Текст книги "Игры по-королевски"

Автор книги: Ирина Скидневская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

7.

– Боги… Я в жизни не видел такого красивого лица…

– Будешь болтать или дело делать?

– Да-а… выстрел меткий…

– Замолчи!

– Повязка была слишком слабой. Она потеряла много крови. Вряд ли выживет.

– Не понимаю, зачем я кормлю тебя?

– Разве я принес мало пользы своему королю?! Когда прошлой осенью свирепый вепрь сбил с ног моего короля, разве не старый Страба зашил его раны и ночи подряд не смыкал глаз, готовя чудодейственные мази?

– Болтун! Смотри, она открыла глаза. Дай ей что-нибудь попить.

Большая полутемная комната в тусклом лунном свете, казалось, не имела границ. С некогда позолоченных дубовых балок здесь свисали обветшалые драпировки, местами затянутые паутиной; к удушливым, спертым запахам редко проветриваемого помещения, пыли, запустения примешивался сладкий запах воска от оплывающих свечей, сливаясь в один-единственный, который нельзя было спутать ни с чем, – запах бедности.

Странные тени незнакомого места, смутный шепот и словно чье-то постоянное дыхание тревожили больную девушку, чей организм сопротивлялся смерти. Лихорадка изматывала ее. Лишь на короткие мгновения она могла различать в своем горячечном полузабытьи мужские и женские лица чужих людей, с трогательной почтительностью ухаживающих за ней. И тогда она понимала, что все считают ее приговоренной. Это молчаливое сочувствие волновало ее, и временами ей казалось, что она снова в далеком призрачном замке над долиной…

…Старые рощи и тихие равнины… ранние сумерки… скрип подъемного моста… яркая осенняя листва под ногами… Ян, мой мальчик! Держите ее… Возьмите птицу… Я люблю тебя, отец… Сверкающая золотом сбруя… роскошный пояс… Олень загнан, мой правитель… перья цапли – в крови… Не покрывай оборотня, король! Резкий, хищный поворот головы, пригнутой, как перед прыжком… немигающий взгляд… Ты мне нравишься живой… Живой. Ночной ветер, шелест ветвей и крадущаяся среди деревьев тень… Это я… Это я! Горькая отрава воспоминаний…

…Красная запыленная портьера под самым потолком, рядом с широким ложем, на котором лежала Ана, шевелилась, словно под ней ползла крыса или кошка. Ана не отрываясь смотрела на нее и пыталась слабой рукой нашарить на своем поясе кинжал.

Послышались звуки шагов. В комнату стремительно вошел высокий молодой мужчина. Он окинул взглядом покои, освещаемые неярким светом ненастного зимнего дня, и, что-то разыскивая, прошелся вдоль стен, заставленных потемневшей от времени мебелью. Потом мельком взглянул на постель и удивленно хмыкнул: больная пришла в себя. Он подошел и, плотно сжав губы, молча постоял, разглядывая девушку. Ана тоже рассматривала его. Мужчину нельзя было назвать красивым, но его горделивый мужественный вид притягивал взор. Мрачный, беспокойный взгляд светло-голубых глаз выдавал скрытую тревогу – словно какой-то тайный недуг подтачивал его здоровье. У мужчины были вьющиеся русые волосы и борода. Одежда говорила о его высоком положении.

– Я едва не убил тебя, – с горькой улыбкой произнес он. – Я не понял, что это была женщина. Я не воюю с женщинами.

– А Дора? – едва слышно спросила Ана.

Лицо у мужчины исказилось.

– Это не женщина. Это бешеная собака. Как тебя зовут?

– Ана.

– Я хочу, чтобы ты поправилась. Но зачем ты помогла Доре? – спросил он посуровевшим голосом.

– Я думала, это ребенок…

– Ты нездешняя? Откуда ты?

