Текст книги "Исаак Бабель"

Автор книги: Исаак Бабель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Л. В. Никулину

Париж, 30/VIII-28

<30 августа 1928 г., Париж>

Дорогой Л. В. Я до сих пор не привел свою литературу в вид, годный для напечатания. И не скоро еще это будет. Трудновато мне приходится с этой литературой. Для такого темпа, для таких методов работы нужна бы, как Вы справедливо изволили заметить, Ясная Поляна, а ее нет. и вообще ни шиша нет, я, впрочем, этих шишей Добиваться не буду и совершенно сознательно Обрек себя на «Отрезок времени» в несколько годов на нищее и веселое существование. Вследствие всех этих возвышенных обстоятельств – яс истинным огорчением (Правда, мне это было очень грустно) отправил Вам телеграмму о том, что не моту дать материала для газеты. В Россию поеду в октябре. Где буду жить – не знаю, выберу место поглуше и подешевле. Знаю только, что в Москве жить не буду. Мне Там (в Москве) совершенно делать нечего… Какой такой дом Вы выстроили и Где?

Я сейчас доживаю здесь последние дни и целый день шатаюсь по Парижу – только теперь я в этом городе что-то раскусил. Видел Исаака Рабиновича[108]108
  Исаак Моисеевич Рабинович (1894–1961) – советский театральный художник. – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть], тут, говорят, был Никитин[109]109
  Николай Николаевич Никитин (1895—1963) – советский писатель. – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть], но мы с ним, очевидно, разминулись, а может, я с ним увижусь. Из новостей – вот Анненков тяжко захворал, у него в нутре образовалась туберкулезная опухоль страшной силы и размеров. Позавчера ему делали операцию в клинике, где работал когда-то Дуайен. Мы очень боялись за его жизнь, но операция прошла как будто благополучно. Доктора обещают, что Ю. П. выздоровеет. Бедный Анненков, ему пришлось очень худо. Пошлите ему в утешение, какую-нибудь писульку.

Прочитал сегодня о смерти Лашевича[110]110
  Михаил Михайлович Лашевич (1884–1928) – старый большевик, в 1926–1928 гг. ответственный работник КВЖД. – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть] и очень грущу. Человек все-таки был такой – каких бы побольше!

Ну, до свидания, милый товарищ, с восторгом пишу: до скорого свидания.

Ваш И. Бабель

В. П. Полонскому

Киев. 16/Х-28

<16 октября 1928 г., Киев>

Дорогой Вячеслав Павлович!

Приехал только вчера, и уже сегодня молодой здешний писатель Дмитрий Урин[111]111
  Дмитрий Эрихович Урин (1905–1934) – автор рассказов, повестей, романов, выходивших в 20-е и 30.-е гг. в издательствах Киева и Ленинграда. В 1928 г. в Киеве вышла его первая книга «Автомобиль Святейшего Синода». – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть] прочитал мне свои рассказы. Мне кажется, что это настоящий писатель, и я просил его, когда он приедет в Москву (а приедет он через три-четыре дня), обратиться к Вам; похоже на то, что надо запомнить эту фамилию. Она может засиять хорошим блеском.

Родина – приехал я через станцию Шепетовку – встретила меня осенью, дождем, бедностью и тем, что для меня только в ней и есть – поэзией. Я совсем смущен теперь, гнусь под напором впечатлений и новых мыслей – грустных и веселых мыслей. Когда осяду и опомнюсь – напишу Вам подробно и о делах, а пока здравствуйте.

Любящий. Вас И. Бабель

В. П. Полонскому

Киев, 28/XI-28

28 ноября 1928 г., Киев

Дорогой Вячеслав Павлович!

В третий раз принялся переписывать сочиненные мной рассказы и с ужасом увидел, что потребуется еще одна переделка – четвертая, на этот раз явно последняя. Ничего не поделаешь. О том, как мне солоно приходится, не хочу и говорить.

Голова побаливает часто. Былой работоспособности нет, маленько, видно, переутомился. Все же, думаю, преодолею. Анонс Ваш на 29-й год будет выполнен[112]112
  Вероятно, речь идет о рассказе Бабеля «Мария-Антуанетта», о предстоящей публикации которого в «Новом мире» было объявлено в 1927 г. Рассказ не сохранился. – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть]. По совести могу сказать, что делаю все от меня зависящее. Изредка попадаются мне на глаза отчеты о литературных совещаниях. По-моему, нервным людям стреляться впору, а веселым только и остается, что гнуть свою веселую линию. Так как я причисляю себя ко второй категории, то и живу безмятежно.

