Текст книги "Хлеб по водам"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– И как он это воспринял? – спросил Стрэнд.

– Как стойкий оловянный солдатик.

– И согласился работать у вас…

– Да, в офисе, – ответил Соломон. – Не в качестве исполнителя. Может, через пару лет подрастет, созреет и найдет свой стиль. «Звук», как он выражается. И тогда получится, что я ошибался. Я ведь и раньше не раз ошибался… – Он печально улыбнулся, вспоминая свои ошибки, упущенные возможности. – Но как я уже говорил, слух и способности у парня определенно есть. И он в курсе буквально всего, что творится в мире современной популярной музыки. Знает всех певцов, их сильные и слабые стороны, успехи. Лично я считаю, что он будет очень полезен именно в офисе. Займется отсевом бездарностей, которые так и осаждают меня, и, возможно, разглядит одного-двух, что смогут пройти дорогу до конца. Это не та творческая работа, о которой он всегда мечтал, но тем не менее творческая. Вы понимаете, о чем я?

– Думаю, да. Вы очень добры, что дали ему шанс.

– Это не доброта. Интересы бизнеса. Я чувствую, что могу доверять его мнению. А таких людей мне доводилось встречать не часто.

По мере того как они говорили, у Стрэнда начало складываться совершенно новое впечатление об этом человеке. Нет, Соломон был вовсе не тот жизнерадостный весельчак с нью-йоркским акцентом, привыкший так и сыпать шутками за обедом. Не просто приятный сосед, принесший в подарок хлеб домашней выпечки. Хитрый, жесткий, проницательный и в то же время искренний в суждениях и оценках профессионал.

– Джимми повезло, – заметил Стрэнд, – что у него будет такой босс.

– Будем надеяться, он разделяет ваше мнение. И что так и окажется. Кругом миллионы ловушек… – Соломон поднялся. – Что ж, не буду больше вас утомлять.

– Ничуть вы меня не утомляете, – возразил Стрэнд. – Врачи считают, что с завтрашнего дня я должен встать и начать прогулки. По миле в день.

– Нет, вообще-то не только в этом дело, – сказал Соломон. – Мне пора в город. Я должен быть у себя в конторе ровно в два. Одна певица сделала у нас запись. А потом вдруг решила, что ей не нравится. То ли ей самой, то ли ее придурок муж внушил, что все плохо. И вот теперь она, видите ли, желает все перезаписать. Меня ждут слезы и рыдания. – Он усмехнулся, представив себе эту сцену в офисе. – Будут ультиматумы. Я сохраню примерно пятьдесят тысяч долларов. Нелли остается здесь. Ей очень хочется вас навестить.

– Пусть приходит. Обязательно.

– Я ей передам. Выздоравливайте, Аллен. Не для того вас вытаскивали из воды, чтоб вы тут у нас хирели. – И он повернулся к двери.

– Погодите! – воскликнул Стрэнд. – Чуть не забыл поблагодарить вас за магнитофон и кассеты.

Соломон пожал плечами.

– Не за что, пустяки, – ответил он. – Я распространяю музыку, как те мужчины, что ходили в свое время по Пятой авеню и торговали крендельками. Когда окрепнете и начнете ходить, обязательно должны заглянуть к нам с Нелли на обед. Она говорит, что влюбилась в вас с того самого, первого вечера.

– Да, мы с ней насплетничались вдоволь. – И Стрэнд махнул Соломону рукой на прощание.

Он долго смотрел на океан, потом рассеянно протянул руку и отломил еще кусочек хлеба.

«Правда, погромов здесь до сих пор не замечала», – сказала за обедом Нелли Соломон. Евреи, убитые и спасшиеся, обладали удивительной притягательной силой…

Стрэнд разжевал кусочек хлеба. Земной вкус зерна…

Этот хлеб испекли с любовью.

Он задремал. Похоже, такое вот дремотное состояние, подумал он под пробивающийся в сознание шум прибоя, становится основным занятием жизни.

