Текст книги "Преступление в Радужном заливе"

Автор книги: Иржи Брабенец

Соавторы: Зденек Веселы
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Брабенец Иржи , Веселы Зденек
Преступление в Радужном заливе

Иржи Брабенец, Зденек Веселы

Преступление в Радужном заливе

УКРАДЕННАЯ У ВЛЮБЛЕННЫХ

– Майор Родин? Очень приятно, здравствуйте. Прошу садиться.

– Спасибо.

Майор внимательно рассматривал своего собеседника. Директор – человек, которому подведомственна Вселенная, для него Луна – объект повседневных занятий. Глядя на него, этого не скажешь. А какие у него руки!.. По субботам он, верно, играет в кегли.

– Вы уже в курсе дела? Случай загадочный, на первый взгляд невероятный. Трагедия на одной из лунных баз. Но, думаю, лучше поговорить... – Директор нажал кнопку селектора. "Прошу доктора Гольберга", – лучше поговорить со специалистом.

Молча взяв из предложенного директором портсигара сигарету, Родин закурил и выжидающе посмотрел на дверь.

– Доктор Эрза Гольберг из клиники космической медицины – майор Леопольд Родин.

– Очень приятно. – Медик с интересом всматривался в лицо следователя.

Директор подошел к рельефному глобусу Луны, испещренной таинственными знаками и флажками пяти цветов.

– Как вам известно, вся исследовательская работа на Луне проводится на наших базах. О них столько писали, ими так восхищались и так часто критиковали, что, вероятно, не стоит что-либо добавлять. Может, лишь самое основное. Экипаж базы в Радужном заливе – а речь пойдет именно о нем состоит из девяти человек. Четверо научных работников и пять человек технического персонала. К последним относился и радист Михаль Шмидт. Теперь уже не относится... Он умер при обстоятельствах, которые до сих пор не удалось выяснить.

Суть дела сводится к следующему. В 10:59 над радиотелескопом была выпущена красная ракета – призыв к помощи, своего рода SOS лунных морей. И не только морей... Контрольная система отреагировала на сигнал и объявила тревогу. Ровно через три минуты, то есть в 11:02, весь экипаж базы, в скафандрах, сосредоточился на сборном пункте у входа в базу.

– За исключением Ирмы Дари, – напомнил доктор Гольберг.

– Правильно. Отсутствовала радистка Ирма Дари. У нее в это время была связь с Землей. По телетайпу.

– Понятно.

– Как только все сотрудники собрались, они устремились к холму. Им открылась невеселая картина. Шмидт, раскинув ноги, лежал на спине, у правой руки валялся сигнальный пистолет, из которого были произведены три выстрела. Установлено, что из шести патронов в обойме недоставало именно трех. Один выстрел лишь оцарапал Шмидта. Но об этом вам подробнее может рассказать доктор...

Майор Родин молча повернулся к Гольбергу.

– В субботу после полудня специальным рейсом тело Шмидта было доставлено на Землю. Предварительно мы получили медицинское заключение от врача базы Реи Сантос. Одним выстрелом Шмидту легко оцарапало плечо и задело стольную мышцу, не повредив кости. Другой попал прямо в сердце.

– Итак, первая рана легкая, вторая в сердце. – Родин задумчиво смотрел на лунный глобус. – Так вы говорите, выстрел, поранивший плечо, пробил защитную одежду? Я имею в виду скафандр.

– Ну, конечно.

– Что за человек был Шмидт? Не было ли у него каких-нибудь неприятностей, осложнений?

– Вы имеете в виду, не известны ли какие-нибудь симптомы, указывавшие, что Шмидт подумывал о самоубийстве? Нет, ни о чем подобном мы не знаем. Я связался с командиром экипажа. Он сказал лишь, что Шмидт в последние дни казался задумчивым, замкнутым. Согласитесь, что это не повод для беспокойства, тем более для каких-либо предупредительных мер.

– Да, вы правы, – сказал майор. – Но непосредственный повод к самоубийству может и не играть главной роли в жизни человека, покончившего с собой. Психически здоровому человеку подчас трудно в это поверить. Но разве мало случаев, когда истерик совершал самоубийство лишь кому-то в отместку или безумец вскрывал себе вены, только чтобы увидеть, как из них хлынет кровь?