Противоестественных, антилитературных переворотов в своих мозгах не допускаю и чувствую себя поэтому превосходно. Впрочем, все то, что говорится о распространении массовой литературы, – правильно. Спасибо, что из десяти мыслей – одна верна. Если принять в расчет, что вещают одни только должностные лица, то придется признать, Что процент велик. В Киеве пробуду еще недолго. Собираюсь двинуться на Северный Кавказ. О всех моих начинаниях и передвижениях буду Вас извещать.

Мой адрес пока: «До востребования. Главный почтамт. Киев». Очень Обрадуюсь, если напишете. ОТ всего сердца желаю Вам бодрости, здоровья, веселья. Веселый человек всегда прав.

Ваш И. Бабель

В. П. Полонскому

Ростов н/Д., 8/IV-29

8 апреля 1929 г. Ростов н/Д

Дорогой Вячеслав Павлович! – Отправил Вам открытку из Кисловодска. Не знаю – получили Вы ее и действителен ли еще адрес – Остоженка, 41? Моя база теперь – Сев. Кавказ, постоянный адрес – Ростов н/Д., Главный почтамт, до востребования: Летом буду работать и бродяжить, собираний поехать В Ставрополь, Краснодар, на несколько дней в Воронежскую губернию, потом в Дагестан и Кабарду. Ездить буду, конечно, не в международных вагонах! а Собственным; нищенским и, по-моему, поучительным способом. Не соберетесь ли в «наши» край? Встретилась бы и пожили вместе…

Дни мои (ночи сплю, если не страдаю бессонницей) Проходят интересно, но Трудно. В смысле работы я нажал на себя с излишним усердием и снова стала побаливать голова. Все же появляются контуры возводимого здания. Да вот беда – раньше я все размахивался на романы, а выходили рассказцы короче воробьиного хвостика, а теперь какая, с божьей помощью, перемена. Хочу отделить штучку страниц на восемь (потому что ты ведь умрешь с голоду; сукин сын, – говорю я себе); а из нее, из штучки, прет роман страниц на триста[113]113
  По свидетельству современников, на протяжении многих лет Бабель работал над задуманным им романом о Чека. – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть]. Вот главная перемена в многострадальной жизни, дорогой мой редактор, – жажду писать длинно! Тут мне, видно, и голову сложить… И так как я по-прежнему сочиняю не страницами, а одно слово к другому, – то можете вы вообразить, как, собственно, выгладит моя жизнь?. В августе пришлю вам первое рукописание. Это верно и честно. У меня есть основание так говорить. Помешать мне может только смерть, главным образом голодная смерть, потому что все мыслимые и немыслимые деньги кончаются. Нельзя ли возобновить до августа старинный наш договор? Вот можете смеяться сколько хотите – а у Вас не будет более верного сотрудника, если Вы вызволите меня в последний раз. Я с ужасом думаю о том, что придется согласиться на предложение одной организации и состряпать сценарий. Неохота смертная, не могу Вам сказать, какая неохота. Я настроился возвышенно, преступно тратить силы и время на ненужную дребедень, а сил и времени уйдет уйма, потому что я не умею халтурить, уйдут драгоценнейшие месяцы. Впрочем, я не уговариваю. Надо думать, Вы мне не верите. А я вот чувствую, что не верить мне – это ошибка.

Сделайте милость, пришлите ответ на это письмо обратной почтой. Пробудясь от сладостного сна, я сосчитал сегодня утром свои ресурсы – их четырнадцать рублей. Как говорится – надо решаться. И потом еще просьба. До меня давно уже доходят слухи, что очередные издания «Конармии» и «Одесских рассказов» – исчерпаны. Надо признать, что Госиздат в отношении меня никогда не торопился с переизданием: то, что проделывается с «Конармией», отвратительно. Я запросил Сандомирского, после Вас – второго моего кредитора (кстати, кто это Сандомирский?), он очень любезно и дружественно ответил по всем пунктам и обошел молчанием вопрос о переиздании. А тысчонка эта спасла бы меня и рикошетом все мои обязательства. Будьте другом – позвоните Сандомирскому. Вам-то он, я думаю, ответит с полной определенностью.