Его разбудили звуки голосов. Лесли и миссис Робертс поднимались по ступеням террасы. Лесли несла подрамник и полотно, над которым работала на пляже, в руках у Линды была большая коробка с красками и кистями. Обе женщины шли босиком. На Линде был нарядный розовый купальник. Оказалось, что у нее отличная фигура – тонкая талия, длинные ноги. А костлявые плечи и практически несуществующая грудь были сейчас в моде и считались идеалом женственности – именно такие недокормленные девушки красовались на обложках журналов в платьях, являвшихся последним криком моды. И у Стрэнда вновь появились сомнения относительно Хейзена и Линды Робертс. В наши дни мужчины падки именно на таких дам. А может, у него сразу две любовницы – и миссис Соломон, и Линда Робертс? Может, Хейзен вовсе не так уж одинок, как утверждает Херб Соломон? Он вспомнил, как Линда стояла в кипящей пене волн, стараясь удержаться на ногах, как она раскручивала спасительный канат… Вспомнил, как чуть позже ему явилось видение – она стоит перед ним на коленях. Он лежит на мокром песке и чувствует на своих губах ее теплые губы, а она вдыхает в него жизнь… Эта женщина не только модница и болтушка, она замечательный человек. О людях нельзя судить поверхностно, по болтовне за обеденным столом. Как-нибудь он обязательно скажет ей это. Но только когда они будут наедине.

На Лесли была короткая хлопковая юбка и просторная блуза рыхлой вязки, оставлявшая руки открытыми.

– Ну, как прошло утро? – спросила она, поднявшись на террасу.

– Замечательно, – ответил Стрэнд. – А у тебя?

– Занималась мазней и была совершенно счастлива, – сообщила Лесли. Она поставила подрамник на пол, а картину прислонила к стулу. Стрэнд увидел, что она набросала лишь общие очертания пейзажа с дюнами и серым домиком в отдалении и оставила кое-где пятна разных цветов, пометив, в каком направлении предстоит работать дальше.

– Я бы не стала называть это мазней, – заметила Линда Робертс. – Я просто поражена, насколько твердая у нее рука. Как уверенно она работала, несмотря на то что я все это время бубнила ей на ухо разную чушь.

– Не стоит считать это чушью, – сказала Лесли мужу. – Оказывается, Линда побывала во всех музеях Европы, и только теперь я начинаю понимать, как много упустила в жизни. Линда, не надо скромничать, вы ведь прекрасно разбираетесь в живописи.

– Рассел прислушивается к моему мнению, – улыбнулась Линда. – Заставляет меня покупать картины. Некоторые из них действительно довольно любопытны. Это он надоумил меня заняться закупками в Париже для местных галерей. Говорит, что я должна стать покровителем искусств. Или покровительницей?.. Господи, да теперь и слов-то таких никто не знает! Председатель, мадам председатель, дама-председатель, просто председательница… Мир с каждым днем все усложняется. Женщины учатся в Военно-морской академии. Вы удивитесь, узнав, сколько писем я получаю из разных женских организаций с просьбой выступить в поддержку абортов или еще бог знает чего… Ладно, как бы там ни было, но утро у меня прошло замечательно: в подглядывании за тем, как хорошенькая женщина делает что-то. Но самое приятное – я понимала, чем именно она занята.

– Просто я разыграла целое представление, – вставила Лесли.

– Мало того, еще и пианино! – не унималась миссис Робертс. – Это меня окончательно доконало! Ладно… Пора бежать в поселок, в парикмахерскую, сделать прическу. Пляж, солнце и море – все это, конечно, замечательно, и я страшно благодарна Расселу за то, что позволяет мне пользоваться его домом, но с волосами творится нечто страшное. Надеюсь, Лесли, я не слишком расстроила вас тем разговором… ну, вы понимаете, о чем я.

– О нет, что вы, – коротко ответила Лесли.

– Что ж, увидимся за ленчем. – И миссис Робертс вошла в дом.

– О чем она с тобой говорила? – спросил Стрэнд.

– Да ни о чем.

– Перестань, Лесли, – сказал Стрэнд. Он понял, что жена расстроена.

– Ерунда, – ответила Лесли. – Она просто болтает. Несет, что только в голову придет. – Она вздохнула и после паузы добавила: – Вообще-то речь шла о носе Кэролайн.

– Бедная дочка, – заметил Стрэнд. – И виной всему я. Линда говорила с Элеонор, да?

– Нет. Сама додумалась.

– Ну и что, скажи на милость, тут можно сделать?