Гольберг кивнул.

– Конечно, и такие случаи бывали. И даже еще более непонятные. Но на Земле! Вы не должны забывать, что на лунные базы людей отбирают очень тщательно. Из тысячи кандидатов, майор! Туда не попадет человек с какими-нибудь отклонениями от нормы. А уж о сумасшедшем и говорить не приходится.

– Да, это так, – подтвердил директор. – На Луне сумасшедших нет. За это можно ручаться головой.

– Допустим. А что вы скажете об экипажах других баз?

– Мы проверили. Ни с одной базы в субботу не поднимался ракетоплан и не выезжал вездеход.

– А кратковременные экспедиции?

– Ни одной из них сейчас на Луне нет.

– Итак, остаются два варианта: несчастный случай или самоубийство?

– Несчастный случай я бы исключил, – сказал Гольберг. – Его не могло быть. Не забывайте, что некоторые рефлексы благодаря постоянному повторению приобретают безусловный характер, они становятся как бы динамическими стереотипами, инстинктивной реакцией на определенные комплексы раздражении. Например, в каком бы расположении духа вы ни были, если внезапно загорится свет, вы автоматически зажмуритесь. А у членов экипажа базы в Радужном заливе все манипуляции с пистолетом относятся также к автоматическим реакциям. Шмидта долго тренировали выхватывать пистолет из кобуры и стрелять. Вверх, только вверх и никогда – в плечо или в сердце... В любом случае, даже если бы его способность рассуждать была ослаблена или ограничена, он целился бы только вверх. Разве что внезапные судороги... Нет. – Доктор энергично тряхнул головой – Шмидт не мог застрелиться нечаянно.

– Не забудьте, – добавил директор, – что человеку, одетому в скафандр, довольно трудно прицелиться в сердце. Следовательно, Шмидт действовал сознательно. Первый раз он ранил себя в плечо и поэтому вынужден был повторить попытку.

Майор задумчиво покачал головой.

– Итак, несчастный случай исключается... Скажите, из какого положения были произведены выстрелы?

– Спереди, чуть-чуть справа и сверху вниз. – Гольберг отвечал так, будто его только что разбудили. – Видимо, он держал оружие в правой руке...

– И еще один вопрос: как скоро после первого выстрела Шмидт потерял сознание?

– Через две-три десятых секунды после того, как был пробит скафандр... – Врач почти шептал, и директор был вынужден наклониться, чтобы услышать, что он говорит.

– Кое-что начинает проясняться... Дальше!

– Подождите... дальше... – директор ладонью потер лоб. – Мне начинает казаться...

– Предчувствие вас не обманывает. Судя по всему, в Радужном заливе не могло произойти самоубийства или несчастного случая. Шмидт был застрелен, точнее, преднамеренно убит.

– Убит?!

– Да. Факты неопровержимо свидетельствуют об этом. Не так ли? – Майор взглянул на доктора.

– Выходит, что так, – согласился Гольберг. – Это же ясно. Одного не могу понять... как мы не догадались об этом сразу?..

– Убийство... – Взгляд директора остановился на лунном глобусе. Убийство на Луне! Преступление в Радужном заливе! Но ведь это парадоксально, бессмысленно! В наши дни! Кто мог решиться, кто только...

– Это покажет следствие. – Майор Родин сухо прервал поток его восклицаний. – Но я сомневаюсь, чтобы это удалось определить отсюда, с Земли.

– Сегодня же ночью вы отправитесь на Луну. Завтра после обеда вы будете в Радужном заливе. – Директор щелкнул пальцем по глобусу. – Я все устрою. Вы получите сопровождающего. Но кого же? – Он потянулся к телефону, но в последний момент раздумал и посмотрел на Гольберга. – А как вы бы к этому отнеслись, доктор?

– Я собирался завтра на рыбалку, – не очень уверенно начал Гольберг, но, если майор считает, что я хоть чем-то могу быть ему полезен, я не возражаю.

Оставшуюся часть дня Родин провел в медицинских кабинетах, в баро– и термокамерах, на центрифуге. Когда перегрузки достигли восьми "g", он решил, что убийца – сам директор института, который стремится любыми средствами заставить его отказаться от полета на Луну. Врачам не понравилось его слишком низкое кровяное давление, но протокол они все же подписали и около полуночи следователь начал собираться в дорогу.