Ана молчала. Рядом с ее ложем, подняв облако пыли, вдруг с шумом оборвалась и рухнула на пол портьера. В складках темно-красного бархата, чихая и пытаясь выбраться, копошилось какое-то живое существо.

– Муха! Вот ты где, негодяй! – воскликнул мужчина.

Он схватил портьеру, сильно ее тряхнул, и оттуда с проклятиями вывалился разъяренный ушибами человечек. Одет он был в ветхий серый балахон, подвязанный веревкой. Ухваченный мужчиной за шиворот, он яростно сопротивлялся этому унижению и орал разбитым в кровь ртом, будто его разрезали на куски:

– Пусти! Я убью тебя! Прочь от меня руки!

Мужчина захохотал, встряхивая карлика так, словно хотел выбить из него пыль. Тот болтался в его сильных руках, будто тряпичная кукла.

– Пусти его, – слабым голосом сказала Ана. – Ему больно…

Карлик перестал орать и уставился на девушку своими большими, немного навыкате, серыми глазами. Его лицо не было безобразным, но несколько багровых шрамов пересекали лоб.

– У тебя появилась защитница, а, Муха? – весело сказал мужчина. – А ну-ка, говори, негодяй, зачем ты поранил Рогача? Зачем располосовал ему ухо?

– Я убью его! – снова завопил карлик.

– Ты другие слова знаешь? – уже раздражаясь, сердито спросил мужчина. – Все. В корзину.

Выражение яростной непримиримости на лице карлика сменилось растерянностью и детской беззащитностью. Он замолчал и вдруг тихо и жалобно заплакал.

– Посидишь в корзине, ничего, – строго сказал мужчина и повернулся к Ане. – Он боится высоты, а корзина на шесте. Специально для него.

– Пусти его! – гневно сказала Ана и попыталась сесть в постели.

Мужчина внимательно взглянул на нее, кивнул, опустил карлика на пол и вышел.

8.

Через две недели глубокая рана в груди почти затянулась, и Ана уже могла вставать и медленно ходить по замку. Построенный по обычаям времени среди скал, с одной стороны он был защищен крутой скалой, с другой – рвом и валами. На валах стояли высокие бревенчатые стены с вышками, с которых дозорные бдительно озирали окрестности. Каменный мост, перекинутый через ров, упирался в тяжелые ворота, запирающиеся на бревно. Над ними тоже стояла вышка. Из узких окон единственной, почти бесформенной, башни открывался вид на покрытую снегом равнину, селения, теснящиеся по ходу реки, леса, застывшие в своем зимнем оцепенении. Черно-белый пейзаж был унылым, дни пасмурны.

Замок знавал лучшие времена. Бедно одетая многочисленная прислуга была вечно голодна. Следы запустения лежали на всем, и былая роскошь, теперь потускневшая, казалась горьким упреком нынешним хозяевам замка. Расшатанные деревянные плиты пола скрипели под выцветшими коврами, обивка стен поблекла, большие каменные печи страшно дымили, но запах дыма хотя бы заглушал запах сырости и мышей.

Обитатели замка сносили тяготы бедности с достоинством, вызывающим у Аны восхищение. Дружина короля Далибора была немногочисленной, но хорошо вооруженной и организованной. Это были суровые воины, которые видели свое предназначение в служении родине. В замке царил культ оружия. Оно было развешано повсюду на колоннах, украшенных резьбой и искусной росписью. Щиты, мечи, копья вперемежку с рогами зубров и лосей составляли главное украшение замка.

Ане бродила по обширным задымленным залам, и, заслышав издали шуршание складок ее длинного пышного платья, обитатели замка радостно приветствовали ее. Ни для кого уже не было секретом, что король влюбился в прекрасные черные глаза, всегда печальные.

