Текст книги "Джек Лондон"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

VIII

В январе 1906 года маршрут лекционного турне, наконец, привел Джека в Нью-Йорк, где его встретил ирландец по происхождению и идеалист по убеждениям доктор Александр Ирвин, красивый мужчина, священник церкви пилигримов и глава нью-хейвенских социалистов. В Нью-Йорк доктор Ирвин приехал для того, чтобы убедить Джека выступить с лекцией в йелском университете. Джек согласился, что такой случай пропустить нельзя: уж очень заманчива возможность угостить йелских студентов – а их три тысячи – доброй порцией социализма. Ближайшим поездом доктор Ирвин вернулся в Нью-Хейвен и предложил йелскому дискуссионному клубу взять на себя организацию лекции. Члены клуба с опаской согласились представить Джека Лондона аудитории на другой день – при условии, что его выступление будет умеренным с начала до конца.

Окрыленный доктор Ирвин в тот же вечер побывал у художника-социалиста Дельфанта, и тот приготовил десять афиш, на которых был изображен красавец Джек в своем закрытом свитере, под ним – громада красного пламени и по ней – тема лекции: «Революция». Перед самым рассветом Дельфант с доктором Ирвином обошли университетскую территорию, наклеивая афиши на стволы деревьев. Проснувшись и увидев броские объявления, Йелский университет был поражен ужасом. Один из членов ученого совета немедленно вызвал председателя дискуссионного клуба и заявил, что лекция должна быть отменена, в противном случае он добьется запрещения использовать для лекции зал Вулси Холл. В йелском университете никто не будет проповедовать революцию! Члены клуба совсем уж было подчинились, но. доктор Ирвин настоял, чтобы они переговорили с преподавателями помоложе – быть может, удастся заручиться их поддержкой и одолеть реакционеров. Первым оказался Вильям Лион Фелпс. Когда председатель клуба изложил ему суть дела, профессор спросил: «А разве йелский университет – монастырь?»

Упрек был высказан так метко и вместе с тем так мягко, что заставил оппозицию умолкнуть. В восемь часов вечера три тысячи студентов и триста преподавателей – почти весь университет в полном составе– заполнили Вулси Холл до отказа. Джек вышел на сцену. Его тепло приняли и стали внимательно слушать. Он говорил, что семь миллионов людей со всех стран земного шара «до конца отдают свои силы борьбе за победоносное наступление изобилия в мире, и за полное низвержение существующего строя. Они – называют себя товарищами, эти люди, плечом к плечу стоящие под знаменем революции. Вот она, необъятная мощь человечества; вот она, власть и сила. Великая страсть движет революционерами, они свято чтят интересы человечества, но не питают особого почтения к господству мертвечины». Целый час вскрывал он экономическим скальпелем язвы капиталистической системы и закончил вызовом: «Власть класса капиталистов потерпела крах, следовательно, надлежит вырвать из его рук бразды правления. Семь миллионов представителей рабочего класса заявляют, что. приложат все силы к тому, чтобы привлечь к себе остальную массу рабочих и забрать власть в свои руки. Революция происходит здесь, сейчас. Попробуйте остановите ее!»

У слушателей, как выразился доктор Ирвин, «от его слов глаза на лоб полезли». Среди студентов. не нашлось и двух десятков таких, которые бы согласились хоть с одним его словом, и все-таки, когда он кончил, разразилась овация, йелский университет благородно отказался принять деньги за пользование Холлом, и весь сбор – по двадцать пять центов с души – нежданно-негаданно хлынул в кассу местной нью-хейвенской социалистической организации.

После лекции Джек и доктор Ирвин с десятком отборнейших университетских ораторов направились в ресторанчик Оулд Мори посидеть за кружкой пива и основательно побеседовать. Здесь Джек сражался один против всех; во время ожесточенного и сумбурного спора он пытался доказать, что в основе частной собственности либо кража, либо насилие; и свидетели в один голос утверждают, что он не сдал своих позиций, хотя ему и не удалось снискать себе единомышленников. В четыре часа утра, когда доктор Ирвин подводил его к своему дому, они увидели, что Джека дожидается группа рабочих – поблагодарить за лекцию. А в восемь в дверь позвонил рыжий и нескладный репортер йелских «Новостей», жаждущий лично взять интервью у Джека Лондона: оно помогло бы ему улучшить свое положение в газете. Звали репортера Синклер Льюис.

