Текст книги "Преступление в Радужном заливе"

Автор книги: Иржи Брабенец

Соавторы: Зденек Веселы
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Ну, конечно, он не смотрел во Вселенную, он ее слушал.

Ланге улыбнулся – не насмешливо или саркастически, как прежде, а непосредственно, почти как ребенок.

– Можно и так сказать.

– Во время разговора с радистом не бросилось ли вам в глаза что-либо особенное?

– Насколько мне помнится, нет.

– Не вспомните ли, где и когда вы с ним говорили?

– Постойте, когда же это было? Во время завтрака... вспомнил – в шлюзовой камере.

– И после вы уже его не видели?

– Лишь издали. По дороге к обсерватории я заметил его внизу у базы, но он тут же погрузился в тень. Номера на скафандре, мне, разумеется, различить не удалось, да я и не пытался. Но это должен был быть он, никто, кроме него, в ту сторону не шел.

– А потом?

– Я работал наверху, в куполе большого рефлектора. Изучал Кастор С.

– Кастор С?

– Это одна из переменных звезд. Но вряд ли это вас может заинтересовать. Закончив наблюдение, я спустился вниз, в фотолаборатории проявил снимки...

– Когда это было, вы не помните?

– Не помню. Спросите нашего врача, она в тот момент была в лаборатории, может быть, она вспомнит. Я обработал негативы и направился в обсерваторию. По дороге меня застала тревога.

– Вы видели ракету?

– Видел, хотя и не смотрел в ту сторону. Но красный отблеск был таким интенсивным и длительным, что его просто нельзя было не заметить. К тому же в наушниках гермошлема раздался сигнал тревоги.

– Вниз бежать нетрудно. Вы пришли вовремя.

– Как сказать. Я оказался последним. Глац и другие уже собрались. Но быстрее добраться я не мог, обрыв довольно крут, дорога едва намечена, а последнее восхождение на Матерхорн я совершил четверть столетия назад.

Родин отыскал в записной книжке радиста страничку с загадочными числами и показал ее астроному.

– Вот это мы нашли в блокноте Шмидта. Не знаете, что бы это могло означать? Как астроному, вам математика должна быть близка.

Ланге внимательно разглядывал пометки Шмидта.

– Нечетные числа. Но не только. Это простые числа. Что это может значить? Не представляю. Возможно, это записи какого-то шифрованного сообщения. Другое объяснение мне в голову не приходит.

– ...Фанатик! – возмущенно твердил доктор, когда они вернулись в комнату следователя. – Таких в средние века на кострах сжигали. Или такие других сжигали. Пожалуй, так вернее... Надеюсь, вы ему не верите?

– Мы должны уточнить время у Реи Сантос.

– Рея Сантос! Вы мне напомнили... – Гольберг наклонился и заботливо ощупал щиколотку.

– Болит?

– Не переставая. Как видите, и на Луне безрассудные прыжки дорого обходятся.

– Попробуйте походить.

– Вы думаете? – Гольберг встал, сделал энергичный шаг, но тут же, скорчив гримасу, сел. – Проклятая нога. Ладно, пойдемте к Рее Сантос, она чем-нибудь поможет.

– А сами вы не в состоянии что-либо сделать?

– Не забывайте, что я занимаюсь психиатрией, майор.

– Ну что ж, в таком случае попробуйте вылечить ногу средствами вашей специальности. Я имею в виду самовнушение, – невинно заметил Родин.

– Заведующий стоматологическим кабинетом не вырвет сам себе зуб.

– Ну, тогда пошли...

И они отправились к Рее Сантос.

– Я пришел к вам за помощью. – Казалось, Гольберг, в чем-то оправдывается. – У меня болит нога. Неудачно прыгнул. Кто бы мог подумать, что здесь...

– Хотела бы я знать, где это вы так прыгаете? Второй случай за эту неделю. Боюсь, что скоро на базе потребуется ортопед. Недавно мне пришлось просвечивать подвернутую стопу.

– В самом деле? – Родин умышленно отвернулся, стараясь избежать многозначительного взгляда Гольберга.

– Ну, конечно. Это было... Да, в субботу. В тот самый день, когда Шмидта нашли мертвым возле радиотелескопа.

– А я не видел, чтобы кто-нибудь хромал.