Рядом с Аной привыкли видеть грустного большеглазого карлика, который, как собачонка за добрым хозяином, всюду неотступно следовал за ней. Он был ни молодым, ни старым. Он не знал своих родителей, много скитался и погиб бы, не подбери его король прошлой зимой замерзающим на пустынной дороге. Вместо благодарности он испытывал к своему спасителю странную неприязнь, словно это король был виноват во всех его несчастьях. Между ними существовало какое-то нелепое соперничество, борьба, которая чрезвычайно забавляла короля. Только появление в замке Аны на время примирило их.

Ана сшила для Мухи одежду воина, и теперь карлик горделиво вышагивал по замку, придерживая на поясе крошечный кинжал и бросая по сторонам дерзкие взгляды.

– Ты должен уметь защитить себя, – говорила ему Ана.

По ее просьбе, для него смастерили маленький лук и настоящие стрелы. Он быстро выучился метко стрелять и теперь ловко отбивался от Рогача, необычной породы пса, которого привезли королю откуда-то издалека. Рогач был огромен и необыкновенно злобен, и когда его спускали порезвиться на воле, весь замок трепетал.

Но это серое чудовище, с гладкой шерстью и остро торчащими на массивной голове ушами, с огромной, постоянно раскрытой красной пастью, робело при виде Аны. Всегда бесстрашный, Рогач замирал на пороге ее покоев, долго стоял в нерешительности, а, дождавшись ее внимательного взгляда, терялся, отводил глаза и, поджав хвост, спешил уйти. Муха провожал его радостными воплями.

Ломающимся голосом, то глуховатым, то свистящим, похожим на шелест ветра, этот маленький человечек рассказывал Ане удивительные сказки, рожденные его неприкаянной жизнью, полной тревог, и потому особенно трогательные. Она слушала его, прикрыв глаза и отрешась от всего вокруг; болезненная бледность покрывала ее лицо, и в такие минуты король, цепенея от безотчетной тревоги, целовал ее тонкие прозрачные пальцы. Не проходящая печаль в ее глазах, какая-то тайна, витающая над ней, распаляли его воображение, и с каждым днем король все сильнее привязывался к этой странной, нежной, сдержанной в словах девушке. Он редко улыбался ей, потому что ее красота, весь ее необычный облик слишком волновали его.

– Благословенная земля… На юге страны особенно много золота, Козья гора богата серебряной рудой, но Сохор отвоевал ту часть. Он все богатеет – мой народ бедствует… Он силой отобрал у нас почти все рудники – то, что было создано тяжелым, упорным трудом, добыто потом и кровью… Мой слабый духом отчим трусливо отдал Сохору то, что не имел права отдавать. И теперь ночь без конца над родиной… бедность, болезни, горе… – говорил Далибор Ане. Они медленно ехали верхом и смотрели на беспредельную белую даль, на цепи гор с их заснеженными пиками и безмолвные леса. День был безветренным, но хмурым. Две одинокие птицы кружили в небе у них над головами.

– Я слышала, по берегам рек моют золотой песок.

Далибор покачал головой.

– Все хотят разбогатеть… Нивы и сады поросли сорной травой, потому что больше никто не хочет их возделывать – все ищут золото. Деревни пустеют. Хлеба мало, и его покупают втридорога у соседей. Старейшины ропщут, но мы не можем ничего изменить.

– Вы не можете воевать с Сохором?

– Нам не на что вооружить войско. Проклятая бедность!

– Должен быть выход. Нужно привлечь соседей и объединиться против Сохора.

– Разумные речи. Только не с кем объединяться. Соседи слева никогда не пойдут против Сохора, они тоже разорены. Властислав умер. – Ана искоса взглянула на Далибора. Глядя прямо перед собой, он продолжал: – Позади, за огромным болотом, которому мы не можем найти конца, глухие леса. Там еще во множестве водятся лани и зубры. Там живут другие племена, что говорят на непонятном языке. Зачем им умирать за нас? А справа – большая страна, раздираемая кровавыми распрями, им тоже не до нас. Если Сохор надумает сейчас воевать с нами, мы станем его вечными данниками…

Ана с тревогой взглянула на Далибора, но ничего не сказала. Король повернул коня, и они направились через небольшой лесок к замку.