«После двухнедельной поездки с лекциями Джек к 19 января поспешил обратно в Нью-Йорк, чтобы выступить с докладом «О надвигающемся кризисе» на первом открытом заседании Студенческого социалистического общества, избравшего его своим президентом. Одни говорят, что количество людей, набившихся в Гранд Сентрал Палас, составило четыре тысячи; другие – десять, но одно несомненно: здесь присутствовал каждый социалист с атлантического побережья, которому посчастливилось наскрести денег на билет до Нью-Йорка. Несмотря на название организации, устроившей доклад, среди тысяч рабочих в зале не набралось бы, вероятно, и сотни университетских студентов. Поезд, которым Джек возвращался на север после прочитанной во Флориде лекции, запаздывал.

Но публика не скучала: перед нею выступил Эптон Синклер – организующая сила и мозг Студенческого социалистического общества; у него вот-вот должна была выйти книга о чикагских бойнях под заглавием «Джунгли». Он говорил рабочим, что в их силах помочь установлению экономической демократии в Америке. В десять часов появился Джек с развевающимися волосами, в черном шевиотовом костюме, белой фланелевой рубашке с белым галстуком, в стоптанных лакированных ботинках – и вся эта масса людей, вскочив с мест, устроила ему самый восторженный прием, какой только запомнил он в жизни. Колоссом для них был Юджин В. Дебс, но их боевым вождем, их молодым пророком был Джек Лондон. Эптон Синклер рассказывает, что Джеку никак не удавалось выбрать секунду затишья, чтобы его услышали; размахивая красными флажками, собравшиеся бурно приветствовали его добрых пять минут. Когда оратор предсказал, что к 2000 году капиталистическое общество будет низвержено, аудиторию охватил исступленный восторг – неважно, что ни один из них не увидит воочию День Страшного Суда!

Джек пробыл в Нью-Йорке неделю. Этот город всегда действовал на него странным образом: физически возбуждал, а психически угнетал. Он говорил доктору Ирвину, что всякий раз, попадая в Нью-Йорк, испытывает желание перерезать себе глотку. На другой день после лекции, устроенной Студенческим социалистическим обществом, он встретился за завтраком с Эптоном Синклером, чтобы вместе обсудить план работы общества. Синклер, горячий сторонник запрещения спиртных напитков, вспоминает, что Джек успел выпить еще до их встречи; воспаленные глаза его беспокойно блестели; он и за завтраком пил не переставая. Еще до приезда в Нью-Йорк Джек написал о. «Джунглях» хвалебную рецензию, которая и открыла этому «разгребателю грязи»[11]11
  «Разгребатели грязи» – группа литераторов, выступивших в начале XX века с резкими разоблачениями пороков американского общества


[Закрыть] и его классическому произведению путь к славе.

3 февраля, на лекции в городе Сан-Пол, Джек заболел. От простуды вокруг рта у него высыпали болячки; отменив оставшиеся лекции, он вернулся в Глен-Эллен и снял у компаньонов – Нинетты Эймс и Эдварда Пэйна – часть Уэйк Робина; там-то и зародился у него план такого приключения, перед которым меркнут все другие похождения его бурной жизни.

Еще прошлым летом, загорая на бережку в Тлен-Эллен, он, бывало, читал отдыхающим отрывки из книги капитана Джошуа Слокама «Один под парусами вокруг света». Судно капитана Слокама было длиною тридцать семь футов; Джек шутя заметил, что не побоится поплыть вокруг света на посудинке футов, скажем, сорок в длину. Теперь он опять в Уэйк Робине. Города, толпы людей, низкая лесть– всем этим о «сыт по горло. Он отдавал себе ясный отчет в том, что служит мишенью для нападок с многих сторон и по многим причинам, что из-за поспешности и прочих обстоятельств вторичной женитьбы к нему относятся враждебно.