Вот и все дела. Пойду сейчас на Дон смотреть на ледоход. Сегодня здесь первый весенний день, а еще вчера была зима. Я много бы хотел Вам написать, но от весны ли, от чего ли другого болит голова. Отложим до следующего раза. Дайте руку. Будьте веселы и философичны.

Ваш, искренне Вам преданный

И. Бабель

В. П. Полонскому

Ростов н/Д, 8/Х-29

8 октября 1929 г… Ростов н/Д

Дорогой Вячеслав Павлович!

Черт меня знает, какие только места я за последние два месяца не облазил. Договор мотался за мной по десяти почтовым отделениям. В Ростове я уже недели две, все мусолил договор, но подписать не решился. Посылаю его вам с всеподданнейшими замечаниями. Составлял эту бумагу король юрисконсультов, не человек, а дьявол. В п. 1 я прошу вычеркнуть слово «всех», потому что два рассказа мне придется дать в альманахи (не в журналы, а альманахи). Но событие это произойдет через несколько месяцев после того, как я начну и буду продолжать печататься в «Новом мире», – так что ущерба его приоритету не выйдет. Вместо десяти печатных листов я написал шесть для пущей верности, хотя, надо надеяться, будет больше, иначе мне пропасть. Срок я поставил более просторный, потому что, потому что… Вячеслав Павлович, дело обстоит просто. Я хочу стать профессиональным литератором, каковым я до сих пор не был. Для этого мне нужно взять разгон. Темп этого разгона определяется мучительными (для меня более, чем для Издательства) моими особенностями, побороть которые я не могу. Вы можете посадить меня в узилище, как злостного должника (взять, как известно, нечего: нету ни квартиры, ни угла, ни движимого имущества, ни недвижимого – чем я, впрочем, горд и. чему рад). Вы можете сечь меня розгами в 4 часа, дня на Мясницкой улице – я не сдам рукописи ранее того дня, когда сочту, что она готова. При таких барских замашках, скажете вы, не бери, сукин сын, авансов, не мучай, подлец, бедных сирот юрисконсультов… Верно. Но, право, я сам не знал размеров постигшего меня бедствия, не знал всех каверзных «особенностей», будь они трижды прокляты, матери их сто чертей!!! Теперь, как только вылезу из этих договоров, заведу себе побочный заработок, чтобы не зависеть от дьявола, жаждущего моей души. Я бы и сейчас это сделал – завел бы побочный заработок, – да нету времени, надо писать. К чему веду я злу речь? К тому, что пройдет немного времени – и я стану у вас аккуратным работником. Всей силой души я хочу (и делаю для этого все, что могу) предупредить сроки, превысить количество. Если вы верите в это мое стремление (а по логике вещей в него нельзя не верить), то поймете, что в нашем договоре Я не ищу лазеек (на какого они мне беса?), а минимальных, твердо выполнимых условий для спокойной работы, потом – на четыреста рублей никак не могу согласиться, – тогда мне лучше в водовозы идти, тогда жрать будет нечего.

Издав вышеизложенные вопли, перехожу к веселым материям.

Если отвлечься от дел да от плохого здоровья – все обстоит благополучно, и выпадают такие дни, что на душе бывает весело. Погода у нас на ять, сады на нашей улице одеты в багрец и золото, рыбу мы в изобилии ловим в гирлах Дона и благословляем небо, что проживаема конуре, а не в столице. Вас же о самочувствии спрашивать не решаюсь – так, пожалуй, можете ответить. Что закачаешься. До свиданья, Вячеслав Павлович. Не поддавайтесь нашептываниям дурного духа и не верьте, что я сволочь; Я не сволочь, напротив, погибаю от честности. Но это как будто и есть та гибель с музыкой, против которой иногда не возражают.

Ваш И. БАБЕЛЬ

Р. S. В договоре я избегал дополнительного срока 1/1-30, потому что 8/10 моего материала будет готово только в будущем году.

И.Б.

В. П. Полонскому

Молодёново, 10/XII-30

10 декабря 1930 г., Молодёново

Дорогой В. П.