Трое всадников незаметно следовали за королем и его спутницей.

– Нужно поворачивать назад, Дора, – сказал один из них. – Еще немного, и нас заметят. Мы и так ведем себя глупо.

– Закрой рот, Ярош. Тебя никто не спрашивает. Не зли меня, – не глядя на говорящего, хриплым голосом быстро ответила маленькая женщина, восседающая на гнедом жеребце, и ее рука привычно метнулась на пояс, где в ножнах висел кинжал.

– Совсем спятила, – буркнул себе под нос мужчина, но воздержался от дальнейших речей и отстал, чтобы оказаться у женщины за спиной.

Подавшись немного вперед, та с жадным любопытством вглядывалась в высокую, статную фигуру Далибора, скользящую вдалеке среди деревьев. Король, одетый в черный плащ, отороченный мехом, держался в седле очень прямо. Нет, ни у кого больше Дора не встречала такой благородной осанки и скупости жестов, говорящих о высоком происхождении и привычке повелевать. Она видела, как он умеет стрелять из лука и биться на мечах… А его мрачный, пылкий взгляд – бездна гордости!… Он переворачивает всю ее душу… Взгляд воина… повелителя… Только этот мужчина мог бы сделать ее кроткой и послушной… безропотной рабой… Ты будешь моим, Далибор, с замирающим сердцем твердила про себя Дора.

– Кто это с ним? – вдруг обратила она внимание на спутницу короля.

– Женщина, – осторожно ответил Ярош.

Это слово привело Дору в ярость.

– Витт, убей ее, – приказала она второму всаднику, молчаливому рябому мужчине. Тот спокойно кивнул и вынул из ножен меч. – Ярош отвлечет короля. А меня здесь нет. Поняли? – И она поскакала назад, чтобы укрыться в кедровнике.

… Ярош сделал большой крюк влево, чтобы незамеченным оказаться рядом с королем. Витт в это время обогнул лесок справа. Неожиданно им обоим повезло: перед королем и женщиной возник глубокий лог. После короткого шутливого спора, с какой стороны его объехать, они разделились. Король поскакал к Ярошу, а его спутница – прямо в руки к Витту.

Не мешкая, Витт пришпорил своего серого крапчатого и на всем скаку вылетел на всадницу. Но она уже была готова к неожиданной встрече: в ее руках невесть откуда появился небольшой узкий меч, и она принялась отбиваться им от нападавшего. Кони, испуганно храпя и взрыхляя копытами снег, бок о бок кружились по кругу. Услышав возгласы и звуки борьбы, король резко осадил своего жеребца и развернулся. Ярош на расстоянии поскакал за ним, наблюдая за ходом событий.

Витт ожесточенно нападал, но женщина ловко уклонялась от его прямых тяжелых ударов и проворно парировала косые. Неожиданно она перекинула меч в левую руку, сделала резкий выпад, а когда Витт, защищаясь, поднял свой меч, мгновенно ударила его в живот чем-то зажатым в правой руке. Витт покачнулся, выронил меч и схватился обеими руками за рану. Кровь ярко окрасила его одежду, тут же застыв на морозе. Он пробовал удержаться в седле, но не смог и тяжело рухнул на землю.

Ярош помчался прочь. Король не стал его преследовать, он торопился к женщине, которая спешилась и склонилась над Виттом.

– Ана! – в тревоге закричал он. – Отойди от него!

Ярош налегал на плетку и не мог отделаться от странных мыслей. Ему все казалось, что когда-то он уже это видел: в левой руке меч… короткий замах правой и – резкий, как вспышка молнии, снизу вверх косой удар кинжалом…

И вдруг его самого словно ударили.

– Властислав? – оторопело произнес он и на ходу обернулся, чтобы еще раз взглянуть на женщину.