– Она считает, что Кэролайн следует сделать пластическую операцию. Причем сейчас. До того, как она пойдет в колледж. И тогда, по словам Линды, девочка превратится в потрясающую красотку, отбоя от мальчишек просто не будет.

– И что тут хорошего?

Лесли пожала плечами.

– Это заставит ее взглянуть на мир совсем по-иному – если верить Линде, разумеется. Знаешь, она даже цитировала отрывок из какой-то книги и стихи. И уверяла, что какие-то ее племянницы, школьные подружки, бывшие робкими дурнушками, живут теперь как принцессы.

– В этом плане, насколько я могу судить, у Кэролайн все в порядке. И нос тут совершенно ни при чем, – проворчал Стрэнд. – У нее уже завелся поклонник, студент-второкурсник из Уэслианского методистского университета. Некий Джордж Андерсон. Каждый вечер заезжает за ней.

– Мне он не нравится, – сказала Лесли.

– Да не в этом дело! Впервые в жизни какой-то мальчишка обратил на нее внимание.

– Он избалован до крайности. – Лесли, казалось, не слышала реплику мужа. – Совсем еще мальчишка, а разъезжает на модной дорогой машине. – Юноша водил «корвет». – А ты заметил, на какой бешеной скорости он врывается в ворота, а потом так по-пижонски тормозит перед домом? Прямо кинозвезда!.. Нет, он мне совершенно не нравится. Нас едва замечает, и еще я слышала, как он рявкает на Кэролайн, стоит ей опоздать хотя бы на минуту. Его высочество, видите ли, не может ждать!.. Я тебе больше скажу. Каждый вечер, когда он увозит ее, я лежу и не сплю, дожидаюсь, когда девочка вернется. А такого со мной никогда не было, ни с одним из ухажеров Элеонор.

– Ну, Элеонор совсем другая. И носы здесь ни при чем.

– Как знать…

– Как бы там ни было, – Стрэнд стоял на своем, – но домой она возвращается довольно рано, целой и невредимой.

– До поры до времени, – мрачно вставила Лесли.

– Буду очень признателен Линде Робертс, если она оставит свое мнение при себе.

– А вот этого ты от нее не дождешься, – со смехом заметила Лесли. – Ладно, хватит об этом. Есть более важные вещи, о которых следует побеспокоиться человеку, выздоравливающему после сердечного приступа. В этот уик-энд приедет Элеонор, и я намерена посоветоваться с ней насчет Кэролайн.

– Так ты что же, всерьез восприняла эту болтовню? – недоверчиво спросил Стрэнд.

– Ну, наполовину, – ответила Лесли. – Ах да, чуть не забыла, Джимми звонил сегодня утром. Ты спал, и я не стала тебя будить. Он устроился на работу.

– Знаю, – сказал Стрэнд. – Заходил Херб Соломон и все мне рассказал. И еще принес хлеб, который испекла его жена. Будем есть его за ленчем. Мистер Кетли отнес буханку на кухню.

– Как это мило с их стороны. Ну а что ты думаешь насчет работы?

– Джимми от нее не умрет.

– Но он еще слишком молод, чтобы заниматься такими вещами!

– Ничего. В этом бизнесе люди взрослеют быстро.

Лесли вздохнула.

– Знаешь, я подумываю, а не пойти ли мне к гадалке? И узнать у нее, что будет со всеми нами в ближайшие пять лет. У Линды есть какая-то гадалка в Гринич-Виллидж, она уверяет, что это нечто потрясающее. Составляет гороскопы. Знаешь, она предсказала смерть мистера Робертса.

– Только ее нам и не хватало, – насмешливо заметил Стрэнд. – Передай миссис Робертс, пусть лучше остается покровителем – или покровительницей – любого из искусств.

– Но ведь она только добра желает. И потом она вовсе не глупа, как порой кажется.

– Но только не при ближайшем рассмотрении, – парировал Стрэнд.

– Просто она не уверена в себе и напугана до конца жизни. Никак не может пережить смерть мужа, не может вписаться в образ богатой вдовы и прячет все свои чувства и переживания под маской фривольности. Предпочитает, чтобы люди смеялись над ней, но не жалели. У каждого человека есть маска, за которой он прячется.

– А у тебя? – спросил Стрэнд.