И вот он опять начал поговаривать о кругосветном плавании. Он уже давно задумал именно такую экспедицию на Южные моря, это было одно из самых заветных его желаний, навеянное романтическими повестями Стивенсона и Мельвиля. Его поддержала Чармиан – область приключений была ее стихией, – поддержали Нинетта Эймс и Эдвард Пэйн в надежде, что капитаном будет Роско Эймс.

«Нужно было выстроить дом на ранчо, насадить фруктовый сад и виноградник, устроить кое-где живую изгородь, был и еще целый ряд дел. Думали отправиться лет эдак через пять. Но потом все сильнее стал разбирать соблазн. Отчего бы не поехать сразу?

Пусть сад, виноградник и изгороди подрастают, пока нас нет. В конце концов моложе я уже не стану». Как всегда легко уступающий порыву, быстрый на решения, не рассчитывающий, во что это обойдется, он твердо задумал, подобно Слокаму, проплыть вокруг Земли на маленьком суденышке.

Десять дней спустя после возвращения в Уэйк Робин он направил письмо редакторам шести ведущих восточных журналов, уговаривая их стать пайщиками и субсидировать его затею. «Судно будет иметь сорок пять футов в длину. Можно и покороче, но тогда в него не втиснешь ванны. Отплытие в октябре. Первый порт назначения – Гавайи, оттуда по южным водам Тихого океана двинемся к Самоа, побываем у берегов Новой Зеландии, Австралии и Новой Гвинеи, затем, минуя Филиппины, направимся к Японии. А там Корея и Китай, потом – Индия, Красное море. Средиземное, Черное; потом через Атлантический океан к Нью-Йорку, затем вокруг мыса Горн в Сан-Франциско. Я зайду на зиму в Санкт-Петербург, и не исключена возможность, что поднимусь от Черного моря вверх по Дунаю до Вены. Побываю в верховьях Нила и Сены. Отчего бы мне не подойти к Парижу, став на якорь вблизи Латинского квартала, носом к Собору Парижской богоматери, а кормой – к Моргу? Спешить я не собираюсь; путешествие, по моим подсчетам, займет не менее семи лет».

На заливе Сан-Франциско за сходную цену можно бы выбрать надежное мореходное судно, но Джек отверг эту мысль: он не пойдет в плаванье ни на чьем корабле, кроме своего собственного. В Сан-Франциско не было недостатка в корабельных архитекторах, и это были знатоки своего дела; но для Джека годился лишь такой корабль, чей облик возник бы в его собственной голове. Имелись на заливе и искусные кораблестроители и верфи, но он будет хозяином только на том судне, которое построит сам.

Он решил спроектировать корабль, который явится отклонением от традиций кораблестроения – разве весь рисунок его жизненного пути не был неизменным отклонением от нормы? Ему запала в голову идея построить «кеч», нечто среднее между яликом и шхуной, но сохраняющий достоинства обоих. В то же время он откровенно признавался, что не только не ходил на кече, но и в глаза его не видел, так что все это пока еще теория, не больше. Он погрузился в тонкости кораблестроения, размышляя над такими проблемами, как, скажем, что будет лучше: двух-, трех– или четырехтактный двигатель, каким зажиганием воспользоваться – искрой или разрывом; каков брашпиль самой совершенной конструкции и чем натягивать такелаж – талрепами или натяжными замками. Новое он схватывал быстро, и всегда – самую суть; так и сейчас: за несколько недель он многому научился в области современного кораблестроения,

