Текст книги "Шевелев"

Автор книги: Исаак Бабель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Исаак Бабель
Шевелев

На санитарной линейке умирает Шевелев, полковой командир. Ночь, пронзенная отблесками канонады, выгнулась над ним, и женщина сидит у его ног. Левка, кучер начдива, подогревает в котелке пищу. Левкин чуб висит над костром. Стреноженные кони хрустят в кустах. Левка размешивает веткой в котелке и говорит Шевелеву, умирающему на санитарной линейке:

– Работал я, товарищок, в Темрюке, в городе, работал парфорсную езду, а также атлет легкого веса. Городок, конечно, для женщины утомительный, завидели меня дамочки, стены рушат… «Лев Гаврилыч, не откажите принять закуску по карте, не пожалеете безвозвратно потерянного времени»… Подались мы с одной в трактир. Требуем телятины две порции, требуем полштофа, сидим с ней совершенно тихо, выпиваем… Гляжу – суется ко мне некоторый господин, одет ничего, чисто, но в личности его я замечаю большое воображение, и сам он под мухой.

– Извиняюсь, – говорит, – какая у вас, между прочим, национальность?

– По какой причине, – спрашиваю, – вы меня, господин, за национальность трогаете, когда я тем более нахожусь при дамском обществе?

А он:

– Какой вы, говорит, есть атлет… Во французской борьбе из таких бессрочную подкладку делают. Докажите мне свою нацию…

Ну, однако, еще не рублю.

– Зачем вы, – говорю, – не знаю вашего имени-отчества, такое недоразумение вызываете, что здесь обязательно должен кто-нибудь в настоящее время погибнуть, иначе говоря, лечь до последнего издыхания?

– До последнего лечь, – повторяет Левка с восторгом и протягивает руки к небу, окружая себя ночью, как нимбом. Неутомимый ветер, чистый ветер ночи поет, наливается звоном и колышет души. Звезды пылают во тьме, как обручальные кольца, они падают на Левку, путаются в волосах и гаснут в лохматой его голове.

– Лев, – шепчет ему вдруг Шевелев синими губами, – иди сюда. Золото какое есть – Сашке, – говорит раненый, – кольца, сбрую – все ей. Жили, как умели, вознагражу. Одежду, сподники, орден за беззаветное геройство – матери на Терек. Отошли с письмом и напиши в письме – кланялся командир и не плачь. Хата тебе, старуха, живи. Кто тронет, – скачи к Буденному: я – Шевелева матка. Коня Абрамку жертвую полку, коня жертвую на помин моей души…

– Понял про коня, – бормочет Левка и взмахивает руками.

– Саш, – кричит он женщине, – слыхала, чего говорит?.. При ем сознавайся – отдашь старухе ейное, аль не отдашь?..

– Мать вашу в пять, – отвечает Сашка и отходит в кусты, прямая, как слепец.

– Отдашь сиротскую долю? – догоняет ее Левка и хватает за горло. – При ем говори.

– Отдам. Пусти!

И тогда, вынудив признание, Левка снял котелок с огня и стал лить варево умирающему в окостеневший рот. Щи стекали с Шевелева, ложка гремела в его сверкающих мертвых зубах, и пули все тоскливее, все сильнее пели в густых просторах ночи.

– Винтовками бьет, гад, – сказал Левка.

– Вот халуйское знатье, – ответил Шевелев, – пулеметами вскрывает нас на правом фланге.

И, закрыв глаза, торжественный, как мертвец на столе, Шевелев стал слушать бой большими и восковыми своими ушами. Рядом с ним Левка жевал мясо, хрустя и задыхаясь. Кончив мясо, Левка облизал губы и потащил Сашку в ложбинку.

– Саш, – сказал он, дрожа, отрыгиваясь и вертя руками. – Саш, как перед богом, все одно в грехах, как в репьях… Раз жить, раз подыхать. Поддайся, Саш, отслужу хучь бы кровью… Век его прошел, Саш, а дней у бога не убыло…

Они сели в высокую траву. Медлительная луна выползла из-за туч и остановилась на обнаженном Сашкином колене.

– Греетесь, – пробормотал Шевелев, – а он, гляди, четырнадцатую дивизию погнал.