– Ну, я притворяюсь зрелой и на редкость серьезной женщиной, – ответила Лесли. – Хотя на самом деле я всего лишь восемнадцатилетняя девчонка, не уверенная в том, нравлюсь ли мальчикам. – Она рассмеялась, встала, подошла к мужу, наклонилась и поцеловала в макушку. – А вот с твоими волосами от солнца ничего ужасного не происходит, – заметила она. – Ладно, пойду переоденусь к ленчу.

Вскоре после того, как жена зашла в дом, Стрэнд услышал звуки рояля. То была какая-то сложная и печальная музыка.

Как-то раз, еще дома, он заглянул в гостиную, где Лесли играла Баха, и спросил, о чем она думает, сидя за пианино.

– Надеюсь, – ответила она тогда, – приблизиться своей игрой к Богу.

Теперь же, сидя на солнышке у океана, с обманчиво здоровым загаром на лице и руках, худой и слабый, счастливо расставшийся с больничными трубками, приборами и мерцавшими экранами датчиков, он прислушивался к сумеречной незнакомой музыке, что играла его жена, собравшаяся навестить в городе цыганку, которая предсказала смерть мужу Линды Робертс. Расположение звезд, судьбы, затерянные в круговороте планет, смерть в длинных коридорах…

«Боже, – подумал он, ощущая слабость и уязвимость своей плоти, укутанной пледом и покоившейся в удобном шезлонге, – Боже, что со мной будет, что будет со всеми нами?..»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

Он стоял у окна своего номера в отеле «Крийон» и смотрел на скульптуру вздыбившихся лошадей, на элегантную и просторную площадь Согласия. В молочно-белой туманной дымке, поднимавшейся от Сены, через которую просвечивало в отдалении здание сената, площадь выглядела пустынной. Да она такой и была – как объяснил Хейзен по прибытии, в августе все уезжают из Парижа. Сам факт их пребывания здесь казался Стрэнду чудом. Хейзен сказал, что его ждет срочное дело в Европе и что компания, на которую он работает, даже готова предоставить персональный самолет «Лир джет», чтобы пересечь океан. И поскольку в самолете будут свободные места, он предложил Стрэндам и Линде Робертс сопровождать его, на что Стрэнд немедленно ответил: «Нет, это невозможно». Он сказал, лучше бы Лесли съездить в Париж одной, но та заявила, что без него не поедет. Стрэнд попытался сослаться на болезнь, но аргумент не сработал – к тому времени он уже ежедневно совершал долгие, в милю, прогулки по пляжу. Да и вообще был здоров и крепок, насколько может быть здоров мужчина его возраста, стоявший на пороге смерти шесть недель назад. К тому же доктор Колдвелл внес свою лепту – сказал, что путешествие пойдет ему только на пользу. Небывалая щедрость Хейзена смущала Стрэнда, но Лесли так хотелось поехать, что он почувствовал: было бы просто жестоко лишать ее такой возможности. И Элеонор твердила, что грешно отвергать дары, кои великодушная судьба посылает им в лице Рассела Хейзена. Женщины, подумал он тогда, куда естественнее и охотнее принимают подарки и услуги, чем мужчины. И нехотя сказал «да». Но теперь, после того как они провели в Париже неделю и он побродил по улицам, названия которых были знакомы ему из книг чуть ли не с детства, посидел в уличных кафе под зонтиками, медленно пробиваясь сквозь строй фраз в «Фигаро» и «Монд», чрезвычайно довольный тем, что еще не совсем забыл свой школьный французский, – теперь он был благодарен жене за то, что настояла на поездке.

К тому же в Америке в данный момент его ничто не держало. Мистер Бэбкок заезжал познакомиться со Стрэндом. Как и уверял Хейзен, директор школы оказался очень милым, застенчивым и суховатым маленьким человечком. Он был на удивление тактичным и не стал мучить Стрэнда расспросами, просто вкратце очертил перед будущим сотрудником круг его обязанностей. И Стрэнд с облегчением понял, что после долгих лет преподавания истории ему вовсе не обязательно как-то специально готовиться к занятиям в новой школе. Лесли съездила в Данбери посмотреть дом, в котором им предстояло жить. И, вернувшись, заявила, что он вполне пригоден. Правда, необходима машина, чтобы добираться до города, но Хейзен с большой охотой отдал им свой старый пикап, а мистер Кетли преподал Лесли несколько уроков вождения. Та немного нервничала, но в целом справлялась неплохо. И с первого же раза сдала экзамен и получила права.