В былые и лучшие свои дни Роско Эймс хаживал по бухте Сан-Франциско на небольших судах. Сей опыт послужил основанием для того, чтобы Джек за шестьдесят долларов в месяц взял его на работу, поручив отвезти проекты в Сан-Франциско и взять на себя руководство сооружением «Снарка». («Снарком» Джек решил назвать яхту по имени фантастического животного из «Охоты на снарка».) Такая постановка дела устраивала всех заинтересованных лиц как нельзя лучше, а сварливому стареющему Роско в первый раз за долгие годы предоставляла заработок. Журнал «Космополит» предложил присвоить судну свое название. Пусть журнал возьмет на себя расходы по сооружению корабля, ответил Джек, и тогда он согласен не только назвать яхту «Космополитен мэгэзин», но и собирать по дороге подписку. Он подсчитал, что постройка «Снарка» обойдется в семь тысяч долларов, и, исходя из этого, дал указание Роско: «Не жалейте денег. Пусть все на «Снарке» будет самым лучшим. О внешней отделке заботиться не нужно – сойдет и сосна. Деньги вложите в конструкцию. Смотрите, чтоб «Снарк» был выносливым и крепким, как ни одно судно. На это денег не жалейте. Я буду писать и заработаю сколько надо».

Отослав Роско с чертежами и открытой чековой книжкой, Джек обратился к следующему серьезному замыслу. Вот уже четыре месяца, как он не занимался творческой работой. Среди множества книг, выписанных им по каталогу из Англии, была «История Эба» Стенли Ватерлоо, одна из первых попыток воссоздать в литераторе жизнь тех времен, когда человек был скорее животным, чем человеком. Книга стоила Ватерлоо десяти лет труда – научного и литературного, в результате она получилась ученой, но скучноватой. Джек увидел в ней механизм, при помощи которого можно вдохнуть жизнь в дарвиновскую теорию эволюции. Он использует эту возможность. В тот же день он набросал общий план, во многом опираясь на книгу Ватерлоо, а наутро сел писать. Вещь была названа «До Адама» – пример того, с каким талантом он подбирал названия для своих произведений. Прибегнув к простому приему – современному мальчику ночью снится, что он живет в доисторические времена, – автор очень выразительно сопоставляет оба периода. Написано это так тепло и безыскусно, что читатель верит – да, именно так и жил человек после того, как был сделан исторический шаг вперед, от обезьяны. «Повесть будет самая что «и на есть первобытная!» – радовался Джек.

Задуманная в черные дни, когда организованные силы религии боролись с теорией эволюции, объявив ее враньем, состряпанным святотатцами по наущению дьявола, до того, как успехи подлинно научного исследования пробили основательную брешь в каменной стене догматики, повесть «До Адама» явилась омелой попыткой популяризовать Дарвина и Уоллеса, сделать их труд доступным для широких масс, чтобы люди могли лучше понять свое прошлое. Рассказчиком Джек был непревзойденным, и эта книга о первобытных людях не уступает по увлекательности любому его рассказу об Аляске. «До Адама» нельзя отнести к разряду литературных произведений высшего класса– сказалась безудержная поспешность, с которой она вылилась на бумагу; но читать ее – истинное наслаждение и немалая польза, особенно для молодежи, едва начинающей оперяться.

Роско закупил материалы, набрал рабочих, снял помещение в кораблестроительном доке и сообщил Джеку, что закладка киля произойдет утром 18 апреля 1906 года. Накануне Джек не умолкая говорил о предстоящем плавании, вспоминая, что «мальчиком читал книгу Мельвиля «Тайпи» и часами мечтал над ее страницами. В эти-то часы я и решил, что непременно, во что бы то ни стало тоже поплыву на Тайпи, как только подрасту и наберусь сил». Задолго до рассвета Джек проснулся оттого, что пол под кроватью ходил ходуном. Не иначе, это он сам заворочался от волнения, увидев во сне долину Тайпи. Дождавшись зари, он оседлал своего Уошо Бана, подъехал к вершине горы Сонома и увидел, что Сан-Франциско объят пламенем. Во весь опор он прискакал назад в Уэйк Робин, помчался на поезде в Окленд, оттуда на пароме – в Сан-Франциоко, где пустил в ход фотоаппарат и мгновенно передал по телеграфу корреспонденцию для «Кольерса».