Проваливаясь в сугробах, я пробрался сегодня на станцию и позвонил домой, в Москву. Мне сказали, что от «Известий» есть письмо «под обратную расписку». Угадываю содержание этого письма. Так вот – вещи, предназначенные для «Нового мира»[114]114
  После двухлетнего перерыва в журнале появились два новых рассказа Бабеля – «В подвале» и «Гапа Гужва». На 1932 г. «Новый мир» анонсировал его рассказы «Иван-да-Марья», «У Троицы», «Медь», «Весна», «Адриан Маринец». Из них появился в печати только первый («30 дней», 1932, № 4), остальные исчезли после ареста Бабеля вместе с его архивом. – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть], несколько дней тому назад (буквально несколько дней) закончены. Надо переписать их начисто. Я не могу этого сделать. Вы не дочтете капризом или бессмысленной фанатичностью, если я скажу, что мне надо опомниться, отойти, забыть И потом со свежей головой дать le dernier coup[115]115
  Последний бой (фр).


[Закрыть]! В последние месяцы у Вас не было «контрагента» более мучительно добросовестного. Я обрек себя на «заточение» и тюремное одиночество – чего больше?.. Так вышло, что, только несколько месяцев тому назад уменье писать, простое уменье, – вернулось ко мне – и видят все бухгалтерии: всего. мира – я не пренебрег этим возвращением. Очень прошу Вас: Приехать ко мне в. гости – и я не постыжусь предъявить Вам «вещественные доказательства». Печататься я начну в 1931. году – и для того» чтобы больше не было мучительных этих перерывов» надо подготовиться. Материал я предполагаю сдать весной и в дальнейшем буду аккуратен и «периодичен», как любой фельетонист… Есть литераторы с гладкой судьбой, есть литераторы о трудной судьбой (правда, есть еще третьи – безо всякой судьбы). Я принадлежу ко вторым – и оттого, что эти ухабы не поддаются бухгалтерскому учету, неужели надо в них кидаться вниз головой? Я прошу у трудной моей судьбы последнюю отсрочку. Помогите мне получить ее.

Ваш И. Бабель

Собираюсь на несколько дней в Москву: я явлюсь тогда и к Вам на последнее растерзание, и – правда, мы условимся относительно нашего №выходного дня». У нас хорошо тут. Я за Вами вышлю лошадей в назначенный день, и мы разопьем в избе деревенского сапожника самовар мира.

Ваш И. Б.

В. П. Полонскому

Молодёново. 13/ХII-1930

13 декабря 1930 г., Молодёново

Дорогой В. П. Мне передали «цидульку» конторы. И смех и грех. Привлечь меня к суду – это значит подарить мне деньги. Я вызываю всех писателей СССР на «конкурс бедности» со мной, у которого не только что квартиры нет, но даже и самого паршивенького стола. Я сочиняю на верстаке (в самом буквальном смысле слова) моего хозяина Ивана Карповича, деревенского сапожника. Носильное же платье мое и белье, даже по Сухаревской оценке, не превышают ста – может двухсот рублей. C’est tout[116]116
  Вот и все (фр.).


[Закрыть].

Не судиться надо со мной, а дать мне последнюю отсрочку* о чем я и отсылаю официальную просьбу.

– Через несколько дней приеду в Москву. Я рассчитываю увезти Вас хоть на день в мое логово.

Преданный Вам

И. Бабель

Ф. А. Бабель

<17июня 1931 – а., Москва>

<…> По отзывам – сочиняю я теперь лучше, чем раньше, – так что слова твоего Слонима[117]117
  Имеется в виду Марк Львович Слоним (1894–1976) – публицист, литературный критик, переводчик. С 1919 г. в эмиграции. Возглавлял эсеровский по ориентации ежемесячный журнал «Воля России» (1922–1932). В этом журнале под своим именем и под псевдонимом Б. Аратов вел отделы: литературный дневник, литературная хроника. Занимался творчеством советских писателей – Бабеля, Олеши, Зощенко, Леонова, Катаева. – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть] относятся к прошлому и для меня значения не имеют. Впрочем – надо мне отдать справедливость – к критике, хвалебной и ругательной – я отношусь с полным самообладанием и знаю ей цену – чаще всего цена ей пятак…