Из опыта работы в галереях и светской жизни Линде были известны все потайные уголки и, как она выразилась, «отмели» Парижа. Однако начать знакомство с его художественными сокровищами, учитывая краткость поездки, она посоветовала с классики. С просмотра всего того, что было создано и накоплено за долгие века, а не с бессистемного метания из одного места в другое. Они последовали этому совету. По словам Линды, им удалось уберечься от разочарования при сравнении того, чего достигла Франция, с тем, что она собой теперь представляла.

Стрэнд старался не слишком переутомляться. Его попытки угнаться за Лесли и Линдой в их неутомимых походах по галереям, музеям и соборам, разумеется, не встретили бы одобрения со стороны доктора Колдвелла. Пробегав с дамами первые два-три дня, Стрэнд наконец успокоился и впал в счастливое состояние неспешного созерцания, проводя почти целый день в полном одиночестве. Спал долго, просыпался в красивом большом номере, завтракал с Лесли. Затем она отправлялась на встречу с Линдой Робертс, а он снова укладывался в постель и дремал еще час или около того. Потом окончательно вставал, принимал душ, брился и выходил на улицу. Неспешно бродил, поглядывая на окна домов на Фобур-Сент-Оноре, восхищался роскошью витрин, не испытывая ни малейшего желания что-либо приобрести. Встречался со своими дамами за ленчем в бистро, выслушивал с добродушной и отстраненной усмешкой восторженные описания сокровищ, которые им довелось повидать, затем возвращался в отель и ложился вздремнуть, предоставив Парижу какое-то время обходиться без него. Затем вставал, сидел на улице за столиком кафе с газетами, убаюканный звуками языка, который не вполне понимал. Немного читал, затем со сдержанной улыбкой на губах наблюдал за оживленным и пестрым потоком прохожих, одобрительно, но без вожделения взирал на хорошеньких, ухоженных женщин и девушек, проходивших мимо, на суету японских туристов, которые одновременно с ним оказались в столице Франции.

Хейзен то появлялся на короткое время, то исчезал. Почти каждый день адвокату приходилось летать в разные города – Вену, Мадрид, Цюрих, Мюнхен, Брюссель – в попытках распутать, как он выражался, этот хаотичный клубок.

– Вы не будете без меня скучать, – сказал он Стрэнду. – Линда знает Париж лучше многих французов, лучшего гида вам просто не найти.

Среди прочих вещей, которые Линда знала о Париже, значились и самые хорошие рестораны, которые работали в августе. И Стрэнд впервые за последние тридцать лет вдруг заметил, что набирает вес и ложится в постель, слегка опьяненный чудесным французским вином.

Хейзен предлагал и Кэролайн поехать вместе с ними, но та отказалась. Девушка работала в ветеринарной клинике, а в свободные часы занималась с тренером из колледжа в Ист-Хэмптоне. И уже улучшила свой результат на стометровке. «Я не имею права ехать, – сказала Кэролайн, когда ей объяснили, что приглашение Хейзена распространяется и на нее. – У меня еще вся жизнь впереди, Европу повидать успею. А этим летом мне надо довести результат хотя бы до десяти с половиной секунд. Иначе как я покажусь в Аризоне? Буду стоять на беговой дорожке как какая-нибудь придурочная, а все вокруг станут спрашивать: „Что эта толстая кобыла делает тут у нас на скачках?“» Хейзен согласился с ее доводами и уверил Стрэнда, что супруги Кетли сумеют позаботиться о девочке. Надо сказать, мистер Кетли очень хорошо относился к Кэролайн и даже раздобыл какую-то кулинарную книгу о системе питания спортсменов, по которой его жена готовила для девушки специальные блюда.

Итак, он был в мире с самим собой и с оттенком некоторой грусти вкушал радости заграницы, которую впервые посетил в возрасте пятидесяти лет. Стрэнд стоял в полуденном солнечном свете, лившемся из окна просторного номера, и любовался самым сердцем страны, которую любил издавна и издалека и которую никогда не надеялся увидеть.