Рана в груди Аны снова открылась после нападения. Она бредила, никого не узнавала. Король ходил черный, с трудом понимая, что ему говорят. Муха, забившись в угол, за портьеру, часами сидел там неподвижно, вслушиваясь в прерывистое дыхание больной, ее бессвязные слова и наблюдая за королем, который день и ночь мерил комнату шагами. Через неделю Ана наконец пришла в себя, но Страба, понимая, что это лишь передышка перед концом, решился на разговор с королем.

– Больше нельзя тянуть, мой правитель, – тяжело вздохнув, сказал он. – Нужно прижечь рану каленым железом.

– Это поможет? – выдавил из себя король.

– Я надеюсь. Но… будем готовы ко всему… Она может умереть и во время прижигания…

– Ты спятил, раз предлагаешь мне такое, – страшно улыбнувшись, сказал король и похлопал лекаря по плечу.

– Это единственный выход, – твердо сказал Страба. – Если мой король хочет, чтобы девушка выжила. Мой отец только так лечил безнадежных больных – или они навсегда излечивались, или их страдания заканчивались быстрее…

Король захохотал. Страба опустил глаза и стоял молча.

– Я согласен, – неожиданно прервав смех, сказал король.

Ана лежала на кровати, вытянувшись и закрыв глаза. По комнате бесшумно сновали люди – она не замечала их. Принесли жаровню, на которую положили короткий железный прут. По знаку Страбы, прислуга покинула покои.

– Кто это сделает? – вполголоса спросил король.

– Я попросил Бивоя, – сказал Страба. – Руки привяжем полотенцами, а на ноги сядет кто-нибудь из его лучников.

Услышав их разговор, Ана открыла глаза. Ее больной взгляд привел короля в смятение. Она приподнялась на локтях, и, увидев жаровню и склонившегося над ней короля, вздрогнула и вся сжалась.

– Уберите огонь… У меня болят руки… – едва слышно сказала она.

– Ана…

– Ты будешь меня пытать? – шепотом спросила она короля.

Король стиснул зубы, резко повернулся и вышел.

– Позовите Бивоя, – сказал Страба.

… Король широкими шагами метался по коридору. Приближенные и прислуга в молчаливом ожидании понуро стояли вдоль стен. За дверью, ведущей в комнату Аны, была тишина. Она тревожила всех еще больше, чем если бы оттуда доносились страшные крики.

Ожидание стало совсем невыносимым, когда дверь неожиданно отворилась. Вышел Бивой, немолодой черноволосый военачальник вместе с несколькими своими лучниками, и сразу вслед за ними – Страба. Король замер на месте.

– Мы всё сделали, – ни на кого не глядя, негромко сказал лекарь.

Покачнувшись, король перевел дух и шагнул к дверям, вслед за ним бросились остальные. Ана полулежала на кровати. Взгляд ее черных глаз, под которыми залегли тени, был холодным и застывшим, словно жизнь уже покинула ее измученное тело. Только слабо подрагивали пальцы рук, лежащих поверх атласного одеяла.

Король в нерешительности остановился у постели.

– Больно, Ана? – пытаясь скрыть тревогу, наконец выдавил он.

Не узнавая, она взглянула на короля и поднесла к глазам свои ладони.

9.

Дора нещадно хлестала коня, который все сильнее хромал на заднюю правую ногу – отряд всадников, за которым она тайно следовала уже больше часа, уходил по заснеженной равнине. В сумерках ей труднее будет продвигаться, чтобы не отстать, а тут еще захромал конь… Всадники были гонцами, причем, королевскими. Они что-то везли в большой крытой повозке, охраняемой со всей тщательностью, на какую только были способны эти отцовские остолопы-ратники, разжиревшие от безделья, разнежившиеся от сытой жизни. Они и в седле-то держатся кое-как, того и гляди вывалятся… В Доре бушевала злость. А королевская дочь, как нищая, бездомная бродяжка, скитается в поисках куска хлеба! Но когда-нибудь этой несправедливости будет положен конец. Дора твердо верила в свою судьбу.