НЕДОРАБОТАННЫЙ СЦЕНАРИЙ

Ракета специальной службы, оставив в небе оранжевый след, исчезла где-то над Морем Дождей. За окном была тихая, загадочная ночь. Тихая, как мысль, и загадочная, как сфинкс. Синус придуум – Радужный залив.

– Меня чем-то влечет к себе этот пейзаж.

Молчание.

Родин оглянулся: он был один. Ну, конечно, кого же интересуют впечатления новичка, впервые очутившегося на Луне и таращащего глаза на мир кратеров и равнин, покрытых валами крутых гор, окаймленных необозримыми лунными морями, над которыми навис низкий, темный небосвод!

Майор отошел от окна, пересек кабину и неслышно, словно следопыт из старинных детских книжек, зашагал назад, туда, где находился командный пост.

– Насмотрелись? – Улыбка покрыла морщинками лицо командира экспедиции Глаца. – Сначала вам все будет в новинку, потом пообвыкнете, но не берусь утверждать, что полностью.

Раздался негромкий стук в дверь, и вошла стройная брюнетка лет под тридцать.

Родин встал и неловко поклонился – он еще не привык к скафандру.

– Майор Родин, – представил его командир экипажа, – следователь. Он прилетел, чтобы выяснить причину, которая толкнула Шмидта на этот... неожиданный шаг. Врач базы Рея Сантос.

– Следователь на Луне... – Врач подала майору руку. Маленькую смуглую руку с тонкими пальцами хирурга. – Кто бы мог подумать! Вероятно, для вас самого это неожиданность!

– Признаться, такое даже не снилось.

Родин заметил, как Рея Сантос пригладила непослушную прядь и оправила белый халат. Женщины везде одинаковы – и на Земле, и на Луне. Так почему бы здесь не возникать таким же конфликтам, как на родной планете?

– Я вам мешаю? – вдруг спохватилась она.

– Ну что вы. – Голос Глаца звучал не очень убедительно. – Майор лишь хочет узнать кое-какие подробности об этом печальном происшествии. Ничего больше...

– Ну что ж, тогда до свидания. Увидимся за ужином.

Глац поднял на майора глаза.

– Пожалуй, можно приступать к делу.

– Вы правы. О том, что произошло-в ту субботу, я уже в общих чертах информирован. Если разрешите, несколько дополнительных вопросов.

– Пожалуйста.

– Не могли бы вы нам подробнее рассказать о членах вашего экипажа? Чем каждый из них занимается и тому подобное...

– Хорошо. По-видимому, скромнее было бы рассказать о себе в конце, но для вашего удобства я поступлю наоборот. Как вам уже известно, я командир экипажа.

Родин кивнул.

– В случае необходимости меня заменяет Уго Нейман. Ему около сорока. Это опытный пилот, человек очень выдержанный, даже флегматик.

– Скорее стоик, – заметил Гольберг.

– Стоик так стоик. Затем инженер Борис Мельхиад, тридцати четырех лет, самый молодой мужчина в Радужном заливе. По характеру – прямая противоположность Нейману. Несколько вспыльчив, все хочет иметь сразу, но превосходный специалист, феномен в своей области. Затем...

– Извините, что я вас перебиваю, – вмешался Гольберг, – но вспыльчивость эта весьма относительна. Вы же понимаете, майор, настоящих холериков мы сюда не посылаем.

– Верно, – согласился Глац. – Затем радистка Ирма Дари. Недавно ей исполнилось двадцать девять лет. Ну, что сказать о ней? Интересная блондинка. Надежный работник... Перейдем к научным сотрудникам. У нас прямо филиал Академии наук. – Глац слегка улыбнулся. – Врача Рею Сантос вы уже знаете. Она печется о нашем здоровье. Относится к этому серьезно и столь неукоснительно, что это иногда даже действует на нервы. Кроме того, Рея сотрудничает с биологом Кристианом Маккентом. Маккенту около сорока. Они занимаются гидропоникой, ставят опыты на крысах, морских свинках и так далее. Я в этом не очень-то разбираюсь, ведь по профессии я авиаконструктор.