Среди многочисленных больших трагедий, вызванных землетрясением и пожаром в Сан-Франциско, была и одна маленькая: закладка яхты «Снарк» не состоялась. Сгорели материалы, за которые было уже оплачено; негде было взять рабочих; железоделательный завод был разрушен, выписанное из Нью-Йорка оснащение нельзя было доставить в город. О том, чтобы приступить к работам в ближайшие недели, нечего было и думать. Оставив Роско на месте, с тем чтобы как можно скорее снова наладить постройку «Снарка», Джек вернулся в Глен-Эллен и принялся за рассказы. Он написал лучшие свои рассказы: «Любовь к жизни»[12]12
  Рассказ «Любовь к жизни» был написан значительно раньше и опубликован в 1905 году


[Закрыть], «Путь белого человека», «Сказание о Кише», «Неожиданное», «Трус», «Негор»; у него появилось подозрение, что сооружение «Снарка» обойдется дороже, чем он рассчитывал вначале.

В июне закладка, наконец, состоялась, а Джек, наконец, нащупал основною идею романа, давно уже занимавшего его мысли, – романа, посвященного экономической жизни человеческого общества. «Начал социалистический роман и ушел в него с головой! Назвать его собираюсь «Железная пята». Ничего себе заголовочек? Куда тебе, бедняга капиталист, жалкий, маленький! Эх, и наведет же когда-нибудь класс пролетариев порядок в доме!» Могучее воображение, всего дча месяца назад отыскавшее способ отбросить повествование на десятки тысяч лет в прошлое, ныне создает новый прием – как перенести «Железную пяту» на семьсот лет в будущее: найден манускрипт Эрнеста Эвергарда, спрятанный после того, как Олигархия потопила в крови Второе Восстание народа. Вот что писал в предисловии к «Железной пяте» Анатоль Франс, назвавший Джека американским Карлом Марксом. «Джеку Лондону свойствен именно тот талант, которому доступны явления, скрытые от взоров простых смертных; талант, наделенный особым даром предвидеть будущее».

«Железной пятой» Джек еще раз доказал, что идеи могут волновать сильнее, чем фабула, что они-то и движут миром. Он был в долгу у своих учителей и теперь возвращал им то, чем был обязан, в «Морском волке» и «До Адама» – Спенсеру, Дарвину, Гексли; в «Железной пяте» – Карлу Марксу, популяризуя его учение в форме драматического произведения, делая социалистические и революционные идеи понятными широким массам. Карл Маркс остался бы доволен «Железной пятой».

Работая над этой книгой, Джек обратился к тем обширным каталогам и картотекам, которые усердно составлял в продолжение нескольких лет. Оттуда он извлек достаточно фактического материала, чтобы роман прозвучал как один из жесточайших обвинительных актов, когда-либо предъявленных капитализму. Американцы считали экономику предметом сухим, скучным и нудным; более того – любое обсуждение принципов, лежащих в основе частной собственности и системы распределения благ, находилось под таким же строгим запретом, как и дискуссии, посвященные эволюции.

Промышленники и банкиры вершили дела по праву, которое до республиканской революции было известно под названием Священного Права Королей «Будьте благодарны, – говорили они рабочим, – за то, что по мудрости и добросердечию нашему вы обеспечены работой и хлебом». Церковь была лишь прислужницей предпринимателей, раздобревшей на хозяйских харчах. Примером мог служить хотя бы тот случай в Чикаго, когда Джек сам столкнулся с церковью во время лекционного турне. В городе нашлись лишь два священника, именующих себя либералами, и те отказались отслужить панихиду на похоронах бывшего губернатора Джона П. Альтгельда из-за того, что тот в свое время помиловал людей, несправедливо осужденных за участие в Хеймаркетском восстании[13]13
  Во время рабочего митинга на Хеймаркетской площади в Чикаго 4 мая 1886 года провокатор бросил бомбу. Полиция открыла огонь – много рабочих было убито и ранено. Гнусная провокация была использована властями, чтобы расправиться с рабочими лидерами. Несмотря на то, что вину арестованных доказать не удалось, семеро из них были осуждены на смертную казнь, остальные – к различным срокам наказания


[Закрыть]. Не отставало от церкви и так называемое высшее образование в университетах учили лишь тому, что позволяет туго набитый карман.