Левка хрустел и задыхался в кустах. Мглистая луна шлялась по небу, как побирушка. Далекая пальба плыла в воздухе. Ковыль шелестел на потревоженной земле, и в траву падали августовские звезды.

Потом Сашка вернулась на прежнее место. Она стала менять раненому бинты и подняла фонарик над загнивающей раной.

– К завтрему уйдешь, – сказала Сашка, обтирая Шевелева, вспотевшего прохладным потом. – К завтрему уйдешь, она в кишках у тебя, смерть…

И в это мгновение многоголосный и плотный удар повалился на землю. Четыре свежие бригады, введенные в бой объединенным командованием неприятеля, выпустили по Буску первый снаряд и, разрывая наши коммуникации, зажгли водораздел Буга. Послушные пожары встали на горизонте, и тяжелые птицы канонады вылетели из огня. Буск горел, и Левка, обеспамятевший халуй, полетел по лесу в качающемся экипаже начдива шесть. Он натянул малиновые вожжи и бился о пни лакированными колесами. Шевелевская линейка неслась за ним, и внимательная Сашка правила лошадьми, прыгавшими из упряжки.

Так приехали они к опушке, где стоял перевязочный пункт. Левка выпряг лошадей и пошел к заведующему просить попону. Он пошел по лесу, заставленному телегами. Тела санитаров торчали под телегами, и несмелая заря билась над солдатскими овчинами. Сапоги спящих были брошены врозь, зрачки их заведены к небу и черные ямы ртов перекошены.

Попона нашлась у заведующего; Левка вернулся к Шевелеву, поцеловал его в лоб и покрыл с головой. Тогда к линейке приблизилась Сашка. Она вывязала себе платок под подбородком и отряхнула платье от соломы.

– Павлик, – сказала она, – Исус Христос мой, – и легла на мертвеца боком и прикрыла его своим непомерным телом.

– Убивается, – сказал тогда Левка, – ничего не скажешь, хорошо жили. Теперь ей снова под всем эскадроном хлопотать. Не сладко…

И он проехал дальше в Буск, где расположился штаб 6 кавдивизии.

Там, в десяти верстах от города шел бой с савинковскими казаками. Предатели сражались под командой эсаула Яковлева, передавшегося полякам. Они сражались мужественно. Начдив вторые сутки был с войсками, и Левка, не найдя его в штабе, вернулся к себе в хату, почистил лошадей, облил водой колеса экипажа и лег спать в клуне. Сарай был набит свежим сеном зажигательным, как духи. Левка выспался и сел обедать. Хозяйка сварила ему картошки, залила ее простоквашей. Левка сидел уже у стола, когда на улице раздался траурный вопль труб и топот многих копыт. Эскадрон с трубачами и штандартами проходил по извилистой галицийской улице. Тело Шевелева, положенное на лафет, было перекрыто знаменами. Сашка ехала за гробом на шевелевском жеребце, и казацкая песня сочилась из задних рядов.

Эскадрон прошел по главной улице и потом повернул к реке. Тогда Левка, босой и без шапки, пустился бегом за уходящим отрядом и схватил за поводья лошадь командира эскадрона.

Ни командарм, остановившийся у перекрестка и отдававший честь мертвому командиру, ни штаб его не слышали, что сказал Левка эскадронному.

– Сподники, – донес к нам ветер обрывки слов, – мать на Тереке, услышали мы Левкины бессвязные крики, и потом эскадронный высвободил свои поводья и показал рукой на Сашку. Женщина помотала головой и проехала дальше. Тогда Левка вскочил к ней на седло, схватил ее за волосы, отогнул голову и разбил ей кулаком лицо. Сашка вытерла подолом кровь и поехала дальше. Левка слез с седла, откинул чуб и завязал на бедрах красный шарф. И завывающие трубачи повели эскадрон дальше, к сияющей линии Буга.

Он скоро вернулся к нам, Левка, кучер начдива, и закричал блестя глазами:

– Распатронил ее в чистую… Отошлю, говорит, матери, когда нужно. Евоную память, говорит, сама помню. А помнишь, так не забывай, гадючья кость… А забудешь – мы еще разок напомним. Второй раз забудешь – мы второй раз напомним…