– А почему Юрамото должен хромать? Через два дня доктор Гольберг тоже сможет прыгать, как козочка.

Родин огляделся.

– У вас здесь превосходное оборудование... Ну, раз уж мы заговорили об этой злосчастной субботе, не могли бы вы сказать, что здесь, собственно, произошло? Вы видели в тот день Шмидта? Разговаривали с ним?

– Нет. То есть да. За завтраком. Потом я видела его там. Но разговаривать с ним уже было нельзя.

– Что же могло случиться? Попробуйте вспомнить обо всем, что происходило в субботу. Быть может, какая-нибудь незначительная на первый взгляд деталь окажется важной.

– Боюсь, что толку от меня будет немного. Суббота ничем не отличается от всех остальных дней. Ничего особенного не случилось. Завтрак прошел, как обычно, – за столом велась ленивая беседа. Потом я пошла в ординаторскую, затем – в кабинет. Кстати, хотите посмотреть? – Она позвала Родина в соседнюю комнату. – Это химическая лаборатория и аптека. К счастью, мы ею не часто пользуемся. Здесь ни у кого еще ни разу не болела голова.

– Вернемся к субботе. Астроном Ланге утверждает, что он около получаса провел в фотолаборатории.

– Да, если не считать того момента, когда ему понадобился бромистый калий.

– И вы говорите, он ушел через полчаса?

– Да, около одиннадцати, незадолго до того, как прозвучала тревога.

– Незадолго? Минут за пять, десять, за минуту?

– Минут за восемь – десять. Кто бы мог подумать, что это последние минуты Шмидта? Невероятно! Сразу же после Ланге я тоже вышла. Когда он прощался со мной, я уже надевала скафандр. В коридоре мне встретились Глац и Мельхиад. Я прошла шлюзовую камеру и направилась в оранжерею.

– По дороге никого не встретили?

– Нет. Я только видела, как несколько раз зажглись рефлекторы ракетоплана. Вероятно, в нем был Нейман.

Казалось, Рея чего-то не договаривает, она все время настороже. Но почему? Боится сказать лишнее?

Родин поднялся и извинился за беспокойство.

В комнате следователя Гольберг со вздохом вынул листок со списком подозрительных лиц.

– Вы готовитесь вычеркивать? – спросил Родин.

– Да, но кого?

– Видимо, обоих, не так ли, доктор?

– Итак, у нас остаются?..

– Маккент и Нейман – двое из тех троих, что прошли парашютную тренировку.

– И Юрамото.

– Да, Юрамото с вывихнутой стопой.

ЗЕЛЕНЫЙ ОАЗИС

Издали оранжерея напоминала гигантские мыльные пузыри, вздувшиеся над поверхностью Луны.

– Здесь нет ни одного кусочка ровного стекла, – комментировал Гольберг, – стеклянные купола должны быть очень прочными, чтобы противостоять внутреннему давлению. Под каждым куполом – одна из секций оранжереи, герметически отделенная от других.

Маккент поднялся навстречу посетителям, его глаза выдавали нескрываемое любопытство.

– Вы хотите осмотреть оранжерею? Правильно, никакая цветная фотография не передаст того, что вы сами здесь увидите. Вы интересуетесь ботаникой?

– Каждый из нас в какой-то мере интересуется ботаникой. – Майор оглядел небольшой кабинет. Полки, на которых стояли батареи пробирок и колб. Стол с различными микроскопами и тиглями. Грядка, которая словно купалась в синем ксеноновом свете. – Хоть я и не специалист, но, разумеется, помидоры от свеклы отличу. Однако, признаюсь, таких плодов я не видывал.

– Это не помидоры, это редиска, – улыбнулся Маккент, – одно из наших маленьких чудес – результат деятельности моих предшественников. После меня продолжит опыты кто-нибудь другой. Каждый подсыпает свою горсть зерна жерновам, и в конце концов мы достигнем цели – изменения биологических особенностей растений. Мы поставим агротехнику с ног на голову.

Биолог отложил гигантскую редиску и освободил два стула, смахнув с них комья глины.

– Присаживайтесь. Вы ведь приехали сюда не на экскурсию. Видимо, речь пойдет о том несчастном случае?

– Да, и в этой связи я бы хотел задать вам несколько вопросов.

– Ну, конечно, я готов ответить, хотя и не уверен, что могу быть вам полезным. Вам уже удалось что-нибудь выяснить?