Все это Джек подтвердил документами и внес в свою книгу – одно из самых страшных и прекрасных произведений, написанных человеком. Если в область литературы «Железная пята» и не самый большой его вклад, то в дело экономической революции– огромный. В ней он не только предсказал приход нынешнего фашизма, но подробно описал методы, к которым прибегнет он, чтобы задушить всякое сопротивление и стереть с лица земли существующую культуру. «Железную пяту» читаешь так, будто она написана вчера; с равным успехом она могла бы появиться и через десять лет. В современной литературе не сыщешь главы более захватывающей, чем та, в которой Эрнест Эвергард вступает в единоборство с членами Клуба Филоматов – могущественнейшими олигархами тихоокеанского побережья.

В своем выступлении Эвергард обнажает бесплодное и хищническое нутро системы наживы и предрекает переход промышленности в руки трудящихся. Трудно найти отрывок более пророческий, чем тот, в котором лидер олигархов отвечает Эвергарду: «Попробуйте протяните ваши хваленые сильные руки к нашим дворцам, к нашей пышной роскоши – мы вам покажем, что такое сила. В громе снарядов и картечи, в треске пулеметов прозвучит наш ответ. Ваших бунтарей мы сотрем в порошок под своею пятой; мы пройдемся по вашим телам. Здесь господа – мы: мир – наш, нашим и останется. Что же до тех, кто трудится, – их место в грязи; так было от века, так тому и быть. Пока власть у меня и мне подобных – вы будете сидеть в грязи».

Семилетнее плавание вокруг света на кече в сорок пять футов длиной? «Железная пята» – событие такого размаха, по сравнению с которым задуманное путешествие на «Снарке» – нечто вроде переправы на пароме через бухту Сан-Франциско. Джек писал книгу, ясно сознавая, что навлечет на себя лютую злобу власть имущих; писал, прекрасно зная, что из-за нее пострадает его карьера, что «Железная пята» может повредить успеху прежних произведений и погубить те, которые он еще не написал.

Он работал, отдавая себе полный отчет в том, что Макмиллан, возможно, будет вынужден отказаться от ее публикации, что ни один журнал не осмелится печатать ее выпусками и что из нее не выжать даже того, что было истрачено на еду, пока он ее писал. Это был отважный поступок, особенно учитывая состояние его финансовых дел в связи с постройкой «Снарка». Следуя собственной команде: «Не жалеть средств, чтобы яхта была выносливой и прочной», – он заказал самые дорогие пюджетсаундовские доски для палубы, чтобы не протекали стыки обшивки; разбил лодку на четыре герметических отсека: где бы ни протекло судно, вода затопит всего один отсек.

Он послал человека в Нью-Йорк за дорогим мотором мощностью в семьдесят лошадиных сил; приобрел великолепный брашпиль и заказал специальную передачу для подъема якоря. Он оборудовал сказочную ванную комнату – со специальными, хитро задуманными приспособлениями, с насосами, рычагами и клапанами для морской воды; купил гребную шлюпку, а потом небольшую моторку. Он так сконструировал нос «Снарка», что его не могла захлестнуть никакая волна. Правда, это стоило ему целого состояния, зато такого красивого носа он не видывал ни на одном корабле. Репортеры, присланные, чтобы взять у него интервью, писали, что стоит заговорить о плавании, как он тут же становится мальчишкой, да и только; что он нашел себе новую игрушку и хочет всласть наиграться ею.

К середине лета он обнаружил, что ухлопал на «Снарк» уже десять тысяч долларов, а судно не готово и наполовину. Эти десять тысяч поглотили все, чем он располагал, до последнего доллара: авторские отчисления и авансы от Макмиллана и английских издательств; четыреста долларов, полученных от Мак-Клюра за «Любовь к жизни»; гонорары за другие рассказы, написанные после завершения «До Адама». Мало того: он содержал Флору, Джонни Мпллера и няню Дженни, живущих в доме, построенном им для Флоры; Бэсси и дочерей – в доме, выстроенном для Бэсси; Чармиан, Роско Эймса и отчасти Нинетту Эймс и Эдварда Пэйна в Уэйк Робин, а на ранчо у него орудовал десятник с рабочими – сажали, расчищали, закупали инвентарь и материалы.