С. М. Михоэлсу[118]118
  Соломон Михайлович Михоэлс (настоящая фамимя – Вовси; 1890–1948) – советский актер и режиссер. С 1929 г. художественный руководитель ГОСЕТа – Государственного еврейского театра. – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть]

Молодёново, 28/XI-31

28 ноября 1931 г., Молодёндео

Дорогой С. М,

Я жив и пишу рассказы, не пьесу, а рассказы. Замерзшая пьеса лежит[119]119
  Имеется в виду пьеса Бабеля «Мария». – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть], лежат сотни исписанных листов. Самое удивительное в этом деле, что я ее все-таки напишу; она не дается, но мы ее оседлаем. От этих рассуждений никому не легче, ни Вам, ни Вашей бухгалтерии. Все-таки не стоит сажать меня в долговую яму. Гордость моя заключается в том, чтобы не платить кредиторам по 20 копеек за рубль, а бедствие в том, что о рубле, его качестве и удельном весе у меня собственное представление. Если вы согласны ждать еще – ладите, и это будет правильно, если нет – я верну деньги. Я начал печататься, и гонорарий помаленьку будет капать.

Кто-То передавал мне, что у вас директором – Токарев. Правда ли это? Если он в Москве, кланяйтесь ему от меня.

Мне очень хочется, чтобы Вы приехали в Молодёново. У нас нет комфорта, но красота неописанная. Дороги еще нет, но как Только ляжет снег, я пришлю за Вами гонца. Вы передадите ему, к какому поезду высылать лошадь, и мы весь Ваш выходной день будем говорить о любви и пить вино.

Привет от всего сердца Е. М.

Ваш И. Бабель

Ф. А. Бабель и М. Э. Шапошниковой

<2 января 1932 г., Москва>

<…> Удивляюсь тому, что в зарубежной прессе пишут о таких пустяках, как «Карл Янкель». Рассказ этот неудачен и к тому же чудовищно искажен. Я уже, кажется, писал вам, что его напечатали по невыправленному тексту (черновому) с ошибками, совершенно уничтожающими смысл. Вообще, то, что печатается, есть ничтожная доля сделанного, а основная работа производится теперь. С похвалами рано, посмотрим, что будет дальше. Единственное, что достигнуто, – это чувство профессионализма и упрямства и жажда работы, которых раньше не было. Внешне же это проявляется пока недостаточно, случайно, скомкано, не в том порядке, как надо. Впрочем, до всего дойдет очередь…

И.

Ф. А. Бабель и М. Э. Шапошниковой

<5 мая 1933 г., Сорренто>

<…> Вчера провели весь день с Алексеем Максимовичем Горьким в Неаполе. Он показывал нам музеи – античную скульптуру (до сих пор опомниться не могу), Картины Тициана, Рафаэля, Веласкеса. Вместе обедали и ужинали. Старик выпил, и здорово. Когда мы вошли вечером в ресторан (расположенный высоко над Неаполем, вид города оттуда волшебен), где его знают уже 30 лет, все встали со своих мест, официанты кинулись целовать ему руки и сейчас же послали за старинными певцами неаполитанских песен. Они прискакали – семидесятилетние, все помнящие А. М. – и пели надтреснутыми своими голосами так – что я, верно, во всю мою жизнь этого не забуду. А. М. плакал безутешно – пил и, когда у него отбирали бокал, говорил: в последней раз в жизни… Незабываемый для ценя день. Стараюсь изо всех сил ускорить приезд Жени и Наташи. Надеюсь, что они приедут недели через полторы. Мне не советуют посылать пьесу[120]120
  «Марию». – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть], надо бы, конечно, везти самому, я еще не решил, как поступить. Горькие уезжают девятого – есть советский пароход, идущий из Лондона в Одессу, им, конечно, выгодно поехать на нем. В доме остаюсь я да Баршак – великолепный наш детский поэт, надеюсь, он подружится с Наташей. У Маршака тоже есть в Брюсселе сестра; очень возможно, что мы поедем в Бельгию вместе.

А. М. взял у меня для альманаха три новых рассказа. Один из них мне действительно удался, только бы цензура пропустила. А. М. обещал прислать из Москвы гонорар валютой <…>

И.