Отряд остановился на ночлег у трех одиноких сосен, наполовину заметенных снегом. Дора укрылась в овраге и ждала до ночи, благо мороз был слабым, а под седлом коня – теплая звериная шкура, свисающая почти до земли. Под ней Дора и отсиживалась. Она с малых лет научилась выживать в открытом поле, прятаться и появляться в неожиданный момент, убивать без жалости и притворяться обиженной. Она давно усвоила людские привычки, поэтому сейчас просто терпеливо ждала, когда ночных дозорных, выставленных у повозки, сморит сон.

…Луна неторопливо плыла в облаках. Проникнув в спящий лагерь, Дора подкралась к повозке, отогнула меховой полог и юркнула внутрь. Она быстро ощупала длинный узкий ящик, занимающий всю повозку. Судя по количеству сопровождающих его, поклажа дорогая… Хорошо бы, если б это были драгоценности…

Дора открыла обитую бархатом крышку. В темноте нельзя было разобрать, что лежит внутри. Она приподняла полог, и лунный свет озарил таинственный предмет, охраняемый отрядом ратников. Он засверкал, как блики солнца на воде, как самый большой алмаз в короне ее отца… Дора с трудом сдержала радостный возглас. Лучшей новости она не могла получить!

Она вернулась к своему коню и снова забралась ему под брюхо. Радостное возбуждение не давало ей уснуть. Гонцы объезжали земли Сохора с большим королевским мечом! Она помнила его, этот большой, почти в человеческий рост, сверкающий железный меч, выставленный в тронном зале как символ могущества и власти королевства! Сколько раз, еще девочкой, Дора, подставив скамью, гладила его осыпанную драгоценными камнями рукоять, разговаривала с грозным и безмолвным оружием и лелеяла свои мечты…

Наконец-то… Наконец-то отец собрался повоевать… Королевские гонцы повезут меч по селам и деревням, и, завидев его издали, в страхе заплачут женщины и возрадуются мужчины, стосковавшиеся по настоящему делу. С нетерпением они наточат свои мечи, навострят копья, натянут новую тетиву на луки и изготовят стрелы. Они выберут коней получше, бросят под расписные седла звериные шкуры и привяжут к ним молоты и тяжелые палицы. Они вденут в уши серьги, наденут кожаные наколенники, косматые шапки и шлемы из бычьей кожи с железным обручем, прикроются щитами, крест-накрест окованными красной медью. Всех, кто ростом выше него, соберет меч под знамена Сохора! Зазвенят стремена, уздечки и шпоры, и долго будут рыдать женщины вослед устремившимся на кровавую сечу… Нетрудно будет им доскакать до поля битвы – труднее вернуться обратно…

Дора не спала до утренних стаявших звезд.

– Война без пощады… Заплачут по прежним временам… Дань будут платить золотом, полотном, мехами, медом, породистыми жеребцами… Острите мечи! – опьяненная запахом близкой и жестокой схватки, мстительно говорила она в темноту ночи воображаемому войску, собираемому Сохором, и смеялась своим визгливым смехом, неприятным, как холод металла…

Огромными прыжками Рогач мчался по замку. Его грозный вид и лай наводили ужас на обитателей замка, и все спешили уйти с его дороги. Муха во весь дух улепетывал от него, крича на бегу:

– Ана! Ана!

Рогач настиг его у самых покоев Аны, ударил тяжелыми лапами в спину и, завалив, со злобным рычанием принялся трепать. Защищая руками лицо и горло, Муха не мог воспользоваться своим крошечным кинжалом и только надрывался истошными воплями. Ана рывком распахнула дверь и, встав на пороге, крикнула:

– Рогач!