Вечером того же дня вернулся из Мадрида Хейзен и пригласил их всех на обед в элегантный маленький ресторанчик, где подавали бургундские закуски и вина. Он был в превосходном настроении и шутил с метрдотелем, причем предметом иронических замечаний было значительное повышение цен в «Ла Таш» [27]27
  В переводе с французского – «пятно».


[Закрыть]со времени его последнего визита. Стрэнд не видел карты вин, но, судя по ценам, значившимся в меню, пришел к выводу, что эта трапеза на четверых обошлась Хейзену более чем в двести долларов. И, оказавшись в грандиозном номере отеля, стал мягко выговаривать Хейзену за расточительность, на что адвокат возразил:

– Ерунда, дружище! Вкус роскоши – это неотъемлемая часть образования каждого интеллигентного человека. И учит он тому, что можно вполне обойтись и без роскоши.

«Тебе легко говорить, – подумал Стрэнд. – Человеку, который унаследовал дом с шестнадцатью спальнями».

Линда Робертс, ставшая невольной свидетельницей этого разговора, позже заметила Стрэнду:

– Не стоит разрушать этот комплекс Санта-Клауса. Рассел страшно гневается, когда кто-нибудь пытается помешать ему распространять свое великодушие на нас, простых смертных.

Она дипломатично сказала «нас», подумал Стрэнд. Как это характерно для добросердечной по природе Линды!.. Его благодарность к этой женщине росла с каждым днем. Ведь он видел, что она посвящала все свое время Лесли, стараясь сделать ее поездку как можно более насыщенной и интересной. Не укрылось от его внимания и то, с каким просветленным лицом возвращалась жена после очередного обхода галерей или визита в мастерскую какого-нибудь многообещающего молодого дарования, которое, если верить Линде, непременно прославится в самом скором будущем. «Если художник не способен писать здесь, в Париже, – говорила она, и восторженное отношение к этому городу брало верх над обычно присущим ей здравым смыслом, – то он не сможет писать нигде!»

Во время обеда, состоявшего из jambon persille, [28]28
  окорок с петрушкой (фр.).


[Закрыть]entrecote marchand de vin [29]29
  антрекот в вине (фр.).


[Закрыть]и горячего торта с персиками, Линда вдруг заявила:

– Я пересекала океан сорок пять раз, но этот мой визит в Париж – лучший из всех! – Она приподняла свой бокал. – Думаю, мы должны выпить за компанию, благодаря которой это стало возможным!..

И они весело и с удовольствием выпили за самих себя.

Хейзен пил много и к тому моменту, когда им подали кофе, стал необычайно веселым и оживленным.

– Есть идея, – сказал он. – У меня осталось целых три дня до поездки в Саудовскую Аравию, и я считаю, что надо как можно лучше распорядиться этим временем. Скажите, Лесли, вы когда-нибудь бывали в долине Луары?

– Да я и в Нью-Хейвене ни разу не бывала, – ответила раскрасневшаяся от вина Лесли. Она купила себе новое платье – Линда сказала, что женщина не может просто так ходить по Парижу, она обязательно должна показать себя. Это облегающее платье темно-сливового цвета с низким вырезом, который открывал медово-загорелую шею и подчеркивал грудь, ей страшно шло. «Мой прогулочный прикид, – сказала она мужу, одеваясь. – Надеюсь, ты не слишком шокирован?»

«Я восхищен», – ответил тогда Стрэнд, ни чуточки не преувеличив.

– Так почему бы нам не взять напрокат машину и не отправиться прямо завтра утром поглазеть на замки? – осведомился Хейзен. – А если там до сих пор дают эти шоу, «Звук и свет», старый добрый Аллен освежит в памяти некоторые эпизоды из истории Франции.

– Да, в Шенонсо, – подхватил Стрэнд, показывая, что и он не лыком шит. – Там Екатерина Медичи устраивала во дворе замка пытки заключенных. На потеху гостившим у нее дамам и господам.

– Вот чертовы французы! – проворчал Хейзен.

– Правда, я читал, – добавил Стрэнд, – что вскоре они оставили эту затею. По крайней мере пытки в увеселительные программы больше не входят.