Ф. А. Бабель

<23 декабря 1934 г., Москва»

<…> Чувствую себя хорошо. Жизнь у нас необыкновенно интересна, но профессии мною выбранная, вкусы мои, правила – всё или ничего – никогда не давали повода предполагать, что личная моя жизнь будет легка, будет шествием по розам и что каждый мой шаг должен вызывать ликование моих родных, и знакомых. При рождении, своем я не давал обязательство легкой жизни. Не будучи хвастуном, я имею право сказать, что так называемые трудности сносящей мною с легкостью и мужеством, не часто встречающимися, и если я молчу об них, то это не доблесть моя и не дурной характер, а естественное и законное отвращение к такому неинтересному и незначительному сюжету. Вы создайте себе в отношении меня страхи там, где их нет и в помине. Единственная моя болезнь – это разлука с мамой, со всеми вами. Вместо того, чтобы ныть, помогите мне, приезжайте жить вместе со мной…

И.

Л. Г. Багрицкой

Одесса, 21/IX-36

21 сентября 1935 г., Одесса

Милая Лидия Густавовна.[121]121
  Лидия Густавовна Багрицкая (Суок) – жена Эдуарда Багрицкого. – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть]

Снова хожу с глубоким волнением по одесским улицам и греюсь у моря. Лето стоит во всем блеске.

По два раза в день ем скумбрию во всех видах. Первые дни прожил в Лондонской, много часов провели с Олешей на лавочке, на бульваре… Не Соберетесь ли Вы на родину? Она бедновата, но прекрасна по-прежнему.

От всего сердца кланяйтесь Сене, Ольге Густавовне[122]122
  Сева – Всеволод Эдуардович Багрицкий (1922–1942) – сын Багрицких, поэт.
  Ольга Густавовна — сестра Л. Г. Багрицкой, жена Юрия Олеши. – (коммент. Б. М. Сарнова)


[Закрыть] и Нарбутам. Мой адрес – Главный почтамт, до востребования.

Ваш И. БАБЕЛЬ

Ф. В. Бабель

Москва. 19/VI-36

<19 июня 1936 г… Москва>

Дорогая мамахен. Великое горе по всей стране, а у меня особенно. Этот человек был для меня совестью, судьей, примером. Двадцать лет ничем не омраченной дружбы и любви связывают меня с ним. Теперь – чтить его память – это значит жить и работать – и то и другой делать хорошо.

Тело А. М. выставлено в Колонном зале, неисчислимые толпы текут мимо гроба. День жаркий, летний. Немножко отойду, напишу еще.

И.

Ф. А. Бабель

<29 сентября 1938 г., Москва>

<…> Не помню, писал ли я вам о том потрясающем впечатлении, которое произвела на меня Ясная Поляна – стоишь в аскетических комнатах Толстого – и кажется, что яростная работа мысли продолжается в них до сих пор! <…>

Ф. А. Бабель

<22 апреля 1939 г., Ленинград>

<…> Второй день гуляю – к тому же весна… Вчера обедал у Зощенко, потом до 5 часов утра сидел у своего горьковского – времен 1918 года – редактора и на рассвете шел по Каменно-Островскому – через Троицкий мост, мимо Зимнего дворца – по затихшему и удивительному городу.

Сегодня ночью уезжаю <…>

Спецсообщение секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР
«О ходе всесоюзного съезда советских писателей»

В кн.: «Власть и художественная интеллигенция. Документы 1917–1953». М., 1999, с. 233.

_____

Среда части украинской делегации продолжаются настойчивые разговоры «о бесполезности всей этой комедии».

В беседе украинских писателей Семенко, Балкана, Савченко с московскими писателями Бабелем, Пильняком и Асеевым особенно резкую позицию в отношении съезда заняли Бабель и Семенко.

БАБЕЛЬ: Мы должны демонстрировать миру единодушие литературных сил Союза. А так как все это делается искусственно, из-под палки, то съезд проходит мертво, как царский парад, и этому параду, конечно, никто за границей не верит. Пусть раздувает наша пресса глупые вымыслы о колоссальном воодушевлении делегатов. Ведь имеются еще и корреспонденты иностранных газет. Которые по-настоящему осветят эту литературную панихиду. Посмотрите на Горького и Демьяна Бедного. Они ненавидят друг друга, а на съезде сидят рядом как голубки. Я воображаю, с каким наслаждением они повели бы в бой на этом съезде каждый свою группу.