– Итак, шестеро. Остаются еще двое.

– Один из них – астроном Феликс Ланге. Ему под пятьдесят, но на вид он гораздо моложе. Добрый человек, каждому греху найдет оправдание, не любит из мухи делать слона. Его невозможно вывести из себя. Лишь в том, что касается его науки, он немного... – Глац на минуту запнулся, – недотрога. Ланге придерживается довольно своеобразных взглядов, и его теория – табу для всех. Никто не имеет права ее касаться. Ну, а так как за завтраком не очень-то принято говорить о турбулентности звездной материи, то с ним все ладят.

– Кто же у нас остается?

– Океде Юрамото, пятидесяти шести лет от роду. Он старше всех, даже странно, что медицинская комиссия его пропустила. Известный селенолог, это вы знаете. Его родина – Полинезия. Это заметно и по его внешнему виду, и по акценту.

– Ну, а что вы можете сказать о Шмидте? Кстати, нет ли у вас его фотографии?

– Что-нибудь найдем. – Глац вынул пачку цветных фотографий. – Здесь масса снимков – Маккент без аппарата шагу не сделает.

Майор Родин внимательно всмотрелся в снимок.

– Красивый мужчина. Он знал об этом?

– Да. – Командир искоса взглянул на фотографию. – Что касается женщин, Шмидт не отличался особой скромностью. Я бы даже сказал, что он был весьма легкомысленным.

– И к тому же пользовался успехом.

– Вот именно! Тут-то мы и подошли к тому, что меня крайне удивляет. И в работе, и в личной жизни Шмидту очень везло. Уж если бы мне пришлось составлять список потенциальных самоубийц, поверьте, Шмидт был бы последним, о ком я подумал бы. И тем не менее он покончил с собой. Как странно. Именно Шмидт, Шмидт, – повторил Глац.

– Скажите, Глац, члены экипажа были знакомы друг с другом на Земле?

– Насколько я знаю, в основном нет.

– Вы не могли бы рассказать подробнее, как все это произошло?

– Не так уж долго придется рассказывать. Ничего, собственно, не произошло. Обычный день. Ничто не предвещало трагедии. Утром, как заведено, все разошлись по своим местам.

– Вы говорите, утром...

– Да, в девять утра. Мы с Нейманом остались здесь. Диктовали Ирме Дари радиограмму. Такие сообщения, подводящие итог за неделю, мы посылаем на Землю каждую субботу. Обычно на это уходит все дообеденное время. Но на этот раз мы закончили раньше – в 10:49.

– Время вы назвали наугад?

– Нет, абсолютно точно. Дело в том, что в конце радиограммы отмечается час и минута окончания диктовки.

– Что было дальше?

– Ирма Дари вернулась к себе в радиоузел, а Нейман, одетый в скафандр, направился к ракетоплану. После обеда ему предстояло произвести аэрофотосъемку Альп.

– Вы хотите сказать – Лунных Альп?

Глац с усмешкой взглянул на следователя.

– Разумеется, Лунных... Я вышел в коридор, увидел идущего навстречу Ланге – он направлялся к выходу. Следом появился Мельхиад и начал мне что-то толковать насчет коаксиального кабеля. Мы поговорили минуту-две, издали поздоровались с врачом и разошлись. Инженер вернулся к себе, в механическую мастерскую, а я хотел прибрать на столе. И только начал перебирать бумаги, как зазвучал сигнал тревоги. Остальное вы знаете.

– Да, но если вам нетрудно...

– Пожалуйста. Я взглянул на схему местности. – Глац показал на карту. В случае тревоги световая стрелка на этой схеме покажет направление, откуда раздался зов о помощи, – и выбежал из комнаты. Меня догнал Мельхиад. У выхода мы натянули скафандры, прошли через шлюзовую камеру и вышли наружу. У входа в базу мы оказались в 11:01, ровно через две минуты после того, как был подан сигнал тревоги. Он прозвучал в 10:59, как об этом свидетельствует лента контрольного устройства.

– Сколько же времени вам понадобилось, чтобы добраться до радиотелескопа?