– Сейчас входят и приносят немалый доход. У нас, в Америке. В бизнесе и политике. Но дайте им еще век или два, – сказал Хейзен, – и они, вполне возможно, снова вернутся к пыткам над заключенными. Как бы там ни было, но в ближайшие три дня этого вроде бы не предвидится, разве что сменится правительство или коммунисты вдруг захватят Орлеан. Так что вы скажете, если мы соберемся и махнем туда завтра, часов в десять утра?

– Рассел, – обратилась к нему Линда, – вы уже достаточно шлялись по близлежащим улицам. Так что, думаю, вполне выдержите день или два в сидячем положении, в машине. А кстати, почему бы всем нам не полететь в Ниццу и не заехать ко мне в имение, в Мужен? Я слышала, что погода там сейчас божественная и сад просто великолепен.

Хейзен нахмурился.

– Линда, – сказал он с удивившей всех резкостью, – Лесли и Аллен пролетели три тысячи миль вовсе не для того, чтоб торчать в твоем «божественном» саду! Они и у меня в саду могут посидеть, когда вернутся. Тем более я уже сказал летчикам, что отпускаю их на три дня. Им тоже надо отдохнуть.

– Но мы можем полететь в Ниццу и на «Эр Франс», – не унималась Линда, – как все нормальные люди. Сейчас долина Луары так и кишит туристами. И номер в гостинице там можно снять, если только очень повезет.

– Об этом не беспокойся, – повысив голос, проговорил Хейзен.

– Это будет просто стыд и позор, если Лесли и Аллен уедут из Франции, так и не повидав моего маленького гнездышка, – настаивала Линда. – Они уже устали от отелей. Я знаю, я сама устала. Во Франции есть кое-что поинтереснее отелей.

– Будет просто стыд и позор, если они уедут из Франции, не повидав Верду, и Мон-Сен-Мишель, и собора в Руане, и пещеры Ласко, и миллиона разных других мест и вещей, – прорычал Хейзен. – Причем у них осталось только две недели. О Господи, Линда, до чего же ты все-таки упрямая женщина!

– Лесли, Аллен, – обернулась к супругам Линда, – скажите сами, куда вы хотите.

Лесли покосилась на мужа, ожидая подсказки. Сам Стрэнд с удовольствием остался бы в Париже. Но раздражение в голосе Хейзена игнорировать не следовало.

– Уверен, – дипломатично ответил он, – что Лесли просто мечтает посмотреть ваш дом, Линда. И в то же время знаю: она будет очень расстраиваться, что не увидела замки.

Лесли ответила беглой благодарной улыбкой.

– Ну вот, – торжествующе заметил Хейзен, – решено. И нет никакого смысла продолжать этот спор, Линда. Меньше всего мне хочется провести короткий отпуск за бессмысленными спорами с тобой. У меня и на работе дискуссий хватает.

– А ты когда-нибудь проигрывал спор, а, Рассел? – вкрадчиво спросила Линда.

– Нет, – рассмеялся Хейзен. Хорошее настроение, похоже, вернулось к нему.

– Счастлива, что не работаю на тебя, – огрызнулась Линда.

– Я тоже. – Адвокат притянул ее руку к губам и галантно поцеловал. – Итак, завтра, в десять утра. Форма одежды загородная.

– Знаешь, Лесли, что мы сделаем с этим чудовищем? – сказала Линда. – Отправим его домой в Америку самолетом, а сами останемся. И слетаем в Мужен, а потом вернемся в Америку, когда захотим.

– Это было бы замечательно, – сказала Лесли. – Но мне надо возвращаться домой и готовиться к переезду. К десятому сентября мы должны быть в Данбери. Может, на будущий год… Тогда нам будет чего ждать и о чем мечтать, правда, Аллен?

– Я уже мечтаю об этом, – ответил Стрэнд. И подумал: «Если он вообще для меня наступит, этот будущий год».

Он лежал в постели и наблюдал за тем, как Лесли, сидя за туалетным столиком, расчесывает волосы.

– А славный был сегодня вечер, – заметил он. – Тебе не кажется?

– Просто замечательный, – подтвердила она. – Как и все остальные вечера, проведенные здесь. Не считая, разумеется, той небольшой стычки между Расселом и Линдой.

Минуту-другую Стрэнд молчал.

– Скажи мне, – спросил он затем, – я правильно поступил, сказав, что ты предпочитаешь поездку по долине Луары времяпрепровождению в гостях у Линды?