– Мы ищем кончик нити, которая привела бы нас к истине. Как по-вашему, что могло толкнуть Шмидта на столь непонятный шаг? Казался ли он вам человеком-отрешенным, чем-то озабоченным?

– Нет.

– Но ведь должна была быть какая-то причина, – начал доктор, – сейчас не то время...

– Не то время?

Маккент иронически улыбнулся.

– Разумеется, техника движется вперед семимильными шагами. А наивные люди полагают, что человек также претерпел огромные метаморфозы, что его удастся втиснуть в прокрустово ложе идеального общества. Благо, по их мнению, социальные корни нежелательных тенденций устранены...

– Но по-прежнему существуют следователи и даже целая наука криминалистика, вы это хотите сказать? – перебил его Родин. – Было бы по меньшей мере легкомысленно столь упрощенно смотреть на вещи. Выращивая свои растения, вы стремитесь уменьшить потери за счет устранения вредного влияния среды. Аналогичная задача стоит и перед нами. Я согласен, что с растениями проще и быстрее, чем с людьми. Но вырастить здоровые, выносливые растения, которые не сломает первый же порыв бури, не свалит ночной мороз, которые не боятся засухи, – для этого нужно время. Не только в природе, но и в обществе.

– Тем самым вы признаете, что и у вас есть свои невзгоды. И не только стихийные.

– Мы же не говорим, что наш путь устлан розами. Кстати, и у роз есть шипы. Как биолог, вы должны это знать.

– Ваша работа, – сказал Маккент, – полезна для общества. Вы кружитесь около виновного, а он об этом не знает. А может быть, и знает... нет, не хотел бы я быть в его шкуре – круг сужается.

– Наверное, это не очень приятно. – Взгляд майора был устремлен куда-то вдаль. Неясная мысль коснулась его сознания, будто слова Маккента что-то ему подсказали, но он не мог уловить этой мысли. – Однако вернемся к Шмидту. Когда вы его видели последний раз?

– Затрудняюсь сказать. Очевидно, за завтраком. Да, совершенно верно – в столовой.

– А что вы делали потом?

– Работал. Здесь, в оранжерее. Потом надел скафандр и совсем собрался в лабораторию, как вспыхнула ракета и прозвучал сигнал тревоги. Я сразу понял, с кем несчастье.

– Что вы имеете в виду?!

– Ракета вспыхнула над радиотелескопом, а там работал Шмидт. Я прошел шлюзовую камеру и побежал к базе.

– Вы никого не встретили по пути?

– Никого.

– У входа вы были первым. Не подскажете ли, в каком порядке прибежали остальные?

– Попробую вспомнить. Через несколько секунд появилась Рея Сантос. Потом из базы выбежали Глац и Мельхиад, следом за ними – Нейман и Юрамото, и наконец появился Ланге. А, Собственно, вам это к чему?

– Мы хотим восстановить полную картину.

На обратном пути доктор молчал. Он заговорил, лишь сняв скафандр в комнате Родина.

– Н-да, – он покачал головой, – Маккента придется вычеркнуть. Нет сомнения, что именно он был первым у входа. Меньше чем через две минуты после появления ракеты. Никакие силы не могли помочь ему пробежать расстояние от радиотелескопа сюда, вниз, за две минуты.

– Я бы задал дополнительный вопрос, – тихо произнес следователь. Маккент бежал от оранжереи и был у входа первым. Рею Сантос тревога застала тоже почти у оранжереи, и она прибежала второй. Интересно, не правда ли? Особенно если учесть, что они не встретились.

ДОВОДЫ ДОКТОРА ГОЛЬБЕРГА

– Итак, значит, Нейман или Юрамото. Кто бы мог подумать? – Эрза Гольберг с недоверием смотрел на листок бумаги. Из восьми имен шесть было вычеркнуто. – Знаете, даже сейчас я бы не отважился гадать, кто из двоих это сделал. Оказывается, быть гадалкой не так уж легко.

– В криминалистике не только трудно – рискованно.

– Очень рискованно. С кого же начнем... Я имею в виду – начнете?

– Пожалуй, – майор секунду колебался, – с Неймана. Идет?

– С Неймана, так с Неймана. Кое-что мы о нем знаем, то есть – чем он занимался утром. Алиби у него есть.