– Не знаю, по-моему, около двенадцати минут. Там довольно крутой подъем и много поворотов. Когда мы добежали, Шмидт был мертв. Помощь уже не понадобилась. В первый момент мы решили, что это несчастный случай – кому могла прийти мысль о самоубийстве! Но потом, по зрелом размышлении, вынуждены были признать одно – о несчастном случае не может быть и речи. Шмидт застрелился умышленно...

– Вы полагаете, ответ на этот вопрос нужно искать только у Шмидта?

– Ну, конечно. А где же еще?

– Да. – Взгляд Родина был устремлен куда-то вдаль. – Шмидт – человек, от которого никто не мог ожидать подобного поступка. Вы же сами назвали его наименее вероятным кандидатом в самоубийцы. И именно Шмидт мертв. Где же логика?.. Ну, хорошо, а что вы можете сказать о поведении Шмидта, помимо легкомысленного отношения к женщинам?

– Как работнику я ему могу дать наилучшую характеристику. Он отвечал за радиосвязь с Землей и другими базами на Луне. Кроме того, он увлекался радиоастрономией, которая для него была не только второй профессией, но подлинной страстью. Чего только он не знал в этой области! Его статьи печатались в научных журналах, он читал лекции, встречался со студентами. Короче, это был дельный, самоотверженный работник, влюбленный в свое дело. Но у каждого из нас, помимо работы, существуют другие интересы. Его увлечением были женщины.

– Не так-то их много здесь, – заметил Родин.

Чувствовалось, что Глац чего-то недоговаривает.

– Вы правы, – неохотно согласился он. – Шмидт – ведь вас это интересует? – сосредоточил свое внимание на Ирме Дари.

– А теперь скажите – это для нас особенно важно, – не замечали ли вы за Шмидтом какой-либо странности в последнее время? Не бросилось ли вам в глаза что-нибудь необычное в его поведении?

– Он выглядел задумчивым, рассеянным. Я иногда ловил его взгляд – он смотрел так, как с Земли смотрят на звезды. Казалось, он не слышит того, о чем говорят вокруг. Могло ли мне прийти в голову, что...

– Вы полагаете, его что-то беспокоило?

– Да. Мне казалось – чисто интуитивно, разумеется, – что он решает какую-то головоломку, мучается над какой-то проблемой.

– Ну, хорошо, мы еще не раз вернемся к этому.

– Всегда к вашим услугам. – Глац поднялся. – Вы, верно, устали; сотни тысяч километров в космосе – это не шутка, – добавил он, улыбнувшись, хотя и не так противно, как какой-нибудь десяток километров по паршивой дороге. Отдохните – комнаты для вас готовы. Это не самые роскошные апартаменты, но уверяю вас, майор, здесь не хуже, чем в гостинице, вы сами в этом убедитесь. Есть все необходимое, даже ванна. Сейчас трудно себе представить, что каждую каплю воды мы привезли сюда с Земли! Но здесь, на Луне, вода, как вы, очевидно, знаете, совершает рациональный круговорот.

В комнате следователя Гольберг оседлал стул, положив на спинку скрещенные руки.

– Если бы мы не писали летопись наших дней, я бы сказал, что Шмидт ухаживал за Ирмой Дари, но получил от ворот поворот. Самолюбие покорителя женских сердец было задето, и он почел за благо покончить с собой.

– Да, и такое бывает. Увы, чувства человеческие не зависят от бега времени, – заметил Родин, стягивая скафандр, – к сожалению, это так.

– Что вы намерены делать?

– Теперь? – Майор весело взглянул на Гольберга. – Пополощусь немного в той драгоценной жидкости, которую привезли с Земли, потом отдохну и займусь делом.

– То есть?

– Постараюсь уяснить, что в этом случае кажется мне странным. Меня интересует другое. Ну, хотя бы – почему столь умный преступник придерживался такого непродуманного сценария? Собственно, дело даже не в сценарии. Но вот распределение ролей... Разве не ясно, что роль самоубийцы Шмидту не подходит?

ЛИШНИЙ СЕРПАНТИН

Родин повернулся на другой бок.

Первая ночь на Луне.

В ленивые мысли Родина вплелась еле слышная мелодия. Он напряг слух. Что это? Кажется, Моцарт. Моцарт на Луне!

Мог ли когда-нибудь композитор допустить мысль, что его "Маленькая ночная серенада" прозвучит на Луне!

