеку нужна идея.. Почему нет: самоубийство как минимум красиво. Безусловно и всерьез. Шаг вперед по собственному желанию, без страха и блефа, шаг. Доказательство движения, хотя бы одному себе. Без глупых записок и напутствий мнимым друзьям; шаг.

Религия, помимо прочего, это иллюзия цели, ощущение осмысленности всякого действия и, следовательно, мгновения. Для чего-то, значит не вместо себя, но вместе – с заботой о себе еще чего-то: пусть будет, если хуже не будет. Логично и глупо одновременно искать смысл в бессмыслице: мир, который просто есть. Удовольствия это установленная физиологией, иначе тем самым миром, потребность, а дальше разве только красота.. У нее есть задача воспроизводства, в отличие от тебя, у которого ничего подобного нет. Осознать динамику, наплевать на слова и..

– Как ты вообще машину-то ведешь?

– Да я и сам не знаю, – едва ли бог бывает невезучим. У него вообще с ассортиментом беда.

– Интересное устройство: непонятно, но о.уенно. Тут смеяться надо, а не молиться.

Кто мне даст эту свободу, если сам не заберу. Она-таки сделала себе сказку наяву: хоромы возводятся сами собой, скатерть-самобранка полна и послушный защитник от горыныча под рукой. А не пойти бы ей.. Когда ставишь задачу проехать сколько-то на велосипеде, добавляя столько-то в неделю раз, превращаешь удовольствие в обязанность. Галимый капкан эта цель, раз делает из наслаждения работу: занят, значит все не зря. Дебилы, как сказал приятель, гулявший тут три тысячи лет. Остановимся, пожалуй, тут.

– Заваривай. Попы все одна контора; бессознательно. Гештальт. И все дела.

– Пожалуйста. И говорят-то, по сути, одно и то же: рай и ад, весело и грустно, приятно и больно; разве забывая об оттенках. Об общности и единстве всего здесь и вся. Что заставляет клетку делиться, а траву расти: тянуться выше, чтобы впитать солнечного света все больше. Что, если не удовольствие: боль не нужна тому, кто не способен избежать, а больше нечему тут улучшать – ни к чему. Два – меньше, чем три, но два – необходимо и достаточно для вечной динамики суммы. Два грамма – уже не два грамма – на планете, которая потяжелела или похудела.

– Куба. Беспонтовые игрушки бог и дьявол.

– Ну, куба. Не привязывайся к словам.

– Пусть так, было бы на что. Хорошо ты догадался бизнес сделать. Вопрос, как умудряешься не упустить.

– Просто. Игра в цифры, не надо только видеть за одними – живых людей, а за другими – живые деньги.

– А за теми и другими красивых баб. И впрямь наш тот, кто, болтая, ищет собеседника, а лучше действительного рассказчика.

– Пошло уже, вроде..

– Разгоняет. В жопу этот гештальт. Чем повторить что-нибудь великое, лучше замахнуться на новое.

– И победить?

– Побеждали уже. Говорю же, новенькое. Ребенка ни к чему учить, если легче научить его думать самому.

– Спасибо он тебе скажет разве..

– Не важно. Важно, что мы теперь заодно. Даже, если порознь – вместе.

– Приятных вам путешествий. Коту нужнее уличная кошка.

– А ты?

– Контрольный мухоморов и Цой.

– Последний герой?

– Первый пошел; не так страшна смерть, как работа. Баранку сдаю.

Глупый намечается разговор: здравствуйте, водитель автомобиля, по совместительству мой товарищ, отбыл. Приказал, так сказать, долго жить. Где-то даже посоветовал. Хороший парень, но слегка не в себе: был. И остался, коли не следовать придурковатому ритуалу прощания. Впрочем здесь, пожалуй, последуют. Странное развлечение увидеть знакомого человека в гробу. От стаи к стае тут принято – или приятно, рыдать, благодарить и восхищаться. Одни болгары додумались не придавать значения, им покойники, что переехавшие за океан родственники: быт.

Эвропэйцы. Играют на волынке, хлещут с утра ракию и соревнуются с цыганами, кто больше на-это самое Евросоюз: те на борьбу с этнической преступностью или эти на притеснение. Тоже борьбу с ней, конечно, на борьбу цивилизованные народы всегда дают охотно.

Давно не водил. Занятие унылое, как в заказанном сне: ты бог и потому уже мудак. Не зря он сбежал, конечно, как бишь его звали.. Привалило ему, бедолаге, испытать самое здесь страшное: исполнение желаний буквально; а не проси. Таким дальше путь заказан, но особо везучим достается хлебнуть лиха еще до; что бывает после лучше не думать. Царство небесное, говнокоманда из хозяев, не по вере, Михаил Афанасьевич, по желанию – въ.бут и не спросят. Некому спрашивать: нахер никому не сдались. Если даже тебе самому, умник, нет дела до себя – отдал же в услужение, кому ты можешь быть нужен. Хорошо, хоть коробка автоматическая: сле-поехал. Хотя вроде бы сел. Чем тут живут.. Быть не может, но поглядим. Итак, таксист: глазки закрываем, едем.

– Добрый вечер.

– Ты что, придурок, водить не умеешь?

– Да, – роняет слова, стреляет хмурыми щами, демонстрируя внушительную растительность: метаморфозы неуверенности в себе, иначе слабости, иначе страха. Любой маразм, регулярно повторяемый, со временем станет традицией. Скучно, но можно.

– В центр.

– Понял, – заветы предков, вера. А с чего вы взяли, что ваши предки были умны? По большей части они вообще-то были обманщиками или рабами; порой и без "или".

– Вера – это желание.

– Вы мне?

– Вера, повторяю, это мое желание. Что в нем противоестественного? Купим тебе кружку Эсмарха.. Хорошо, я тебе куплю; и цветы.

Купил бы лучше коньяк. Восстания рабов были всегда. Восстания рабынь – никогда. И ведь трудно им сложить один плюс восемь, а там сколько бы ни вышло – не прогадаешь. Так становятся БОГом; боевым отравляющим газом. Быть может все мы лишь чья-то мысль. Мгновение угасающего сознания или вроде того. Не все ли равно. Самое интересное это думать. Самое приятное – спать: иначе тоже думать, проживая сны. Настоящий мыслительный процесс возможен лишь, когда уходят мечты. Где?

Где большое повторяет малое, одно другое. Где ты уже был мертв: тебя ведь когда-то не было – по крайней мере в текущем виде. И ничего страшного, появился.. Самая достойная профессия – сутенер. Единственный, кто догадался сподвигнуть их работать на него. Конкурировать за него: хороший сутенер ценнее хорошей шлюхи.

– Слышь, командир, что у нас с телочками?

– Порядок: с трассы, по-приличнее, или на дому.

– Да мне один х.., надо, чтобы.. В общем, чтобы с расширенным функционалом.

– Добро, – встречали вы ту, которая постесняется сказать другой той, что ей конкретно нужно от полового органа, за пользование которым она собирается заплатить. Впрочем, да, надо сначала найти ту, которая заплатит. В условиях динамики можно предположить здесь естественный отбор: кому-то родиться, кому-то быть выкидышем, кому-то.. Ищите вечные, иначе абстрактные, ценности: свобода, образование, искусство, красота..

– Короче, чтобы в.. задний. Вход, – разродился.

– Сделаем, – тут, безусловно-поголовно, сплошь индивидуальности, да только физиология у всех одна.

– Не меня, если ты не понял. Я сам сам знаешь откуда, – отработанным жестом приложил два пальца к плечу, – У нас с этим строго, и на погоны не посмотрят – сразу.