Дернувшись, как от удара плети, пес разжал челюсти, а когда девушка подскочила к нему и замахнулась, съежился, припав к полу. Карлик несвязно причитал, ощупывая окровавленными ручками свой разодранный камзол из зеленой парчи, сшитый для него Аной.

– Убей его, Ана… – все всхлипывал он, пытаясь приставить к месту оторванную полу.

Ана не ударила Рогача. Словно очнувшись ото сна, она удивленно взглянула на скулящую у ее ног собаку и страдальчески сдвинула брови.

– Рогач… – тихо позвала она и, склонившись, осторожно прикоснулась к голове пса.

В страхе прикрыв глаза, Рогач сотрясался мелкой дрожью, потом, словно решившись, покорно опустил голову и подставил Ане шею…

– Уйди! – с непонятной яростью закричала девушка и бросилась в свои покои. Муха отполз в сторону, кое-как поднялся и заковылял вслед за ней.

Необыкновенной красоты свадебное платье, благоухающее неземными ароматами и украшенное по низу цветами из драгоценных камней, само было похоже на волшебный цветок, неожиданно распустившийся в этом мрачном замке. Оно стояло на деревянной подставке в комнате Аны. Золотая сетка, нежная, словно сотканная из паутины, и усыпанная круглыми изумрудами, покрывала пышную юбку из тончайшей драгоценной тафты, белой, как пена, а расшитый жемчугом узкий корсаж переходил в высокий прозрачный воротник, колеблющийся при малейшем дуновении.

– Его начали шить в тот день, когда я родился. Его шили для тебя. Примерь его… – обходя платье со всех сторон и любуясь им, говорил Далибор Ане, которая безучастно сидела в кресле. На полу у ее ног пристроился Муха. – Ты слышишь? – Ана кивнула. – День выбора невесты – старый обычай, и мы должны его чтить, даже если я уже выбрал свою невесту. Примерь платье. Боюсь, оно будет тебе немного велико, ты так похудела, – озабоченно сказал король. – Швеи подгонят его по твоей фигуре. Ана, слышишь?

Ана встала из кресла, в нерешительности постояла и, словно лишившись последних сил, опять села. Король остановился перед ней, пристально посмотрел ей в лицо и помрачнел.

– Не нужно, Далибор… Я не хочу его мерить, – вымученно произнесла девушка, глядя через его плечо.

Король обернулся. За спиной у него никого не было.

– Почему ты так обращаешься со мной? – тихо сказал он. – Ты измучила меня своими капризами. Ты сама не знаешь, чего хочешь. Тешишь свою непомерную гордость, не считаясь с теми, кто любит тебя… – Он заговорил громче и раздраженнее. – О чем ты думаешь? Ты когда-нибудь видела себя со стороны? – Ана молчала, опустив глаза, но даже и теперь королю казалось, что она не слышит его. – Посмотрись в зеркало! – закричал король. – Ты спишь на ходу, ходишь, как пьяная… ощупывая вещи руками, не понимая, что держишь в руках! О чем ты грезишь? Что пытаешься забыть? Надень это платье, или я разорву его в клочья! Разрежу на куски! Прямо сейчас!

Ана взглянула на него. В ее черных глазах промелькнуло страдание, и взгляд снова сделался безразличным. Король перевел дух и замолчал надолго, расхаживая по комнате и иногда поглядывая на девушку. Муха настороженно следил за королем и что-то сердито шептал.

– Почему ты все время смотришь на свои руки? – не скрывая раздражения, спросил король. – Разве ты не знаешь, что это плохая примета?

– Не знаю…

– Это к смерти. Перестань смотреть на них! Зачем ты это делаешь?!

– Они болят, – глухо сказала Ана. – Посмотри… Мне кажется, или они и вправду черные?

Далибор подошел к ней, взял ее ладони в свои и посмотрел. Потом сел за стол и обхватил голову руками.

– Они не черные, – раздельно произнося каждое слово, ответил он.