По словам Глаца, Нейман утром находился в его кабинете. Они вместе готовили радиограмму на Землю. После окончания, примерно в 10:50, Нейман ушел. Чем он занимался потом?..

– Что я делал потом? – Нейман лениво прищурил глаза. – Направился к ракетоплану.

– Вы намеревались совершить полет?

– Да, после обеда.

– И поэтому пошли подготовить машину?

– Совершенно верно.

– По дороге встретили кого-нибудь?

– Нет.

– Этим ракетопланом, как вы его называете, можно управлять и на расстоянии?

– Конечно.

– Могли бы вы сэкономить время и проверить исправность приборов, не поднимаясь в кабину ракетоплана?

– Да, но этим я бы ничего не достиг.

– Не понимаю.

– Ракетоплан стоял рядом с радиомаяком, с которого осуществляется дистанционное управление. И поскольку я все равно был там, какое имело значение – проводить проверку с маяка или непосредственно из кабины?

– Правда ли, что Шмидт ловил сигналы с Земли?

– Да, радистов-любителей, – подтвердил пилот, – он даже посылал им открытки.

Когда они остались одни, доктор внимательно посмотрел на следователя. Наконец он провел ладонью по лбу, словно отирая капли пота.

– А что делать? – промолвил он. – Кто бы мог подумать! Итак, все-таки Юрамото! Неужели он?.. – Гольберг покачал головой. – Но арифметика неумолима – остается он один. У всех остальных есть алиби. Надежное, стопроцентное алиби.

– А Неймана вы зачеркнули?

– Конечно. Если за три минуты до тревоги он занимался рефлекторами ракетоплана, то в 10:59 его не могло быть на холме у радиотелескопа. Так же как и Ланге... О чем вы задумались, майор?

– Ну, как бы вам получше объяснить? Меня гложет... мысль, что я забыл о чем-то важном. Что мы в чем-то ошибаемся, что-то проглядели. Я почти ухватил эту мысль во время беседы с Маккентом, но потом она вновь от меня ускользнула.

– Вы не можете что-то вспомнить?

– Вот именно.

– Ничего, – уверенно сказал психиатр, – обязательно вспомните. Стоит лишь воспроизвести весь разговор, восстановить все подробности, представить себе все визуально. Кто где стоял, выражение лица и тому подобное. И вы схватите эту мысль, что упорно скреблась в вашей памяти. А теперь пойдемте к Юрамото, последнему в нашем списке.

Сейсмическая станция, расположенная у самой подошвы обрыва, напоминала половину исполинского яйца допотопного ящера. Серо-белые стены четырьмя иллюминаторами глазели на плоскую долину, раскинувшуюся перед базой.

– Так вот где вы работаете, – произнес Родин, осматривая овальное помещение, – я представлял себе кабинет селенолога иначе.

Лицо Юрамото осветила приветливая улыбка.

– Это не единственное мое рабочее место. Но здесь я бываю часто. Здание построено в стороне от других помещений, так как здесь установлен один из сейсмографов.

– Здесь?

– Да, прямо под вами, в шахте. Он помогает нам слушать Луну.

– Это, верно, очень чувствительный прибор?

– Хотите взглянуть?

Да, майор хотел взглянуть.

Юрамото нажал кнопку, тяжелая крышка люка поднялась. Перед ними возникла винтовая лестница, покрытая мягким ковром. Внизу, на двадцатиметровой глубине, в довольно обширном помещении – пожалуй, не меньше верхнего – в полутьме виднелся сейсмограф с высоко поднятым плечом. В подземелье скрещивались три узких зеленых луча.

– Как видите, ничего особенного. Похож на любой сейсмограф на Земле. Отраженные лучи увеличивают амплитуду малейшего колебания, которое тут же регистрируется. Самописец прибора чертит линию на равномерно движущейся бумажной ленте. Взглянуть на сейсмограмму можно наверху.

– Говорят, некоторые из этих приборов настолько чувствительны, что могут зарегистрировать даже биение человеческого сердца, – заметил Родин.

– Могут, если стоять вблизи аппарата и на твердом основании. Сейсмограф реагирует не на звук, а на колебания. Правда, каждый звук – это механическое колебание, но не каждое колебание сопровождается тем, что мы привыкли называть звуком.

Наверх поднимались молча.