Издатели, которым он в феврале разослал взволнованные письма, холодно отнеслись к его просьбе выдать ему авансы в счет корреспонденции о плавании «Снарка». Раздобыть денег, обеспечить всех по списку – четырнадцать родственников, иждивенцев, работников – и к тому же выплачивать жалованье рабочим, занятым на «Снарке»! Этот процесс добычи денег стал известен как «лондоновское ежемесячное чудо». Здравый смысл подсказывал: откажись от «Снарка», по крайней мере на время, ты ведь не в состоянии платить по счетам. Или если уж непременно хочешь и дальше вколачивать деньги в «Снарк», брось «Железную пяту». Компромисс? Нет, это не в его духе. По утрам с его пера лились на бумагу полные страсти строки «Железной пяты» – тысяча слов каждое утро. А во второй половине дня, по воскресеньям, по праздникам он готовил рассказы, статьи, очерки – что угодно, лишь бы зарабатывать сотни и сотни, пожираемые «Снарком». Серию статей о тех днях, когда он бродягой скитался по Дороге, приобрел журнал «Космополит». Он же вдобавок прислал тысячу долларов в счет статьи, которую Джек был обязан написать до того, как уйдет «Снарк»: видимо, «Космополит» питал сильные сомнения относительно того, доберется ли когда-нибудь сорокапятифутовая яхта хотя бы до ближайшего порта.

К 1 октября – это была предполагаемая дата отплытия – «Снарк» поглотил пятнадцать тысяч долларов и был закончен лишь наполовину. Джек всадил в «его две тысячи, полученные от журнала «Для всех» за издание выпусками повести «До Адама»; две тысячи, присланные «Космополитом»; две – выданные журналом «Домашний спутник женщины»– аванс за статьи о домашнем быте туземцев и еще две– за ряд рассказов об Аляске. Тем не менее стало ясно, что, если он намерен продолжать работы на кече, нужно будет взять денег под заклад дома, купленного для Флоры.

Тогда же до него, наконец, дошло, что, наняв Роско Эймса, он совершил трагическую ошибку. Эймс был сварлив, не умел добиться от подчиненных настоящей работы; был бездарным организатором, его рабочие дублировали друг друга; он был болтлив и сумасброден; втридорога платил за оснастку, накупал ненужные материалы, раздавал чеки на оснащение, которое никто и не собирался доставлять ему. Неутомимо требовательный к себе, досконально изучающий каждую область знания, каждую сферу исследования, прежде чем писать о ней, Джек не подумал, что нужно предъявлять те же требования к работающим у него людям, и принимал желаемое за действительное.

Дела осложнились еще и тем, что «Космополит», из которого чуть ли не палкой пришлось выбивать тысячу долларов аванса, теперь закатил объявления на всю страницу, что это, мол, он посылает Джека Лондона в кругосветное плавание на «Снарке» с единственной целью – писать для журнала рассказы. «Запрашивают повсюду втридорога, навязывают мне все по высоким ценам, отказываются от прежних – и все на том основании, что я тратил не свое кровное, а денежки богатого журнала».

Лживые заявления журнала причинили Джеку двойной ущерб: они в ином свете представили путешествие, так что он выглядел теперь просто платным сотрудником журнала, а не искателем приключений. Не ограничившись этим, «Космополит» изуродовал первую статью о «Снарке». Чувствуя, что с ним ведут нечестную игру, Джек – в этих случаях он всегда был в отличной форме – написал редакции «Космополита» гневное письмо: «Вы поступаете со мною подло.