… Этой же ночью, холодной и ветреной, дождавшись, когда замок погрузится в темноту, Ана взяла Муху за руку и, стараясь ступать бесшумно, пошла в конюшню. Ее качало от слабости. Ветер встретил ее тихим радостным ржанием. Ана с трудом оседлала его и вывела во двор.

Там, с факелом в руке, с непокрытой головой стоял король. Из окон башни, уже освещенных светом свечей, украдкой смотрели люди. На глазах у всех король встал на колени. Пурга яростно набрасывалась на огонь, пляшущий в его руке, и заметала белой пылью его черный плащ.

– Не оставляй меня… – полным страдания голосом произнес он. – Я не смогу без тебя жить… любимая…

Ана больным взглядом смотрела на короля и стояла, не зная, на что решиться. Король поднялся с колен, осторожно высвободил из рук Аны поводья и кинул их подбежавшим слугам. Потом взял Муху за руку с другой стороны, и они втроем медленным шагом вернулись в башню.

Утром гонец из дальнего поселения привез в замок страшную весть. Он был измучен тяжелой дорогой и отморозил на руке два пальца, но, отказавшись от горячего медового напитка, поднесенного ему с дороги, поспешил в тронный зал, где его уже ждал король.

– Война! – скорбно склонив в поклоне голову, сообщил он.

Тотчас во все концы королевства устремились гонцы с приказом Далибора вооружаться и собираться в войско.

– Зачем я отпустил Бивоя? – говорил король Ане. – Куда он отправился? Как назло… И все лучники ушли с ним. Восемьдесят человек. Что ж, это судьба… Бивой станет моим преемником. Ведь после меня не останется наследника. Я уже распорядился.

– Бивой скоро вернется, – сказала Ана.

– Завтра, когда мы уйдем, тебя укроют в лесах, в моем тайном убежище. Урсула будет опекать тебя.

– Твоя нянька ненавидит меня. Зачем ты посылаешь ее со мной?

– Она предана мне. Я возьму с нее слово, что она позаботится о тебе.

– Ты вернешься!

Король задумчиво смотрел на Ану.

– С этой войны не вернется никто. Это знают все. Но разве ты слышишь в моем замке плач и горькие стенания? Каждый из нас унесет с собой как можно больше жизней наших врагов. – Он нежно погладил Ану по щеке. – Об одном я жалею – ты не успела стать моей женой. Моя королева…

При этих словах Далибора Ана, не сумев скрыть отчаяния, заплакала:

– Я буду ждать тебя…

– Мы уже пришли к соглашению с Сохором. Страна бедна… и он понимает, что невыгодно еще больше разорять ее, жечь… Будет одна большая битва. На южной границе, в Трехречье… День пути отсюда.

Ана подняла на него заплаканные глаза.

– Правда? И будут соблюдены обычаи?

Король кивнул. Ана поднялась из кресла и порывисто обняла его.

Прощание дружины с обитателями замка, молчаливое и сдержанное, было омрачено неприятным событием – прошедшей ночью платье невесты исчезло из покоев Аны. Слуги безуспешно обыскали весь замок. Король был разгневан, но Ана, как могла, успокаивала его:

– Мое синее платье ничуть не хуже. Его даже не придется перешивать…

– Эта кража – позор… Красть у короля… – Давая выход гневу, король яростно затягивал свой пояс из дубленой кожи, пробитый серебряными гвоздиками. Тонкие цепочки, скрепляющие на нем золотые бляхи, нежно звенели.

– Мне все равно, в каком платье я выйду за тебя замуж, – сказала Ана.

– Ты никогда не говорила мне, что любишь меня, – дрогнувшим голосом произнес король.

– Ты не собирался на войну…

Король горько усмехнулся.

– Понимаю… Это жалость к отправляющемуся на смерть.

Ана покачала головой и прильнула к его груди, обтянутой кольчугой.

– Просто я только сейчас поняла, как ты мне дорог…