Интересно, кто бы это мог перед сном слушать Моцарта? Майор мысленно перебрал всех членов экипажа – в том порядке, как его познакомили с ними за ужином.

"С врачом Реей Сантос вы уже знакомы" – молодая женщина едва заметно кивнула.

"Ирма Дари, сменщица Шмидта на узле связи" – в глазах под белокурой прядью мелькнула неуверенность.

"Океде Юрамото, селенолог" – изборожденное морщинами лицо было непроницаемо. Глаза, в которых как бы застыла синь океана, неподвижно, но приветливо смотрели на следователя.

"Астроном Феликс Ланге" – это уже были не спокойные и молчаливые глаза Юрамото, но взгляд, который свидетельствовал о сознании собственного достоинства.

"Кристиан Маккент, биолог" – что у него на лице? Любопытство. И какая-то нерешительность, неуверенность в самом себе, но кто знает, не маска ли это.

"Мой заместитель, пилот Уго Нейман" – спокойная улыбка.

"Душа обсерватории, инженер Борис Мельхиад" – энергичное рукопожатие.

"Вот и все. Все мы – из Радужного залива. Восемь человек – теперь".

Восемь человек. И один из вас убийца. Может, именно убийца включил "Маленькую ночную серенаду" и старается музыкой заглушить нечистую совесть, забыть о том спектакле, где он призван быть премьером, забыть маску, которую будет носить до смерти. Если не...

Музыка стихла. Майор посмотрел на часы. Итак, акустические отверстия перегородок перекрыли. Наступил час ночного отдыха. Для него это означает, что пора вставать.

Родин не успел подняться, как кто-то повернул дверную ручку. Это пунктуальный Гольберг. В скафандре, со шлемом в руке – вылитый портрет конквистадора кисти старого мастера.

– В коридорах никого нет. Мы можем побродить по Луне, и никому ничего не придет к голову.

– Этого мы пока не знаем... Но я хотел вас спросить... Снаружи мы должны как-то переговариваться, не можем же мы объясняться на пальцах. А говорить можно лишь по радиотелефону. Значит, нас кто угодно может подслушать.

– Конструкторы предусмотрели эту возможность, хотя руководствовались не столь конспиративными побуждениями, а просто стремлением лишний раз не беспокоить людей. Можно вести передачу на произвольно выбранной волне...

– Итак, в 10:59 над Шмидтом выстрелили из ракетницы. – Майор еще раз тщательно проверил скафандр, – в 11:02 все стояли у входа в базу. Это как раз те критические три минуты, над которыми я ломаю голову. Мог ли преступник за три минуты добраться с холма, где совершено преступление, к базе? Это надо проверить.

Майор внимательно огляделся. Радужный залив слепой улочкой врезался в холмистую местность, образовав долину, очертания которой напоминали бутыль с широким горлышком. Родин стоял как бы на дне этой бутыли, спиной к склону, где находилась главная база. С левой стороны склон освещался отраженным светом Земли, справа была тьма – черная, густая, непроницаемая. Лишь по зеленым точкам внизу и по звездам наверху можно было угадать, где кончается холм и начинается черное небо. Можно ли разглядеть в этой тьме человека, который бежит в тени?

– Где же этот радиотелескоп?

Доктор поднял руку и указал в сторону, где обрывалась черная тень.

– Вдоль склона у самого выхода из долины.

– Вы не возражаете против небольшой прогулки?

Гольберг ничего не ответил, и они шагнули в лунную ночь.

– По этой дороге тот "некто" не бежал, – тихо донесся голос доктора.

– Я тоже так думаю. – Родин огляделся. – Преступник предпочитает тень. Это звучит драматично, не правда ли?

– Идти здесь вполне можно, можно даже бежать. Местность очень ровная.

Родин внезапно остановился у края плоской вершины. Он словно окаменел. Замер и его спутник.

В холодно мерцающем свете на них двигалось какое-то чудовище. Это был черный квадрат на четырех паучьих ногах и с четырьмя щупальцами наверху. Два были подняты к небу, два протянуты вперед, точно руки слепца.

У майора было такое чувство, будто одно из щупалец погладило его по спине.

– Уф, – выдохнул доктор, – с ума можно сойти! Это же манипуляторы. Они вечно здесь бродят. Помогают, если нужно, что-нибудь исправить, убрать или ведут поиски. Ими управляют с базы по заранее заданной программе.