– Сказав так, ты поступил правильно, – ответила Лесли. Руки ее равномерно и грациозно поднимались и опускались. – Но в целом это было неправдой. Я на сейчас просто объелась впечатлениями. И провести несколько дней в саду, греясь на южном солнышке, было бы достойным завершением нашего путешествия.

– Почему же ты не сказала?

Лесли тихо рассмеялась.

– Но, дорогой, – заметила она, – это же он устроил нам каникулы.

– Да, полагаю, у нас не было выбора.

– Абсолютно никакого. – Она перестала расчесывать волосы и просто смотрела на себя в зеркало. – А как тебе кажется, я выгляжу моложе, чем две недели назад?

– О, на много лет, – согласился Стрэнд.

– Я тоже так думаю. – Лесли снова взялась за расческу. – И все же очень хотелось бы хоть одним глазком взглянуть на Средиземное море.

– В следующий раз, когда поедем в Европу, – сказал Стрэнд, – мы сами оплатим свою поездку.

– В следующий раз, – задумчиво повторила она. – Но кто его знает, когда он наступит, этот следующий раз?..

То был отголосок его собственных мыслей, и Стрэнд отчего-то разволновался. Он смутно ощущал, что сегодня ночью оба они нуждаются в утешении, и даже хотел попросить Лесли лечь в одну постель с ним, чтобы уснуть в объятиях друг друга. Но промолчал. И не знал, гордиться ли ему своей стойкостью или презирать себя за трусость. Закрыл глаза и погрузился в сон в наполненной тенями комнате, под шелковистый шорох расчесываемых волос.

На следующий день, когда ровно в десять утра Стрэнд, Лесли и Линда Робертс спустились в вестибюль отеля, их ожидал сюрприз. Хейзен уже стоял там, и не один, а с потрясающе красивой молодой блондинкой, которая держала в руке атташе-кейс. Одета она была строго – в простого покроя твидовый костюм и туфли на низком каблуке.

– Знакомьтесь, мадам Аркур. – Хейзен произнес ее фамилию на французский манер. – Представляет в Париже нашу компанию. Она повезет нас. И отправится в Саудовскую Аравию вместе со мной. Перед отъездом нам с ней надо успеть сделать кое-какие дела. Не беспокойтесь, вам не придется говорить по-французски. Мать у нее англичанка. – Он выпалил все это на одном дыхании, точно спешил оправдаться за неожиданное появление своей дамы.

– Мистер Хейзен всегда говорит это, когда представляет меня американцам, – с улыбкой заметила женщина. Деловитое и строгое выражение лица сразу смягчилось. Голос у нее был низким, приятным. Она немного глотала окончания слов, но в целом британский акцент оказался не столь уж ярко выраженным. – Можно подумать, он опасается, что его хоть на минуту заподозрят в пристрастии к французам.

– Мадам Аркур – адвокат, – продолжал Хейзен. – Я имею дело с французскими адвокатами только в случае крайней необходимости… Что ж, багаж уже в машине. Мы можем ехать. – И они с мадам Аркур направились к выходу. Остальные последовали за ними.

– Улучшенный вариант старины Конроя, вам не кажется? – шепнул Стрэнд дамам.

– Ну, с чисто внешней точки зрения – да, – ответила Лесли.

У дверей их поджидал большой черный «кадиллак». Красавица села за руль, Хейзен разместился рядом с ней на переднем сиденье.

– Миссис Аркур поведет машину, – объяснил он. – Сам я просто ненавижу водить. А если усадить за руль Линду, то я вылечу на дорогу, не успеем мы доехать до моста Сен-Клу. И я знаю, что у Аллена нет прав, а Лесли у нас еще не настолько опытный водитель, чтобы ездить по дорогам Франции. Вам там удобно? – Он обернулся к сидевшим на заднем сиденье пассажирам. Несмотря на то что объявил походную форму одежды, сам Хейзен был в темном костюме и белой рубашке, а также в мрачной расцветки галстуке. Нарядился, как на похороны, подумал Стрэнд. Хоть сам он и прибавил в весе за время пребывания в Париже, воротник все равно был свободен и открывал – Стрэнд чувствовал это с оттенком неудовольствия – адамово яблоко.