– А вот здесь вычерчивается сейсмограмма. – Селенолог осветил бумажную ленту, и они увидели волнистую черту. У самого кончика самописца волны как бы лихорадочно заметались.

– Что это значит? – доктор дотронулся до защитного стекла.

– Прибор зарегистрировал наши шаги. А возможно, биение сердца.

– Несмотря на ковер?

– Да, несмотря на то что лестница и пол изолированы.

– Я с сожалением констатирую, – Родин на секунду замолчал, но морщинистое лицо селенолога было непроницаемым, – что мы не очень-то продвинулись вперед в расследовании дела. Мы хотели бы кое-что уточнить.

– Понятно. Вас интересует, не я ли убийца Шмидта.

Позже, вспоминая этот драматический момент, доктор Гольберг заметил: "Я был потрясен, майор, но вы даже глазом не моргнули. Это было великолепно наблюдать, как вы оба соревнуетесь в выдержке".

– Совершенно верно. – Родин поудобнее уселся в кресле. – Не трудно ли вам объяснить, почему вы не могли быть убийцей?

– На родине моих предков сохранилось много пословиц. Разрешите привести одну из них: "Тигр не допрыгнет до орла".

– То есть вы хотите сказать, что в момент смерти Шмидта были далеко от него?

– Наслаждение – купаться в росе, но еще большее наслаждение – говорить с человеком, который понимает тебя. Именно это я и имел в виду.

– В момент, когда раздался сигнал тревоги...

– ...я был здесь. Именно на этом месте. Еще точнее – я только что вернулся.

– Могу ли я узнать, откуда именно?

– Снизу. Из шахты. Ежедневно до обеда я спускаюсь вниз, проверяю приборы и делаю об этом отметку.

– Значит, в критический момент вы спускались по лестнице, какое-то время проверяли сейсмограф и снова вернулись. Правильно?

– Абсолютно правильно.

– Сейсмограммы сохраняются?

– Вы хорошо знаете свое дело, полковник!

– Майор, с вашего позволения.

– Простите. Вы неплохо ориентируетесь в незнакомой обстановке. С вами приятно побеседовать.

Юрамото поднялся и подошел к ящику у стены.

– Здесь находится субботняя сейсмограмма.

Наклонясь над развернутой лентой. Родин внимательно слушал объяснения селенолога. Юрамото достал другие сейсмограммы, и майор начал сравнивать их между собой.

– Не объясните ли...

– С удовольствием. Я пришел сюда в 10:31 утра. До 10:49 (с точностью до секунд) сейсмограф ничего особенного не зарегистрировал, так как я сидел за столом и писал. Вот здесь сейсмограмма начинает отмечать мой спуск, пребывание внизу, подъем наверх. Вот это – удар дверей в шлюзовой камере, а что означает эта линия, вы наверняка угадаете...

– Удаляющиеся шаги.

– Да, когда я бежал к базе. Эти вот незначительные, неравномерные отклонения я бы отнес за счет людей, бежавших к радиотелескопу, и переполоха, вызванного первым убийством на Луне.

Родин поднял глаза и посмотрел на Гольберга – в глазах доктора мелькнули изумление и растерянность. Он снова повернулся к Юрамото.

– Это похоже на алиби.

– Нет, – улыбка селенолога была очень дружелюбной, но в ней чудилось сочувствие, – это и есть алиби.

– Вы так думаете?

– Твердо знаю.

– Я буду откровенен, профессор, вы, вероятно, поймете меня. Мне нужна полная ясность. А что, если это не субботняя сейсмограмма? Что, если на ней заранее или позднее было что-нибудь подрисовано?

– Должен вас разочаровать, майор. Мое алиби неоспоримо. Я уже говорил, что ленту обычно меняю в полдень. На это уходит немного – всего две-три минуты. Но это значит, что мы ежедневно теряли бы эти несколько минут. Во избежание потери времени с 10:50 до 12:10 самописцы одновременно записывают сейсмограмму на две ленты.

Селенолог развернул перед майором обе ленты. Он прав. В этом не оставалось ни малейшего сомнения. На субботней ленте действительно были зарегистрированы те же колебания. Они неопровержимо доказали алиби Юрамото.

– Еще два вопроса, если позволите, – устало сказал следователь.