– Хорошенькая встреча, – проворчал Родин. – Тот, у кого слабое сердце... А что они сейчас здесь делают? Управляет ими кто-нибудь?

Механические руки остановились, одно из передних щупалец коснулось почвы, подняло какой-то темный предмет, видимо, камень, и положило его в ящик на передней стороне квадрата.

– Вот видите! – закричал доктор, словно сделал важнейшее открытие. Они собирают камни, вероятнее всего для Юрамото.

Манипуляторы медленно двинулись дальше, а Родин и Гольберг направились к радиотелескопу.

– Это произошло здесь. – Доктор остановился у колышка с оранжевым флажком и включил фонарик в гермошлеме.

В свете фонаря заблестели три гильзы.

Следователь подобрал их и тщательно осмотрел все вокруг.

– Мне очень жаль, доктор, но вам придется пробежаться. Я сейчас сойду вниз, к входу в базу, а когда мигну вам фонариком, принимайте старт.

Майор вернулся в долину, вытащил секундомер, неуклюжими пальцами в толстых перчатках нажал на спуск и мигнул фонариком.

"А что, если за нами следят? Правда, Гольберг побежит в тени, но, возможно, этот "некто" пользуется инфракрасными очками".

В наушниках он ясно услышал сопение доктора. Интересно – здесь, на Луне, он весит так мало, всего каких-нибудь килограммов двадцать пять вместе со скафандром, а так тяжело дышит. Видимо, бежит изо всех сил. Наконец доктор вынырнул из тени.

– Ну, что? – с трудом выговорил он.

– Шесть минут двенадцать секунд.

– Шесть минут! А я так мчался! Уверяю вас, майор, никто не смог бы пробежать это расстояние за три минуты. Ис-клю-че-но!

– Но Шмидта не могли застрелить издали. Три гильзы валялись у радиотелескопа. И именно трех патронов недоставало в пистолете убитого радиста! Нет! Издали его не могли убить!

– Это верно, но ведь кто-то стрелял! Кстати, в указанное Глацем время здесь собрались не все. Отсутствовала Ирма Дари. Она утверждает, что в этот момент у нее была радиосвязь с Землей.

– Да, Ирма Дари... Взгляните-ка, доктор, а здесь, оказывается, людно!

С холма спускалась фигура в скафандре. За ней тянулась тень, прыгающая по скалам.

– Переключитесь-ка на общую волну, – сказал Гольберг.

Майор нажал на кнопку.

– Алло, вы двое, вы меня слышите? Говорит Юрамото!

– Слушаем вас. Говорит Гольберг. Со мной майор Родин.

– Кто же еще здесь сейчас может быть? Птицу узнают по оперению, человека – по делам. Любопытный новичок не успокоится даже ночью.

– Еще бы, – в голосе майора чувствовалась усмешка, – я буду жалеть о каждой минуте, которую потерял на сон. Когда-то мне удастся еще раз побывать на Луне? А что вы делаете здесь, профессор? Мне казалось, что вы видите второй сон.

– Дорогой мой майор, сон с возрастом уходит. Петухи и старики поднимаются затемно.

– Говорят, профессор, что сложные с виду задачи иногда решаются очень просто. И в математике, и в человеческой жизни, – заметил Родин.

– От души желаю, чтобы это подтвердилось и в вашей работе здесь.

– Вы имеете в виду дело Шмидта... Честно говоря, пока мы бродим в потемках. Я все пытаюсь представить себе, что могло вывести его из равновесия? Не отразилась ли на нем здешняя обстановка?

– Глаза видят сказку, разум постигает истину. – Океде Юрамото улыбнулся. – Может быть, да, а может быть, и нет.

– Я действительно здесь впервые. И, верно, вам мои вопросы покажутся наивными, но скажите, отличается ли это место от других районов Луны? Есть ли здесь что-нибудь особенное...

– Что вы имеете в виду, майор? Нечто необычное по отношению к будничному? Здесь – все особенное с земной точки зрения. Но если подходить с "лунным стандартом", ничего необычного вы здесь не найдете. Короче, вы должны научиться на все смотреть глазами обитателя Луны. Даже когда бегаете.