В моей практике это первый конфликт с журналом и, надеюсь, последний; но, поскольку он возник, я ничего спускать не намерен. Либо мы работаем вместе, либо нет. Говоря по совести, я предпочел бы расторгнуть дело. Раз вы не можете поступать со мной честно и справедливо, пеняйте на себя. Я не запрошу о милости, но и сам не дам пощады. Вы хотите знать, когда я пришлю следующую статью? Сперва мне надо кое-что выяснить, иначе вам не узнать, когда будет вторая статья. Скорей придет День Страшного Суда, чем вторая статья. Ткань рассказа сплетаю я; вы не имеете права ее кромсать. Да и вообще, кто вы такие, черт бы вас побрал? С какой стати вы возомнили, будто можете править мою работу? Вы, очевидно, решили, что я вкладываю в свои вещи свое сердце, тренированное сердце писателя-профессионала, чтобы отдать его на растерзание, в угоду вкусам газетчиков? Я категорически и наотрез отказываюсь сотрудничать с кем бы то ни было в вашем заведении!»

Еще досаднее, чем непомерные расходы, были затянувшиеся проволочки. «Снарк» было обещано сдать к 1 ноября, потом – к 15-му, затем – к 1 декабря.

Доведенный до крайности, Джек переехал в Окленд, отослал Роско домой изучать навигацию и взял руководство работами по завершению судна на себя. Он пригласил четырнадцать рабочих, назначил им головокружительное жалованье плюс долларов день премиальных – за скорость. Чтобы это осуществить, понадобилось заложить ранчо Хилла. 15 декабря, несмотря на колоссальные издержки, он понял, что «Снарку» до конца еще все так же далеко. Опять пришлось отсрочить дату отплытия.

Газеты в сатирических стишках начали прохаживаться по адресу медлительного мистера Лондона. В полном расстройстве, что «Космополит» перехитрил его, первым напечатав статью о «Снарке», «Домашний спутник женщины» потребовал, чтобы статья о быте туземцев была представлена, пока Джек еще здесь, в Сан-Франциско. Друзья заключали с ним пари относительно даты отплытия.

Первым выиграл пари десятник с ранчо Хилла– пришлось и эту сумму добавить к двадцати тысячам долларов, вложенных в «Снарк». Дело было 1 января 1907 года. «После этого пари налетели ураганным огнем. Друзья обступили меня со всех сторон, как шайка грабителей. Стоило мне назвать дату, как они тут же предлагали пари против. Я принимал, я спорил и спорил, и всем им платил».

Газеты и журналы подняли вокруг плавания на «Снарке» такой шум, что Джек стал тысячами получать со всех концов страны письма с просьбой взять отправителя с собой. Девяносто процентов из них были готовы работать кем угодно; девяносто девять соглашались работать даром. «Несметное множество врачей – сухопутных и морских – предлагали свои услуги бесплатно. Кого здесь только не было! Репортеры, дантисты, камердинеры, повара, художники-иллюстраторы, секретари, инженеры-строители, механики, электрики, отставные морские капитаны, школьные учительницы, студенты, фермеры, домашние хозяйки, матросы и такелажники».

Но лишь перед одним из них Джек не смог устоять. Это было письмо на семи страницах от зеленого паренька по имени Мартин Джонсон из столицы штата Канзас-Топики. «Готовить умеете?» — протелеграфировал ему Джек. «Испробуйте только!» — ответил Мартин Джонсон и кинулся наниматься на кухню греческого ресторана в Топини. В январе будущий исследователь Африки был уже в Окленде, готовый к отплытию на «Снарке». Вот только «Снарк» был еще не готов. Так как Джек всегда считал, что его работники обязательно должны получать хорошее вознаграждение, то к списку прибавилось еще и жалованье Мартина Джонсона.

Убедившись, что Роско ни на что не годен, Джек все же не рассчитал его, не воспользовался ни-одной из многочисленных возможностей взять капитаном на яхту признанного мастера своего дела, а ведь с любым из них он бы мог договориться за те же сто долларов в месяц, которые собирался выплачивать Роско Эймсу. Не принял он и ни одного из первоклассных моряков, просившихся работать на «Снарке» – пусть даже бесплатно! Вместо этого в качестве единственного машиниста и матроса он пригласил студента Станфордокого университета Герберта Стольца, юношу рослого и покладистого. Вот и получилась команда: Джек, Чармиан, Роско Эймс, Мартин Джонсон, Герберт Стольц и юнга японец Точиги; ви один из них, не считая Джека, не знал, как зарифить парус или выбрать якорь.