– Кто даст напиться путнику, сам не будет страдать от жажды. Но у верного ли вы источника, майор?

– Не сомневаюсь. Итак, первый вопрос: почему на сейсмограмме не зарегистрирована тревога? Точнее, выстрел из ракетницы?

– Потому что сейсмограф не реагирует на свет.

Снова этот скрытый сарказм в словах Юрамото. "Не начинают ли у меня сдавать нервы, не поддаюсь ли я раздражению?"

– А ударная волна распространяющихся газов, возникшая при выстреле, была слишком слабой, – продолжал селенолог. – Что же касается сотрясения, которое приборы отметили в критический момент, то это, возможно, отдача. Тело перенесло этот, разумеется, ослабленный толчок на лунную поверхность.

– А почему вы говорите – возможно?

– Потому что отклонение слишком сильное, а радиотелескоп сравнительно далеко. Скорее это все-таки удар или прыжок вблизи от базы. Я затрудняюсь это объяснить.

– Вы сказали – прыжок?

– Да, прыжок или падение с большой высоты.

– Благодарю вас. И последнее – почему вы решили, что Шмидт убит?

– Совестно признаться, майор, но я понял это довольно поздно. Лишь увидев доктора, бегущего к радиотелескопу, я подумал, что, похоже, вы пытаетесь воссоздать картину убийства, и тут я прозрел. Как это сразу не пришло мне в голову! Ведь будь это самоубийство, в скафандре Шмидта не могло быть двух пулевых отверстий. Первый же выстрел оказался бы для него смертельным. И тогда я вам сказал, что преступник мог не бежать по серпантину, а спрыгнуть.

– Вам не приходит в голову, кто мог быть в этом замешан?

– Не имею ни малейшего представления, майор. Могу сказать лишь одно: кто бы ни был убийца, нервы у него железные. Ведь, как только вы прилетели, он должен был понять...

– Вспомнил! – Следователь резко повернулся к доктору. – Вспомнил, о чем я подумал, когда мы были у Маккента. Но эта мысль тут же выскочила у меня из головы и я никак потом не мог ее воскресить. "Вы кружитесь около виновного, – сказал Маккент, рассуждая о нашей работе, – а он об этом не знает. А может быть, и знает... нет, не хотел бы я быть в его шкуре – круг сужается". Но, очевидно, вас это совсем не интересует. – Родин обернулся к селенологу.

– Жаль каждой росинки, которая не освежит цветка.

– Хорошо. Что мы выигрываем, делая вид, что речь идет о самоубийстве? Ничего, больше того, проигрываем. Ведь преступника не обманешь. Скрытность – на руку убийце. Я скажу об этом всем утром. Не буду навевать страшных снов.

Юрамото проводил гостей до дверей шлюзовой камеры.

– Гости из дому – печаль на порог.

Снаружи было тихо, холодно, неприветливо.

– Кажется, мы безнадежно влипли. – Вопреки отпечатанной и собственноручно подписанной инструкции "Как обращаться со скафандром" доктор отфутболил шлем в угол комнаты. – Смотрите, – с горечью добавил он и перечеркнул последнюю фамилию в своем блокноте. – Так! А теперь, быть может, пройти весь список заново?

– А почему бы и нет? – Родин сунул руку в карман, но тут же безнадежно махнул рукой: что за идея – запретить на Луне курить!

– Начнем с Глаца. С 9:00 до объявления тревоги он находился на командном пункте, у стены с телеэкраном.

– Дальше!

– Что касается инженера Мельхиада, то Глац, Ирма Дари и Рея Сантос подтвердили его алиби около 10:50.

– Перейдем к самой Ирме. До 10:50 она была у Глаца, потом вернулась на узел связи и наладила радиосвязь с Землей. Ее корреспондент утверждает, что около 11:00 она отвергла его радиокомплименты. Следовательно, в этот момент она не могла быть у радиотелескопа.

– Ланге?

– Тот, кто вознес человека до уровня бога! У него алиби примерно с 10:30, когда он вошел в фотолабораторию.

– Маккент?

– Биолог оказался у входа первым. По-видимому, он появился там в 11:01, не позднее. За две минуты он не мог добежать от радиотелескопа до базы, даже если бы прыгнул с обрыва.

– Кто же остался?