– Что вы хотите этим сказать, профессор? – Родин тщетно старался рассмотреть выражение лица селенолога. В отблеске света лицо Юрамото за защитным стеклом казалось неясным и невыразительным.

– Я говорю то, что думаю. Слово – посланец мысли. Добавлю только, что, если человек поймет это, он может сэкономить время, не тратя его на бег по серпантинам.

Наступила тишина. Абсолютная тишина, какую по-настоящему ощущаешь лишь во Вселенной. Но до слуха следователя дошло чье-то учащенное дыхание, Чье – Юрамото или Гольберга?

– Почему именно по серпантинным дорогам, можете вы спросить? Да потому, что вы на Луне. Спокойной ночи, друзья.

Лишь после того, как за селенологом закрылись стальные двери шлюзовой камеры, две фигуры в скафандрах повернулись друг к другу и нажали на кнопки на панелях.

Первым заговорил доктор.

– Он следил за нами. С какой целью? Он смотрел, как я бегаю. И что, черт побери, должны означать его слова? Как же бежать, как не по серпантину! Да и то, что мы находимся на Луне, – это мы тоже без него знаем!

– А что если спрыгнуть вниз? Какова высота этого склона?

– Смотря где. Метров тридцать – сорок. Не хотите же вы, чтобы я сломал... Постойте, мы же действительно на Луне! Я понял. Вшестеро меньшая сила тяжести, следовательно, и замедленное свободное падение – такое же, как на Земле с высоты четырех-пяти метров.

– А выдержит ли скафандр? Может, он не приспособлен для подобных акробатических прыжков?

– Он выдержит и более грубое обращение. Я скорее опасаюсь за собственные ноги.

– Если вы боитесь...

– Кто говорит о страхе?

Гольберг прошел по равнине до самого "горлышка" и внимательно оглядел место под обрывом, над которым торчал радиотелескоп. Ровное место, без камней и углублений. Поднявшись наверх по извилистой дорожке, он остановился в ожидании сигнала, а затем прыгнул вниз и по ровному месту добежал до базы.

– Неплохо, – одобрительно сказал Родин. – Две минуты пятьдесят семь секунд – меньше трех минут.

– Вот видите! Мог кто-нибудь это сделать? Мог!

– По крайней мере те трое, что прибежали в субботу последними...

– Вы имеете в виду...

– Последними прибежали селенолог Юрамото, пилот Нейман и астроном Ланге. "На это ушла еще минута, в 11:02 все были в сборе", – так, кажется, говорил Глац.

– Значит, и этот проклятый бег, и этот дьявольский прыжок – я еле дохромал, думал, у меня будет кровоизлияние – имели какой-то смысл?

– А по-вашему, я заставлял вас бегать ради собственного удовольствия?

ФОТОАЛЬБОМ

– Я хотел вас кое о чем спросить, – Родин бесцеремонно сел и посмотрел на Глаца.

– К вашим услугам.

– Скажите, пожалуйста, если бы вы, не будучи на базе, узнали вдруг, что здесь кто-то покончил жизнь самоубийством, о ком вы прежде всего подумали бы?

Глаза командира, суженные в две щели, неподвижно смотрели на пресс-папье.

– На этот вопрос не так легко ответить. Видимо, о Ланге.

– О Ланге?

– Да, мне кажется, он мог бы попытаться разрешить какую-нибудь трагическую проблему именно таким путем. Я имею в виду – трагическую с его точки зрения. Да, Ланге, может быть, смог бы. Повторяю, может быть. Но чтобы Шмидт – никогда бы о нем не подумал! Вот видите, майор, чего на самом деле стоят подобные предположения.

– По-вашему, Ланге не так дорожит жизнью, как остальные?

– Нет-нет, вы меня плохо поняли. Я убежден, что Ланге очень дорожит своей жизнью, это жизнь завидная. Он – один из известных астрономов, создатель особой астробиологической школы, кумир многих молодых ученых. У него есть все основания быть довольным жизнью, именно поэтому он ею дорожит. Но попробуйте понять меня. Доведись ему испытать потрясение, которое пошатнуло бы основы его существования, – я, правда, не представляю, что бы это могло быть, – жизнь для него потеряла бы всякий смысл.