– Нейман, который за несколько минут до тревоги включил прожектора ракетоплана. Это подтвердила Сантос. Никого, кроме этих восьми, здесь не было. И тем не менее Шмидт убит.

ЧЕТВЕРГ: ЗАВТРА НАСТУПИТ РАССВЕТ

Родин и Гольберг пришли к завтраку последними. Им достались места в конце стола.

– Что это вы так торжественно, – Ирма Дари улыбнулась Гольбергу, будто готовитесь произнести... – Она не закончила.

Родин окинул взглядом сидящих за столом.

Рея Сантос подперла голову руками, задумчиво глядя на доктора. Ирма Дари подчеркнуто тщательно намазывала масло на хлеб. Феликс Ланге отсутствующим взглядом уставился в потолок. Пилот Нейман потихоньку жевал. На лице Юрамото не отражалось ничего, кроме учтивости. Пальцы Мельхиада быстро вращали чайную ложечку. Во взгляде командира чувствовалось беспокойство.

– Разрешите? – Майор взял чашечку. – Благодарю. Да, я должен кое-что вам сообщить. Это мой долг, хотя и не очень приятный.

– Это касается Шмидта? – Маккент подвинул стул поближе к следователю.

– Да, это касается Шмидта. Неопровержимо доказано, что Михаль Шмидт не мог сам в себя выстрелить. Его убили. Доказательства? Я полагаю, достаточно веские. В Шмидта выстрелили дважды. Первым выстрелом пробило скафандр, и радист мгновенно погиб – в ничтожную долю секунды наступила разрывная декомпрессия и молниеносная гипоксия. Спрашивается, каким образом он мог вторично нажать курок?

Тишина, тяжкая, почти осязаемая, повисла в столовой. Ее нарушил резкий хруст – это Нейман разломил сухарик. Ирма вздрогнула.

– В момент убийства поблизости никого, кроме членов вашего экипажа, не было. Очень жаль, но я вынужден сказать: один из вас – убийца.

Голос майора звучал спокойно, деловито, и все же он вызвал тягостное молчание.

Ирма зябко передернула плечами. Рея Сантос бросила на нее быстрый взгляд. Маккент переводил взгляд от одного к другому. Мельхиад бешено крутил ложечку.

И только Нейман, который все это время посвятил завтраку, деловито вытер губы салфеткой.

– Ваши доводы, майор, крепко сшиты логикой: кто-то из нас убил Шмидта.

– Но кто, кто мог это сделать, если все мы были в других местах? допытывался Маккент.

– Это покажет дальнейшее расследование.

– Вы уверены, что найдете преступника?

– Абсолютно уверен.

Снова воцарилась тишина. Только быстрые взгляды на миг останавливались то на одном, то на другом. Кто? Как? Из-за чего? И снова – кто? Яд недоверия, вкравшийся в группу из восьми человек, начал свою разрушительную работу.

Нейман встал, отодвинул тарелку и повернулся к Глацу.

– Пойду-ка проверю двигатель.

И сразу напряжение спало.

Ланге посмотрел на часы: 9:15.

– Не так уж много все это заняло времени.

– Немного, – согласился Юрамото. – Но тонущему и миг кажется вечностью.

ПОДРУБЛЕННЫЙ СУК ОПАСЕН

– Ну, какое впечатление? – Майор вопросительно поднял бровь.

Гольберг заговорщически оглянулся на дверь.

– Да никакого. А вы как считаете?

– Согласен.

– А ведь как хорошо все было продумано! Ну, что делать! Все реагировали именно так, как мы и ожидали. И говорили так же. Но я заметил...

– ...что Ирма Дари не проронила ни слова? – докончил следователь. – Это естественно – ведь Шмидт был ей близок. Неудивительно, что она относится к его смерти не как к задаче на сообразительность.

Вошел Глац.

– Я все по этому делу. – Он грузно опустился в кресло. – Раз все так запутанно, может, вам понадобятся дополнительные сведения. Не стесняйтесь, спрашивайте без всяких церемоний. Убийство... – Он словно постарел за эти минуты. Морщины на лице углубились, в глазах появилась усталость. – Я все время ищу решение, что-нибудь, что объяснило бы его смерть без... без...

– Без вмешательства со стороны ваших сотрудников, – докончил майор. Боюсь, что это занятие бесполезное. Вы блуждаете в темноте. А нам нужен яркий свет. Целая батарея прожекторов – новые показания, самые различные сведения. Мы будем задавать вопросы, и много. Но сначала я попытаюсь изложить вам некоторые наши выводы. Возможно, вы обнаружите в них уязвимые места.

Глац молча кивнул.

– Начну с того, что не вызывает никаких сомнений. Шмидт был убит, это бесспорно. Второй бесспорный факт: убийца – один из членов экипажа. Все остальное сомнительно, и это надо воспринимать до известной степени критически. Убийца допустил по меньшей мере две ошибки. Во всяком случае, нам они кажутся ошибками.

Командир невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль.

– Вы имеете в виду два выстрела – и оба смертельных?

– Да. Это была техническая ошибка. Но есть еще чисто психологический просчет. Ведь Шмидт абсолютно не пригоден для роли самоубийцы. И меня не оставляет мысль: почему такой умный убийца столь наивно инсценировал самоубийство?

– По-вашему, – Глац доверительно наклонился вперед, – план убийцы нарушило какое-то непредвиденное обстоятельство?

– И мы оказались свидетелями вовсе не той картины, которую должны были увидеть? – добавил Гольберг. – Кто знает, может, она и самому автору показалась удивительной.

– Автору... – Глац, внимательно следивший за ходом мыслей своих собеседников, лишь беспомощно покачал головой.

– Надо попытаться найти то, о чем преступник заранее не мог подумать и что нарушило его план. Предположим, что Шмидт погиб в тот момент, когда у кого-нибудь из вас не было бы алиби. Мог ли убийца заранее знать, кто где будет находиться в определенный момент?

– В момент смерти Шмидта? Пожалуй, мог, хотя весьма приблизительно.

– Безусловно, мог – благодаря ежедневному распорядку работы, о котором оповещаются сотрудники базы. В принципе распорядок соблюдается, но, естественно, бывают исключения. Не было ли такого исключения в момент смерти Шмидта? Было. Один сотрудник находился не там, где должен был быть по графику.

– Мельхиад, – выдохнул Глац.

– Да, Мельхиад. Как должна была выглядеть картина, будь все по плану? Тревогу объявили в 10:59. У всех было бы точно такое же алиби, как и сегодня, за исключением инженера. Он добрался бы до базы не раньше чем за десять – пятнадцать минут. Или вынужден был бы подняться на холм с другой стороны, и тогда все прибежавшие к месту тревоги увидели бы его у трупа Шмидта. Ведь в момент смерти Шмидта Мельхиад должен был проверять солнечные батареи неподалеку от радиотелескопа.

У командира пересохли губы.

– Правильно...

– Итак, если бы все шло согласно расписанию, то у нас был бы определенный выбор: или признать самоубийство, или убийство. Убийство? У кого имелись основания для убийства? У Мельхиада. Из ревности, так как Шмидт ухаживал за его невестой. У кого нет алиби? У Мельхиада. Скажите, будь все так, как я нарисовал, возникло бы у кого-нибудь сомнение, что произошло убийство?

– Вряд ли.

– А истинный убийца тем временем исподтишка посмеивался бы, пробормотал Гольберг.

– Если только убийцей не был бы сам Мельхиад, – добавил следователь.

– Но это исключено! – воскликнул Глац.

– А почему? Известны случаи, когда настоящий преступник пытался запутать следствие уликами, достоверность которых затем не подтверждалась. Ложную версию отбрасывали, и он рассчитывал, что к ней больше не вернутся. Но мы отвлеклись. Если допустить гипотезу, о которой мы только что говорили, то убийца придумал действительно весьма хитроумный план, но судьба посмеялась над ним, он сам подрубил сук, на котором сидел. Он вывел из строя телевизионную систему, опасаясь случайных свидетелей преступления, но не учел, что именно Мельхиаду придется чинить кабель. Итак, убийство совершено, а убийца не найден и некого даже подозревать.

– Настоящий лабиринт.

Взгляды Родина и Гольберга встретились.

– Да, в известном смысле слова лабиринт, – подтвердил Родин, – но трагический лабиринт. Совершено преступление. И, оказывается, никто не мог его совершить. У каждого есть алиби, подтвержденное показаниями других или же приборами. Но это значит, что у нас неверный угол зрения. Должен же у кого-то из вас быть ключ, который может открыть заржавевший замок!